Цветут Цветы

Кому-то доставалась повышенная агрессия, кому-то эпизоды безудержного веселья, а кому-то, как Дмитрию Сергеевичу, к беременности прилагалась беспричинная вселенская грусть, которую он всячески пытался побороть логикой, но которой, в конечном итоге, противиться он физически не мог. Человеком он был по натуре спокойным, поэтому все мимолётные переживания, которые ну никоим образом не повлияли бы на его обычное поведение, теперь же превращались в мини-депрессию. И всячески он это от Сергея своего скрывал. И так считал себя обузой, над которой всячески нужно порхать, а лишние переживания для мужа его были ни к чему. Собственно, эта же мысль так же делала его несчастным, но поделать он с мыслями своими ничего не мог. И так можно было продолжать по списку. Была у него и мысль такая, что не привлекал он больше Серёжу своего в своём состоянии, да в этом его быстренько переубедили. И переубеждали довольно часто. Хоть и отказывался Сергей трогать его в полном смысле этого слова, говорил, что не хочет "осквернять" Диму в таком положении, и ребёнка тоже. Но вот вылизывать своего омегу товарищ майор готов был каждый день, будто не было ничего для него приятнее. Стеснялся в какой-то мере Дима своего живота, да и в этом мальчик его всегда переубеждал. Проснулся однажды Дмитрий ночью, а Сергей, ещё не ложившийся, залипший в какое-то шоу по телевизору, задрав мужу футболку, вырисовывал пальцами узоры невесомые. Да и что ни день, руки его на том же месте и смыкались. Что уж говорить про "ты такой красивый", которыми не переставал он Дмитрия Сергеевича поливать. А вот кажется порой профессору, в ванне сидящему, что не так всё. Что какой из него, собственно, папа. И чему он может хорошему научить ребёнка, кроме того, как стать бесчувственным истуканом и начать порабощать мир. Или как дорогого человека отправить от себя на год подальше, заставляя мучиться. Или как из другого близкого человека сделать парочку роботов-убийц. Или вот как друга лучшего превратить в соплю полимерную, а потом в аквариуме на атомы расщепить. Вот этому научить он мог. Зачем Серёже его, собственно, такой он плохой и нехороший нужен. И начинала от этих мыслей болеть голова. И сидя в той же ванной, массировал он себе виски, прекрасно понимая, что всё это от бушующих гормон. Но когда слёзы вот-вот да собираются в уголках глаз, голос слышался из-за двери. - Дим, ты в порядке? Помочь? Успокаивался сразу Дмитрий Сергеевич, расслаблялся, а на губах улыбка играла. Проверял его постоянно даже в ванной. Не ответил один раз Дима чисто из капризного эксперимента, так Сергей в ванну ту через секунду влетел с лицом перепуганным. Подумал тогда профессор, что слишком это жестоко было, и делать он так больше не будет. Единственное, что правда его спасало от меланхоличного настроения, это Сергей, ходивший за ним чуть ли не по пятам. Думалось ему, какого одиноким залетевшим омегам, рядом с которыми не было партнёра. Так ведь и с ума от гормон сойти можно. Так и сходили, был у него однажды такой пациент. Но поделать он уже ничего не мог и отправил бедолагу к психиатру. И мальчик его тоже обо всех ужасах читал. Виду майор не подавал, но как бы невзначай спросит: "как настроение, мой хороший?", и обнимает крепко. И если не считать вот таких вот, как ему казалось, дурных эпизодов, беременность у Дмитрия Сергеевича проходила легко и без осложнений. Понимал он, что всё это благодаря Сергею. Знал он, что сам себя бы загнал, что уработался бы без него так, что ребёнка бы этого потерял, и себя в могилу заодно бы и свёл. В кабинет к нему никто не допускался без доскональной проверки, отчего ему делалось довольно весело, и забывал он про все глупые мысли. Не пускал Серёжа даже дам и господ, у которых, как он считал, был слишком ярко выраженный парфюм. Здесь Диме было и не поспорить, раздражали его буквально каждые запахи. Поэтому муж его позаботился о том, чтобы на столе обязательно стояли свежие хризантемы, единственное, чему он был рад и с удовольствием вдыхал. Даже кофе он пить перестал, остановив выбор на зелёном чае. Пожалуй единственное, о чем правда беспокоился Дмитрий Сергеевич, если отбросить гормональные заскоки, это роды. Не по возрасту ему было самому рожать, можно было на осложнения нарваться. Он и пару тестов сделал, брови нахмурил. Ещё и Сергей причитал, что веса он так и не набрал, не считая пары килограммов. Но решил Дима, что сам справится и альфу своего не подведёт и не посрамит. Знал он, как на омег таких, которым помощь нужна была, в обществе поглядывали. Акушерка на ушко другой шепнёт, та третьей, и вот уже вся больница знает, и вот и город весь. Что ты, ради ребёнка потерпеть не мог? А ради альфы своего? Мог Дима, сам всё сделает. С коллегами пообщался, только лучшие за родами следить будут. А в больнице на него с улыбкой какой-то посмотрели проницательной, какой-то загадочной, и чуть ли не родительской, будто на ребёнка. Будто не учёным он был и не сыпал фактами, и не давал указания, а обычным омегой немощным в положении. И вот зачем Серёже омега такой был нужен. Он и второго ему, может, выносить не сможет, что там о третьем