***
— Хотите уйти отсюда? Антон выныривает из кокона задумчивости, куда погрузился, дабы празднование его не раздавило в щепки. Арсений воровато подмигивает, за его спиной король проверяет время по часам. До полуночи ещё долго, но большая часть гостей уже пьяная запевает с бардами песни. Шастун мог покинуть пир и раньше: сразу после тоста, как сделал отец на его двадцать втором дне рождения, но остался в качестве какой-то поддержки для принцессы и демонстрации своего теперь уже постоянного участия в жизни королевства. Арс наклоняется чуть ниже, непристойно приближает лицо к месту правителя, чтобы следующие слова мог слышать он один, и шепчет в гомон голосов тепло и ласково: — У меня известная должность, просто сделайте вид, что дело безотлагательное, — Антон загипнотизированно кивает, глазами на любимом лице обводит каждую морщинку, падает в ямочки на щеках от улыбки, скользит по изгибу порозовевших от вина губ. А потом выпрямляется. Арсений встаёт с места, слуги звенят, привлекая внимание: — Король! — звучно выдыхает он, поднимая на ноги гостей, поднимая бокалы чествования его величия, поднимая восторженные взгляды и полную почтения тишину. Медленно, облокачиваясь на ручки, поднимается. Кланяется сначала паре принцессы и принца, затем к столам гостей. Арсений по правую руку непроницаем — все смотрят. Привычным жестом король откидывает мантию за спину, и облегчение делает первый шаг из-за стола за него. Советник по звуку шагает за ним, музыка продолжается, её весёлое звучание стихает лишь за вторым поворотом к лестнице. Антон терпелив с некоторых пор, понимает, что сразу Арсений не позволит себе поравняться и ступить рядом, не протокольно за плечом, — они по-прежнему на виду, они уходят по неотложным делам. И эти минуты, когда вместе пересекают дворец и поднимаются лестницами на второй этаж, посвящает обдумыванию тех вещей, которые хотел бы обсудить, рассказать, спросить. Антону интересна каждая деталь новой жизни советника, однако вторгаться в неё даже мимолётным знанием, не понимает — имеет ли право? Сколько бы ни прошло времени, как бы ни повернулась судьба, испытывая их порознь, будучи рядом, буквально в сантиметрах друг от друга, кажется, будто ничего этого и не было. Что Арсений был всегда где-то близко, а предстоящий разговор будет не о днях, неделях, месяцах на большой земле — о доме, о розовом саде, о нежданном потеплении. Слова так и не находятся. Король настолько отчаянно хранил образ Арсения под стеклянным куполом, так часто обращался к нему, чтобы привести мысли в порядок или просто понежиться в омуте памяти, что не может сейчас сам его оттуда вытащить. А тот улыбается: Арсений всем своим видом выражает крайнюю степень удовольствия. — С непривычки, дворец ужасно большой, — замечает вскользь. И правда, идут они до королевского крыла преступно долго. — И чудится пустым, да? — Антон поворачивает голову в ту сторону, где Арсений тихо посмеивается. У них есть общий опыт пребывания в Ласточкином Гнезде, где жизнь кипит перманентно, стихая только в комендантский час. — Ты же не верхом приехал? — Отпустил экипаж, Ваше Величество, — хитрюще щурит правый глаз, Антон понимает, что это может значить, но не спросить не может — убедиться. — Останешься? До утра, я приглашаю тебя на завтрак, — теперь отказывать королю будет невежливо. Антона подлый ход. Смалодушничал всё-таки, чтобы утолить жажду удержать подольше. — Не сочтите за наглость, но я уже принял приглашение от принцессы, — всё тот же Арсений, то самое новое в нём кружится прямо перед глазами, теплотой разливается в груди. С королём разговаривает вольно. Свобода ему к лицу и синий китель тоже — оттеняет голубизну глаз. — В королевском крыле твои покои и вещи на тех же местах. Если пожелаешь, я распоряжусь сопроводить в гостевую спальню, — тормозит перед дверьми своего кабинета, вот-вот настанет момент проститься, чтобы утром встретиться вновь. — Ты дорогой гость, Арсений. Всегда. Все блага дворца для тебя доступны от моего имени. — Ванну хочу, — вдруг откровенно выдаёт он. — На свете не сыскал ещё ничего приятнее бесполезного лежания в горячей воде. Антон изгибает брови. До чего же Арсений странный: имея все королевские богатства этой ночью, желает лишь мыльной воды. Знакомое доколе непонимание — родное. Антон милосердно взмахивает рукой, мол, можешь освоить для банных процедур весь замок вплоть до королевской купальни. И знает же, что ему этот размах не нужен. Арсений умеет наслаждаться любыми земными благами, даже самыми незначительными. — Спокойной ночи, Арсений, — специально обращается прямо. Хочется укрепить в себе это чувство, образ бывшего советника, который с их прошлым никак не вяжется. Слишком какой-то беззаботный. — Отдохните, Ваше Величество. Кланяется и уходит. Антон ещё минуту смотрит в спину, подмечая детали походки: руками машет, пружинит на носках, потягивается плавно. Король скрывается в кабинете прежде, чем Арсений обернётся и разоблачит его. — Ты уже здесь, — Говнюк медленно открывает глаза, устроившись на диване возле камина. Это животное — полная копия Шастуна в мохнатой шкуре: король тоже желает с порога упасть прямо в нагретые подушки. — Давно меня ждёшь? Служанка делает вид, что этого не слышала и быстренько заканчивает облагораживать место отдыха. Кланяется, и правда же, на форме служанок появились кружева: богатое решение, в сравнении отчасти и симпатичное — Антон не разбирается достаточно хорошо в моде. — Чаю, Антон Андреевич? — говорит почти шёпотом, пытаясь сохранить атмосферу спокойствия и дремоты, царящую здесь. — Да, пожалуй, — делает паузу, неуверенный, стоит ли. — Ваша форма стала краше. Девушка вспыхивает в секунду! Опускает взгляд, поправляет отшитый белый рукав и придумывает слова. Антон не хотел поставить в неудобное положение, точно не для этого сказал комплимент. Возможно, он попытался сделать приятно, гонимый собственными мыслями и желаниями. — Благодаря Вашему Величеству, — служанка подбирает подол, исполняет ещё один поклон. Антон не нанимал портного, его эта заслуга лишь по части денег, а те он давненько не пересчитывал. Не поправляет: она и так впечатлилась на ближайшие лет десять лишь от пары слов. Милосердно отпускает. Снимает корону и небрежно бросает на стол, звеня грузным металлом по поверхности. Кот вздрагивает. Шипение больше отыгрывает, на самом деле ему наплевать на шум. Рыси, выращенные в замке с людьми, таких мелочей не пугаются с детства. — Лежи, раз успел раньше. Я сейчас вернусь, — подходит, треплет по голове, возбуждая животное отряхнуться и взбодриться с концами. Говнюк вертится сначала на нагретом месте, сонно и медленно катается в разные стороны и делает большую услугу: сдвигается, оставляя свою облагороженную раскопанную ямку в обивке для хозяина. Тот действительно появляется быстро, без раздумий и должной благодарности падает задницей туда. Говнюк мяукает, чтобы быть интереснее дневника в руках. Антон сосредоточенно пролистывает измазанные чернилами листы и заламывает корешок на свежем развороте. Мокрый нос трогает запах чая, так же пахнут цветы, если вылезти в сад и проползти через изгородь к воротам. Без толку — рысь лезет на руки и громко мурлычет в желании заснуть, на этот раз вместе. — Чего заболтал? Я тебя разбудил, наверное, — Антон отвлекается наконец-то и чешет за целым ухом. — Ну прости! А обниматься пойдёшь? Иди, потискаю, котёнок. Рысь — кошка гордая, но уговаривать долго и не приходится. Даёт провести ладонями по спине, растрепать измятые усы и валится всем телом на ноги, чтобы личного обнимателя пленить и присвоить. Антон для Деймоса улыбок не жалеет. Отдушина этот тарахтящий комок шерсти прекрасная. И понимает, и глаза строит умные, когда король расщедривается на беседы. Даже невозможность получить ответ Антона не печалит, оно и не самое важное. Важно испытывать на себе инстинктивную и безусловную любовь. Отдавать дюжину ласки взамен, кажется, в нём с каждым днём этой любви всё больше, а деть некуда. Потому откидывается на спинку дивана и позволяет по себе лазить, карабкаться к лицу, лизать прямо в кончик носа. Деймос — страшное чудовище для многих, кто его встречает, обитатели замка, на удивление, не все успели привыкнуть — подпрыгивают на полметра в высоту, завидев где-то поодаль. Для Шастуна он обычный такой, невразумительно большой и клыкастый кот. Может, чует в короле что-то своё звериное, может, манится на запах крови, въевшийся в бледную кожу. И всё равно ластится и вяло заигрывает, лапой отбиваясь от следующего потока ласки по белому животу. — Видел Арсения? — рысь бросает целиться в руку и поворачивает морду на хриплый голос. Вертит ухом, услышав что-то знакомое в сочетании букв. — Ещё успеешь, утром Арс тоже будет здесь. Только ночью к нему не залезай, хорошо? Напугаешь же, — Антон, обхватывая обеими руками голову, целует в нос. — Я не говорил, что ты страшный, котёнок! Твоё ушко просто очаровательно, просто мало истинных ценителей, — фыркает в над той стороной, где чёрной кисточки нет с рождения. Рысь тоже фыркает. И трётся лбом, выпрашивая ещё один чмок. Антон его оставляет там же, куда было велено. — И ещё кое-что про ночную охоту: я знаю, что тебе не по природе валяться со мной до утра. Давай ты будешь искать добычу не в покоях Арсения, ладно? — рысь очень внимательно слушает, лапами упирается в плечи и встаёт на задние, чтобы тыкнуться прямо бусинками глаз в травянистые глаза хозяина. Ловит каждое слово. Медленно моргает глазищами, выражая непонятные эмоции. Выдаёт звуками какофонию мурчащего дребезжания и рычания, подстраиваясь зеркально под тон человека. — Или ты не ночной хищник? Может быть, ты домашний котёнок, а, Деймос? Ах