Мост над туманным заливом

«Бесполезное ты, тупое существо!» — снова заорал знакомый голос. Егор распахнул глаза. За окном разгорался новый день. Утренний свет мягко струился сквозь стёкла. Чагин вытер слёзы с щёк. Ему было не привыкать просыпаться с рыдающим нутром и влажным лицом. Все сны занял Володарский; он проник в них так же, как проник в душу парня. И как достать его оттуда, Егор не знал. Функционировать, и исправно ходить на службу, ему помогала только мысль, что он подожжёт дом Чагина, а потом благородно спасёт. Даже воображал, как Максим будет благодарен, как полюбит его, поняв, что перед ним Тот, Единственный… Но рациональная потаённость чувств, хоть и ослеплённая чувствами, подсказывала Егору, что всё это лишь самовнушение. И строптивый Володарский не будет его. Не сдастся. «А что тогда? Только смерть», — спокойно, даже с некоей холодностью рассуждал Чагин. Но потом пришлось отказаться от мысли о пожаре — слишком опасно. Тётя застала его на кухне за чашкой с дымящимся чаем. Он грыз ноготь большого пальца правой руки. Взгляд был сосредоточен на какой-то неведомой точке на стене. — Как спалось? — улыбнулась Варвара, усаживаясь напротив и потуже запоясывая халат. — Ничего. — Мне рано утром звонили с математической кафедры МГУ. Они хотят предложить тебе работу. Видимо, Кондратий не оставляет надежды. — Зачем? Я — пожарный. Пожилую женщину волновало психическое здоровье племянника. Она знала, что его глубинное увлечение неевклидовой геометрией порой становится патологическим и напоминает болезнь. Однажды Егор несколько дней провёл в лихорадке, он бредил, и рассказывал о движении геометрических объектов так, словно они были живыми существами. Этот случай произвёл на неё сильное впечатление, оставил тягостное послевкусие. И она была уверена, ну или просто надеялась, что если Чагин начнёт работать в этой сфере, которая так бередит его — его психическое состояние улучшится. — Я хочу, чтобы ты был счастлив, мальчик, — с теплотой проговорила Истомина. — Я знаю. И ценю это, — за всё время разговора Егор впервые посмотрел на неё. — Ты говорил, что боишься чисел, что они… преследуют тебя, — осторожно добавила женщина. — Да. — Может быть, тебе нужно работать в этой сфере, и всё наладится? Ты не подумал об этом? — Не знаю… — парень напряжённо потёр лоб. — Это всё так сложно, что я даже не могу сформулировать. — Тогда просто подумай над предложением Кондратия, хорошо? Чагин мельком глянул на тётю и кивнул. И снова уплыл мыслями к Максиму. В последние ночи ему постоянно снился Володарский, холодные голубые глаза которого были бездонными и злыми. И он снова и снова называл Егора бесполезным существом. Находясь практически в лихорадке, которая порой имела свойство накатывать очень неожиданно, Чагин направился к дому Максима. Спрятался в зарослях деревьев, и стал ждать, надеясь, что тот ещё никуда не выходил. «Может, всё же, поджечь его?», — вдруг подумал Егор, но тут же отогнал эту мысль. Да, он всерьёз хотел это совершить ещё несколько дней назад, но потом как-то быстро пришло понимание, что от его действий могут пострадать. А это не есть хорошо. Да и вдруг Максимушка угорит? Это тоже нельзя было допускать. Терзаемый смутным и тягостным состоянием, начало которого стоило искать в ядовитом безответном чувстве, Чагин простоял у дерева около часа. Максим вышел из подъезда — левый стук на мгновение смолк. Егор карябал ногтями грубый ствол дерева, а потом медленно пошёл за парнем, как гепард, преследующий добычу. Преследовать и маскироваться он уже умел почти в совершенстве — столько времени таскался по столице за объектом желаний. Максим снова ехал до «Кировской», там он вышел из метро, пересел на автобус, и поехал на север Москвы. Чагин верно следовал за ним. Он не мог отвести взгляд от красивого лица, которое в обрамлении летнего зелёного золота казалось божественным. С души упал груз, когда Егор увидел, что парень входит в здание театра. Днём спектакли не показывали — стало быть, он пошёл справиться насчёт работы. Стало быть, никаких свиданий. Весело и легко стало Чагину, словно избавился от тяжёлой муки. Он купил себе пломбир и преданно сидел на лавочке, и ел белую холодную сладость. Володарский появился довольно быстро. Егор, тонко реагирующий на любое изменение в состоянии парня, сразу понял, что тот расстроен. Вздыхая и глядя под ноги, Максим шёл прочь, шёл рассеянно, глядя под ноги. Перед глазами мелькали ровные квадратики разноцветных клумб, неподалёку забавно журчал фонтан, когда Чагин кинулся за Володарским. Он даже не успел взять себя в руки — сразу заговорил, слова сами слетали из его уст. — Тебя кто-то обидел? Максим содрогнулся от одного только голоса. Подняв голову, он рассеянно и с недоверием посмотрел на Егора: — Опять ты! Ты снова шпионишь за мной… Гнева на сей раз Чагин не услышал. Только усталость. — Нет, я тебя сопровождал. — А я об этом просил? — Так что тебе сказали? Ты вышел сам не свой. — Это не твоё дело, — отчеканил Володарский, недобро щурясь. — Хватит ходить за мной. — Мороженое хочешь? Вопрос был весьма необычным и внезапным. Максим растерялся. — Что? — Мороженое? Хочешь? И, не дожидаясь ответа, Чагин бросился к ближайшей тележке. Купив эскимо в фольге, вернулся к замершему парню, и протянул ему лакомство. Максим слегка приоткрыл влажные губы, взгляд метнулся к протянутому мороженому, и вдруг вспыхнул, замерев на коже выше кисти. Чагина бросило в жар. Он сразу понял, что так поразило Володарского. В голубых глазах тут же возник настоящий ужас. И Егора затрясло. Опустив взгляд, словно только чтобы убедиться, что метка никуда не делась — он снова увидел свой постыдный знак, который видел каждый день. «355611». Это был его номер, который ему пробили в концлагере. И это был его стыд. Его кошмар, который он никому не показывал, о котором не смел даже думать — тем более, говорить. Стыд и ужас охватили Чагина. Рука затряслась, и эскимо упало на землю. Ну, зачем, зачем же он надел рубашку с коротким рукавом? Он ведь всегда надевал с длинным, уже давно к этому привыкнув! А ещё в голубых глазах Володарского мелькнула жалость. И Егору захотелось тут же схватить пистолет и выстрелить себе в голову. — Это… — начал было шёпотом Максим. Повинуясь ужасу, Чагин резко развернулся и пошёл прочь. Закусив кулак, он разрыдался, не в силах вынести такой позор. И сам не заметил, как прокусил кожу до крови.