«Это необходимо.»
Грэй даже вздрогнула, снова различая чужой голос в своей голове. Очень похож на её, но всё равно другой, значит, это не её мысли. Это Парагон, спустя столько времени даже не верилось. Столько вопросов кружится… Почему голос молчал? Почему говорит сейчас? Почему это необходимо? Что необходимо?«Заповедь третья. Не перечь Старшим, ибо им открыто более тех тайн, коих открыто тебе и ведают они то, что тебе недоступно»
Лес. Нет, странный свет. Колышется, словно от большого огня в темноте. Она чувствует себя странно, устало и руки болят, в висках стучит. Перед ней впервые кто-то стоит. Ноги маленькие. Ребёнок или подросток. Босые. Грязные. Видно грубое платье, но не выше. Девочка плачет. — Не жалей о них, Дитя. Они не исчезнут. Они навсегда теперь с тобой. — Так нельзя!.. — Дитя. — Женщина как-то незаметно проходит вперёд и закрывает собой обзор. Теперь Грэй видит только нежную ткань, расшитую мелкими звёздочками с помощью блестящих нитей. Это не дёшево. При этом совсем не бросается в глаза, какое странное решение. И слова у этой женщины странные. — Это необходимо. Вспомни, сколько зла делают люди… Разве не будем мы разумнее и милосерднее к миру? Почему бы нам не обратить всё в пользу? — Я… Я просто… — Ты слишком их любишь, Дитя. В этом нет ничего дурного… Только это против планов моих. Помнишь ли ты четвёртое правило? — «Не противься наказанию, ибо создано оно не для страданья твоего, а для общего блага, переправления сил твоих в нужное русло». Левое плечо сильно зажгло и Грэй очнулась на корабле, сонно оглядываясь. Словно ото сна очнулась, но тот нейтральный. Ни страха, ни радости. Парагон приносит наказание тем, кто идёт против её воли. И это больно, очень больно, но это не казалось плохим, скорее чем-то обыденным. Калеб кашляет рядом и с испугом оглядывается на неё, протягивая руку, которой закрывался. Кровь.«Дитя Крови, насколько я помню»
— Сейчас пройдёт. — Она улыбается ему и протягивает свой платок, чтобы мальчик смог умыться. Плыть осталось около двух недель. Кашель появился уже у многих, но они считают, что это от недавнего шторма. Просто простыли. Просто кашель, который пройдёт, как только они сходят в хороший бар. — Сейчас пройдёт, Калеб, не бойся. Ты не умрёшь, ты помнишь? Я дала тебе свою кровь и плоть, благодаря им ты не умрёшь ещё долго… Может ты даже не умрёшь никогда. — И она убирает волосы с его бледного лица, после уводя за собой в трюм, показывает на клетку с крысами и снова улыбается, когда свет пробивается через щели и рассеивается от крупных кристаллов на телах животных. — Смотри, друг мой, что ты видишь? — Они состоят из камней… Красных камней. — Вот что будет, если дать организму слишком много моего тела… Он не справляется и умирает, а потом формируется субстрат… — Женщина поднимает одну из крыс, игнорируя её писк и спокойно отделяет животному голову, словно та держалась на честном слове и всегда была съëмной. Тогда лапки прекращают дёргаться и женщина один за другим извлекает из тела красные кристаллы, рассматривая их мутную структуру на слабом свету. — Что это, Миледи? — Величайшее достижение алхимии, Дитя. То, что искали с тех пор, как научились собирать травы… — Вы проверили? Грэй улыбается ему снова и касается гранью кристалла металлического обода бочки. Несколько медных гвоздей вскоре блестят только сильнее, а при приближении оказываются золотыми, но сам камень рассыпается после трюка в пыль, крошась от самого мелкого движения. — Во истину… Филосовский камень. Но от чего он такой недолговечный? — Неверная формула. — Что? — Смесь, которую я дала им… Что-то находится в неправильной дозировке, возможно, чего-то даже не хватает. Нужно больше практики. Леди оглядывается на младшего и протягивает один из оставшихся кристаллов, дожидаясь, когда мальчик крепко возьмёт тот в руку. Калеб крутит кровавого цвета осколок и подносит к лицу, принюхиваясь абсолютно бесконтрольно. — Что мне с ним делать? — А что хотел бы? Внутренний голос ничего не говорит? Юноша пожимает плечами и снова смотрит на то, как странная стекляшка пачкает его пальцы, оставляя липкий пахнущий железом след. С брезгливостью мальчик касается грани языком и пробует прочувствовать вкус. А после резко вгрызается зубами, сильно задевая собственные