вот как! Я тебя разоблачил, сдавайся! — резко сцепляет руки поперёк живота и валит на диван, получая в ответ и лапой по лицу, и полный рот шерсти от деланного укуса в шею. Так и лежат. Антон устраивается щекой на грузном мускулистом кошачьем теле, Говнюк находит заветное положение для сна и только изредка шевелит лапами, будто видит сны о зайцах и вкусных певчих птичках. Антон отчасти завидует. В скопище чужих лиц чувствовал себя смятой банкой под подошвой сапога. Теперь вновь хорошо, на своей территории, перед горящим камином. Думается, за десятком стен, под украшенным лепниной потолком, Арсению тоже хорошо и спокойно. И знание это: он не прямо здесь, но где-то рядом — благостное, умиротворяющее в каждой клетке тела. Сквозь марево полусна слышится аккуратный стук. Антон вздрагивает в моменте прерванной тишины. Неужели он снова кому-то понадобился? Причём настолько срочно, что решились его вытащить прямо из покоев, — нагляделся он уже на пьяные лица, наговорился, не хочет, не может повести дела вот сейчас, когда редкое спокойствие так нежно обнимает за плечи. — Входите, — громко приглашает и шёпотом извиняется перед рысью за новую порцию суеты в их маленьком мирке. Дверь отворяется, но гость не спешит доложиться с порога, по ощущениям, там и встаёт. Стоит учесть, что картина размазанного в подушках короля не самая официальная. Антон чувствует этот недочёт и поднимается лицом из мягкого пушистого плена. Сон ускользает по темноте мгновенно — у входа, расслабленно облокотившись о косяк, стоит Арсений. Антон поднимается на ноги и суматошно поправляет волосы, пятерней прочёсывает кудри чёлки и без таланта приглаживает в сторону. Глаза обдаёт холодком: забывает моргать, внимая точному воплощению советника перед собой. Арсений в своём драном свитере, чёрных спальных брюках и тапочках. С влажными завитками волос — у него тоже идеальная укладка разрушена и собрана в сумбурное нечто. — Ваше Величество, — руку одну закладывает в карман, второй зажимает под мышкой алую коробку, — я помню о ваших попытках в здоровый сон. Отыгрывает какое-то нелепое смущение полуулыбкой и взглядом в пол, на ноги. Покачивается слегка, и Антон вновь забывает моргнуть, а может быть, отныне и вовсе разучился. — Но, когда постучал, очень надеялся застать вас ещё здесь. — Зачем? — тихо переспрашивает, голубые глаза взмывают вверх наконец, сверкая лукавой искрой. Вот оно! Наглость, в Арсении поселилась безрассудная смелость, которую в первые минуты король не расшифровал. Зато сейчас та проскальзывает в каждом жесте, вдохе, мимике живой и открытой. — У господина Дийкстры в архивах я нашёл игру. Расскажите мне правила, — вытягивает коробку перед собой, знакомую. Несмотря на это, на свою сводящую скулы улыбку, тормозит. Недавно у них было незыблемое правильно: нельзя находиться в спальне посреди ночи, вдвоём — явился же сам, пришёл, игру притащил. И ждёт с искренней надеждой на то, что Антон не откажет. — Арсений, тебе не нужен предлог, чтобы прийти ко мне, — доверчиво склоняет голову и улыбается отвратительно скромному изгибу на любимых губах. — И всё же, Антон Андреевич, удовлетворите любопытство. Пожалуйста, — добавляет, будто на секунду забыл, что в спектакле они должны быть вежливы друг с другом. Актёр из него вышел бы недурной — только лишнюю сотню взглядов на чудесном его таланте Антон бы не пережил. Проглатывает ещё одну колкость. Рукой указывает на место перед низеньким столом. Деймос натурально не понимает, чем человек так взволновал его хозяина. Подпрыгивает на лапы и несётся Шастуна спасать: не даёт сначала сесть, потом обнюхивает и лижет лицо. Мелкий предатель, не на глазах же Арсения лобызаться! Король ласково отпихивает от себя, а тот мяукает и облизывается, повернувшись ко второму, к их общему гостю. — Стратегия — это детская вариация шахмат, — откашливаясь, чтобы скрасить паузу, начинает Антон. Сам открывает коробку, чтобы разложить поле и карточки. Кот, улучив момент, подлезает под столом, дабы продолжить расследование. Арсений на периферии не делает резких движений, а Антон привык, что Деймоса вечно шугаются. Такая модель поведения не пристала бывшему советнику. Украдкой король подглядывает. Нависая полностью над коробкой, отнимает от неё глаза и видит: Арсений рысь уже любовно наглаживает, утащив к себе на колени. И опять ревность непонятно к кому, хотя вполне себе ясно — спустя десятки вечеров самоанализа можно уже без зазрения совести признаться, что хочет точно так же неприкрыто радоваться Арсу, вертеть несуществующим хвостом, у Деймоса коротенький трепыхается неустанно. Ну чего это он собаку изображает? Тоже в актёрство податься решил? Говнюк, во всей красе. — Значит несложная! Как раз для приятного вечера, верно? — он, узнаётся в процессе распаковки, коробку даже не открывал. Сверху на наборе стопкой сложены исписанные жёлтые листы. Король берёт один в руки и бегло читает почерком Дийкстры: «Верденское побоище тридцатого… изучить расстановку сил, битва на Хофтонском перевале… ненадлежащее знание ситуационного планирования… читать параграф 20032 об обмане противника, далее сравнить опись действий минимум трех свидетелей…» — Я ненавидел эти записки, — в некоторых местах уж смазались или выцвели буквы, у самых ранних посланий советника порваны или измяты края. Арсений принимает переданную из рук и тоже читает, а Антон тем временем открывает следующую с подписью отца. — Мне было двенадцать, тогда я должен был знать наизусть все войны, сражения, армии и их флаги, имена королей, — возвращает записки на место и в одной руке поднимает внушительную стопку, размахивая веером свободных краёв. — Вот столько было попыток сдать зачёт Дийкстре. После пятой меня послали объясняться перед королём. А я просто хотел сжечь это всё к чёртовой матери, — Арсений немного напрягается, но Антону смешно и отрадно до сих пор, что всё оно закончилось. Фыркает, отбрасывает записки подальше, чтобы не мозолили глаза, и облегчённо смеётся, закрывая глаза руками. — Сорок три, Арсений! И последний неидеальный. Какая глупость! Я теперь грёбаный король, кто бы знал. — Когда-нибудь ваши битвы будут изучать так же кропотливо, — мягко поддерживает Арсений, уловив насмешливый ироничный тон. — Уж лучше бы «не», а то сплошные страдания, — раскладывает деревянную резную доску на столе, отдаёт Арсению набор красных карточек и забирает синий для себя. Первую крутит в руке, рассматривает до боли знакомую цифру четыре в углу и рисунок, внизу подпись «Рыцарь». — Твоё войско, — расправляет веером карточки и вытягивает три из самого конца. — Это знамёна. Цель игры, как на войне, захватить все флаги противника. Сыграем на три, потому что вариация игры в пять растянется до утра. Арсений сосредоточенно кивает, и на удивление он действительно вникает в правила, как будто собирается играть. Антон слишком много времени провёл за доской, чтобы позволить ему одержать победу. — Ты волен сам выбирать стратегию, но основы едины для любой: знамёна лучше укрыть в разных местах глубже в арьергард, в первой линии идут солдаты — условные пешки в разведке, — попутно втыкает свою карточку рубашкой от себя в поле, показывая, как следует расставлять героев. — Тут нет короля, — задумчиво бубнит он, перебирая свою колоду. — Самый высокий ранг у главнокомандующего. Любая битва заканчивается смертью предводителя, а его здесь нет. — В большинстве ранних сражений короли не участвовали. С точки зрения выигрышной стратегии присутствие короля — неоправданный риск. Хотя в теории это повышает вероятность победного исхода, вроде бы дух армии, питаемый верой и честью, укрепляется. Так в учебнике писали, — в своё оправдание за скучную и короткую лекцию говорит Антон. — А вы что об этом думаете? — Хочешь обсудить последний бросок отца? — ухмыляется Антон, быстро заглядывая в глаза. — Я думаю, что стоит включать голову. Иногда битва не стоит смерти правителя. — Кажется, те сорок три зачёта не прошли даром, Антон Андреевич, — одобрительно лишь мычит, хотя похвала Арсения так приятно колется, даже на мгновение карточки начинают путаться местами. — Через реку могут проходить только всадники, их ранг выше тройки, — пальцем очерчивает извилистую синюю змею на поле. — Через горы проходят все, но на подъём и спуск уходит лишний ход, а ходить можно один раз на одну клетку или нападать, — и внезапно тормозит, опомнившись, встряхивает головой. — Скажи, если ничего не запомнил, Арс, я повторю, — садится ровно, его стратегия уже выстроена в ровные шеренги, а противник закусывает губу, выбирая из кипы по одной карточке. Все повёрнуты гербом на него, но сознание ловит загнутые края и намеренные потёртости — Антон когда-то специально оставлял эти знаки, чтобы обставить Дийкстру. — Я почти разобрался, — врёт беззастенчиво, всё равно это бесполезно теперь, когда эмоцию они могут поймать даже по дрожанию ресниц. — А кто такой шпион? У него не подписан ранг. — Шпион вскрывает карту при нападении и не умирает, кто бы там ни был. Ты потеряешь его только в том случае, если нападут на него, — обычный солдат, это не имеет значение. Карточка без ранга сильна, пока никто о ней не ведает. — А говорили игра несложная, — вздыхает Арсений, сдувает со лба уже пушистую прядь и хмурится. — Я сказал, что она детская, а не лёгкая. — Мы с вами играли в разные игры в детстве. Я рубился в карты на поцелуи, — от признания даже кот мяукает, Антон же вовсе теряется, застанный врасплох. — И много было побед? — не своим голосом спрашивает и ловит сверкающий сапфировым блеском взгляд Арсения. — Я хорошо играю в карты. — Понял. Первый десяток ходов тратится на расстановку сил. Антон делает их на уровне интуиции, иной раз не думая