Контрреволюция не пройдёт!

Обманывать — плохо. Эта не особенно свежая мысль пришла в голову Арно, когда он вытряхивал снег из валенка, стоя на обочине дороги. Дорога представляла собой укатанную снежную тропу, шириной ровно в одну машину или телегу. Едет что-нибудь навстречу — будь любезен, прыгай в сугроб, водителю человека никак не обогнуть. И прыгали — а куда деваться? Один раз, другой, шестнадцатый. До села было не больше хорны, а тащились по два часа. Не вытряхнешь снежные комки — они согреются, растают, и придешь в школу в мокрых валенках, как дурак. Бестолковая сельская школа нужна была Арно как Талигу — кесарь. В Олларии он честно закончил восемь классов бывшей гимназии имени Варзова, а теперь — общеобразовательной школы №124. Но с готовым аттестатом прямая дорога если не на завод, то в училище, в коммуну ни за что бы не приняли. Хвати у него ума притвориться совсем неграмотным, ходил бы в класс товарища Понси. Хотя тогда бы пришлось терпеть вирши Барботты, и непонятно еще, что хуже… А умеющих читать и писать недоучек толпой записали в сельскую школу. С условием, что ходить они будут по три дня в неделю, потому что, во-первых, далеко, а во-вторых, трудовую повинность никто не отменял. Поначалу собирались всей толпой, но двадцать человек на дороге не помещались никак. Колонна растягивалась, кто-то вечно отставал… Поэтому разделились на группы поменьше. Арно, Валентин и Дик шли втроем — как раз хватало ширины дороги. Арно с Диком обычно болтали о коммунарских делах, иногда обсуждали газетные новости. Валентин по привычке отмалчивался. Полезная была, в общем-то, привычка: его манера речи выдавала эория на раз. Свои ладно, привыкли и не выдадут (было у Арно подозрение, что Ариго срисовал Валентина в первую же встречу, но решил прикрыть), а сельские — кто знает? Село было большое, колхозное. Новенькая школа красовалась в самом центре, напротив сельсовета. Не какой-нибудь барак, продуваемый всеми ветрами, а солидное двухэтажное здание. Ученики приходили не только из коммуны, а и со всех окрестных деревень. Программа по ликвидации безграмотности развернулась на всю страну: агитаторы колесили по ССГТ, уговаривая, а то и угрожая несознательным гражданам, чтобы те не вздумали держать детей в темноте и невежестве. Другой вопрос, что многие дети и сами учиться не очень-то рвались. Арно каждый раз злость брала, когда какой-нибудь Стефен Колиньяр перебивал учителя. — Чаво мне ваш Франциск, надоел, ты про наших давай, пролетариев! — Не узнав, как страдали наши предки, вы не сможете в полной мере оценить то, что имеете, — важно отвечал товарищ Шабли. Правду сказать, Арно тоже не шибко любил историю Золотых земель. Еще в гимназии надоела, да и Шабли был плохим учителем, нудным. Валентин, тот вообще не слушал, а читал под партой обгорелый томик Веннена. Шабли это, к слову, раздражало. — А продолжит товарищ из коммуны! — восклицал он вдруг посреди особенно скучной лекции, когда половина класса уже клевала носом. И с ликующим видом тыкал в Валентина пальцем. — Благодаря этому, — ни секунды не раздумывая, продолжал Валентин, — в сто семьдесят восьмом году Круга Скал был подписан Золотой договор. В Крионе собрались представители следующих государств… В общем, шпарил как по писаному. И ни разу ведь не сбился, зараза, хотя Шабли сверлил его злющим взглядом. Арно не мог не восхищаться: знай наших! Все коммунары были для него «наши». Честное слово, Арно вступился бы за любого, но когда увидел, что Стефен с дружками окружили именно Валентина, у него подпрыгнуло сердце. — Я что-то не понял, ты, что ли, прохвессор? — спрашивал Стефен, крутя пуговицу на валентиновом пальто. — А хрена ли ты, прохвессор, в школу нашу приперся? Ты нашего учителя обидел, скотина ты коммунарская… Дружки довольно похохатывали. Они специально поймали свою жертву за сараями, чтобы никто из своих не пришел на помощь. — Я тебе покажу коммунарскую скотину! — крикнул Арно и бросился вперед. Увы, сельские встретили его на подходе и ловко выкрутили руки. — Не видишь — беседа идет. Разъ-яс-ни-тель-ная. Длинное слово было произнесено с явным удовольствием: мол, и мы не лыком шиты. Стефен даже не