говорить. А даже если и сможет, то вот зачем майору мучиться с его депрессивным поведением. Вот и грустно становилось, вот и глаза на мокром месте. Проснётся Дмитрий Сергеевич утром, в пол куда-то уставится, задумается. Солнце ещё не поднялось до конца, а у него уже весь день был испорчен. Но только слёзы в глазах встанут, как его со спины обнимают, шею целуют, плечи. - Доброе утро, солнце. - Доброе, мой мальчик. - Плохо тебе? - Нет. - Кофе сделать? - Кофе не хочу. - Чаю тогда хочется? - Чаю хочется. - А позавтракать, Дим? - Может попозже… - С вареньем тогда? - Варенье можно. И тепло сразу становится, хоть и мороз январский за окном. Ухаживал за ним мальчик его, внимания на поведение его унылое не обращал. Обращал, вернее, да будто и не раздражало его это никогда. Счастье на лицe майора светилось в любое время суток, даже если грустно Дмитрию становилось, что скрывал он, как ему казалось, умело. Сразу любовью его окружат, и неважно где: на работе, дома, на улице. А было и так, что за столом рабочим настроение всяческое пропадёт, когда минутой назад ещё улыбался. В кружку свою посмотрит, брови сведёт, кольнёт в сердце чем-то неприятным. Вот ему не нравится, что солнце не так в окно светит. Только начнёт глубоко задумываться о смысле жизни, о том, сколько ошибок натворил, а майор Нечаев на столе у него оказывается в какой-то совсем смешной позе, голову рукой подопрёт, улыбается. - В театр сходим сегодня? - Тебе Анна Каренина нравится? - Не совсем. Но у помощника твоего нового билеты прямо под балконом. - И что же? - изумился профессор, рассматривая вальяжно разлёгшегося на бумагах майора. - А мы с тобой прямо сверху и будем. Я ему на голову семечек насыплю. Рассмеялся сразу же Дмитрий Сергеевич, как картину представил, про переживания все свои забыл. - Чем же он провинился? - А что он так носится перед тобой? - Ну нужен же мне заместитель хороший, Серёж. Штока не стало, так и работать некому. - Вот и пусть учится, щенок. - Ты на пять лет старше. - улыбался директор, на озорное лицо глядя. Знал он, что дурного супруг его к молодому бете не испытывал. - Так что, сходим? - Сходим, сходим. Ты семечек побольше возьми. А ещё так бывало, что спустится товарищ директор в лаборатории, близняшек на проверку отведёт, покорпит над ними, а потом как уставится на лица их пустые, и смотрит минуты на пролёт. “Что же натворил я, Екатерина…” – подумается ему, заставит себя возненавидеть. Губа задрожит нижняя и он поскорее прикусит её, стараясь держать переливающиеся через край эмоции. Папой он собирался стать. Да куда вот ему. И тут двери и откроются, а сам он сглотнёт слюну подобравшуюся, локтем быстро утрёт сорвавшуюся солёную каплю. - Жить будут? - Ну куда же им деться. – улыбнётся, прильнёт, пока обнимают и целуют его в волосы. - Серёж, а что ты им наговорил, а? - Чего я наговорил? - Почему мне Левая не дала стремянкой воспользоваться и сказала, что приказ майора Нечаева это? - Потому что приказ майора Нечаева это. – хмыкнул Сергей, совсем не стесняясь. - Серёжа, я беременный, а не больной… - Так себе аргумент. Заулыбается Дмитрий Сергеевич, он и спорить то не желал, очень он благодарен за заботу такую был. А сказал это так, ради того, чтобы сказать. И не успеет он ещё к каким мыслям глупым вернуться, а Серёжа что-то другое ляпнет. - Дим… - оторвался от него майор, медленным шагом вокруг балерин проходя. – Спросить я давно хотел. Это… - Что такое, мой мальчик? - А зачем им, ну… задн… то есть. Формы им такие зачем? Щёки сразу больно загорятся, но и смешно становится, рассмеётся тихо министр. - Ну ты посмотри, Дима, посмотри! И ладонью на формы те укажет, показывая, как будто не сам учёный над формами теми работал, а лицо такое удивлённое и даже какое-то детское, умилительное. - Женское тело — это удивительное искусство природы, воплощение гармонии, грации и красоты, Серёжа. И искусство это заключается в том, чтобы видеть эту красоту и уважать её, и восхищаться ей как одним из самых потрясающих проявлений человеческой природы… - Да я вижу, восхищаюсь. Задница нормальная такая. - Серёжа! - Что?? И смотрит на него глазами светлыми, лукавыми, хулиганскими, сам смеётся, а Дмитрий Сергеевич за ним. - Я вообще подумал тогда, Дим, когда впервые их увидел... - Что же ты подумал, майор? - вскинул он бровь по-озорному, догадывался профессор. - Да что вот с ними... нравится тебе. Ну... понял ты меня. Снова засмеётся академик, а агент его затылок себе чешет, краснеет. - Товарищ майор, Вам правда нравятся очертания нашей фигуры? - подала голос Правая, слегка нагнувшись к Нечаеву, что тот подпрыгнул аж. - Ну ты ещё поговори давай! А профессор рукой губы прикроет, разминая затёкшие от смеха щеки. Руку уместит на предплечье сильном, погладит. - Нет, Серёж, не было у меня мыслей таких. Да и как бы я мог, если... - Если что? Приподнялся Дмитрий Сергеевич на носочках, в ухо супругу зашептал. Как влюбился в него с первого взгляда напомнил. Как куртку украл у него, как думал о мальчике своём, мечтал по ночам под одеялом. Или даже в кабинете, у стола, на диване. - Мхм.. - мыча соглашается Сергей. - Ну знаешь... А вот у тебя формы