ANIMAL CORPSE

Я не помню, когда именно это произошло, но точно знаю, что это случилось до того, как я увидел ее в последний раз на школьном мероприятии. Теперь все мои воспоминания о ней перемешались, и я не знаю, происходит это из-за потери крови или потому, что я так давно не думал о ней, что моя память стала смутной. Знаешь, Чимин… Я помню, что очень любил ее. Я видел в ней свою младшую сестру и, возможно, я представлял себе будущее рядом с ней, как ее старший брат, хотя прекрасно знал, что за преступление, которое планировал совершить ради нее, я не останусь безнаказанным, и мне придется провести остаток своей жизни в тюрьме в обмен на ее свободу. Чеён была лучом света, который дал мне другую форму надежды, отличительную от твоей, потому что она напомнила мне о прошлом: о всем том, с чем я хотел разобраться. А ты был моим будущим, или, по крайней мере, я хотел, чтобы ты им был. Вот почему я убивал ради тебя: потому что я хотел, чтобы ты был моим будущим. Я хотел видеть, как ярко ты сияешь, но в тебе оказалась только тьма. Белый снег — это сияющая чистота и холод, как и смерть. Тебе не кажется поэтичным, что мы оба оказались здесь? Я истекаю кровью на нем, а ты… Ну, ты уже давно привык к его холоду. Я не помню, как все дошло до этого. Я знаю только то, что они нас не смогут поймать. Если нам удастся сбежать, если нам хотя бы удастся добраться до скалы, и я смогу умереть на твоем теле, наши души будут навеки вместе. Ты ведь помнишь, Чимин, что я обещал тебе, что буду любить тебя вечно? Я всегда держу свои обещания. Моя любовь к тебе слишком велика. Она огромна и нерушима. Я всегда был готов сделать для тебя все, что угодно, даже убить кого-нибудь ради тебя. Наша любовь была поистине нерушимой, но теперь ты мертв, и я больше не могу тебя целовать. А мне больше всего хочется ощутить звериный поцелуй на своих губах, как после каждой нашей ссоры… Я знаю, как сильно ты заботился обо мне. Все, что ты сделал, было для меня, для нас… Вот почему, любовь моя, когда я умру, я пойду за тобой даже в ад. Я уже говорил тебе, что последую за тобой в преисподнюю. В конце концов, хоть я люблю тебя до смерти, моя жажда мести слишком велика. Сукин сын… Я помечу твое тело горящей адской сталью. И твоя душа всегда будет помнить, что ты мой… — …И мы встретимся снова, — сказал я трупу Ким Чон У. Я хотел, чтобы его призрак, на случай, если он будет крутиться вокруг меня и проклинать, знал, что когда мы окажемся в самом аду, я все равно убью его вновь. Любопытно, что я сказал ему те же слова, что и тебе. Однако ощущения, которые я испытал, когда произнес их, были совершенно другими. Я терпеливо ждал твоего возвращения. Должен сказать, что я умею ждать, ведь я ждал каждый твой шаг навстречу мне, я терпел твой ядовитый азарт и теперь жду смерти без всякой спешки… Поэтому, пока я жду, мне остается лишь составлять в уме план побега, хотя, если честно, пока что все возможные исходы приводят меня к неудаче. Однако попытаться все же стоит. Еще я размышлял над тем, что если мне придется убить тебя, то нужно сделать это без колебаний… Однако сомнения меня не покидали. Я не знал, смогу ли сделать это, ведь несмотря на то, что твое предательство ранило меня, что-то глубоко внутри меня отказывалось верить, что парень, в которого я влюбился, и тот, кто держит меня пленником в своем подвале, был одним и тем же человеком. Мне хотелось верить, что монстр украл твое лицо. Когда я плакал, мой брат рассказывал мне страшные истории, обещая, что однажды один из монстров придет и убьет наших родителей. Тот монстр был из китайской мифологии, и про него брат прочитал в книге, которую нашел в библиотеке. Это был зеленый монстр с зубами, похожими на кинжалы, который крал лица людей, которых ел, а затем заставлял других делать то же самое. Хотя мысль о том, что страшный монстр убил тебя, чтобы украсть личность, была ужасающей, мне хотелось верить в эту ложь, а не в правду. Мой разум сделал бы это: я мог бы поверить в этот сценарий, потому что это был не первый раз, когда я думал о таком, чтобы избежать жестокой реальности. Поскольку я мог слышать, как ты перемещаешься из одного