и не глядя по сторонам. В долгие тихие минуты, пока Арсений размышляет, зарываясь обеими руками в мех рыси, проглаживает животное от макушки до хвоста — рассматривает. Арсений сидит, поджав ноги под себя, босые ступни прячет в подушки, но Антон выхватывает жадно сантиметры открытой кожи. Следит, пальцы его бережно трогают карточки: перед ходом он самыми кончиками проводит по ребру, задерживается, хмурится, а потом подхватывает, как хрупкий бутон розы, и переставляет вперёд. — Чаю, Арсений? — чайник должен был давно остыть, но, имея на столе подобие угощения, не может не предложить. — Спасибо, — Антон наливает сам, тщательнее следующего хода обдумывает количество кубиков сахара и бездумно кидает больше трёх в маленькую чашку. На вкус должно быть омерзительно. Но, когда он пробует, расплывается в такой же приторной улыбке: Антон готов пойти на сотню идиотских неудач, чтобы увидеть такую реакцию Арсения ещё хотя бы раз. — Антон Андреевич, вы унижаете меня своей беспечностью в игре. — Хочешь, чтобы я сделал такое же сложное лицо? — У меня сложное лицо? — искренне удивляется голубоглазый. При свете камина со спины приобретает медовые очертания, Антон качает головой. — Нападаю, — вместо ответа указывает на карту и вскрывает её. Арсений теряет солдата. Получается, что решился играть примитивно по самым базовым правилам: для первого раза отличное решение, но для игры с Антоном достаточно наивное. — Нападаю, — Арсений отвечает на наступление и выкидывает синего рыцаря с поля. Ещё радуется, что его трофей ценнее. Антону почти не жалко. — Что это? — король указывает на шеренгу красных карточек за рекой. — Так я вам всё и рассказал! Будете разбивать — проверите, — фыркает он, поправляя рубашки в свою сторону. На анализ хода предлагается две вещи: Арсений хочет сильными картами выбросить тех, кто пересечёт реку, или устрашить, склоняя к переходу войска через поле и горы. Неплохо. Антон правый фланг направляет через горы, потому что там прятать его рациональнее всего, а поле оставляет для наступления противника на манер бутылочного горлышка. — Не буду. Ты зря потратил ресурс сильных мастей, — знающим тоном выговаривает король, Арсений жмёт плечом. Как будто ему всё равно на комментарий умелого игрока. — Или вы просто боитесь проиграть в сорок четвёртый раз? Может быть, я первопроходец, — игриво подначивает, рукой тянется не в свою очередь и легонько прихватывает запястье Антона. Рысь недовольно спрыгивает на пол и плетётся в угол — подальше от мешающих сну шевелений. Шастун замирает, руку не одёргивает, поддаётся давлению, что тянет ненавязчиво через стол. Пальцы Арсения тёплые, длинные, смыкаются кольцом и скользят по коже, разнося мурашки от костяшек вверх по плечу — к телу. Миг намеренной угрозы превращается в десяток секунд желанного контакта наедине. Смотрят в глаза. Позволяют друг другу задержаться ещё на немного, ещё на чуть-чуть. Молчат, замедляются. Антон разворачивает ладонь к ладони и проводит по линиям жизни, вжимаясь подушечками, чувствует пульс, его сердце бьется точно так же — быстро. Вечера с Арсением все такие: он из себя такой будоражащий и причудливый, умеющий менять личины по щелчку. Лазурный блеск тухнет под опущенными веками, Арсений отрывается, сквозь вязкую патоку тянется к синей карточке, чтобы быстро подсмотреть, но король успевает заметить — бьёт легонько по пальцам, пресекая акт незаконного покушения на войско. — Мошенник ты бессовестный! — рыкает, пока Арсений заливается искренним хохотом. Он откидывает голову, встряхивает плечами. После прикосновения кожу руки жжёт, а кабинет становится в три раза больше. — Не забывайте про неблагородные средства на войне! Я должен был как-то попробовать уравнять шансы, — искренне возмущённо ввязывается в спор. Антон на самом деле не сердится, но не прекращает рисоваться хмурым выражением на лице. — Это игра! — Вы уже зажали меня со всех сторон! — Мне извиниться? — пуще прежнего вскрикивает Антон, Арсений открывает рот, чтобы наступить снова, но замолкает, когда король с лёгкостью вытаскивает с поля два флага справа и посередине и поднимает на уровень глаз. — Хочешь уравнять шансы — вот, твоя победа состоится, если захватишь одно моё знамя, а я — твоих три. Идёт? Арсений опускает взгляд на поле, где до боли очевидно расположение третьего знамени, — слева, за горами. И довольно кивает. — Договорились. — Я в наивыгоднейшей позиции, Арс, — продолжает объяснять азартному наглецу схему действий. — И теперь намерен играть в нападение. Ты этот шанс даже обыграть не успеешь! — Зато посмотрю на ваш блестящий навык стратегии. А то вы явно заскучали, — хитро щурится со своего места и делает ещё один глоток чая. В моменте Шастун перестаёт жалеть, что напиток отвратительно сладкий. Бессовестным из них двоих оказывается всё-таки Антон. Он не щадит ни одной колонны, прокладывает ход сквозь красное войско для своей армии в низине, разбивает укрепления за десяток ходов. Красные карточки летят в стороны, как праздничные конфетти, конечно, не без своих жертв захватывает два знамени. К тому моменту Арсений оказывается за горами и на рассчитанном месте синее знамя не находит. — Чего расстроился? — с ухмылкой спрашивает Антон, когда целевая карточка оказывается обычным солдатом. — Это была ловушка, — запоздало осознаёт Арсений и широко распахивает глаза. — Вы обманули меня, обставили! Чёрт, не может этого быть! — У тебя ещё есть время поискать, пока я волочусь до реки, — предлагает король. Арсений тяжело пыхтит, очевидно, за интригующей воображение блокадой стоит последнее красное знамя. — Попробуй… — Помолчите, Ваше Величество, — резко выдаёт Арсений. Думает, а Антон только качает головой на протокольное обращение и дерзкий тон. Когда был принцем, тоже сердился на советника за снисходительность. Это психологическая составляющая атаки — подавленный игрок над доской на доске заведомо побеждён. Не то чтобы Шастун испытывает злорадство, но возможность проучить заигравшегося Арсения пленит рассудок. — Нападаю, — рыцарь, первым пробравшийся за реку, открывает красную карточку. Антон поднимает её с неожиданным удивлением: третий ранг — лучник. Нелепица какая-то, эти карты по определению игры не смогут защитить знамя от тех, кто пройдёт воду на лошадях. Интересно. Убив одного, лезет за другим, снова лучник, третий — солдат. Антон собирает высокой картой сущие щепки красного войска. — Поразительно. Антон вытаскивает последний красный флаг из середины поля, но в голове не мелькает и толики триумфа. Он был совсем рядом. Всю игру ходил буквально вокруг неукрытого ни с одной стороны знамени и благодушно игнорировал, мысленно переоценив один лишь ряд карточек. — Неужели?! — надменно фыркает Арсений и топает вокруг стола, чтобы упасть рядом с королём на диване. Плечо в мундире задевает чёрный свитер, Антон медленно оборачивается, впериваясь в освещённый профиль, и медленно сглатывает. Слишком много потрясений за одну минуту. Голубые глаза бродят по войску — ищет знамя. А потом снова этот звук, вроде смешка с возмущением вперемешку. — Вы поставили два флага рядом, — глядит так же возбуждённо, лицом к лицу дыхание чувствуется на губах. Антон прослеживает дорожку от хрустальной радужки вниз, к уголкам губ, приподнятым слегка от бури эмоций. — Это пример оправданного риска, — хрипит, просев голосом на несколько тонов ниже. Арсений пихает локтем в бок, а сам валится на подушки, задыхаясь от смеха. Антон сказал что-то весёлое? — Вы ужасно самонадеянный, и надменный, и безобразный лжец, и вообще, — ступнёй упирается сбоку в бедро и пытается насильно спихнуть с места, — я не признаю поражения! — Но я победил, — под гнётом сопротивления сдвигается в другую сторону. Арсений ложится полностью и мирно прикрывает глаза. Антон перекладывает его ноги себе на колени для удобства. — Апелляция, — упрямо проговаривает он, но устраивается удобно после долгого и напряжённого сидения на месте. — Нет, Арс, никакого реванша, — Антон накрывает его колено ладонью и мягко гладит вниз и вверх, как будто уговаривает или принуждает к благоразумию. Они же оба устали. От насыщенной битвы у короля голова кипит, а Арсения можно только пожалеть в этом смысле. — Полежи спокойно. Со мной. Он шумно выдыхает, якобы сделал великое одолжение. И расслабленно поворачивает голову к огню. Антон тоже смотрит туда, чтобы не смущать своим кропотливым разглядыванием. Наслаждается приятным весом на коленях, бездумно продолжает поглаживать ноги поверх брюк. Об этом Антон давно мечтал. Вот так ощущать дом рядом с любовью всей своей жизни. Даже если это всё сон, если он провалился в бессознательное, лёжа с рысью в обнимку, впервые не хочет просыпаться. Здесь всё предельно правильно, на своих местах. Душу не рвёт от счастливых воспоминаний — оно прямо здесь и сейчас происходят с ним. Арсений, лежащий рядом, перебирающий карточки, с влажными до сих пор завитками волос на подушке, — его любимая реальность. — Можно? — спрашивает, бережно трогая ступню, Арсений согласно угукает, не показывая лицо из-за колоды с рисунками. А потом выдыхает горячо, когда рука короля сжимает и давит большим пальцем на носок. Вот так хорошо. Антон массирует, старается сделать максимально приятно. Обводит каждый пальчик, проминает ступню, вырывая с губ обладателя какое-то сладостное бормотание. Раньше смущался своего странного интереса к ногам — сейчас не может и вообразить, как можно не влюбиться в них, не ласкать вечерами, когда сапоги можно сменить на мягкие тапочки, когда распаренные гладкие пятки помещаются в лодочку ладони, как пазл. — Для короля вы непозволительно хорошо умеете массировать… Антон, — проглатывает слюну и чуть гнётся