всё равно лучше. - Правда? - Ну конечно. - сожмёт ягодицу любовно, на близняшек поглядывая искоса, убеждаясь, что не смотрят они. - А дома мне покажешь, насколько лучше? - Мм. С удовольствием, мой хороший. И, поцеловав, уведут Дмитрия Сергеевича наружу, а сам он вот уже давно позабыл, о чём грустить собирался, мыслями полностью погрузившись во что-то приятное, от чего губу закусывал, и в брюках жар распространялся. Но даже Сергей не мог поймать каждый маленький скачок настроения. И расплакался Дмитрий впервые так сильно где-то в начале февраля. Не его вина то была, получилось так. Вечером одним заметил он, как Серёжа его засыпать начал сидя, а сам он какой-то невесёлый был последние несколько часов. "Устал я немного, Дим", и на диване уснул. Дотронулся Дмитрий Сергеевич до лба его невесомо, и ладонь его жаром опалило. Заболел мальчик его, температурил сильно. Как мог опустил он его на подушку, ноги покомфортнее пододвинул, одеялом накрыл. Еле нашёл заканчивающуюся пачку парацетамола, разбудил спящего, уговорами ласковыми заставил таблетку ту выпить. Сам же Серёжа отказался в спальню уходить и спать рядом с беременным супругом, наказал не подходить к нему без особой надобности, не хватало ещё заразить Диму в его особом положении. Чего Дмитрий слушался не особо и выхаживал весь следующий день мальчика своего, который под вечер ляпнул, что в больничку ляжет, от греха подальше, а Диму на близняшек оставит. Очень не согласен был Дмитрий Сергеевич, у самого глаза на мокром месте. Мысль одному в квартире остаться сразу же сделала его бесконечно несчастным, так что пришлось Сергею быстренько ухватиться за его ладонь и сказать, что никуда он не собирается. Но спать всё равно будет отдельно. И засобирались они уже было засыпать, когда Дима, выкинув ту законченную пачку в мусор, потянулся в кухонный шкаф, да понял, что температуру больше сбивать было нечем. Очень на себя он обозлился в тот момент. - Серёж, я в аптеку сбегаю. Парацетамол кончился. - Не пойдёшь ты никуда, Дим. - Знобит тебя, мой мальчик. Не сможешь ты выспаться, всю ночь промучаешься. - изменился профессор в лице, жалко ему Сергея было, не мог он так оставить его. - Я утром сбегаю сразу, Дим. Или вызовем кого, принесут. Ты на работу только не ходи сам, слышишь? Я балбесу твоему позвоню, чтобы прикатил сюда. И близняшек вызови, пожалуйста. А хотя, забудь. По дороге таблеток возьмём, с тобой поеду. - Тише, Серёж. Собрался он со мной... не поедешь ты. - погладил он его по голове, а Сергей одеяло выше на нос подтянул. - Ну куда я пойду утром, скажи на милость? Не оставлю тебя такого. - Это к лучшему даже, со мной ты рядом не будешь. Вдруг заразишься, Дима. - Балбес мой сам справится, а тебя я не оставлю, так и знай. Запечатлел академик заботливый поцелуй на лбу горячем, а у самого сжималось всё от беспокойства и вины, ведь не позаботился он о таблетках вовремя. - Давай сбегаю, мой мальчик, пожалуйста. - Нет. Холодно там слишком и темно. Дима, не пойдёшь ты, говорю тебе. Совсем нервничал было видно майор, будто собирался Дмитрий Сергеевич не в аптеку, а прямо с Икара вниз прыгать. - Глупый... - Не пойдёшь. Ты не переживай, пожалуйста, нельзя тебе. Со мной и не такое бывало, не так трясло, честно. А это что? Простуда обычная. Ты ложись иди, Дим. - Давай хоть чаю тебе сделаю горячего. - Ну вот чаю можно, конечно. - разулыбался майор под одеялом тёплым. Вздохнув и потрепав Сергея по волосам, отправился академик на кухню. А уснуть он так и не смог. Лежал, ворочался в одинокой постели полчаса, всё думал, что мальчику его плохо. Вышел он в гостиную на цыпочках, прислушивался. Уснул Сергей, но слышно неспокойный он был, болел сильно. Тихонько до дивана добрался, трогать не стал, но и без того видно, что совсем нехороший парень был. Знобило, кутался он в одеяло, зубы стучали, и сам он то и дело издавал вымученные хрипы вперемешку с кашлем. Сердце защемило, цокнул тихо профессор, совесть мучала. Как он спать должен был сегодня зная, что муж его любимый мучался сильно. Нельзя было так издеваться над организмом. Совсем бесшумно надел Дима на себя брюки да свитер, пуховик, про шапку, разумеется, не забыл. Вышел он осторожно, дверь прикрыл, ключом повернул, стараясь не издавать ни единого звука. За полчаса то он должен управиться, не успеет Сергей его хватиться. Аптека круглосуточная была недалеко, в десяти минутах ходьбы, проехать по дворам было бы не особо комфортно, да и в машину обледенелую залазить не хотелось. Он внутри быстрее замёрзнет, пока отогреваться она будет. Пешком Дмитрий Сергеевич пошёл, вдыхая свежий морозный воздух. Не знал он, чего Серёжа его так боялся. В конце концов, жили они в приличном обществе, гораздо более спокойном и мирном, чем любая другая точка СССР снизу. Люди сюда допускались интеллигентные и учёные, и уж если кто и встретил бы Дмитрия Сергеевича на улице, то только помощь бы предложили. Наверное. На все сто уверенным быть ни в чём нельзя. Десять минут прошли быстро, как и сама покупка. Сунув пару белых спасительных пачек в карман, двинулся профессор домой, чуть не упав где-то на середине дороги, так как не заметил