Котята-самураи

      Нацумэ поставил на тумбочку стакан с молоком и тарелку с данго и взглянул на дверь. Мальчики уже давно легли спать. Ему стоило больших трудов уложить их обоих, поскольку после всех игр Юкичи и Огай, донельзя взбодрённые и желающие продолжать, совсем не хотели ложиться. Только после обещания ночной истории они согласились пойти чистить зубы и готовиться ко сну. Сосэки, конечно, историю потом рассказал.       И вот сейчас он ждал главного: когда придёт Огай. После сегодняшнего его приступа Нацумэ ожидал, что Мори прибежит почти сразу же, чтобы поведать ему обо всём, что вспомнил. Но Огая всё не было и не было.       «Уже не случилось ли чего?» — мелькнула в голове неприятная мысль. Кот внутри недовольно заворочался, забурчал: мол, котёнка надо проверить. Нацумэ отмахнулся от него, просто взял книгу, сел в кресло и стал читать в ожидании, когда Огай наконец придет к нему.       Время перевалило за час ночи, а Мори так и не пришёл. Сосэки отложил книгу и обеспокоенно посмотрел на дверь. Пойти проверить или не стоит? Он думал, что Огай придёт, чтобы поговорить с ним о том, что вспомнил, но, может быть, мальчик просто уснул? В таком случае не стоит его тревожить: вдруг мальчик проснётся и больше не сможет уснуть?       Кот внутри недовольно зашипел, ясно показывая, что думает по этому поводу. И в целом Сосэки был с ним даже немного согласен. Они оба были уверены, что Мори ни за что не уснул бы после такого. Мальчик никогда не мог заснуть, когда его воспоминания о прошлой ужасной жизни пробуждались под влиянием каких-то событий. Сегодня воспоминание явно было слишком серьёзным, чтобы Огай просто забыл его и уснул.       Вывод напрашивался только один: значит, с Мори что-то случилось.       Нацумэ покачал головой, встал с кресла и вышел из комнаты. Что могло произойти? Малыши чувствовали себя хорошо, когда ложились, были достаточно активными — впрочем, как и всегда перед сном. Огай не мог заболеть за это время. Или мог? Вопросы роились в голове, пока Сосэки шагал по коридору, в любой момент ожидая, что Мори вот-вот выскочит из темноты прямо к нему в объятия.       Но ничего подобного не произошло. Нацумэ лишь оказался у двери в комнату мальчиков. Наклонившись, он прислушался, однако расслышал только спокойное и умиротворённое сопение. Одного мальчика. Наверняка Юкичи спит, раскинув руки и ноги по всему футону и наслаждаясь своим заслуженным отдыхом. А вот отсутствие сопения Мори заставило Сосэки ещё больше заволноваться.       Он приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Взгляд сразу же упал на футон Фукудзавы. Юкичи спал, действительно раскинувшись в форме морской звезды и чуть сбив одеяло в сторону. Видно было, что ему очень хорошо и спокойно. Мальчик дышал глубоко и ровно, сопел, погрузившись в приятный сон.       Затем Нацумэ перевёл взгляд в сторону футона Огая. Мори тоже лежал на спине, вытянув руки по швам и даже как будто бы выпрямившись. Однако он не сопел, даже почти и не дышал: грудная клетка нисколько не поднималась и не опускалась при первом взгляде. Потом, конечно, можно было разглядеть движение. Приглядевшись ещё чуть лучше, Сосэки с помощью кошачьего зрения увидел, что глаза Огая широко раскрыты и что он смотрит прямо в потолок.       Значит, боится чего-то.       Не долго думая, Нацумэ обратился в кота и прошёл в комнату. Запрыгнув на футон Мори, Сосэки осторожно потёрся мордочкой о его руку. Вздрогнув, мальчик посмотрел на него, и в темноте Нацумэ увидел, как он слабо улыбнулся. Рука малыша, такая мягкая и маленькая, погладила его за ушком. — Привет, котик, — улыбнулся Мори. Он говорил шёпотом, еле двигая губами, чтобы не разбудить Юкичи. — Тебе тоже не спится?       Нацумэ тихонько мяукнул, пытаясь показать, что понимает его. Однако Огаю это не надо было. Он лишь продолжал рассеяно гладить его по голове и чесать за ушком. — Я никак не могу уснуть, котик, — прошептал Мори, по-прежнему глядя в потолок. — Всё думаю о родителях.       