места в другое, не в силах выкинуть из головы то, что ты сделал с телом Чеён… я предположил, что нахожусь под кухней. А может, под твоей комнатой… Растущее напряжение не позволяло мне как следует сосредоточиться и думать о чем-то, кроме того, что мне делать, как только я тебя увижу. Может быть, мне следует изобразить слабость, а затем ударить тебя ножом в шею, когда ты меньше всего этого будешь ожидать, или, может, мне следует удивить тебя и напасть, не дав времени среагировать? Я держал нож в руке и смотрел на его окровавленный кончик. Я ждал с волнением и страхом, когда ты придешь. Каждый раз, когда я слышал, как ты приближался к двери, мое сердце подпрыгивало. Меня пугал даже звук трупа господина Кима, который упал в сторону, потеряв равновесие. Спустя целую вечность, когда мои глаза уже привыкли к темноте, ты вернулся. Я быстро сунул нож за пояс штанов, пока ты спускался по лестнице с безжалостным и насмешливым спокойствием. В сопровождении этой уверенности твои губы произнесли единственные слова, которые, по крайней мере, я ожидал от тебя услышать: — Ужин подан, — сказал ты. — Я помогу тебе добраться до кухни, но не делай ничего странного, иначе я убью тебя, даже если ты попытаешься. Я невинно кивнул, симулируя страх. Я изменил выражение своего лица и стал нашептывать, чтобы меня отпустили, так тихо, словно это был приглушенный крик. Ты ничего не подозревал. Все шло по плану. Ты потащил меня вверх по ступенькам. Я бы солгал, если бы сказал, что не думал о том, когда и как тебя убить: сначала я думал ударить тебя, когда ты, ничего не подозревая, подойдешь ко мне в подвале, но обдумывая эту мысль, я понял, что если что-то пойдет не так, то я не смогу отсюда выбраться, поэтому решил напасть на тебя, когда мы будем наверху, ближе к входной двери. Когда мы оказались в коридоре, я сказал сам себе, что еще не время. Я опирался на тебя, чтобы идти, пока ты поддерживал меня одной рукой, обхватив за талию… чуть выше того места, где был спрятан нож. Оказавшись на кухне, я увидел круглый стол, на котором стояло несколько тарелок с едой. Я сел на первый попавшийся стул, стараясь не выронить свое оружие за поясом. И когда у тебя в руке оказался огромный кухонный нож, я понял, что все, что стоит на столе, — мясо. — Ты знаешь, что я не идиот, поэтому я не могу оставить тебе острые столовые приборы, — сказал ты, разрезая мясо на моей тарелке. — Итак, у тебя есть два варианта: есть ложкой или пластиковыми палочками. Я не ответил, но схватил палочки для еды и уставился на то, что было на каждой тарелке, в том числе на глаза Ким Чон У, залитые красным соусом, настолько темным, что я мог поклясться, что это кровь. — Давай, ешь, — ты начал с первого блюда, как будто это не было человеческими останками. Хотя я не был уверен, что все на столе раньше были людьми, именно такое чувство у меня возникло, когда я услышал, как ты жуешь. — Не будешь есть — умрешь с голоду… — на этих словах ко мне подошел один из твоих котов и замяукал. Это был двухцветный, черно-белый кот. — Знал ли ты, что кошки могут питаться человеческими трупами, чтобы выжить? Если ты не поешь сегодня, ты не будешь есть завтра… И поскольку Чуме ты, похоже, нравишься, я позволю ей съесть твое гниющее тело… Или если ты слишком меня разозлишь, я скормлю ей твои внутренности, пока ты еще будешь находиться в сознании. Я отвел взгляд и взял один глаз Ким Чон У, затем положив его на язык. Его текстура была желеобразной, я дважды осторожно прожевал, пока шарообразное тело не растеклось у меня на языке. Во рту глазное яблоко лопнуло, и я почувствовал вкус соуса: прежде всего он был соленым, с ноткой сладости, чтобы смягчить металлический привкус крови. Затем я прожевал нерв: один, два, три и даже семь раз, прежде чем проглотить его. Когда я закончил дегустацию, я снова посмотрел на тебя. Ты посмотрел в ответ с улыбкой и расслабленным взглядом, как будто гордился мной. — Что думаешь о закуске? — Это было не… так отвратительно, как я себе представлял, — ответил я, стараясь не думать, что раньше это было частью человека. — В отличие от самого Ким Чон У, так что можешь быть спокоен, — ты подошел ко