под снегом спрятавшийся ледяной участок. Равновесие он удержал, но вот волной его всё же обдало. Ну, может быть вот поэтому Сергей так волновался. Сам же Сергей, проснувшийся от приступа кашля, медленно поднялся с дивана, сразу же схватив тёплую кофту со спинки. Знобило его и шатало, но проверить Диму надо было. Что там его дурацкая простуда, когда супруг его в гораздо более деликатном положении. Поднявшись, направился он в спальню, где Диму своего не обнаружил. Странно это было, звуков воды в ванной он не слышал, да и поздно уже было, но он и там проверил, и всю квартиру. В коридоре он только понял, что пуховика знакомого там нет, и ботинок тоже. Жаром его накрыло, потом холодом, потом опять жаром. Схватил он собственную куртку, на ходу влезая в обувь, бегом кинулся к лифту, игнорируя своё лихорадочное состояние и холодный пот. На улицу Сергей выскочил, да так и замер метров через десять, чуть ли не столкнувшись с Дмитрием Сергеевичем, возвращавшимся домой. Щёки красные, видно было, что сам замёрз. Удивление на лице красивом, даже страх какой-то. Сердце у майора пропустило сразу пять ударов. - Серёжа... ты зачем с дивана встал, мой мальчик, ещё и на улицу вышел. Нельзя тебе. - Домой пойдём. За руку Дмитрия взяли, а голос и лицо родное такими холодными были, под стать погоде уличной. Злился Сергей, как пить дать, не смотрел на него даже. Обратно в квартиру его повёл, а в лифте к дверям прислонился лбом, даже не сказал больше ничего. Ну да, пришлось ослушаться. А что профессору делать то надо было? Ну не смог бы он вот так оставить человека любимого. Что вот теперь то поделать. Расстроил он Сергея, злились на него. Чувства его давно копившиеся, и которые муж его так успешно всегда предотвращал, теперь дали себе выход. Спрятал он прохладные руки в карманы, глазами сначала захлопал, стараясь не смотреть на непроницаемую, словно стена,спину майора, а потом уже не смог сдержать покатившихся слёз. Грустно стало так, будто лифт какой-то не такой был, и отправлял пассажиров в специальный депрессивный мир. Створки открылись и зашагал он в звенящем молчании за Сергеем, глотая беззвучные слёзы, теперь уже беззастенчиво по щекам катившиеся. - Дима, в ванную горячую давай, наберу сейчас. - Серёженька, злиться на меня можешь, а вот таблетку выпей, пожалуйста. - Злиться? Я не… Развернулся Сергей, ботинки сняв и куртку стянув, и будто пулю в сердце словил. Плакал Дима его, и лицо горестное такое, будто замученное. Пальцы тонкие утёрли пару дорожек устало, немощно, а было и не важно, там другие уже по щеке катились. Всхлипнул Дима, не смотрел на мужа, в пол уставился, а сам рукой другой таблетки протягивает. - Димочка, ну ты чего? Иди сюда. - обнял майор омегу своего крепко, шапку ему снял, поцеловал в щёку ледяную, теперь солёную. - Извини, Серёжа, не мог я тебя так оставить. - Не на тебя я злюсь, на себя. Голова дурная, вот опять не уследил за тобой. - Должен я… был. – через рыдания шептал профессор. - А я всё думал, когда же ты расплачешься у меня. Чувствительный ты сейчас такой. Улыбался Сергей, всё он прекрасно понимал. Из кожи вон лез, пытаясь всякое плохое настроение у шефа своего обнаружить и сразу же устранить. Понимал он и то, что за весь оставшийся срок вряд ли получится уследить за каждой ситуацией, но хоть что-то он заметить мог. - Не злись только, Серёжа, пожалуйста. - Да куда ж мне на тебя злиться, родной? – даже хмыкнул товарищ майор, совсем умиляясь. - Не хотел ты смотреть на меня в лифте… - Так дышать я на тебя не хочу лишний раз, Дим, бактерии ведь. Стянул он с него пуховик, присел, разуваться помогая, пока Дима за плечи его держался. Поднялся, из руки дрожащей пачку принял, а так расцеловать хотелось, до умопомрачения, но нельзя было. - Не злюсь я, хороший мой, не плачь. – шептал Сергей, легко улыбаясь. – В ванну горячую хочешь? - Нет. - Давай согреем тебя. – осторожно поднял утирающего слёзы омегу, на диван понёс. - Ну что же ты делаешь, мой мальчик? Плохо тебе, зачем ты… - Дим, я хоть и умирать буду, неважно мне. Уместил его на мягкой обивке, и, быстро приняв таблетку, из спальни второе одеяло принёс, накрыл мужа, сам в своё по нос забрался, и как мог в этом коконе из одеял, к себе сидя притянул. - За таблетки спасибо, хороший мой. - М. – только и угукнул Дмитрий Сергеевич, спрятав лицо где-то у майора на плече. - Испугался ты меня тогда, а? Лицо у меня, наверное, не слишком уж дружелюбное было, да? Не ответил профессор, плакал сильно. - Не хотел я тебя так расстраивать, Дим. Из-за температуры это, прости меня. Переживаю я за тебя сильно просто. Ушёл ночью, не сказал ничего. Дима, а если бы поскользнулся и упал? Хоть на спину, хоть на живот… И так и так страшно. – крепче сжал его. – А если бы упал так, что сознание потерял бы? Один, на холоде, Дим… У меня от одной только мысли всё переворачивается. - Не хочу я, чтобы страдал ты, Серёжа. Ладонь майора зарылась в тёмные мягкие волосы, поглаживая, успокаивая. - Страдать я буду, если с тобой что-то случится. А так мне всё равно, слышишь меня? Не делай так больше, ладно? – прошептал заботливо. - Ну как же так, мальчик мой? - Тише. Это не