вверх, — сделай так ещё раз. Шастун ухмыляется, делает: мажет вверх к щиколотке и сжимает пальцы на косточке. Для короля это как раз не странно — ему самому делали такие процедуры бесчисленное множество раз. — Меня пригласили в Союз Основателей, — меж вдохами говорит. Антон знает. Следил же, не мог удержаться. — Правда? Это же прекрасно. Ты рад? — спокойный тон абсолютно искренен. Основатели — огромная сила, хоть и зависят целиком от королей, но без них Континент не простоял бы и года. Такой себе уравновешивающий правосудие аппарат. И Арсений в нём будет блистать намного ярче, чем на службе в монастыре. — Я пока не решил, хочу ли снова лезть в политику, — вольно рассуждает, рукой ворочает чашку на столе. — Как раз вчера закончил с очередным поручением и поехал сюда. Думаю, я им нужен, потому что ведаю о конфликте изнутри больше, чем могут доложить пташки на местах. Равновесие сил нарушено — Континент действительно ждёт разделение. В общем, если покажу себя хорошо, то оставят в заседании. — Ты можешь попробовать, — предлагает Антон. Меняет ногу: опускает правую на место и тянется к левой, чтобы одарить вниманием её. — Уйдёшь, если не понравится. — Считаете, что служба должна приносить только удовольствие? — серьёзнее спрашивает Арсений. Непонятно, просит совета или хочет услышать слова поддержки. Антон так поддерживать не умеет, даже сильно постаравшись, провалится наверняка. — По крайней мере для тебя я этого искренне желаю, — отвечает без прикрас. Поворачивается, чтобы взглянуть на синий с туманной поволокой взгляд и полечь в том бескрайнем штормовом океане бесславно, жертвенно, с концами. Чувствует, нога на колене сдвигается на миллиметр. Несмело Арсений двигает, носком упирается в бедро и коротко нажимает. Губы приоткрытые блестят влагой. Пока Антон смотрел на огонь, их будто безжалостно искусали. Теперь тонкая кожа налита кровью, алеет пуще. Манит. Можно было и привыкнуть давно к тому, что Арсений — совершенный пример искусства божественного творения. И что рядом он не перестаёт быть таковым, вблизи становится ещё красивее. Совсем рядом, абсолютно притягательный, будет сбивать с толку, сбивать с ног, бить сердцем изнутри, грудную клетку рвать, чтобы овладеть целиком. Ступня проскальзывает незаметно выше. В секунде, когда Антон уже собирает осколки здравого рассудка обратно и готовится отвернуться, Арсений наступает на пах и с нажимом проглаживает там. Их общий выдох шумит в ушах. В месте, где восторг заворачивается в пружину и томно сжимается, давит, ведёт — Антон крепко хватает ногу. Отводит почти разочарованно, но не на место, в другую сторону, ближе к спинке, чтобы развести колени и придвинуться меж них. Нависает над лицом, вряд ли Арсений доволен видеть сложный мыслительный процесс в зелёных глазах сейчас, а недавно ведь специально провоцировал, чтобы его добиться. Теперь подстраивается, спиной прогибается к телу, чтобы почувствовать плод своей опрометчивой шалости. — Арсений, — шепчет, они так близко, что громче и не нужно. Но по меркам поцелуя всё ещё далеко, вздрогнув, подавшись вперёд, — губ не коснуться. Антон даже не трогает руками, боится обжечься в очередной раз, запутавшись в знаках. — Зачем ты пришёл? Скажи мне правду. Глаза на секунду закрывает, вдыхая повелительный тон полной грудью. И расплывается в благостной улыбке. — Я пришёл, чтобы не оставить нам ни одного шанса передумать. Антона будто бросают в ванну раскалённого угля. Жар просто смертельный обдаёт тело, причём именно с той стороны, где под ним лежит советник. Боже, дай разум отступить, не возжелать безрассудно. Боже, дай сил любить. Любить его. Наклоняется ниже, приближает лицо, губами слегка задевает губы. Должен спросить разрешение. У них были правила. Это было давно. Раскрывает рот и приникает, вжимается ещё ближе, глубже, целует. Медленно. Плавно. Не задыхаясь — дышат друг другом. У них много времени: минут столько же, сколько звёзд на небосводе, все принадлежат им. Антон ласкает без языка, одними губами тыкается снова и снова, ловит шёпот — нет, мычание тихое, — оно вибрирует в грудной клетке. Гладит скулы, они характерно двигаются, когда челюсть раскрывается и снова смыкается, вторя их слиянию. В кудрях Арсовы пальцы путаются, притягивают ближе. Язык влажно мажет по контуру, снова губы, мягкие и сладкие от чая. Рот горячий. Арсений полон звуков. Негромких: шороха тела по обивке, щелчков косточек на пальцах и в суставах, когда сгибает колени и обвивает ногами пояс, мокрых хлюпов, когда языки сталкиваются, — стонов. Антон тоже стонет. Рвано отстраняется, чтобы помочь расстегнуть китель, стягивает его, оставаясь в белой рубашке. Губы немеют, их колет, как будто миллион иголок, а внутри них чистый яд, что пьянит и вызывает зависимость. Руки под свитером: там гладкая тёплая кожа, миллион мурашек под кончиками пальцев. Антон пересчитывает рёбра, целует вытянутую шею. Арсений дышит глубоко, его грудь вздымается, делая каждую косточку отчётливой, этими вдохами Шастун измеряет время. «Ни одного шанса передумать», — он медленно размыкает поцелуй. Ниточка слюны тянется вверх и пропадает в темноте. Руки до сих пор под свитером, на уровне груди, где прощупываются острые горошины сосков. Антон пока не осмеливается прямо их стимулировать, только поглаживает с обеих сторон. Больше никаких бездумных порывов — им нужно сказать вслух то, что сейчас произойдёт. И лучше бы оно случилось в спальне, чем на удобном, но довольно маленьком и жёстком диване. Арсений скулит, потеряв из объятий Антона, ищет в складках свитера его руки, чтобы остановить мучение или настоять в ласке. Облизывается. — Салют, — вдруг говорит он. Антон тормозит. Это не то, что он придумал, совершенно другое. С улицы раздаётся взрыв, и комнату освещает разноцветный свет. Ах, салют. Арсений ускользает, как змея. Выползает из рук, выпутывается из объятий окончательно и в полумраке летит к окну — смотреть. Чертовщина какая-то. Огонь в камине прогорел, светит едва: сколько прошло времени? Празднование, видно, затянулось. Улицы должны были осветить в полночь, а сейчас намного позже. Антон встряхивает головой. Возбуждение никуда не девается, томится в ожидании. О чём думал Арсений, когда сбегал, остаётся догадываться. Может быть, их игра ещё не закончилась. Фигура на фоне разноцветного сияния высокая и вытянутая, Арсений встаёт на мыски, чтобы разглядеть что-то внизу. Антон подходит сзади и мягко обнимает. — Я раньше никогда не видел их прямо в небе, — объясняет, слегка обернувшись. Или извиняется так, чёрт ногу сломит в этом запутанном Арсении. Руку на поясе накрывает и гладит своей. Для Антона это не такое невероятное событие, но, когда наблюдает шоу с Арсением, чувствует всё же искорки восторга. Столько всего в жизни ещё неизведанно, король рад подарить какой-то первый раз человеку, который подарил ему самому уже слишком много. Сейчас Антон хотел бы забрать ещё кое-что особенное. — Ты волнуешься, Арс? — шепчет в ухо, вдыхает умопомрачительный запах роз. — У меня есть просьба, — прямо под грохот стрельбы он поворачивается в руках и залезает на подоконник, сияющие золотые искры продолжают мерцать на фоне. Выглядит он точно сон. — Всё что угодно, — это правда. Антон продолжает касаться, но не настаивает. Если он передумал — отпустит, конечно. Не будет злиться и жалеть, что поддался. Оно того стоило, буквально каждый миг. Их любовь никогда не была о страсти, о желании возможно, но больше о переплетении душ. — Вы могли бы надеть корону? — слегка смущённо говорит, в красном свете румянец не видно, но помнится, что на скулах он проступает в такие минуты. Антон усмехается. Сколько он уже мысленно наворотил и настроил, а Арсений собирался попросить о короне в их постели. Смеётся, обхватывает небрежно за подбородок и сцеловывает смущение с уголка губ. — Ты же понимаешь, что она не продержится на мне до конца? — уже согласен, уже кивает на безмолвные «Пожалуйста», но ждёт ответа, не желая разочаровать престранный интерес к признаку власти. — Трахать будете так активно? — Активно, — с улыбкой подтверждает и кивает снова. Невольно гладит костяшками по щеке, Арсений припадает к ладони. — Я принесу корону, ты можешь подождать в спальне. Там есть вторая ванная комната, — заглядывает в глаза с нежностью и видит, как зрачок расширяется, затапливая синюю радужку. — Для тебя, если пожелаешь. — Блять, как же это сексуально, боже помоги, — скулит на одной тонкой ноте, хватает за край рубашки и притягивает обратно, уничтожая успевшие состояться пару шагов Антона в сторону комнаты. Носом притыкается к шее и глубоко тянет воздух. Мычит. Облизывает, как будто это очень вкусно. И всё это безобразие ему позволительно, Антон не сильно понимает, что могло так впечатлить партнёра, но позволяет себя за это непонятное поощрить. — Скажите, ваши любовники были к вам щедры, Ваше Величество? — без злобы как-то догадывается. Антон не уверен, что в такой момент разумно будет рассказать про случайные связи и… оргию. Приглаживает в жгучей растерянности свои волосы, но это чужеродная заминка. Арсению можно рассказать абсолютно всё. — Невероятно щедры, Арсений. Я надеюсь, к тебе тоже, — бывший советник путешествовал не один, этот факт не был никогда секретом, но игнорировался намеренно. Фыркает сладостно, будто тоже пытается разгадать что-то незнакомое в Антоне. И потом вытягивает спину. — От вас сексом за версту разит — я понятия не имею, почему не упал вам в ноги сразу же, как увидел на церемонии, — глаза любимые наливаются темнотой, Арсений говорит твёрдо, а взглядом совершенно пьян. — Умоляю, наденьте корону и возвращайтесь ко мне. Я хочу чуять каждый оттенок вашего удовольствия и пахнуть вами