мне, чтобы выхватить с тарелки оставшийся глаз. — Ты назвал свою кошку… Чумой? — Да, ее зовут Чума, — кошка стала ластиться об твои ноги, и вместо того, чтобы съесть глаз, ты дал его ей. — Остальные: Война, Голод и Смерть. Слегка нахмурившись, я улыбнулся. — Как всадники апокалипсиса? — Ага. — Итак, кто из них Ханни? — Он Голод, но я время от времени называю его Ганнибалом. Особенно, когда он знает, что дома есть новая еда… — сказал ты, глядя прямо на меня. Наступила тишина. Мы смотрели друг на друга несколько секунд, пока я не понял, что именно ты имел в виду. Когда я снова попытался взять палочки для еды, они упали на пол (или я бросил их намеренно). Ты смотрел на них несколько секунд, а затем оттолкнул кошку от своих ног, когда увидел, как отчаянно я пытался их поймать. Ты встал и сказал, что потом подберешь их для меня… Итак!.. Набравшись смелости и зажмурившись, словно отказываясь верить в то, что я делаю, я вытащил нож и замахнулся им, с силой и решимостью сжимая в ладони рукоять. — Ты думаешь, я не понял… — сказал ты мне, схватив меня за запястье и остановив мой порыв одним движением. Мое сердце пропустило удар, — …что ты украл у меня нож? Твоя улыбка сказала мне все. Ты сжал мое запястье так, словно собирался его сломать, а мне даже в голову не пришло воспротивиться. Ты медленно встал, как медведь, который собирается навести ужас на тех, кто осмелится вторгнуться на его территорию. В этот момент со мной заговорил Безымянный: «Тарелка, Юнги». Я знал, что он не сможет взять контроль над телом, но ощущения были такие, словно он взял под контроль мою свободную руку и схватил тарелку, чтобы защитить нас. Ты упал из-за удара. Тарелка разбилась на десятки кусков, а остатки мяса упали на пол. Все произошло мгновенно: я нырнул под стол и пополз на руках так быстро, как только мог. Я делал все, что было в моих силах. В тот момент мои руки были моими ногами, и мне пришлось бежать, спасая свою жизнь. Мне показалось, что я увидел немного крови на твоем лице. Ты сидел, водил пальцами по ране и смотрел на свою кровь. Я пытался идти, опираясь о мебель и стены. Добравшись до двери, я сел и потянулся к ручке. Дверь не открывалась. — Блять! Дерьмо! — отчаянно кричал я. Она была заперта, как и все двери и окна в доме. Я пополз обратно к шкафу с ящиками в прихожей. Мне потребовалось не менее трех минут, чтобы добраться туда, но я был на таком адреналине, что даже не подумал, почему ты до сих пор не появился, чтобы остановить меня. Я оперся о мебель и для начала поискал ключи на поверхности полки. Но вместо того, чтобы перебрать находящиеся на ней вещи, я просто сбросил на пол все, что там было. Затем, как раз перед тем, как я открыл ящики, ты появился в коридоре, но даже не остановился, чтобы посмотреть на меня. В руке у тебя была бейсбольная бита. Я окаменел от одного взгляда на тебя… Но ты прошел мимо, направившись прямо в гостиную. Мне следовало бы волноваться из-за отсутствия какой-либо твоей реакции, однако мое желание выбраться отсюда значительно перевешивало. Я открыл первый ящик, но ничего не нашел, затем второй, но и тут тщетно. Затем я услышал шум, доносившийся из гостиной, как будто ты тоже что-то искал. Я не мог ясно мыслить, мое зрение затуманилось, возможно, я собирался поменяться местами с кем-то еще, но я боролся за то, чтобы оставаться в сознании. Я принялся искать ключи в третьем ящике, но когда добрался до четвертого, ты вернулся в коридор и посмотрел на меня с улыбкой. Я взглянул вниз и увидел, что обе руки у тебя заняты: в правой была бейсбольная бита, а в левой — пассатижи и колючая проволока. Я немного попятился, уперевшись спиной в стену, которая дала мне понять, что спасения у меня нет. Скрестив ноги, ты, словно во сне, сел и начал обматывать бейсбольную биту колючей проволокой, скрепляя ее плоскогубцами. Ужасная мысль пришла мне в голову. — Помогите, помогите! — я закричал. Я повернулся к двери, чтобы постучать в нее и закричать еще громче, но ты даже не вздрогнул, а лишь продолжал сооружать свое орудие для пыток, как ни в чем не бывало. — Помогите, пожалуйста! Кто-нибудь! Помогите мне! Эта ситуация вызвала у меня дежавю. Слезы