я ребёнка нашего ношу. О тебе в первую очередь думать надо, всё остальное потом. До утра бы я потерпел, честное слово. - О тебе не могу позаботиться, что уж о ребёнке говорить? Какой отец из меня, Серёжа? – сжал Дмитрий Сергеевич мужа двумя руками, стыдно ему стало, совсем грустно. - Это такие мысли постоянно у тебя крутятся, а? Маленький ты мой, не знаю, думаешь, как накрывает тебя порой? Вижу, грустным станешь, да чуть ли не плачешь, прямо как сейчас. – а Сергей всё улыбается, в стену смотрит, запах волос вдыхая. - Надоедаю, Серёж? - Надоедаешь? – добрый смешок. – Ты тихий у меня такой, порой хочется, чтоб вспылил ты, что ли. Ну вот хоть сегодня наконец-то проявились гормоны твои. Не углядел я впервые. А если поплакать тебе надо когда – то ты не бойся. Гордый ты у меня, но со мной то не надо. Стесняешься, наверное? Молчал Дмитрий Сергеевич, проницательным Серёжа его был, и не скроешь от него ничего. Любил он мальчика своего до безумия, оттолкнуть от себя боялся. - Стесняешься, конечно. – промолвил агент, не дождавшись ответа. – Не надо, Дим. Буду я дальше стараться твоё хорошее настроение поддерживать, но если сильно надо и плохо слишком, то я же тут, с тобой рядом. Всегда. Плачь, сколько надо, хоть ночью буди. И папочкой ты прекрасным будешь, чего придумал такое. Его или её ещё на свете нет, а у малявки уже сам Дмитрий Сергеевич Нечаев есть. Представляешь? Не каждый похвастаться может. Я вот могу. - Спасибо, Серёженька… И совсем уж тогда товарищ министр разрыдался от переизбытка эмоций, пока сжимал его крепко Сергей руками сильными. Самого в сон клонит, а остановить себя не может. И уже и сам не понимает, от чего плачет. Наверное, что хорошо ему слишком. И в какой-то момент прикрыл он глаза, дыхание начинало выравниваться, засыпал профессор на плече чужом. - Серёжа. – зашептал он во мраке. – Тебе легче? Таблетка… - Легче, мой хороший, спасибо. – так же тихо ответил майор, заглядывая в сонное лицо, но на него уже не смотрели. - А пол точно не хочешь узнать, а? Можем хоть завтра… - Не, пусть сюрприз будет. Подумал о чём-то Сергей немного с улыбкой, потом проговорил: - Дим, отчество у тебя такое интересное. - Мм? Какое, Серёженька? - Сергеевич. Будто ты мне с самого своего рождения принадлежал. Разулыбался Дмитрий в полусне, вот как придумает Серёжа чего. - Тебя в тот момент ещё и не планировали совсем, мой мальчик… - Да и неважно это, будто судьба это была. - И то правда. С улыбкой Дима заснул, но во сне чувствовал, как руки осторожные подобрали его, на кровать уложили. Футболку его поправили на животе, одеяло подоткнули. Хотел Серёжа в губы поцеловать, но ограничился макушкой. - Спи, солнце. Люблю тебя.

***

В декрет Дмитрий Сергеевич на седьмом месяце не шибко хотел уходить. Но его не особо убедительные аргументы о том, что "балбес его" заместитель Артём ещё не до конца освоился на своей должности, Сергея Алексеевича совсем не убедили. Побурчал немного директор, но в глубине души давно хотел всё бросить. И когда его буквально вынесли из центрального здания Челомея, совсем не обращая внимания на его значительно увеличившийся живот, будто не весили они вдвоём совершенно ничего, он не сказал ни слова, широко улыбаясь. Ну кроме того, что ему очень хочется арбуза и может немного селёдки. А ещё он хочет на море, и может даже за границу, в Турцию. А ещё погода хорошая и хочется прямо сейчас в парк. Нужно ли говорить, что все его прихоти были, если не в один и тот же день, но выполнены. Эмоций своих сильных академик больше не скрывал, и если накатывало, к мужу своему прижимался, где сразу ему дарили любовь бесконечную и ласку. Сам он не заметил, как на восьмом месяце оказался. И уж тогда, ему на потеху (хотя щёки от смущения загорались), Сергей запретил ему принимать душ в одиночку. Сначала из-за того, что уснул он прямо в набиравшейся ванне. Собственно, дважды. А потом чуть в той же ванне благополучно не навернулся. Уставал Дима довольно быстро, а двигаться на последних сроках было тяжело. И если омеги помоложе ещё как-то могли справиться с натягиванием на себя обычных пижамных штанов, то профессору и это было больше не по плечу. Чувствовал он себя немощно, но главное бесполезно. По этому поводу и расстраивался, уткнувшись Сергею в грудь. И не понимал он, отчего мальчик его с такой улыбкой трогательной на него всё время смотрит. Штаны ему надевает - улыбается. Обувь надевает - улыбается. В ванной вместе с ним сидит, и если сам не моется, то рядом устроится, голову на руки уронит - улыбается. И может правда Дмитрий чего-то недопонимал, но на сердце так хорошо было, что и сам он, собственно, улыбался. Занервничал профессор на последних неделях, когда понял, что роды скоро. Ещё пару тестов сдал, попросил с майором Нечаевым результатами не делиться. Непригоден он для самостоятельных родов был. Задевало его это даже в какой-то мере, обидно за Серёжу делалось. Как он выхаживал омегу все девять месяцев, настроение его терпел, а Дима даже и родить сам не в состоянии. Ну как не в состоянии. Получится, и с ребёнком всё хорошо будет, ему самому не очень правда. Но это пустяки, восстановится. Сам родит.