Если бы Нацумэ мог, он бы непременно прикусил губу. Так и знал. Это было очевидно с того самого мига, когда Огай не пришёл к нему в комнату, чтобы поговорить с ним об этом. Надо было проверить его раньше. Но почему он не пришёл к нему? И, словно прочитав его мысли, Мори ответил: — Я мог бы сходить к учителю, котик. Но мне очень страшно.       «Страшно? Чего тут бояться?» — грустно подумал Нацумэ. Хотя он прекрасно понимал, чего боялся Огай. Ему стоило быть более терпеливым с этим ребёнком. Нельзя было показывать ему свой гнев. Теперь он напугал его настолько сильно, что Мори не хочет больше обращаться к нему со своими страхами и проблемами. — Я боюсь, что в темноте будут они, — вдруг прошептал Мори.       Сосэки приподнял ухо, как обычно показывал заинтересованность. Кто «они»? Его родители? — Мои родители, — Огай опять словно прочитал его мысли. — Они там, в темноте. Ждут, когда я выйду к Нацумэ-сенсею. Тогда они меня и схватят и утащат обратно в тот дом. И я уже не выживу.       Нацумэ слушал, и с каждым словом Мори его шерсть вставала дыбом, пока наконец ему не захотелось начать зло шипеть. Лишь усилием воли Сосэки смог остановить себя. Сейчас нельзя было пугать Огая. Только не в момент таких откровений.       Однако сдерживать эмоции было очень трудно. Каждый раз, когда Мори открывал ему всё больше и больше подробностей о своём детстве и жизни с биологическими родителями, тем больше Нацумэ ненавидел их. Подчас ему действительно хотелось найти этих людей и заставить их пережить всё то, что пережил Огай. Наверняка его «родители» не выдержали бы и трети того, что выпало на долю этого малыша. Эта мысль почему-то приносила Нацумэ мрачное удовольствие.       Но сейчас было не до удовольствия. Сейчас надо было справиться со страхами Мори, помочь ему преодолеть их. Он должен сейчас быть рядом со своим котёнком, а не заниматься бессмысленной местью. Это не поможет Огаю. Ему поможет забота и любовь. То, что действительно способно убрать боль, а не просто сработать обыкновенным болеутоляющим.       Сосэки повернул голову и стал осторожно вылизывать руку Мори. Огай тихо рассмеялся, убирая немного мокрую ладонь. Нацумэ знал, что чувство не слишком приятное, однако Мори всегда нравилось. Он тихо смеялся, чувствуя касания мокрого языка котика, а потом непременно обнимал его, забывая обо всех своих страхах и переживаниях.       Сейчас произошло что-то похожее. С той лишь разницей, что Мори обнял его, не поднимая к шее и не зарываясь лицом в густую шерсть кота, а просто обхватил его руками, прижав к себе в районе живота. Нацумэ подавил инстинктивный писк: не слишком приятное ощущение вызывало первобытное желание сбежать от потенциальной опасности. Тем не менее он остался лежать, слушая Огая. А мальчик продолжал говорить, иногда прерываясь на странные вздохи: — Я не хочу туда. Не хочу. Знаешь, котик, когда я думаю об этом месте, я не могу дышать. Это странное чувство: вокруг столько воздуха, а я никак не могу вдохнуть его. Мне страшно, страшно, очень страшно, котик. Я не хочу туда, не хочу назад.       Вздохи стали прерываться на всхлипы. Видимо, мальчик слишком погрузился в собственные страхи и воспоминания. Его ручки гладили Нацумэ, тихонько чесали за ушком, но всё это были лишь механические движения — просто попытка сбежать от реальности. Это пугало. Пора было прекращать это.       Ловко вывернувшись из рук Огая, Сосэки неслышно соскочил на пол и поспешил к двери. Вслед ему донёсся сильный всхлип вместе с тихим «Не уходи, котик!». Сердце Нацумэ сжалось, и он поторопился к двери. Нужно прийти к малышу в обличии человека. Так будет лучше.       За дверью он мгновенно обратился в человека и застыл, делая вид, что пока ещё не получил известия о состоянии Огая. Мори (и Юкичи тоже) ведь верит, что котик обо всём рассказывает учителю, а легенду следовало поддерживать. Пусть малыш и тут чувствует себя в сказке — значит, немного в безопасности.       