текли по моему лицу от страха и ужаса, из-за которых я дрожал. Хоть я и знал, что это бесполезно, я отчаянно пытался открыть дверь, навалившись на нее всем своим телом с бесполезным намерением выбить. И пока я страдал, Голод тихо приблизился ко мне. Этот белый кот начинал мяукать каждый раз, когда я кричал или ломился в дверь. Это он так шутит надо мной? — Чертов кот… — только и успел сказать я, хотя страх мешал мне нормально формулировать мысли. Однако именно благодаря этому коту я успел осознать, что ты пропал со своего места. В коридоре было пусто и воцарилась тишина. — Где ты, черт возьми?! Куда ты делся, чертов псих?! Я пополз обратно на кухню. Я не нашел ключей, поэтому предположил, что они находятся у тебя. Я решил снова взять нож, чтобы защитить себя в крайнем случае, но даже если я подниму острие в воздух, это будет бесполезно, потому что я не смогу бежать. Мне нужна была хотя бы одна нога… Только одна… — Давай, Юнги! Где твои чертовы яйца?! — сказал я сам себе, как будто это были слова ободрения… а затем, подойдя к стене, пнул ее так сильно, что сломал гипс на одной ноге. Боль была адская, но я вытерпел. Мое лицо сильно покраснело, а сердце колотилось так, словно собиралось взорваться. Я нанес еще один удар, а затем еще и еще, пока мне не удалось полностью освободить ногу из-под обломков. Она была почти черной, с огромными синяками, все еще немного опухшей и адски болевшей. Однако единственное, что я мог сделать в данной ситуации, это понести данное мне наказание и терпеть. Я сжал кулак и стиснул зубы. Мне хотелось кричать, но я не мог. Мое дыхание было прерывистым, слезы текли безжалостно — это был способ выразить все те пытки, которые я перенес. Затем одна из кошек подошла ко мне. Это была Война — ситцевая кошка с черными и коричневыми пятнами. Во рту у нее была пара ключей. Я изо всех сил пополз к ней, чтобы вырвать ключи из ее пасти. Это была ловушка, я прекрасно все понимал, но в тот момент самым важным для меня было попытаться выжить и использовать все возможности, которые передо мной открывались. Я пополз обратно к выходу и, опираясь на мебель, попытался встать. Нога, которую я освободил, не подчинялась мне, она казалась резиновой. Я не мог выдержать даже собственный вес, но это помогло мне приблизиться на несколько сантиметров и держаться на коленях, пока я пытался открыть дверь. Я вспотел и весь трясся. Я едва мог дышать. У меня болела грудь, я волновался, ключи выскальзывали из рук, и я плакал от боли в ноге и страха. Я плакал, потому что был в ужасе, и мой разум готов был снова вот-вот сломаться. — Э-это не… ключ… — прошептал я. Это не был ключ от входной двери. Сначала я думал, что не мог его даже вставить в замочную скважину, потому что слишком нервничал, но потом я понял, что он просто не подходит к замку. Я упал на пол, так как больше не мог стоять на коленях. Внезапно дом показался мне темнее, коридор был полон мрака и темноты, прямым и длинным, словно сама дорога в ад. Я подумал, что должен быть еще один выход наружу. Возможно, один из ключей подойдет к замку в окне, или, может быть, была еще одна дверь, ведущая в сад. Я надеялся, что если смогу выйти и закричать, меня кто-нибудь обязательно услышит. Я продолжал ползти, как жалкий червяк, как сбитая и тяжело раненая собака. Я плакал от беспомощности, плакал, потому что боялся и не знал, что делать. Никто не мог защитить меня, даже я сам. Во всяком случае, моих криков внутри меня тоже никто не услышал: никто не взял на себя инициативу противостоять тебе вместо меня. Когда я был маленьким, я мог хоть поплакать на плечах брата, но его уже не было в живых, и я был совершенно один… Я спрашивал себя, почему это происходит со мной. Чем я заслужил это? Разве я уже не слишком много страдал в своей жизни, чтобы закончить такой жестокой смертью ради человека, которого любил? В конце концов, мне казалось, что у меня был магнит, притягивающий таких людей. Например, мои родители — люди, которые должны были защищать меня, и которые, как и мой брат, желали мне смерти. Как и ты… Я чувствовал себя таким глупым. Возможно, это даже не твоя вина, понимаешь? Я увидел тебя