посмотрел в их сторону, он объяснял жертве медленно и со вкусом: — Я тебе, скотине, ща зенки повыковыряю. А потом в порты запихаю, чтоб не пытался мне тут… — Простите, а вот это у вас давно? — ни к селу, ни к городу поинтересовался Валентин. Искренняя озабоченность на его лице сбила Стефена с мысли. — А? — Вот здесь, на шее. Вы уверены, что это не заразно? — Да где? Стефен ощупывал свою бычью шею, неуверенно оглядываясь по сторонам. Почему друзья так странно смотрят на него? Почему отступили на шаг? — Вот здесь же… Кулак Валентина врезался Стефену в переносицу. Отвлекшись на неведомую болячку, тот перестал следить за противником — и закономерно получил. — Бей контру! — радостно заорал Арно, стряхивая чужаков. Но контра уже разбегалась во все стороны. Только Стефен остался стоять, тупо разглядывая свои руки. Кровь текла из разбитого носа, заливая пальцы, толстые, как дриксенские колбаски. — Полагаю, здесь нам больше нечего делать. Вид у Валентина был чрезвычайно самодовольный. То есть, он изо всех сил пытался удержать привычную маску равнодушия, но не получалось, хоть убей. — Ну ты стратег, — похвалил Арно, когда они вместе возвращались в школу. — Хорошо хоть, в любви ему признаваться не стал. Теперь стыдно было вспоминать, как он сам набросился на Валентина с кулаками. Похоже, этот прием годился на все случаи жизни: отвлеки противника странной фразой, а потом действуй по обстоятельствам. — Предложение вместе отправиться в светлое будущее вряд ли произвело бы на товарища Стефена впечатление. Секрет именно в том, чтобы выбрать правильные слова. Арно покивал, но как-то неуверенно. Почему «его» слова оказались именно такими? Он так и не рискнул уточнить. К тому же, имелось подозрение, что спрашивать надо было вовсе не Валентина. Больше Стефен к Валентину не цеплялся. Между сельскими и коммунарами установился шаткий, но все же мир. А через пару дней школа загудела от новости поважнее: ожидается инспекция! И присылает ее не какое-нибудь гороно, из самой Олларии комиссар приедет! Даже Ариго проникся важностью события и разрешил коммунарам остаться в школе до вечера, рисовать приветственные плакаты. Возвращались затемно, все вместе, вооружившись палками — из леса доносился волчий вой. Волков Арно не боялся, толпой отбиться невелика наука. А вот гость из Олларии ему не нравился заранее. Конечно, где ВЧК — и где Наркомпрос, но все же. — Ты переживаешь, — ни с того, ни с сего сказал Валентин, когда они, благополучно вернувшись домой, укладывались спать. — Я могу чем-то помочь? — Вряд ли… — Арно с трудом подавил зевок. — А что, так заметно? Валентин не то пожал плечами, не то просто поежился — он как раз складывал одежду на спинку кровати. — Кому как. Мне — заметно. Так что у тебя случилось? В романах пишут «неожиданная забота согрела ему сердце». На самом же деле, в спальне стоял такой мороз, что согреться не помогло бы и закатное пламя. Арно понадежнее закутался в одеяло и только потом ответил: — Иди знай, по чью душу явился этот кошачий комиссар. — Есть основания его опасаться? Керосинку прикрутили до минимума, лежа с Валентином буквально нос к носу, Арно не мог в точности рассмотреть выражение его лица. — Сказал бы, что за тебя переживаю, но нет. У меня брат в Олларии остался, большой начальник. Точнее, два брата, и оба начальники. До сих пор Арно в коммуне ни с кем не откровенничал. Кошки знают, почему потянуло рассказать именно Валентину. — Нарком ВЧК и командующий Южным фронтом? Арно удивленно захлопал глазами. — Ты-то откуда знаешь? — Вы очень похожи. Портреты Лионеля и Эмиля Савиньяков неоднократно печатали в газетах. Даже удивительно, что больше никто не заметил. — Может, Ариго еще… По-моему, он всё про всех знает, только не говорит. Все так привыкли к храпу близнецов, что замечали его только тогда, когда вдруг становилось тихо. Заскрипели пружины на кровати. Сначала Норберт, потом Йоганн перевернулись на другой бок — и дружно захрапели снова. — Не хочу я в Олларию, — неожиданно для себя признался Арно. — Тут — настоящее дело. Доделать ремонт, весной картошку посадить, протянуть электричество… А если вернусь, то снова учиться отправят. Нет, учиться