***

В середине июля случилось это, тёплой летней ночью, часа в два. Проснулся Дмитрий Сергеевич от жуткой боли, сразу вымученно застонав и задышав тяжко. Не сразу сознание его стабилизировалось, пытаясь выйти из глубокого сна. Вздохнув болезненно и окончательно проснувшись, понял он, что кровать под ним можно было выжимать. Как понял он, воды отошли, пока он спал, теперь же мучили его схватки. - Серёжа... началось. Пролепетал Дмитрий, через боль дотронувшись до спящего мужа. Началось всё на неделю раньше запланированного, было это так же нормально, но немного у академика сердце скрипело. И так он о родах своих переживал всё время, теперь и сроки сдвинулись и всё не по плану, да страшно становилось. -Мм.. сейчас закончится, сейчас... Несмотря на нарастающую панику, улыбнулся Дмитрий Сергеевич, смешной Сергей его был во сне. - Не закончится, мой мальчик. Вставать нам надо. Серёженька.. схватки. - Да, да... Началось?! - распахнул майор резко светлые глаза. - Чего началось, Дима!? - Схватки. - Началось, да! Конечно! Кубарем скатился майор Нечаев с кровати той, и слышно было, головой приложился, скорее всего о тумбу. Даже не выругавшись, секундой позже был он уже на ногах, к мужу своему подбегая с другой стороны. - Серёжа, аккуратнее, разобьёшься. - Сейчас, Дим, сейчас поедем. - Позвонить надо, не ждут нас там ещё. - Как не ждут?! - с великой осторожностью подобрал он болезненное тело. - На неделю раньше мы. Сообщить надо. - Сообщим сейчас. В машине всё сделаю, Дим. Сейчас... Чуть не выскочил он прямо так на улицу, босой и полуголый. - Серёж, обувь. - А, ага. Усадив аккуратно Дмитрия Сергеевича в коридорное кресло, принялся он было обувать его, в глазах паника и страх молодого папаши, очень профессора веселившие, делая боли его менее заметными. - Серёженька, не мне... - Не тебе конечно. Кинулся майор к своей, на себя натягивал, и кажется от двух разных пар, совсем уж Диму рассмешив. Куртку свою же майор на него накинул и снова на руки подобрал, в машину поспешил. - Больно, Дим, знаю. Ты дыши только. Пытался учёный, да сложно это было. В теории и на практике всё по-другому оказалось. А думал сам, чего он там не знал. Вот не знал, что страшно так станет, что больно так, что дышать его просит Серёжа, а не дышится. И что рожать надо было самому, а это грозило последствиями. До больницы ехали, а Серёжа всё успокаивать через плечо пытался, хотя ему, наверное, утешение требовалось больше. Прямо в машине на уши всех и поднял, и не совсем понял профессор, откуда у майора номера всей команды, которую сам он себе и на этот самый случай собрал. Только в больнице ситуация начала проясняться. В палату его поместили, где медсестра тут же кинулась устанавливать датчики и катетеры. - Только анастезиолога ещё ждём, Дмитрий Сергеевич, придётся потерпеть немножко. - промолвила девушка. - Анестезиолога? Зач... Путаетесь Вы наверное, гражданка. Не в эту палату он нужен. Сам я. - изумился профессор, взглядом её смиряя. - Да нет, всё правильно. Кесарево у вас, товарищ Нечаев. - Кесарево?! Да ведь... - Тише, Дим. Права она, сам я анестезиолога того пригласил. Давно готов он, придёт скоро. - Ты, Серёжа? - к супругу голову повернул, совсём потерявшись, от боли вскрикнув. - Зачем, мой мальчик? Я сам справлюсь. - Ну куда ты сам то, Дим. - сжал майор ладонь прохладную, от боли дрожащую, поцеловал. - Думаешь, не следил я за здоровьем твоим? Каждый тест я видел, разговаривал со всеми. Рисковать ты собирался собой, а? Скрывал зачем? - Я же... Серёжа, ничего страшного. Всё получится, риски минимальные. Не хочу, чтобы шептались потом у тебя за спиной, что омега тебе твой родить не смог. Брови майор вместе свёл, улыбнулся нежно, будто совсем глупости Дима говорил. А ведь говорил. - Мне так плевать на то, что кто-то там будет о чём-то шептаться, ты не представляешь. А рожать ты сам не будешь, Дима. - А рассказал тебе кто? - прошептал совсем пристыженный академик. - Все, у кого спрашивал о состоянии твоём. Знаю, что в секрете это должно было быть, да альфе кто посмеет перечить, если за омегу он своего переживает? - Уволить всех мало. Хмыкнул Серёжа, в очередной волне схваток мужа успокаивая, целуя. - Думал ты, что я бы тебе разрешил над собой так издеваться? - Серёжа... И дальше не мог профессор больше ничего отвечать, полностью занятый тем, что внутри него происходило. Адские боли и невозможность нормально кислород вдыхать вытягивали из него все его силы. Почувствовал он облегчение только после эпидуральной анестезии, снявшая, наконец, его мучения. - Ты молодец, Димочка. - шептал Сергей на ухо, нежно убирая прилипшую к влажному лбу каштановую сбившуюся прядку. - Скоро уже... - Серёж, не переживай, мой мальчик. - улыбнулся Дмитрий, заметив, как сильно супруг его нервничал. И правда неспокойный майор был, сам побледнел, взгляд его то по лицу замученному бегал, то на саму сцену разворачивающуюся возвращался, хоть и прикрыто и не видно было. - Нашатыря принесите, пожалуйста. - с весёлой улыбкой проговорил профессор. - Нашатыря, Дим Сергеич? - удивилась одна из акушерок. - Товарищ майор сейчас в обморок падать будет. И правда, стоило ему фразу закончить, как подкосились у Сергея ноги, и прямо на пол он тихонько и свалился. "Бедный ты мой" подумалось Дмитрию, на