пальцы и в итоге прокусывая те случайно до крови, но его это не волнует. Самостоятельно он уже находит другой кристалл на ощупь, не прекращая работать челюстями. Это жутко даже для Грэй, потому она чуть морщит нос, отстраняясь немного, но не отворачивается, даже когда созданное ею существо начинает перебираться к простым крысам. Наконец-то он останавливается, сильно запыхавшись и с удивлением обнаруживает, что руки его и грудь покрыты кровью. С вопросом он оглядывается на старшую, но та только улыбается, поднося влажную тряпку, помогая теперь умыться и очистить пальцы, зубы. — Что со мной? — То, о чем я уже говорила, ты меняешься, только и делов. Не бойся, Дитя, тело твоё теперь бессмертно. — Мне сейчас… Сейчас хорошо, боли нет… И тепло… Очень тепло и спокойно. — Вероятно, это всё камень… Будь добрым, расставь ловушки, нам нужно больше крыс… Мальчик кивает и уходит глубже в трюм, ища места, где сами матросы расставляли мышеловки, чтобы проверить их и заменить на клетеподобные, самодельные. Грэй наблюдает за ним и улыбается. Гарри не может этого знать, ему это знание никогда не будет доступно и потому он бесконечно слабее неё. До чего сладостное чувство. Почему-то, когда она думала о сбежавшем мужчине, ей становилось холодно. Ещё словно бы что-то гудело в голове, словно бы речь, но она не могла понять ни слова. Вероятно, потому, что это как бы несколько голосов, сваленных в неумелую кучу, звучащую одновременно. А потом снова плач. Громкий, неожиданный детский плач. Грэй даже вздрогнула от этого звука и осмотрела трюм, привыкая к настоящему времени снова. Как бы ей хотелось иногда ни о чём не думать, ведь стоит появиться самой маленькой мысли, как она уже в другом месте, в другом веке и в другом теле, при этом идеи из прошлого и настоящего е никогда не покидают и получается жуткая мешанина, в которой не так-то легко разобраться. — Напомни, Дитя Крови, сколько нам ещё плыть? — Ещё около трёх или четырёх недель, миледи, а что значит… — Я не знаю, друг мой, оно просто в моей голове, не спрашивай меня ни о чём, что касается названий, я не придумываю их, а слышу, порой, даже когда этого не хочу. — Как же Вы спите с таким кошмаром в голове? — Я не сплю, Калеб, ни секунды ночной я не бываю в мире грёз, я просто не могу, ибо каждый мелкий шорох отвлекает меня и заставляет встать, начать думать и тогда… — Когда мы приплывём, надо будет найти Вам ромашек для отвара. — Он сказал это легко, спокойно, заканчивая со своим заданием и улыбнулся. Серая леди хотела спросить, не Парагон ли дала это знание, но вовремя вспомнила, что это лишь народная медицина и успокаивающий эффект трав известен почти каждому. — Мне понадобится целая поляна, только чтобы вздремнуть, друг мой. — Значит, мы найдём Вам луга ромашек. Вы ведь за этим плывёте за море? Чтобы там жить? — Вероятно. Больше для учёбы, мальчик. — Но Вы ведь уже знаете всё-всё, что может только знать человек! — В Англии, друг мой. Я знаю всё, известно англичанину, но, право, знаний в десятки миллионов больше и новым только суждено появиться. — Она улыбнулась, заметив, что снова сбила мальчика с толку. Обычно проходит не больше минуты и Калеб находит новую тему для разговора, но не в этот раз и это плохо, потому что она снова не на корабле, где-то в снегах. Ребёнок плачет и так надрывно. Странно. Это не отсюда. Похоже, даже её видение будущего уже искажается, потому как она уверена, что ребёнок в снегах плакать не может. Он будет реветь гораздо позже, в деревенском доме и отец будет с любовью убаюкивать дочь. А в снегах она может думать только о Гарри. «Мерзавец». И больше ни одной мысли. — Не молчи, друг мой, поговори со мной. — И она не узнаёт собственного голоса, слишком уж старым и дрожащим он ей показался, как если бы она вмиг стала старше на пару десятков лет. И кое-что в этом звучании её расстроило. Это очень похоже на Парагон. Даже слишком, но, может, ей только кажется от долгого мытарства по временам. Она так устала. То ты здесь, то там, то тут, то снова здесь. Голова болит и кружится и она снова слышит Фалкона, но уже не понимает его. И слава высшим силам, ей не хочется вспоминать ни единого его слова. — Калеб, не молчи… Калеб, поговори со мной… Калеб. Калеб! — Я здесь, миледи, Вам плохо? — Мальчик