первым. Мне понравился твой образ жизни и твоя внешность. Мне понравилось, как мило и по-доброму ты говорил со мной, а также невинность твоего взгляда. Мне понравилось, что ты заботился о Чеён и говорил мне, что я хороший человек, что Бог существует, потому что она была не одна, потому что у нее был я. Мне нравилось, что ты умный, культурный, что твое будущее сияет и что ты знаешь так много языков и культур, которых не знаю я. Я стал видеться с тобой чаще и тосковать по тебе, когда был один, потому что хотел заразиться твоим благородством и доброжелательностью. Ты был… Ты был всем… Ты олицетворял все, чем я хотел быть, кем я мечтал быть. Я хотел быть похожим на тебя. Но все это: твоя доброта, твое терпение и невинность — все, что я обожал и во что верил, было ложью. Это было больше похоже на то, что ты знал меня намного раньше и создал этот образ, чтобы привлечь мое внимание, а затем уничтожить. У всех хищников есть свой способ привлечь добычу, например, узоры или цвета на теле, вводящие в заблуждение других. Так и тебе хотелось выглядеть, как мой старший брат, которым я раньше восхищался и которого очень любил. Но он тоже предал меня. Он хотел убить меня, как и ты. Я подполз к дверям твоей спальни, намереваясь сбежать через окно в ней, но оно тоже было заперто. Я пытался использовать ключ, но это не сработало. Затем я пополз обратно. Окна в гостиной не подходили, потому что они были зарешечены. С большим трудом я добрался до других комнат, едва пересекши весь дом. Я несколько раз заставлял свое тяжело травмированное колено выдерживать вес своего тела и прекрасно видел, как оно кровоточит, но, к моему сожалению, ни один ключ не подходил к замкам. Почти измученный, возможно, думая о смерти, я добрался до последней двери потайной комнаты в конце коридора. Я прислонился к стене, моя рука дрожала, когда я схватился за ручку и попытался вставить ключ в замок. Дверь открылась сама собой, и я упал на пол. Мне было все равно, у меня наконец появилась надежда! Я заполз внутрь, но слишком поздно понял, что в комнате необычно темно. Слишком темно. Лунного света не было: здесь не было ни единого окна, а пол… Пол был странным. Он скрипел, как полиэтиленовые пакеты, когда по ним ходишь. Я раскинул руки и прополз вперед настолько, насколько смог. Единственное, в чем я удостоверился, — это в том, что пластика становилось все больше и больше. Я был так отвлечен, задаваясь вопросом, почему здесь так много пластика, что даже не заметил, как дверь закрылась. Затем я услышал щелчок выключателя, комнату залил свет, и это позволило мне увидеть тебя… Ты улыбался, словно дьявол, и был одет в черное дождевое пончо. Ты держал бейсбольную биту, обтянутую колючей проволокой, рукой, одетой в перчатку того же цвета, что и пончо. Я изворачивался, как мог, пытаясь уйти от тебя. Вся комната была покрыта пластиком. Моей первой мыслью было то, что ты собираешься меня убить, и что все это ты подготовил специально для меня. Стены, точнее, пластик, которым они были покрыты, были испачканы засохшей кровью и остатками плоти. Здесь ты изуродовал тело Ким Чон У… И черт знает кого еще. — Замок на входной двери перевернут. Если бы ты проявил больше терпения и повернул ключ, ты бы смог выбраться. Мои губы задрожали, я снова ударился о стену. Спасения нет. — Ты собираешься меня убить? — Сколько голосов ты обычно слышишь в своей голове? — спросил ты, размахивая битой и медленно приближаясь. — Я планирую освободить тебя от этих голосов. Я разобью тебе череп. Твоя кровь и мозги забрызгают все вокруг, испачкав мой плащ, а твоя кожа зацепится за колючки этой проволоки… Но зато ты перестанешь их слышать. Ты получил ответ на свой вопрос? От этих слов я почувствовал ужасную головную боль. Я так плакал, что мои глаза опухли и, вероятно, покраснели. — Я предупреждал тебя: не делай глупостей. Хотя это скорее не твоя вина, а вина голосов, которые не дают тебе меня слышать, — ты поднял биту, и мне оставалось только видеть свою скорую смерть: мой труп лежит на полу, а кровь заливает пластиковые стены. — Я заставлю их замолчать, и ты сможешь перестать, наконец, страдать. Затем последовал