the 2 of us

— Там чисто.       Чанмин трёт одно и то же место на кухонной тумбе уже минут пять, как будто стараясь не избавиться от видимого только ему пятна, а превратить бедную мебель в пыль. Выпад юнхо он предсказуемо игнорирует, даже не поворачивая головы в его сторону, но тем не менее сдвигается на несколько сантиметров от прежде выбранного в качестве жертвы места. Юнхо бы добавил, что между уборкой и почёсыванием обсессивно-компульсивного расстройства всё-таки есть разница, но говорить такое вслух сродни гребле к эпицентру бури на хлипкой, дырявой шлюпке. Тёплый семейный ужин, не иначе: судя по напряжённым плечам и торжественному молчанию, чанмин опять злится на что-то абстрактное, что для него, конечно же, вполне реальное, а для юнхо не более, чем добровольное усложнение себе жизни.       Сегодня один из тех дней, когда они не живут, а имитируют миф о Вавилонском столпотворении. Казалось бы, языков, на которых они могли бы поговорить, вполне достаточно, но каждый выбрал свой собственный: Чанмин — излюбленную пассивную агрессию, Юнхо — тактическое отступление, чтобы не нарваться и не отхватить по самое не хочу. Любое неосторожное слово сейчас — зажжённая спичка в залитой бензином комнате, и Юнхо никогда не был достаточно грациозен, чтобы эту спичку удержать.       Чанмин опять фиксируется на участке размером десять на десять, орудуя тряпкой, словно пытаясь добыть огонь. Под кожей у Юнхо бурлит тысяча и одно слово, неоформленное, бессмысленное, без чёткой структуры, никак не складывающееся в адекватное предложение, что Чанмина непременно выбесит, если всё-таки пустить кровь наружу. Вся ситуация — предметное стекло с трещинами, искривляющее свет, и непонятно, действительно ли существует то самое пятно, которое Чанмин так тщательно трёт, или же это всего-навсего артефакт, дефект оптики.       Странно жить тем, что построено на противоречиях: держится на сопле, но непоколебимо; хрупкое, как крыло бабочки, но твёрже гранита. Они и сами друг другу противоположны — у одного кипяток течёт по жилам, у другого, видимо, жидкий азот. Столько сложностей, но потеря всего, что между ними есть, сравнима только с клинической смертью. Юнхо легко дует на статичную поверхность налитого в кружку чая и думает, что у этого действия коэффициент полезного действия такой же, как и у борьбы Чанмина с несуществующей грязью на кухне — чай давно остыл.       Как же глупо.       Юнхо всегда предпочитает действие перегонке из пустого в порожнее. Если после невинного вопроса в его личном деле появятся обвинения в первородном грехе и уклонении от налогов, пусть так, но хождение на цыпочках вокруг проблемы только слегка замедляет каскад реакций, а не предотвращает его полностью. Всё равно по эмоциональной части он навсегда останется слоном в посудной лавке.       Остаётся только то, что Юнхо делает лучше всего — тыкать в спящего медведя палкой. Чанмин вздрагивает, когда руки Юнхо оплетают его талию сзади, и сразу же приходит в себя, стараясь сбежать из объятий. Поздно. — Ты злишься, — говорит Юнхо как можно мягче, прижимаясь щекой к напряжённой спине.       Чанмин бросает несчастную тряпку и выпрямляется. — Тебе с такой проницательностью только детективное агентство открывать.       Родной сарказм. Юнхо не может сдержать улыбки. — Рано. Причину-то я разгадать не смог. — Два слова: деликатная стирка.       Чёрт.       Юнхо понимает свою ошибку слишком поздно. — Твой кардиган…       Чанмин резко пытается вырваться, но руки держат слишком крепко, боясь отпускать надолго, поэтому он просто неловко разворачивается к Юнхо лицом. Лицом, не предвещающим ничего хорошего. — Ты хоть представляешь, сколько он стоил? Кашемир, Чон Юнхо, настоящий кашемир. Стопроцентный.       Юнхо не представляет, сколько стоит стопроцентный кашемир, потому что он стопроцентный идиот. Бытовые войны между ними никогда не достигнут стадии мирных переговоров, зато суды над военными преступниками идут регулярно.       Чанмин смотрит на него своими невозможными яркими глазами, и это должно выглядеть грозно, но взгляд всегда слишком тёплый, слишком нежный, и Юнхо тает, несмотря на все предупреждения инстинкта самосохранения. Реакция «бей или беги» в очередной раз проигнорирована. Чанмин пытается отбиться от поцелуев, но в перерывах между ними Юнхо обещает купить ему новый, и его метафорические когти втягиваются обратно в такие же метафорические подушечки. — Если ты продолжишь так относиться к вещам, думая, что просто купишь новые, вместо счастливой старости ты будешь бомжевать, — ворчит он исключительно для приличия.       Юнхо улыбается. — Не буду. Ты же меня любишь.       Чанмин закатывает глаза. — Если нет, скажи прямо, что я не прав, — не отступает Юнхо. — Ты дурак и не лечишься, — Чанмин отводит взгляд и нервно теребит футболку Юнхо, за которую в какой-то момент успел зацепиться. — Но в этом прав.