после. Антон заканчивается как личность, живая и существующая, и начинается как клубок возбуждённых нейронов, искрящийся и пылающий. — Как у тебя язык сразу развязался, — будет потакать непременно, сегодня Арсений может даже просить отколоть Раху с небосвода — король это сделает. Потому что вот такой немного нагловатый Арсений ему нравится, сегодня он намерен сделать его счастливым. — А где же «Ваше Величество» и «пожалуйста», — залезает снова руками под свитер, его рубашка уже трещит в сжатых пальцах, тело, исчерченное шрамами, словно глина, подаётся каждому движению. Антон одной рукой продолжает держать под лопатками, чтобы не касался стекла, а второй — накрывает ширинку и мягко сжимает твёрдый член под тканью. Горячий, пульсирующий. — Или для просьбы грязно отыметь манеры не нужны? Как Арс подбирается, кто бы видел… Стонет, рвётся назад, там его направляют выгнуться, впереди уверенно стимулирует Антон. Открывает шею, на ней не сохнут поцелуи: они опускаются дорожками к ключицам и там теряются в ткани, лишней сейчас до нервного рыка. — Пожалуй… потерплю, — задыхается, глаза блаженно закатывает, а упрямится естественно. Королю знакомо. Антон на пределе сил усмехается в распалённую кожу. — Хорошо. Я принесу корону, — чмокает в губы напоследок и, не оборачиваясь, из кабинета буквально выбегает. Если увидит Арсения, расхристанным на подоконнике перед собой, если успеет сфокусировать на нём взор и свои мысли, то до кровати они не доберутся. В проходной ярко горят светильники, они режут глаз и провоцируют поскорее вернуться в томный полумрак. Из ряда королевских признаков хватает домашнюю корону и спешно водружает на голову. Она более лёгкая, с плавным переливом драгоценного металла меж пик, минималистичная, какой была его корона Высочества. И держится прекрасно. Из чистейшего уважения к партнёру примитивно моет член, руки и наскоро умывается. Смотрит в зеркало, но никакого желания выпилить из себя спокойствие и величие нет. Шастун возбуждён и ошарашен, влюблён, напуган и очень сильно хочет быть на три комнаты дальше, вдоль через сквозные двери из кабинета в покоях. Ловит себя на мысли, что чуть не щипает запястье, прикидывая события на реалистичность, и решает, что нет — будить себя он не станет. Слишком давно ждал, мечтал и ни за что на свете не откажется. Арсений в спальне стоит топлес перед зеркалом, замечает Антона в отражении и отставляет фигурный флакон. Они сталкиваются взглядами: так счастливо советник обводит очертания короны в кудрях. Король в знак почтения и продолжения игры чуть склоняется. Постороннему человеку этот жест был бы непонятен, но не Арсению — ему приятно. Он быстро оказывается рядом, восторженно глядит на короля. — У вас восхитительная коллекция парфюмов, — протягивает запястье, Антон подхватывает его в кольцо пальцев и носом проводит по тонкой коже. Что-то терпкое и древесное, как лес в начале цветения. Как их дорога через чащи в монастырь, как костры Вёсен в горах. — Жаль, что они пылятся без внимания. — Все успел перебрать? — целует в место где губы чувствуют пульс. — Смазку там нашёл? — Нашёл, — хитрюще улыбается Арсений, рукой перебирает кудри у ободка короны. — Хранить смазку так далеко от кровати — преступление против процесса. Антон садится на матрас и за бёдра придвигает к себе, слушает вполуха. Больше гладит и целует, чертит зажившие линии по королевской метке. До сих пор не срезал, с ума можно сойти. — До тебя осудить это решение было некому, — развязывает ленту на штанах, они оба успели более-менее успокоиться, хотя Антон отчётливо предчувствует, что возбудится вновь буквально вмиг. Арсения раздевает: штаны соскальзывают с тазовых косточек вместе с бельём, секунду ещё струятся по ногам и падают на пол. Арс переступает, опираясь на плечо, и теперь Шастун, полностью одетый, наслаждается трогательной наготой, что в фантазии толкала наброситься, а сейчас лишь сжимает сердце любовью. — Почему не притащил её сюда? — У меня есть стратегия, — насмешливо мурлыкает, — лучше боевой. Сначала хочу вам отсосать. Как одно вяжется с другим король не улавливает совершенно — он занят. Мясистые половинки сжимает в ладонях, вылизывает тазовые косточки, чувствуя, что острые пики царапают при наклоне живот. В Арсении появилась плавность линий. Там, где раньше он мог нащупать лишь кости и мышцы, появились приятные округлости. Больше всего нравится внизу живота: по-прежнему подтянутого, но более сочного. В последнюю их близость тело было истощено и боролось с тяжёлыми ранами. Сейчас большая часть из них затянулась и гладкая распаренная кожа сияет здоровьем. Антон представляет, сколько всего Арсений мог попробовать на большой земле: напитков, мяса, сладостей. Как ему было вкусно и хорошо. В порыве легонько прикусывает выбритый тщательно участок прямо рядом с пупком и чувствует на языке примесь дворцовых средств: то ли это крем, то ли пена для ванны, но пахнет мозговыносяще, пусть и горьковато, если вот так беспардонно попробовать откусить кусочек. Но Арсению приятно, белые полосы краснеют и растворяются под прикосновениями губ. Член наливается кровью снова, Антон фантомно чувствует вкус блестящей смазки во рту. Недолго — Арс даёт насмотреться великодушно, потрогать себя, погладить ненавязчиво и даже целомудренно. Потом толкает сесть поглубже и садится сверху. Активного в нём намного больше, хоть и задницей нетерпеливо притирается к выпуклости в брюках. Между мокрых сплетений языков расстёгивает и стаскивает рубашку через горло. Та почти ничего не скрывала, но исчезнув, вызывает ещё один толчок прямо в грудь. Антон падает на подушки и приподнимает брови. — Мешки ворочаете или подались возделывать землю в провинциях, Антон Андреевич? — м, точно же, он в мышцах нарастил, по своему личному мнению, не сильно заметно. Почему-то Арс подмечает сразу. — У меня много свободного времени. Обхватывает шею и ненавязчиво нагибает, показывая, где можно коснуться. Арсений брыкается и головой взмахивает, чтобы скинуть воздействие. Только что хотел взять в рот, а уже упирается. Продолжает разглядывать: с нетерпением обе руки кладёт на пресс и кончиками пальцев давит, с той же точно увлечённостью сжимает грудь, прямо как женщине. Антону слишком нравится, он об этом совсем не думает. Особенно тогда, когда приоткрытые губы впиваются в сосок и мягко втягивают кожу. Стоны смешиваются с дыханием, Арсений так старателен, мычит, лижет, зубами царапает горошины. Налюбливает сладко, трепетно. Антон не замечает, как в потоке ласки расстёгивает ему брюки и проскальзывает ладонью вниз. — Выше подтянитесь, — командует низким голосом, мурашки по телу от него. А может, от холода, который трогает голые ноги, когда стаскивает оставшиеся одежды. Внезапно Антон чувствует себя обезоруженным. Это происходит резко, он осознаёт себя полностью нагим, лежащим на подушках под Арсением, который подбирается, переступая руками по кровати почти кровожадно. Главное, чтобы член это замешательство не оценил, как команду к бездействию, блять, не может быть! Щёки начинают краснеть, корона положение даже не спасает. Вдохи чаще, воздуха мало, когда Арс смотрит прямо туда голубыми своими глазами, где Антон сжимает у основания и двигает рукой, чтобы даже не ободрить себя — успокоить как-то. С другими он не думал ни секунды, никогда не волновался, что что-то может пойти не так, он был сверху и снизу, испытал такую гамму ощущений, что обычному человеку хватит на целую жизнь. Почему только как Арсений прикасается кончиком языка к головке — мозги пустеют, комната сворачивается в вакуум, Антон жалко вскрикивает. Больше. И готов уж молить, он, Кровавый король, еле сдерживает позорный скулёж и просьбы прямо сейчас взять глубже. Он стонет, хватается за высеченное плечо дрожащими пальцами и подаётся бёдрами вверх. Арсений медленный, аккуратный, горячий и… глубокий. Хочется сказать что-то о духе, его остром уме и ширине познаний, но сейчас Антон ведает только о том, насколько много он может принять в себя, опустившись носом в лобок и прикрыв глаза. Расслабленный, спокойный, уверенный. Поднимается чуть выше и заглатывает снова. Головка проскальзывает по ребристому нёбу и снова оказывается в плену глотки. Эти ощущения такие ошеломляющие, что прерваться на что-то быстрее или жёстче невозможно. У Антона слёзы подступают, после он будет учиться дышать заново. Потому что каждое мгновение, когда Арсений тормозит и горлом сокращается, посылая по стволу вибрацию, вырывает из груди жизнь, а потом впихивает обратно, пока длинный язык гуляет вверх и вниз, закручивается и щёлкает по уздечке. Много слюны, всё хлюпает, где-то посреди бесконечного сияния Антон слышит удовлетворённый стон — и не свой, Арсений в собственной манере отдаёт столько же, сколько и забирает для себя. Хотел отсосать — сосёт самозабвенно и сам же стонет, облизывается и влажно чмокает в порыве чувства. Только когда Антон чувствует, что пальцы Арсения опускаются дальше меж ног, ловит за запястье. Не уверен, что достаточно подготовлен для этого. — Тихо, тихо, — сипло успокаивает, Антон держит, не вырывается, советник продолжает мелко сцеловывать потёки с живота. — Я не покушаюсь на вашу честь, лишь хочу сделать так… Выпрямляет ладонь, двумя пальцами подлезает под мошонку и слегка нажимает, Антона подкидывает на месте. Он отпускает запястье и хватается за простынь. Удовольствие простреливает мгновенно, горячо и остро, а пальцы так и продолжают это место мягко массировать, рот снова накрывает головку. Вторая рука скользит вверх и вниз. — Арс, тормози! — вскрикивает, пальцы на ногах поджимаются, колени плипают к теплому телу. — Я сейчас кончу, остановись. — Вы молоды, Антон Андреевич, — отрывается, чтобы