это хорошо, — поправился он, сообразив, как посмотрит на него Валентин. — Потом вместе поступим, если хочешь. Ты, я… Дик еще. Хоть в университет. Когда целыми днями торчишь с человеком бок о бок, волей-неволей привязываешься. Хоть он четырежды бывший эорий. — Вижу, мое предложение насчет светлого будущего пришлось тебе по душе. Попробуй Валентин в тот момент улыбнуться — и Арно врезал бы ему подушкой. А так проворчал только: — Души не существует, — и отвернулся носом к стене. * — Ура товарищу комиссару! Ура ССГТ! Пока Шабли надрывался, дирижируя учениками, комиссар оглядывал толпу орлиным взором. В седле и с шашкой наголо он смотрелся бы куда натуральнее, чем в скромном френче со значком Наркомпроса. К тому же, дети его заметно раздражали. Взгляд ярко-синих глаз на миг задержался на лице Арно. Арно глянул в ответ с вызовом: только попробуй меня выдать, ворона столичная! Но ничего не случилось. Так же пристально комиссар посмотрел на Валентина, потом на Дика — и далее, не выделяя никого особо. Показательное занятие прошло без сучка, без задоринки. Даже Стефен в кои-то веки выучил урок и отвечал почти не сбиваясь. К обеду Арно почти успокоился. В самом деле, заняться Лионелю больше нечем, только следователей ВЧК по сельским школам гонять. Был бы вражеский шпион — еще куда ни шло, но не ради бестолкового (с точки зрения Ли) младшего братца, которому до совершеннолетия осталось всего-ничего. В школе кормили лучше, чем в коммуне, а уж ради комиссара расстарались вовсю. Арно уже представлял, как они на сытый желудок отправятся домой. Дик как раз подсчитывал, сколько гнилой капусты коммуна сэкономит за счет школьных обедов, когда подошел товарищ Шабли. — Товарищи коммунары, комиссар ждет вас в кабинете. Арно тут же вскинулся: — Всех троих? Но почему, ведь их не объединяло ничего, кроме коммуны? И дружбы, но здесь комиссар уж точно не при чем. Обвислая физиономия Шабли светилась торжеством. Такой случай отомстить Валентину за то, что знает предмет лучше учителя! — Лично вы, Арно, свободны. Впрочем, можете подождать в коридоре. Валентин и Дик переглянулись. Как будто точно знали, почему их вызвали. Арно тронул Дика за рукав. — Ты — тоже…? — в присутствии Шабли только дурак произнес бы слово «эорий», но было понятно и так. Дик нехотя кивнул и отвел взгляд. — Проходите, товарищи, не заставляйте комиссара ждать. И все-таки Арно упрямо проводил их до самого класса. И остался торчать под дверями, проигнорировав насмешки Шабли. У этой жабы поди и друзей не было никогда! Но когда Шабли ушел, стало совсем тошно. Время даже не текло, оно тянулось, как слизь за сонной улиткой. Арно заглянул было в замочную скважину, но с внутренней стороны предусмотрительно вставили ключ. Прильнул ухом к двери — стали слышны негромкие голоса, но слов было не разобрать. Потом Дик вдруг крикнул: — Никогда, эр Рокэ, слышите?! — и снова неразборчивое бормотание. Арно отошел от двери в полной растерянности. «Эр»? Комиссар — эорий? Да быть такого не может, кто бы пустил его в Наркомпрос! А может, это шпион? Он навострился было бежать за милицией, но тут вспомнилась предыдущая попытка раскрыть контрреволюционный заговор. Нет уж, один раз выставил себя дураком перед Валентином — хватит. К тому же, уходить от двери было страшно. Вдруг все трое просто исчезнут? Вдруг Валентина и Дика арестуют, и не получится даже попрощаться? Вопросы кишели в голове, как варастийские ызарги. То один, то другой поднимал уродливую голову: допустим, так и будет. И что ты сделаешь, а? А? Если и впрямь арест, останется только сдаваться Лионелю. Он разберется обязательно. Арно уже почти придумал, что напишет брату в письме, когда дверь вдруг распахнулась. Дик гневно сверкал глазами, щеки его горели, волосы растрепались. Валентин выглядел как всегда — спокойным, слегка задумчивым. — Ну что?.. — не выдержал Арно. Несколько секунд Валентин внимательно смотрел на него, чуть склонив голову на бок. Потом, как будто спохватившись, ответил: — Ничего особенного. Идем домой? Арно сам не понял, как так вышло — он вдруг стиснул Валентина в объятиях и по-детски ткнулся лбом ему в плечо. Обошлось, слава всем кошкам