распластавшегося мужа поглядывая. В чувства его минутой позже привели, воды налили, а он вот и снова руку худую сжимает, будто и не его отрубило только что. Последние двадцать минут уставший Дмитрий Сергеевич провёл, поглаживая агента своего по голове, который буквально вцепился в его руку, не отрывая расширившихся зрачков от белых халатов и рук, кропотливо работающих над шефом его. И увидел когда он маленькое тело, на свет вытащенное, то тут сразу же чуть было обратно и не упал. - Дима... почему кричит так.. почему слабо так, Дима?! - Мой мальчик, это из-за анастезии, в порядке всё. - совсем агент его разнервничался, и наверное нужно ему было успокоительное, но милый такой был, что сжималось у профессора всё внутри. - А понесли куда.. куда, Дима?! - Тише, тише.. сейчас отдадут. Через минуту, показавшаяся Сергею мучительной вечностью, аккуратно поднесли к ним совсем уж маленький, как ему показалось, свёрток, и его будто приморозило к полу, совсем не понимая, что ему надо было делать. - Девочка у вас, поздравляем. Послышался тихий и радостный голос медсестры, аккуратно уместившей ребёнка на спокойно вздымающуюся грудь. Дмитрий Сергеевич, устало улыбнувшись, стараясь держать открытыми глаза, приобнял новорожденную, взглянув на её отца, который, казалось, был бесконечно напуган. - Девочка, Серёжа.. - Да. - прошелестел он, не отрывая взгляда от самой красивой картины, которую он когда-либо видел в жизни. - Д-дим.. как назовём? Засыпал Дмитрий Сергеевич, устал он за последний месяц сильно, а ночь эта, хоть и счастливая, наконец окончательно его утомила. - Катя. - прошептал он, из последних сил держа зрительный контакт с супругом. - Екатерина Сергеевна значит.. - Нечаева. - Ну конечно, Дим. Нечаева. Ты поспи, хороший мой, устал. - гладил он мягкие волосы, второй рукой накрыв его кисть, обнимающую их новорождённую дочь. - Нельзя мне. - Я присмотрю, Дим, присмотрю. Присмотрит, конечно. Как и за ним все эти годы присматривал. Слышал он, как копошился до сих пор персонал, заканчивая операцию. Слышал тихие издаваемые ребёнком звуки. Слышал, как разговаривал шёпотом с ней Серёжа. - Уже скучаю по тебе беременному, Дим. Улыбнулся профессор, погружаясь в уютную дрёму.

***

- Сматли, тавалищ майол! Там епучие пилаги! - Я сейчас кому-то и товарища майор и еб... и пироги покажу! Екатерина Сергеевна! Сюда вернитесь! Я сейчас, Дима, ты не торопись. Кинулся майор Нечаев за дочерью своей трёхлетней, которая, заприметив недалеко продавца с пирожками, радостно кинулась по горячему песку ему навстречу, оставляя позади своих родителей. Рассмеялся Дмитрий Сергеевич, в спину мужу своему глядя. Рассекал Сергей песок, проносясь мимо лежавших, наслаждающихся летним солнцем и морским воздухом, отдыхающих. Запнулся он в какой-то момент об Изнакурнож, заботливо и неожиданно подаренный Екатерине Сергеевне на свой первый день рождения Зинаидой Муравьёвой, и теперь не отстававший от девочки ни на минуту, совсем как щенок. - Еббб.. пироги!! Услышал товарищ министр не до конца произнесённое ругательство, рассмеявшись уже громче. И правда, в кого дочь у них была такая неугомонная. А сам он, если бы и захотел сейчас пуститься за комедийной тройкой, то вряд ли бы смог. Был он на четвёртом месяце беременности, и все физические развлечения с дочерью полностью взял на себя его заботливый муж. С нежностью и какой-то особой гордостью наблюдал он, как Серёжа, поймав, наконец, сбежавшую дочь, поднял её на руки, игнорируя её питомца, который теперь старался биться о его ноги, спасая хозяйку от "негодяя и злодея". Майор же куру ту игнорировал и теперь с улыбкой с девочкой о чём-то разговаривал, пока она на те самые "епучие пилаги" пальчиком своим не указала, явно клянча у папы свой любимый, c повидлом. И знал Дмитрий, что отказать ей Серёжа не сможет. Никогда не мог. Улыбнулся он себе под нос, слегка пнув ногой ракушку, по сторонам огляделся. Хорошо было. Спокойно, тепло и уютно. Счастлив он был бесконечно, сердце на месте, и ничего больше ему не хотелось. Засмотрелся он куда-то в гладь морскую, по горизонту пробежался, а потом так и застыл, прищурившись. Девушку заметил стройную, красивую. В сплошном белом купальнике, подчёркивающую её изящную фигуру. Волосы её короткие, цвета как у него, слегка развевались на тёплом ветру, а сама она держала букет белых хризантем. Увидела девушка его, улыбнулась так красиво, что сердце подпрыгнуло вверх. Помахала ему, даже подмигнула. - Катя...? - c трепетом и очень тихо спросил он вслух, а губы его так приоткрытыми и остались. - Фто, пап? Вздрогнул профессор, почувствовав, как ароматный пирожок чуть ли в лицо ему не утыкался. Растерянно он теперь на дочку и мальчика своего, на руках её держащего, посматривал. Пирожок он тот из маленькой ручки принял. - Ничего, Катюш. Зачем так далеко убежала? - Я взлослая узэ! - Ну конечно взрослая. А мы то всё равно волноваться будем. Хоть и совсем большая станешь. Помотала девочка головой, совсем не собираясь папу своего слушать. Было у неё совершенно другое чрезвычайно важное дело - из пирожка своего всё повидло вылакать. Снова взгляд свой Дмитрий Сергеевич на то место перевёл, а не было там уже девушки. Растворилась она будто. Если вообще была там. - Дима? - А? - вновь смотрел он в красивые