берёт её за руку и только невинно улыбается от того, как она с надеждой смотрит в его сторону. — Мне плохо… Мне очень плохо, милый друг мой… Мне так ужасно… — Позвольте я принесу Вам воды, а пока присядьте… Забавно. Мальчик скакал от «ты» к «Вы» И обратно, словно не мог определиться. Это даже заставило её улыбнуться. Хотя Грэй больше нравится «Вы». Оно словно бы лучше ей подходит. Лучше её отражает, со всей этой мешаниной в голове ей уже начало казаться, что её самой уже три штуки и все они не могут ужиться. Дурно. Женщина опускается на пол и закрывает глаза, ощущая, что первый раз за много лет она вспотела. Как же дурно. — Спасибо, мальчик… — И она принимает с жадностью ковш. Воды и правда не помешало бы. Она снимет жар и смочит горло. И отвлечёт её от собственной лихорадки. Как же плохо, просто ужасно. Грэй пытается вспомнить, как выглядят её друзья. Она может вспомнить бесконечно-синие глаза Роббера и то, как в них раскидан белый узор. Какие у Жоржа крупные перламутровые кудри. У Альберта глаза зелёные, словно изумруды или малахит, привезённый из диких земель севера. Золотые волосы, словно проволока для украшения Библии. Борода и усы… Разве? Не брился ли он? Гладкий подбородок, нет, с щетиной… А впрочем, он может успеть к её приходу и отрастить и сбрить волосы на лице, так что это не важно. Элира… Нежная, светлая, прекрасная… Брюнетка? Нет, шатенка… Или русая? Точно не блондинка. И не рыжая. Рыжий Калеб… Стоп, нет же, он как раз шатен, а Элира? Какого цвета у неё глаза? — Элира… — Она хрипло зовёт и в голове возникает взгляд, но он какой-то чужой. Эти карие глаза до краёв наполнены гневом, впиваются в неё и этот кто-то кричит. Элира в ярости кричит на неё. Виски болят, жар расходится по пазухам и теперь пахнет пряно. Железом. В носу что-то лопнуло и теперь идёт кровь. Грэй болезненно жмурится и утирает неторопливую струйку, недовольно кривя рот. Теперь лицо будет грязным какое-то время. Крыса рядом в клетке бьётся и вопит. Леди смотрит в её сторону и тихо посмеивается. Как она сама сейчас похожа на этого зверька! Если Фалкон считал их идеалом, то он тот ещё горделивый сукин сын, потому что в её теле ничерта не реагирует нормально: либо недостаточно, либо, как сейчас, уж слишком остро. В детстве она начала бы молиться. Но она больше не верит… И вот что смешно — ей сейчас от этого плохо. Одиноко и больно, негде спрятать свою боль, отчаяние и страх, потому что больше никто не поймёт её, только какая-то бесконечно мудрая высшая сила, если бы у этой силы была личность. Интересно, Бог всё же есть? Может, сейчас он доволен тем, как страдает она, отрекшаяся от него? Пускай. Ей и вправду стало ненадолго смешно от самой себя. И Грэй тихо смеётся. Вот такая она теперь? Уставшая, забившаяся в угол и смеющаяся, как сумасшедшая? Хотя почему же «как»? Она и есть сумасшедшая, самая настоящая! Она была такой давно, даже до Фалкона, иначе бы она не пошла бы с ним. «Где ты, ребёнок? Где твои кости? Ведь ты умерла, чтобы родилась я. Крысы изничтожили твой скелет? Не бойся, не плачь, я отомщу этим мерзким животным, смотри, смотри милая девочка, как им плохо. Как плохо было и тебе, правда? Не бойся, скоро придёт Парагон и покажет тебе звезды, покажет, как велик мир, где мы с тобой живём, как мы с тобой малы. Разве это не удивительно? " И Серая леди закрыла глаза, пробуя поспать. Может, её разум просто истощён, вот её и лихорадит? Нужно поспать. И вот она в темноте, в той тишине, что успокоила её впервые, но и тут она не может быть одна. Здесь и правда ребёнок, вот стоит бледная маленькая и тощая девочка в изорванной одежде. На её шее ещё видно красный от воспаления и крови шов. У неё такие интересные молочные большие глаза. Она слепа. Вокруг плавно-плавно появляются звезды и планеты, вот рядом разгорается Солнце. Бедняжка ничего этого не видит, даже того, как мимо проносится комета, утопая в туманности где-то за видимыми пределами. Тут даже нет горизонта. Девочка устало моргает и обнимает себя за плечи, малышке холодно. Грэй только улыбается, вдруг поняв, как ей помочь. Старшая проходит за спину маленькой гости и с этой позиции закрывает ей глаза рукой. Как только она отпустит, маленькая Грэйс увидит нечто невообразимо прекрасное. Три-два… — Миледи?Один.