Спустя минуту Сосэки не выдержал и, открыв дверь, осмотрел комнату. Мори по-прежнему лежал на своём футоне, однако теперь уже не неподвижно на спине, а свернувшись клубочком и тихонько всхлипывая. Услышав, как открылась дверь, Огай испуганно замер, стараясь вовсе не дышать — наверняка чтобы его не обнаружили его личные ночные монстры. Нацумэ осторожно прошёл внутрь и тихо позвал, стараясь не напугать: — Огай, иди сюда!       Мори резко обернулся, и даже в темноте Нацумэ успел увидеть страх в его глазах. Однако страх быстро сменился радостью, и Огай, соскочив с футона, подбежал к нему, даже не надев тапочки. Сосэки мгновенно подхватил его на руки и прижал к себе. Тельце малыша дрожало, и сразу становилось ясно: он плакал.       Ни слова не сказав, Нацумэ понёс его к себе, прикрыв дверь в комнату, чтобы не помешать Юкичи. Тот так и не проснулся, но кто знает: вдруг они едва его не разбудили? Не стоит рисковать. Ему достаточно одного ребёнка, который не может уснуть. Сосэки осторожно провел рукой по спинке Огая, пытаясь успокоить его. Ничего, мальчик уснёт. Надо только немного поговорить с ним и утешить его.       В комнате Нацумэ зажёг ночник и посадил Мори на свой футон. При свете стало видно, каким бледным и напуганным был Огай. Его тельце дрожало, а губы побелели, и он никак не мог придумать, куда деть ручки. Глазки стали красными от непролитых (или пролитых?) слёз. Сосэки присел рядом с мальчиком, осторожно положил руку ему на плечо и слегка сжал. Огай вздрогнул, как будто вынырнул из своих мыслей, повернулся к нему, глядя с испугом в глазах. — Хочешь молока с данго? — спросил Нацумэ, решив пока не говорить с Мори по душам. Мальчик должен расслабиться.       Огай кивнул и, быстро вскочив, взял стакан и тарелку. Нацумэ ожидал, что Мори начнёт есть на футоне, однако малыш вдруг перебрался на колени к наставнику. Сосэки удивлённо взглянул на Мори, который, устроившись получше, сразу же принялся есть сладость и пить ещё тёплое молоко. Будто совсем не заметил его удивление.       Можно было бы сказать ему, чтобы он пересел на футон. Там удобнее, если что, можно быстро всё убрать. Да и вообще это слишком странная поза. Сосэки редко садил детей на свои колени, только после наказаний или в особенно близкие моменты. Сейчас один из таких? Он не знал. Стоит ли пересаживать Огая на футон?       Нацумэ на миг прикрыл глаза. Взвесил все варианты. И со вздохом обнял Огая одной рукой, понимая, что ни за что его сейчас не прогонит. Мальчик должен чувствовать себя в безопасности. Должен чувствовать, что может позволить себе такое рядом со взрослым.       Мори на его коленях не заметил его метаний. Малыш просто тихонько ел и пил молоко, и Сосэки, наблюдая за ним, видел, как постепенно он начинает отпускать себя. Кажется, Огай уже не был таким напряжённым и испуганным, каким был, когда Нацумэ только забрал его из спальни. И наконец перестал пытаться сдержать слёзы. Они ушли, оставив только красноту глаз, которая обещала тоже вскоре исчезнуть. Мори спокойно положил голову на плечо учителя, дожевывая данго. Нацумэ провёл рукой по его голове, заправляя прядь волос за ушко, и Мори фыркнул, мотнул головой, сбросив её назад. Сосэки тихо хмыкнул. Ну точно котёнок. — Огай, ты в порядке? Как себя чувствуешь? — мягко спросил он. Надо же с чего-то начинать разговор.       Мори сразу же застыл, словно замкнулся в себе, и сжал стакан руками. Как будто закрылся в панцырь, делая вид, что ему всё нипочём, и теперь наблюдает через щёлку, что происходит вокруг и что станет делать взрослый. Нацумэ вздохнул. Потребуется ещё чуть больше времени, чтобы Огай начал полностью доверять ему. Но он должен был пытаться. Сдаваться было запрещено.       Он протянул руку и, ни на что особенно не надеясь, погладил Мори по голове. Однако Огай неожиданно расслабился, поставил стакан на тумбочку рядом с футоном. И вдруг уткнулся личиком в плечо учителя. До Сосэки донеслись беспомощные всхлипы, и его сердце сжалось от страха и жалости. — Огай? — Я вспомнил их тогда! — прошептал Мори. — Когда вы ругали нас с Юкичи! Они кричали на меня постоянно. Всегда. Каждый день. И били. Когда кричали. Однажды отец взял бутылку и разбил её. Это ужасно громкий звук, Нацумэ-сенсей! А потом он подошёл ко мне и начал бить меня ею. Бить, бить, бить! Это больно, Нацумэ-сенсей!       