усмехнуться, обводит головку ещё раз, из щелки начинает течь предэякулят. — Вы сможете кончить дважды сегодня. Арсений слизывает его. На последней толике трезвости Антон берёт того за волосы и оттягивает от члена. Кончает в кулак. Перед глазами темнеет. Оргазм долгий. Потому что сердитый Арсений додрачивает до абсолютной пустоты, до самой последней капли. Антон выдыхает по ощущениям очень глубоко. Когда распахивает глаза, осознаёт, что по венам снова течёт жизнь. Тело всё в поту, тяжелеет приятной истомой. Арс снова придвигается на своё излюбленное место, задницей голой трётся о чувствительный член и гадко скалит маленькие клыки, а взглядом милым просит пощады. Хочется его сразу же поцеловать, иначе благодарность Антон выразить не сможет, не сейчас, пока буря рассеивается, пока руки настолько тяжёлые, что не может обвить, обнять, пока пальцы ноют от жёсткой хватки. Нет никаких слов. Просто смотрит прямо в глаза, разделяя эту парящую и пленящую истому с ним. Арсений ждёт. Шастун понимает, чего именно — реакции, сигнала к продолжению. В нём много энергии, горящей сексуальности, свободы. Той, что вручает наглость поймать зелёный с поволокой взгляд и поднять испачканную в семени руку к лицу. Прозрачная сперма вяжет, медленно течёт по предплечью. Эту дорожку он снимает языком, а потом засовывает в рот четыре пальца и смачно обсасывает начисто. Господи, кто этот Арсений? Антон за ту же руку притягивает к себе и впивается в губы, пробуя самого себя из его уст. — Дай мне пару минут, — заполошно просит, отрываясь на мгновение. Косит глаза вниз, где Арсений явно возбуждён и требует внимания. Сердце стучит, в ушах шумно. — Хотите посмотреть, как я себя растягиваю? — Что? — усмешка снова: Арсения ведь не проведёшь искусственной уверенностью, хотя не он один подхватил её в разлуке. И стоит отдать должное медицине в Гнезде, Арсовы прогибы и невиданные никогда раньше пируэты, которыми изворачивается, садится задом и виляет им из стороны в сторону. Будто манит тем, что Антон должен заслужить. Пока он эту задницу только мял и гладил. Поддаваясь движениям перед лицом, снова укладывает на неё обе ладони и хочет уже раздвинуть половинки, как всё пропадает, — Арсений из постели уплывает, как плавленное стекло, легко приземляется на ноги и шагает к зеркалу. Чтобы разглядеть детали, приходится привстать, сесть, оперевшись на спинку кровати. Кажется, очередной спектакль, снова только для Антона. Сильно очевидно никогда не было, Шастун заметил поздно для себя, но Арсений же внимание любит. Отрадно, что и уродливых полос на своём теле не стесняется, носит их, как доспехи, как трофей. Взглядом постоянно говорит: смотрите, если я недостаточно красив, то мне жаль ваш вкус. Он же и правда смазку нашёл. Вытаскивает из ряда пузырьков и флаконов безошибочно тот самый и льёт на руку. — Не забывайте дышать, — взмахивает ресницами и выдаёт что-то на своем греховном, а потом задирает ногу, сгибает в колене и упирается в столешницу. Антон сжимает челюсть. В отражении два сапфира ещё наблюдают реакцию, довольный оскал выражает удовольствие, наклонённый против света торс приобретает больше теней и острых очертаний. Спина напрягается, на ней расплываются гипнотические изгибы. Вытянутая нога стройная, длинная, жилистая приподнимается на носок и секунду ловит равновесие. У Антона сердце не выдержит… двух пальцев, которые проникают в задницу одним слаженным движением. Стонут вместе. Арсений хмурит брови, широко раскрывшись, Антон — собирает себя по частям. А потом понимает. Он только что кончил, а тот, что растягивает себя напоказ — нет. Арсений хоть и желает устроить шоу и быть при этом соблазнительно плавным, но торопится. Залезает внутрь по костяшки и вертит кистью, чтобы растрахать себя поскорее и поинтенсивнее. Антон расплывается в улыбке, чувствуя, что очередь мучать неожиданно настала его. И стратегия была хорошей, даже блестящей, — потом, слюной и смазкой, — но он в боях не первый день, даже в тех, где не надо убивать, обучен одерживать победу. У Антона тоже есть желание. Поднимается, вставая сзади. Гладит напряжённые плечи, кончиками пальцев невесомо опускается и поднимается обратно. Испарину сцеловывает с задней части шеи. — Арсений, медленнее, — приказывает на ухо. Лицо, до этого опущенное, Арс рывком поднимает, в зеркало щурит глаза, кончики чёлки едва касаются изогнутых бровей, но мимика поддаётся привычке. Антон рассерженному возбуждённому выражению ухмыляется и щедро льет смазку на руку. Отвечает вниманием, когда грудь касается спины, а член проезжается по молочной ягодице, тоже зажатый меж тел. Собой накрывает, поддерживает, став внезапно несокрушимой опорой, в которую Арс вмазывается мгновенно. — Красивый, невероятно, безумно прекрасный. Глаз от тебя не оторвать, — хвалит, потому что Арс заслужил, и это не то, о чём вообще можно молчать. — Давай тебя тоже разрядим, солнце? — шепчет в душу, складывает пальцы в небольшую лодочку и плавно, туго насаживает кулак на член. Арс кричит не в себя. Дёргается вперёд, где болезненная и нужная стимуляция жарит кипятком только на головке. Антон не сдерживает, но и руку не двигает, переминает пальцами скользкими сущие миллиметры под уздечкой. — Это в вас терпения ни грамма, — Арсений порыкивает, добивается пары движений по стволу и снова возобновляет растяжку, вывернутое запястье задевает изредка Антона. Приятно, покойно. — Я хочу быть на грани до самого конца. — Как пожелаешь. Рука с головки опускается вниз, сжимает член у основания, свободной Антон прощупывает припухшие края ануса и ведёт по кругу. — С двух пальцев задницу ведь не тянут, Арс, — нажимает на стенку, Арсений напрягается, — может быть, мне нужно ещё что-то узнать о твоей долгожданной ванной? По крайней мере о том, как ты трогал себя перед тем, как явиться сюда. О чём ты думал, когда стоял предо мной и просил подыграть? М? — язык обводит ушную раковину, чуть кончиком залезает поглубже, Антон помнит это выносящее мозги чувство, знает, что эрогенной зоны ближе уже не найдёт. И выдыхает, проскальзывая пальцем внутрь. Арсений шипит, Антон впитывает его нарастающую дрожь в мышцах. — Чего притих? Расскажи мне ещё что-нибудь о своём святом терпении. — Я думал о вас, всегда только о вас. — Я собираюсь тебя вылизать, — в зеркало глядит на алые щёки и шею, он облизывает губы и лепечет что-то про бога, которому уж точно опасно заглядывать в эту спальню. — Позволь мне, Арсений. — Да! Пожалуйста, Антон, — он закрывает глаза, видно, как концентрируется на ощущениях в теле: на руке короля с перстнем, что сжимает член, и на пальцах, трёх, что застыли внутри в тесноте и влаге. — Ты можешь опереться на стол обеими руками, — это не вопрос, приказ, ведущий вслепую по тропе куда-то, где свет дребезжит и манит, там огонь, там можно сгореть до тла, но с ним не страшно. Шастун на пробу двигает рукой, прощупывая внутри упругие и мягкие ткани. Мысленно он уже внутри — это тоже низшая психология, буквально инстинкт, но острее и фундаментальнее понимание, что Арсу нужна подготовка не суматошная, не быстрая и рваная, чтобы не ощутил и капли боли. У них есть время, и это время Антон растягивает, как патоку, вязко и мучительно хорошо. Шастун на мгновение переводит взор вверх и просит предков понять и благословить. — Слышишь музыку? — Да, Ваше Величество. — Я хочу слышать только тебя. Снимает корону, укладывая рядом на столе, совсем близко к растопыренным широко пальцам, царапающим поверхность. И опускается на колени. Из-за положения с задранной ногой немного видно промежность, но он всё равно берётся за бёдра, коротко массирует, слушает более откровенный всхлип и наконец раздвигает в стороны. От смазки Арсений мокрый по всей расщелине. Она прозрачная, пахнет насыщенно, на вкус почти никакая, потому ещё ярче ожидание распробовать Арса здесь. Большими пальцами поддевает края, слабо дует в приоткрытую дырочку, она сжимается импульсами и прямо на глазах не может закрыться обратно. — Расслабься для меня, — просит нежно, знает, что уже невтерпёж и нужно будет приложить много усилий, чтобы хотя бы ровно выдохнуть. Арсений справится. Он чуть вертится, жалобно подвывает, захлёбываясь подобием стыда, но исполняет в точности сказанное. Из него тут же вытекает нагретая струйка смазки, её Антон ловит языком под яйцами и размазывает до самого копчика. Не даёт себе опомниться. Ртом прижимается к сфинктеру — дразнилки закончились, он уже языком глубоко внутри, глаза подкатывает удовольствие. Его принимает безукоризненно превосходно, открытый и жаждущий: Арсений, ставший внезапно жадным до ласки, тычется назад, насаживается на язык и извивается, пытаясь найти больше опор. Безумно идеальный. Челюсть немного сводит, язык быстро устаёт хозяйничать и вытягивать звуки. Антон проникает указательным и средним пальцами обратно, раздвигает, губы присасываются к припухшим краям, и ртом Шастун тянет в себя остатки влаги, что вместе со слюной смешивается на подбородке и щекочет шею. Арс буквально отрывает. Оттаскивает за волосы, Антон укладывает для себя ещё только пару лёгких поцелуев и выныривает из своего состояния. Вслушивается, покорно задрав голову, и ловит из обрывков всего на свете «На кровать» и «Пожалуйста». Хочется колко вернуть фразу про не забывай дышать, но как-то она совершенно не уместна, пока руки ловят в объятия, приподнимают со столешницы и утягивают наверх. Арсений покладистый жутко, до бури иголок в глубине груди. — Сможешь лечь на спину? — тихо шепчет, получает быстрый уверенный кивок. Хорошо. Антон своей же рубашкой вытирает руки и рот — смазка не сохнет на коже, тем и хороша. Считанные мгновения на то, чтобы продышаться. Вернуться, чуть