удар. Глухой и сильный. Полный ярости, наполненный гневом. Я закричал, когда услышал громкий треск. Я не переставал кричать и плакать. Затем я с трудом открыл глаза и увидел кончик бейсбольной биты, воткнутый в пол. Шипы сломали пластик и раскололи деревянную биту. Ты не убил меня, но я так боялся смерти. — Блин, какой же ты некрасивый, когда плачешь! — сказал ты насмешливо, присев передо мной и положив руку на рукоять биты. — Ты чертовски уродлив и никому не нужен с таким ужасным лицом. Ты похож на бродягу, нищего, — ты бьешь меня по лицу ладонью. — Ты настолько непривлекателен, что если бы кто-то сказал тебе, что любит, это точно была бы ложь… Но ведь в этом вся беда некрасивых людей, не так ли? Меня возбуждают приветствие, комплимент или добрый жест. Дай угадаю: ты увидел меня и подумал, что у тебя есть шанс со мной, потому что я был единственным, кто относился к тебе, как к человеку? — ты смеялся… смеялся слишком заливисто, жестикулируя руками и строя гримасы, чтобы заставить меня чувствовать себя глупо. — Нет… Никто вроде меня не полюбил бы тебя, даже из жалости. Знаешь, во что бы скорее поверил такой привлекательный человек, как я, если бы увидел кого-то столь же отвратительного, как ты? В то, что ты, как проклятая брошенная и голодная собака: тебе так одиноко, что ты сделаешь все, чтобы кто-то прекрасный заметил твое существование, и ты мог думать, хотя, скорее, фантазировать, что ты не так отвратителен, каким являешься на самом деле. Я ничего не говорил и просто слушал. Все те оскорбления, которые исходили из твоих уст, ранили меня. Они сжигали меня изнутри, заставляли чувствовать себя отвергнутым и уничтоженным… Как будто моя жизнь ничего не стоила, как будто я заслужил все то, что выстрадал. И я ненавидел тебя. В тот момент я слишком сильно тебя ненавидел. Конечно, я хотел попросить тебя остановиться, чтобы продолжать уверять себя в том, что ты не это имел в виду, но мне нравился твой голос… какие бы слова ты ни произносил. — Но думаю, если я надену мешок тебе на голову, то смогу хотя бы трахнуть, — прошептал ты, касаясь пальцем моей груди и опускаясь ладонью вниз по всему моему туловищу. — Ты ужасен, Мин Юнги. Ты уронил биту и схватил меня за лицо, чтобы я продолжал смотреть на тебя, несмотря на то, что я хотел абстрагироваться от реальности. — Вот почему ты мне нравишься… Потому что ты моя любимая игрушка, и мне будет приятно ломать тебя, затем собирая обратно по своему вкусу, — ты приблизился вплотную и поцеловал меня в губы. Меня трясло от страха, но я был настолько уставшим и напуганным, что позволил тебе делать со мной все, что ты хочешь. Поцелуй был медленным, как мучительная смерть. Ты нежно смял мою нижнюю губу, а затем верхнюю. Потом ты провел языком по моей коже. Я знал, что прикосновение было теплым, но влага казалась мне холодной, как кожа трупа. Я чувствовал, что твой поцелуй похож на те поцелуи, которые подарил мне снег той ночью, когда я чуть не умер от твоих рук. — Мне нравится, что ты сломлен, и никто не хочет с тобой играть. Это делает тебя эксклюзивным… Только для меня, — еще один твой отравленный поцелуй, и я могу поклясться, что в зрачках твоих глаз появился кроваво-красный свет. — В конце концов, красота — это скучно. Люди, сохраняющие здравомыслие, не кажутся мне красивыми, поэтому я влюбился в тебя. Ты взял мою руку и поцеловал ее тоже. Хоть кровотечение, вроде бы, остановилось, рана на твоей щеке снова начала открываться. — Что… ты знаешь о любви? — Ох… Я знаю слишком много. От ненависти до любви нет шага, для меня это одно и то же чувство. Я полюбил свою месть, поэтому думаю о ней, мечтаю о ней и жажду их смерти каждый день, — убежденно сказал ты. — Ты и сейчас меня ненавидишь, но не можешь попросить меня прекратить делать то, что я делаю с тобой, ведь ты не можешь заглушить чувства ко мне: ты любишь меня и ненавидишь… И я единственный, кто ответит взаимностью на эту ненависть и эту любовь. Ты это прекрасно знаешь, потому что такой труп, как ты, никому больше не нужен. — Ты… совершенно сумасшедший… — И ты должен стать таким, чтобы выжить. Ты это прекрасно понимаешь, не так ли, моя дорогая куколка?