Сосэки вздрогнул и крепко обнял несчастного ребёнка. Наверняка малыш имел в виду, что ему было больно, когда его били, но Нацумэ уловил в этом скрытый смысл, который мальчик вложил подсознательно: ему было больно оттого, что его били родные люди, которые должны были стать поддержкой и опорой. Конечно, ему больно. От этого всем стало бы ужасно больно. — Тшш… Они не здесь. Они больше никогда тебя не тронут, — выдавил он, не зная, что сказать, но чувствуя, что должен быть рядом. — Они каждый день меня бьют, — возразил Огай.       Шерсть у внутреннего кота Сосэки встала дыбом от ужаса. Что?.. О чём Мори говорит? Они бьют его до сих пор? Не можешь быть. Мори не видел их с тех пор, как Нацумэ забрал его. У них не было возможности увидеться, они просто не могли причинить Огаю вред. — Каждый день, — продолжал говорить Мори, не заметив его реакции. — Ночью.       Всё встало на свои места. Его «родители» приходили ночью в виде жутких воспоминаний и монстров, мешающих спать. Сосэки с болью прикрыл глаза и крепко обнял Мори. С того самого момента, как он подобрал Огая, Нацумэ желал только одного: забрать боль этого малыша себе. Он бы выдержал. Лишь бы только она перестала мучить его котёнка. Но это было невозможно, и ему оставалось только помогать ему лечиться. Процесс медленный и ужасно мучительный для них обоих. — Приходят и бьют, — продолжал Мори с широко раскрытыми глазами. — И кричат. Постоянно очень громко кричат. Что я ничтожество, что я ублюдок, что я… — Тише, — Сосэки покрепче обнял малыша. Он не мог допустить, чтобы его котёнок говорил такие ужасные слова. — Не повторяй за ними, хорошо? Ты не такой, Огай. Ты ребёнок. Самый лучший ребёнок. Слышишь?       Мори помотал головой, и сердце Нацумэ в который раз с болью сжалось. — Я не лучший ребёнок, — он сделал акцент на предпоследнем слове. — Юкичи намного лучше меня. Он добрый и хороший, он лучше занимается, он… — Ты лучший ребёнок. И Юкичи лучший ребёнок. Вы оба замечательные дети, — перебил его Сосэки. Он не мог позволить Мори так думать. Просто не мог. — Не думай о тех людях. Они были неправы. И их больше не существует.       Огай ненадолго затих, доверчиво прижавшись к Нацумэ. Сосэки получше обнял его и тоже замолчал, не зная, что ещё сказать. Он уже сказал всё, что мог.       Всё, что должен был. Потому что испугался слов Огая. Испугался того, насколько они перекликались с его собственными мыслями. — А кто существует? — вдруг спросил Мори, подняв голову.       Кроваво-красные глаза посмотрели ему в душу, и у Нацумэ сжалось сердце. Какую бы реакцию сейчас не вызвали его слова, он знал, что просто не сможет сказать по-другому. — Ты. Самый лучший ребёнок. Юкичи. Тоже самый лучший ребёнок. И я. Который обещал заботиться о вас обоих одинаково, — Сосэки погладил малыша по голове, пропуская его пряди сквозь пальцы.       Огай несмело улыбнулся ему. Кроваво-красные глаза наполнились слезами, и мальчик уткнулся в плечо Нацумэ, крепко обнимая его за шею. Сосэки прижал его к себе, начиная тихонько укачивать. Мори был таким хрупким и маленьким, и Нацумэ было даже страшно представить, что он пережил в родительском доме. Он знал в общих чертах об ужасных избиениях, но также знал, что Огай не рассказывает ему всего. Может быть, не хочет вновь переживать такие страшные моменты, пусть даже в воспоминаниях. А может быть, не доверяет. Сосэки искренне надеялся, что первый вариант. — Спасибо вам, Нацумэ-сенсей, — прошептал Мори прерывающимся голосом. — Я… Я очень рад, что вы забрали меня. — Не надо, Огай. За это тебе не надо благодарить, — Сосэки погладил малыша по спине. — Каждый ребенок заслуживает любви, и ты — не исключение.       Огай кивнул, словно согласившись, и снова уткнулся в его плечо, прячась от своих кошмаров. Но Нацумэ знал, что прошло слишком мало времени, чтобы Мори поверил ему. Если ему всю жизнь в голову вбивали, что он исключение из правила и не заслуживает любви, то сложно поверить в обратное всего за два года.       