отрезветь. Их единение просто не может покрыться инеем наваждения, настолько оно осознанное и долгожданное. Арс торопливо тащит подушку под поясницу, Антон выливает ещё смазки на ладонь, в агонии теряет чувства меры и вообще, кажется, если проведет по члену лишний раз — кончит только от вида его голубоглазого проклятия с бесстыдно раскинутыми ногами. Оказавшись сверху над лицом с прикушенной губой, глупо чувствует, что соскучился. Опускается на локти, целует щёки, скулы. — Антон. — Арс, — переплетены всеми конечностями, еле терпится последние секунды, и всё равно чего-то ждут. Может, ждут, что отпустит тахикардия и сердце перестанет ныть на каждом ударе. Или впитывают друг друга вот так, на самом краю всего сущего. — Я люблю тебя. — Я скучал. Антон входит плавно, зажмуривается, чувствуя расщепляющую на молекулы узость и жар. Должно было клинить, как раньше. И хотеться большего. Но темноты вокруг больше нет, есть только они в соитии почти божественном, жертвенном, разрушающим и создающим вновь. Не закрывать глаза — смотреть, как Арсений мечется, насаживается отчаянно до упора и точно так же внимает, распахнув голубые свои глаза навстречу. Двигаться внутри не быстро, торопясь к оргазму — медленно, это про них, про их связь. Целуются, стонут в унисон низко и высоко, близко и далеко. Антон не мыслит, насколько разумно то, что он делает, позволено ли вот так: голодно впивается в свою метку на груди. Ложь, что она его, не манит. Ещё более гнусная неправда то, что он перестал считать Арсения принадлежащим и предназначенным себе. И в моменте наслаждения признаётся, кается, как волк открытую рану, лижет ожог. Потому что любит. И благодарный шёпот за этот жест он просто обожает. — Я не смогу долго, — предупреждает, когда Арсений начинает сокращаться ощутимо сильнее и чаще. На эмоциональном пике теряется всякий фокус, и тело в его руках будто искрится, путая звуки с картинкой, ощущения со вкусом губ. — Тоже, только не внутрь, Антон, — и почему-то хочется улыбаться. Они потные и липкие, пахнут, как Арс и хотел, — сексом, раскалённые до предела. А Антон, уткнувшись носом в ключицы, действительно улыбается, как идиот, нежеланию отмываться потом ещё столько. Хотя вымыться и не помешало бы, утром, после того, как они проснутся вместе. Вытаскивает член, он капает на низ живота. Антон судорожно напрягает пресс, чтобы кончить одновременно. Арс хватает лицо и направляет смотреть, не вниз, где помогает обхватить их плоть и переплетает пальцы, вознося к самой вершине удовольствия, — это интимно. Не вылизывание задницы или обсуждение интрижек извне. А прямой взгляд в упор. Даже когда становится нестерпимо приятно, Арсений запрокидывает голову, прикрывает ресницы, но смотрит с обожанием бесконечным. Тело прокалывает сотня иголок, и губы испускают последний вдох прежде, чем грудную клетку цепью закуёт оргазм. Антон лежит рядом, гладит тёмные волосы, не прекращая разглядывать. Даже и говорить не нужно, что Арсений может остаться до утра, он, кажется, о том и не думал спрашивать. Обнимает в ответ, дрейфуя где-то на стыке с реальностью их вечера и своими мыслями. — Зачем была нужна корона? — всё-таки спрашивает Антон. Его любовь ухмыляется хитро, образ нежного и уставшего комочка в нём безвозвратно ускользает, он потягивается, нащупывая части тела. — Осквернить признак власти, зачем же ещё, Ваше Величество. Осквернённый ободок с пиками оставлен далеко за пределами кровати, забытый в сумраке. Антон мог бы и позлиться для виду, но искренне улыбается. Тянет одеяло, чтобы укрыть их остывающие обнажённые тела. — Я приглашу слуг, чтобы потушить свет, — баюкает в своих руках, всё ещё очень близко, и лично шепчет на ухо, чтобы не обеспокоить, уверить, что здесь, с королём, безопасно. — И нужно узнать, всё ли в порядке на праздновании без меня. — Рысь позовите, — бубнит безразлично, будто вполне себе готов был к тому, что Антон сбежит. Он не бежит, на самом деле очень хочет остаться и уснуть рядом. Но только после того, как убедится, что мир за время его отсутствия не пошатнулся и не рухнул. — Засыпай, он придёт сам.***
Арсений просыпается в королевской кровати в обнимку с котом. Деймос, словно игрушечный, позволяет прижать себя к телу и не брезгует начать умываться в таком положении. Антона нет. О том, что он вернулся ночью и лежал рядом хоть сколько-то, можно судить только по смятой подушке и отсутствию короны у зеркала. Скользкое воспоминание, как в темноте Шастун целует его в лоб, кажется обрывком сна. — Милорд, завтрак подан. Служанка кланяется, оставляет новую одежду аккуратной стопкой на пуфике у изножья. Арсений даже не отвечает, думает о том, как сильно хотел объятий утром и тогда, ночью. Немного наивно желать этого, когда спишь с королём, но всё-таки: они были близки, произошедшее нельзя считать просто сексом, для них этот шаг был значимым. Арсений обоснованно надеялся на исключение. Но лежит в огромной постели совершенно один и пилит взглядом королевскую рысь, что должна стать его утешением и таким себе другом по несчастью. Видимо, Антон приучил животное к самостоятельности своим долгим отсутствием. Арсения тоже: даровал свободу. Умываясь, выправляя кончики рубашки из рукавов кителя, Арсений думает, что одевается в ту же одежду, в которой покинет Южный замок. В зеркале приглаживает волосы. Мышцы немного ноют, но эта слабость приятна, она напоминает о той ночи, которую точно навсегда оставила отпечаток на сердце, — отпечаток в виде герба с мечом и огнём. Улыбается сам себе ободряюще — и всё же утро это прекрасно своим солнцем, лёгкостью в душе, ощущением привычных деталей убранства: прожив год в замке, он не может никак отвыкнуть от элементарных благ, которые простым людям в диковинку. Те же маленькие полотенца для рук в плетёной корзиночке, предназначенные для одноразового использования и стирки, — излишество абсолютно умилительное. Лампады, которые загораются от дергания за цепочку внизу, причудливым механизмом открывают огонёк и гасят металлическими резными крылышками птицы. Вот только… даже в личной ванной нет каких-то минимальных следов хозяина. Нет следов на ковре у раковины, капель недавнего умывания на сверкающих поверхностях. Мыльницы и флаконы все подобраны и вылиты в одном стиле, золотистые с серебряным отливом, некоторые подписаны. Не узнать, что именно хранится в каждом, не прочитать состав, не узнать, где именно король любит добывать ванные принадлежности. Здесь нет оставленных тапочек, скинутого на пол халата, смятого полотенца. Арс отчаянно цепляется за каждый угол, желая найти хоть один изъян, одну царапину, в которых можно узнать Антона. Вообще ничего, как операционное помещение, только спиртом с хлоркой не воняет. За большим столом ждёт Оксана. В красивом голубом платье, увенчанная домашней короной. Перед ней разложены дела кандидатов в советники с аккуратными пометками, рядом белое перо. Арсений садится напротив, где накрыто его место, тут же желает доброго утра и заводит небольшую беседу. — Он на заседании Совета, — комментирует вскользь Арсов непонимающий взгляд к креслу во главе, где даже не сервировано. Странно, приглашал ведь сам. — Не спрашивай, я не знаю. Антон на рассвете всех подорвал собраться. — Хорошо, что никто не сможет нам помешать. Вы, наверное, не хотели бы разделить нашу беседу с братом. Я прав? — улыбается, Оксана тоже. К красоте и лёгкости Высочества уложилась ещё стальная серьёзность. Арсений так за неё горд, что скулы сводит, стоит поймать глаза. Очевидно, никто не смеет обсуждать с ней короля в таком тоне и послабление со стороны бывшего советника её радует. — Я ему доверяю. Знаешь, он как будто смягчился ко мне. По его воле осваиваю правление, понимаю, это разумно в сегодняшней картине мира. Антон перестал меня строить, помогает даже, наставляет на истинные мысли, — манеры, однако, не поменяла: говорит всё ещё много и сдержанность ей не свойственна, как и всем Шастунам. Руками ворочает в воздухе, подкрепляя глубину и очерёдность мыслей. И сильно недолюбливает удлинённые рукава на платье, постоянно их дёргает повыше, хотя они прекрасно очерчивают запястья и открывают ряд драгоценных колец, теперь вместе с обручальным. — Я не буду спрашивать, что у вас произошло, ладно? Но благодарна за это. — Не стоит, Ваше Высочество. — Стоит, конечно! Может, между вами вот эта бурда до сих пор кипит, но мне ты по-прежнему дорог, Арс, — признаётся с воодушевляющей искренностью, которая может позволить себе молодая девушка. Удивительная, сохраняющая глубину чувств даже под тяжестью титула. — Не забывай, что можешь считать меня другом. Ну, как Лешу. Или по-другому, у мужчин это как случается? — Точно так же, как и у женщин, Ваше Высочество. Думаю, нас отличает лишь количество вина, которое возможно выпить при встрече. И советник, — наконец указывает на ворох бумаг между ними, — станет для вас близким человеком. — Это будет девушка, — решительно заявляет принцесса, выставляя вперёд два дела с закладочками. Очень ответственный подход, неужели Антон всё-таки позволил сестре научиться на своей ошибке? Хорошо, Арсений не говорит об этом, но для правителя предпочтительно иметь советника своего пола, это базовая составляющая доверия — свяжет схожий опыт, значение имеют даже детально сокровенные вещи, хотя по долгу службы советники разбираются во всём. Если быть честным, Арс и глазом не моргнул — вписал в список кандидатов Руслана. Он на редкость токсичный соперник в Гнезде, но нельзя не брать в счёт, что умный и исключительно проницательный на службе. За неимением взрослого наставника, каким для королевской семьи был Дийкстра, принцессе сейчас нужен не сообщник, а учитель. И парень мог