светлые глаза. - Не плохо тебе? Присесть хочешь? В тенёчке. - Можно, Серёженька. - принял он подставленный супругом локоть. - Увидел ты там кого? - повернулся майор, точку разглядывая, внимание Димы привлёкшей. - Нет, мой мальчик, задумался просто. - О чём же ты думаешь? - О том, что трёх альф в одном доме будет слишком много. - прищурился профессор ехидно, большим пальцем утирая Сергею с щеки пятно варенья, заботливо дочерью оставленного. - Мы же не знаем ещё, кто родится, Дим. - улыбнулся майор. - Шучу я, родной. О том, как люблю тебя сильно задумался я. Расплылся Сергей Алексеевич в такой улыбке радостной, как будто бы первый раз услышал, что любил его Дмитрий. Родной такой, славный и любимый, его мальчик. - А поцелуешь? - сокровенно поинтересовался бывший агент Аргентума. - Спрашиваешь. Приподнялся Дмитрий Сергеевич на носочках, касаясь совсем уж сладких от пирожка губ, чувствуя вперемешку самый любимый на свете цветочный запах. И мир на секунду растворился, будто целовались они впервые. Прервали их маленькие липкие ручки, родителей своих от друг друга отрывая. Не нравилось Екатерине Сергеевне, когда вот так папы внимания на неё больше не обращали. Губки надуются, бровки сведутся, отцам на потеху. - Ну что Вы злитесь так, Екатерина Сергеевна? - спросит у нее Серёжа, с Димой переглядываясь. - Пить хачу! - Сейчас пойдём, не кричите, пожалуйста. И снова Катя в дело своё с головой погрузится, не обращая на взрослых больше внимания, наблюдая светлыми, как у Сергея, глазами, за шумным пляжем. - Люблю тебя, Дим. Чмокнул Серёжа Диму счастливого, уводя теперь свою маленькую семью по песку горячему. Развернулся Дмитрий Сергеевич лицом на секунду, с надеждой. Та же девушка красивая, на том же самом месте, снова улыбалась ему, и он ответил ей самой счастливой своей улыбкой, легко кивнув ей головой, вновь разворачиваясь, прижимаясь к тёплому плечу своего родного Серёжи, что-то задорно обсуждавшего с их маленькой дочерью. И знал тогда светившийся безграничным счастьем Дмитрий Сергеевич Нечаев, что существо маленькое в руках Сергея, и внутри него самого, было самым великим и прекрасным их творением.

***

Темнота глухая сменилась светом, теперь по векам ему больно бившая. Болезненно морщась, открыл он глаза, пытаясь заставить зрачки свои привыкнуть к внезапной перемене. Не совсем ему такое понравилось, во мраке всё спокойно было, а вот теперь будто выдернули его из сладкой дрёмы. - Тоша? Развернулся он резко, изумился сразу сильно. Девушка напротив него стояла молодая, красивая, с длинными до пояса шикарными волосами рыжими. - Волосы растрепались у тебя. - улыбнулась она приятно. - Волосы? Будто испугался он, рукой зарывшись в свою густую, как ворон чёрную, копну. - Так ведь... - запнулся он, опешив. - Что такое? - Да нет, ничего. Смотрела на дего девушка та застенчиво, а вроде как и хитро. - Это кому букет, Тош? Только сейчас заметил он букет синих васильков у себя в другой руке. Смутился он, разглядывал её, пока не протянул медленно. - Тебе. - Спасибо. Смотрел он на неё, глаз не мог от лица её милого отвести, пока вдыхала она аромат цветочный. - Василиса... - Да? - взглянули на него тёмно синего цвета глаза. - Ты ведь ум... тебя же не стало... - просипел он совсем тихо, с горечью. - Ты чего, Тош? - улыбнулась. - Здесь же я, перед тобой. - Да, верно. Огляделся он медленно, белое всё кругом было, цветы где-то росли. Васильки, в основном, красиво было. Заметил другие вдруг. - Хризантемы? - сам себя спросил он вслух. В другую сторону повернулся, брови его вверх поползли. Дима Сеченов стоял вдалеке, но так, что лицо он его разглядеть мог отчётливо. Лет на тридцать друг его выглядел. А рядом, что совсем было удивительно, Сергей Нечаев стоял. Хотел он крикнуть: "Дима, ты временные рамки перепутал?", но так и застыл, будто разговаривать разучился. Улыбался ему товарищ, да так радостно, что непроизвольно улыбался и он сам. Сам Харитон Захарович не понял, откуда позади пары той поезд взялся, а они и сами на перроне стояли. В вагон Сергей залез, руку Диме подавая, которую он принял сразу же и, напоследок Харитону подмигнув, скрылся внутри. - Тоша? Обернулся он быстро на голос приятный. - С ними хочешь? - Я? Я не... а ты? - с лёгким отчаянием в голосе спросил он. - Мне в другой. Обернулась девушка, на поезд напротив указывая, видно было, совсем в другую сторону он собирался. - А с тобой можно, Василиса? - Конечно можно, Тош. Пойдём? Рука изящная была протянута ему навстречу, и он, c каким-то особым трепетом, сжал аккуратно тонкие пальцы. - Пойдём. - улыбнулся он, ведя девушку в открытую дверь. Первым он внутрь забрался, Василисе помогая, которая теперь смотрела на него взглядом проницательным. - Ты не пожалеешь? - убрала она с его виска слегка кудрявый локон за ухо. - Никогда. - улыбнулся Харитон искренне, нежно целуя девушку в губы. "Неправ я был, Дим." Все вагоны были закрыты и, с громким свистом, тронулись оба поезда каждый в свою сторону, разгоняя своим движением мощный ветер, который, сильно дунув на растущие рядом цветы, сорвал с них белые и ярко синие лепестки. Покружившись какое-то время в красивом танце, приземлились они на поверхность, устилая землю красивым цветочным ковром и, наполнив воздух своим ароматом, остались там навсегда.