Леворукого! Валентин, помедлив, обнял его в ответ. На спину легла горячая ладонь Дика. — Ничего он нам не сделал. Подумаешь, комиссар. — Кто это был на самом деле? — Арно поднял лицо от плеча Валентина и огляделся. Синеглазый «эр Рокэ» как будто вышел сквозь стену. — Пошли отсюда, по дороге расскажем. …Дик и Валентин узнали его с первого взгляда. Как не узнать знаменитого герцога Алву? До революции его портреты вечно печатали в газетах, чтобы проиллюстрировать сообщение об очередной победе. А завсегдатаи столичных балов могли встретиться и лично — наезжая в столицу, генерал отнюдь не пренебрегал развлечениями. Он вообще не привык отказывать себе в удовольствиях: разводил морисков, коллекционировал старые вина, наезжал в гости к знакомым дамам и съентификам, много путешествовал. Вне военной кампании он мог пропасть на месяц или два. Потому и хватились его не сразу. Поиски результата не дали — Рокэ Алва как будто провалился сквозь землю. Сраженный этим известием, император подписал отречение, и после этого революцию уже было не остановить. Арно слышал эту историю краем уха, кажется, от Эмиля. Про Алву все и забыть успели, а тот возьми и вылези, да еще в роли комиссара Наркомпроса. Впрочем, ничто не мешало ему подделать документ — Алва вращался не только в высшем свете, его и в столичных Тенях знали хорошо. Оставшись с Валентином и Диком наедине, Алва не стал терять времени. «Герцог Придд. Герцог Окделл, — он поклонился им в точном соответствии с этикетом, как равный по титулу, а потом вдруг приказал: — собирайтесь, мы уезжаем в Эпине». — Но зачем? — потрясенно спросил Арно. Окделлы, Придды — эти фамилии много раз встречались в учебниках истории. Старая знать, их считали потомками чуть ли не Абвениев. И если Валентина легко можно было представить хоть на балу, хоть в тронном зале, то Дик на герцога не походил совсем. Все видели в нем простого крестьянского парня, да он и был таким! С той разницей, что умел читать и писать. — Возглавить контрреволюцию, разумеется, — Валентин как будто совершенно не удивился. — Он заявил, что мог бы утопить Талиг в крови — и победить, но не хочет победы такой ценой. Другое дело, Эпине, там шансов больше. Особенно, если найдется, кому возглавить, как говорят в ССГТ, идеологическую борьбу. Валентин Придд и Ричард Окделл отлично подходят для этой роли. Им посигналили сзади, пришлось снова прыгать в сугроб. Мимо проехал трофейный дриксенский «гусь». — Но вы же не согласились? — в правый валенок насыпался снег, но вытряхивать его Арно не спешил. Конечно, ответ был очевиден, но хотелось убедиться окончательно. — И в голову не пришло, — убежденно сказал Дик. — Даже будь Рокэ Алва моим лучшим другом, я бы не предал ради него ССГТ. Но он разорил мою семью задолго до революции. Потребовал у отца карточный долг — долг чести, как тогда говорили. Отец оплатил векселя, заложив всё наше имущество, а потом — умер, потому что не вынес позора. Потому мне и пришлось доить коров наравне с крестьянскими мальчишками. Нет, я не жалею, что вырос пролетарием, — Дик гордо вскинул голову, — но и благодарить его не собираюсь! Арно так и слушал с валенком в руках, потом опомнился и надел его обратно на ногу. И они пошли дальше. Молча — каждый был погружен в свои мысли. Арно думал о том, что стоило бы все-таки написать Лионелю, рассказать, что Алва жив и собирает армию. Но Лионель не успокоится, пока не выяснит об их встрече всё до мельчайших подробностей, а значит, под удар попадет вовсе не Алва. Того еще поди поймай, а Дик с Валентином — вот они. Лучше уж не писать ничего вовсе. Спросить Валентина — успел ли Алва насолить его семейству тоже, или дело было в чем-то другом — Арно так и не решился. Вместо этого он целыми днями следил за Валентином, сам не зная, что сделает, если тот передумает и решит сбежать. С Алвы сталось бы дождаться где-нибудь неподалеку. Но Валентин вел себя как обычно. В коммуне — работал, в школе — делал вид, что учится, помогал Арно (история еще туда-сюда, а вот арифметика начисто вылетела из головы) с домашними заданиями. А потом они и в школу ходить перестали: дороги утонули в грязи, и на север наконец-то пришла весна.