Он сидел с малышом на руках ещё полчаса, пока Мори успокаивался и отпускал очередные ужасные воспоминания. Иногда малыш начинал дрожать и жалобно стонать, и тогда Нацумэ обнимал его крепче и просто укачивал, тихо шепча какие-то глупые нежности на ушко ребёнка. Это всегда работало. Огаю важно было слышать, что его любят.       Спустя минут сорок Сосэки ощутил, как головка Мори становится тяжелее, как он припадает к его плечу и начинать сопеть ровнее и спокойнее. Улыбнувшись, Нацумэ посадил его чуть лучше и провёл рукой по волосам, открывая спрятавшиеся за чёлкой сонные глазки. Слишком милое зрелище, твердил ему внутренний кот. Сосэки мысленно не мог не согласиться с ним. — Пойдём спать? — предложил он. — Угу… — Огай кивнул, принимаясь потирать личико ладошками. В таком состоянии он выглядел лет на пять, но никак не на семь. — Спасибо вам, Нацумэ-сенсей. — Не надо. Помнишь? Ты заслуживаешь заботы и любви. Тебе не нужно за них благодарить, — мягко сказал Сосэки.       Он поднялся и понёс Мори назад. Огай доверчиво прижался к нему, будто крохотный котёнок, и снова прикрыл глаза. Нацумэ чуть улыбнулся, укачивая ребёнка. Тёплое молоко, сладкое данго и слёзы, вместе с которыми ушли страшные воспоминания, сделали своё дело. Мори начал засыпать.       Осторожно толкнув дверь, Сосэки прошёл внутрь и уложил Огая на футон. Малыш взглянул на него усталыми глазками, потом чуть улыбнулся и протянул к нему ручки. Нацумэ вздохнул и наклонился. — Что такое, Огай?       Вместо ответа Мори крепко обнял его за шею и прижался щёчкой к его щеке. Сосэки распахнул глаза в удивлении. Пусть Огай и был сейчас в довольно хрупком состоянии, но он всё равно вёл себя так нежно очень и очень редко. — Я люблю вас, Нацумэ-сенсей, — прошептал вдруг Мори.       Нацумэ совсем растерялся. Что на это ответить? Как отреагировать? Было ясно, что соображать надо быстрее. Если он ничего не сделает, Огай посчитает это безразличием и снова замкнётся в себе. Сосэки хотел помочь ему, а не становится новой травмой. Но он никогда прежде не оказывался в таких ситуациях. Даже их разговор по душам не шёл ни в какое сравнение с тем, что происходило сейчас! Он просто не знал, что ему делать.       Неожиданно он услышал внутри себя мурчание собственной способности. Его кот словно фыркал и говорил, какой он идиот. В мире котов всё намного проще: если котёнок говорит, что любит тебя, надо просто вылизать его в ответ и сказать, что любишь его как десятую жизнь и даже больше. Но глупым людям, конечно, надо постоянно всё усложнять.       Нацумэ чуть усмехнулся. Что ж, его кот в чём-то прав. Они, люди, глупы, а потому усложняют всё на свете. Но один раз за всю свою жизнь Сосэки должен поступить по-умному. И потому он крепко обнял своего ребёнка-котёнка в ответ и прошептал: — Я тоже люблю тебя, Огай.       Даже в темноте было видно, как просиял Мори. Его глазки радостно заблестели, и он наконец улёгся на футон, улыбаясь спокойно и счастливо. Нацумэ поправил ему одеяло, укрыв малыша чуть лучше, и провёл рукой по его волосам, мягко улыбнувшись ему в ответ. — Засыпай, мой мальчик. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, Нацумэ-сенсей.       Сосэки кивнул, выпрямился и повернулся к Юкичи. Мальчик опять скинул одеяло на пол, так что он подобрал его и укрыл ребёнка. Как только Фукудзава оказался в тепле, то тихо выдохнул и покрепче обнял своего плюшевого белого котёнка, с которым спал. Заметив его, Нацумэ обернулся к Огаю и удостоверился, что его чёрный пушистик лежал рядом с ним. Мори как раз взял его в руки, крепко обнимая и закрывая глаза. Он явно успокоился и был готов спать.       Сосэки чуть улыбнулся и неслышно вышел из комнаты, осторожно прикрыв дверь. Оба котёнка были в порядке и сейчас смотрели (или готовились смотреть) свои сладкие сны. Ему самому оставалось только прибрать комнату и тоже ложиться. Теперь он мог спокойно отдыхать. Юкичи был укрыт одеялом надёжно, был в тепле и уюте. Мори отпустил очередные ужасные воспоминания, и ему стало легче. С его милыми котятами всё было в порядке. А большего ему и не нужно.