бы её научить, стать авторитетом, к которому можно и нужно прислушиваться. Опасно, возможно, но и Руслана уже год мониторят другие покровители. Море нюансов. Арсений в вольной форме рассуждает о преимуществах одногодки рядом, о предстоящей работе вместе и клятве, которая запечатает союз. Рекомендует не рассматривать анкеты с точки зрения друга, любовника или верного пса. Советник, разъясняет, будет служить на благо Короны Юга. Конечно, принцессе он или она должны симпатизировать, но также иметь достаточную сноровку для исполнения её будущих решений. По итогу Арсений грузит ещё большим количеством информации, чем имелась в распоряжении до этого. Оксана чуть не воет, потирая лоб, а он благосклонно наблюдает за неуверенными шагами навстречу к величию. У неё получится. За столом, где Высочество выписывает новый перечень признаков и условий, понимает, что с ней жизнь сотворит нечто прекрасное. К сожалению, все страдания титула Антон давным-давно взял на себя. Ранний завтрак заканчивается для них двоих появлением Райта. Именно оно значит, что во дворце начинает просыпаться жизнь, и скоро к столу начнут подтягиваться и слуги, и гости, что оставались ночевать. Арсений кланяется, чтобы уйти. Дорога к залу заседаний освещена яркими утренними лучами, окна где-то в коридорах распахнуты, запуская свежесть и прохладу. К полудню можно будет уехать, без новых прощаний, под шумок с другими господами скрыться. Но прежде всё же увидеться, пусть ненадолго. Арсений не разделит с королём завтрак, не поцелует в шею, уговаривая задержаться в кровати «ещё чуть-чуть». Но соберёт всё своё упорство и найдёт в конце концов Шастуна, чтобы в глаза заглянуть зелёные и пожелать доброго утра. У входа тихо. Арсений стучит, ждёт несколько секунд и приоткрывает одну тяжёлую створку. На заседателей не смотрит, сразу устремляет внимание к королю. Антон в короне, но одет небрежно, на плечи накинута алая сорочка, которая едва скрывает голый торс до пояса брюк. Она струится волнами при перебежках и обнажает часть руки до локтя, когда Антон его замечает и смело зазывает к себе. — Арс, проходи, — королю наплевать на озадаченные взгляды делегатов в сторону бывшего советника. Арсению спустя много времени в замке и на людях вдруг становится неловко — ему больше нельзя присутствовать на секретных Советах Юга. Идёт, гордо задрав голову, но глаза косят по сторонам. Антон, что открыто улыбается и тянется погладить лицо прилюдно, самыми кончиками пальцев по щеке, — нонсенс. Что-то происходит. Внимание десятка людей волнует даже не так сильно, как воспламенённый и бодрый король. Арсений хмурится, осторожно всматриваясь в морщинки в уголках глаз, знакомое, топлёное в сочной зелени счастье, любовь, нежность, — отрывается, судорожно выцепляя детали заседания. На столе карта с фигурками и флажками, стена завешена изрисованным полотном, на нём видятся новые очертания границ между королевствами, подписаны редкие опорные пункты, стрелки, кресты. Здесь Позов, вытянувшись у план-карты, наблюдает недовольно и сурово. Главнокомандующий на заседании Совета. Пазлы складываются мучительно медленно, ещё сомнение подстёгивает странная практически праздничная радость короля. Он разрешает устроить перерыв, а после не медлит — закрывает Арсению обзор и чувственно целует в уголок губ. — Я еле дотерпел до рассвета. — Антон Андреевич, — немеющими губами говорит он, вглядываясь в лицо, — вы сегодня спали? — Я размышлял над нашей игрой, — игнорируя вопрос, отступает и летит сквозь пространство к карте на стене. — Сначала по привычке анализировал ходы. Столько же лет я этого не делал! Казалось, что дело в самой игре — в моих воспоминаниях о ней, но забрало мой сон совершенно другое, — руками обводит зал, указывая на карты. — Королева Севера всё это время держала нас в дураках. Арсений проходит ближе, присаживается на стол напротив короля, что так и рассматривает ещё не дополненный деталями план. — Это облегчение сложно с чем-то сравнить. После года в темноте неизвестности я будто прозрел: Север никогда не был сильной военной державой, Арсений. И мы об этом благодушно забыли. Сцепленные за спиной руки — Антон непрерывно заламывает пальцы, думая, что это незаметно или непримечательно. Арсений видит их прямо под носом, боясь в глубине души различить в движениях дрожь. Он слушает. Сформулированные на Совете и за ночь доводы имеют все шансы на жизнь; ещё удивительнее, как король подобрался ко всему этому, подпитываемый лишь опытом недолгой партии в детскую вариацию шахмат. — Разделение Континента подарило Северу земель столько, сколько не освоить за века. Зависть соседних королей не тронула только потому, что большая часть простора не пригодна для жития — суровый климат. Седрик и его предки неустанно стремились расширяться не к Средиземью, а к полюсам — это мирная перспектива, ограниченная лишь желанием и возможностями, — Антон пересказывает историю в вольной форме. Жестикулирует, кивает самому себе, заворожённый новой для себя мыслью. — Королева же не стала распыляться. Держу пари, ей претит до сих пор консервативная политика. — Она двигалась вглубь Континента, — подытоживает будто эхом мысли короля, пробуждая его улыбку в полуобороте через плечо. — Для нападения на делегацию в Виверне не нужно огромное войско, достаточно устрашающего рывка. Убийство отца было неожиданным и рискованным, но погляди, как крепко оно впечатало ужас в наше сознание! Стратегия, Арс. Моё сорок-блять-чётвертое поражение случилось почти четыре месяца назад. Лада распоряжается ресурсами грамотно, до крайности амбициозно. В правлении такое редко встретишь. Она отыгрывает авторитетность, но на самом деле слаба: не стала нападать на Юг, потому что мы дали бы отпор в любом из сценариев. Пожелала с Югом подружиться, а лучше всего анархию чинить с таким же молодым и чокнутым правителем — со мной. Расплывается в широкой дьявольской улыбке, от которой кровь Арсения стынет в жилах. Вся эта теория дырявая, как решето. Одна догадка питает другую, закручивается в огромный клубок и обретает силу в сознании короля. Антон продолжает разбирать детально каждый шаг, цитировать письма, пером чертит на полотнище линии, которые королева готова была отдать даром при встрече на Западе. Арсений проглатывает ком в горле и понимает кое-что своё: у Антона маниакальная фаза. Спектр идей, активность, интеллектуальный подъём, отзывчивость и тактильность при посторонних, силы разрешить военный конфликт, что длится уже почти полгода. Депривация сна. Антон импульсивен, зациклен и при всём этом ошеломя голову счастлив. — Но Запад был захвачен, Ваше Величество, — вступает на собственной трезвости, и Антон опять рад тому, что Арсений подкидывает дров для его святой убеждённости. — Да, но как? — наклоняет голову, стреляя глазами, абсолютно слепыми к рациональности. — Не было же объявления войны. Она напала неожиданно. Дух маленькой армии после победы над Югом сложно переоценить. Атака была такой же глупой и рискованной ставкой, но и та сыграла. Всё её правление — фикция чистой воды. Как твоя защита флага у реки. При прямом нападении Лада проиграет. Мы будем наступать, Арс! Это наш шанс! Арсений тянет руки, чтобы притянуть короля ближе к себе и заглянуть в глаза. От длинной взахлёб речи у него даже одышка. Антону хочется довериться, больше всего на свете хочется поддержать веру в то, что да — они смогут победить, прямо сейчас. Очевидно, за одобрением пригласил и всё это выдал. Нужно что-то сказать. Укладывая руки на широкие плечи, Арсений силится вспомнить, что привело его в зал заседаний. И не находит ничего, кроме лика короля, расслабленного, освещённого удовольствием и таким количеством любви к нему, что сердце трепещет в груди. Антон пойдёт сражаться за Юг. Когда оставлял в монастыре, говорил, что попробует так или иначе. И в этот момент Арсения не должно было быть рядом — это было условием, Шастуна неуёмным желанием. Так что же теперь, снова их ждёт расставание? Снова ссылка на край света ждать, когда всё закончится? Почему тогда Антон обнимает крепко, носом проводит по щеке и целует шею, выдыхая россыпью мурашек на кожу. — Арсений, я буду просить тебя остаться. Тело дёргает прямо изнутри. Он поворачивает голову, не различая смысла в спутанных буквах. — Остаться? — Мне нужен мой советник, — обхватывает лицо ладонями и смотрит уже на толику более осознанно. Медленно выныривает из вороха карт, фантазии о непременной победе и обращается прямо. — Без тебя это всё лишь болтовня да попытки в искусство. Останься рядом со мной, Арсений. Нас ждёт великая победа. Нет, не может быть. Голубые глаза распахиваются в удивлении и почти детском восторге. На секунду, почувствовав себя снова нужным, Арсений глушит шёпот здравого рассудка. Сколько же прошло ночей, прежде чем он принял отданную ему в руки свободу. Кажется, ещё дольше учился жить заново, без него. Как же много было боли и обиды, как тяжело далось прощение, как счастлив он был увидеться вновь. Как сильно любит, невыносимо скучал; как доверился и отдался. Чёткой картиной в сознании сохранил тот миг в часовне, когда обещал, что всё будет хорошо. И их «вместе» — закончилось навсегда. — Я уже отправил одного короля на смерть, Антон Андреевич. Неужели вы думаете, что я позволю этому повториться? Антон смеётся искренне. Смеётся так, будто снова вечер и они только вдвоём. Будто играют и на этот раз Арсений выигрывает и требует отдать долг поцелуем. Будто всё это шутка и не было никакого расставания. Его корона не королевская, а рыси ещё слепые дрожащие котята. Они студенты Гнезда, завтра важный зачёт, будто Антон пересказал план, как намерен добраться до своей комнаты мимо старост, а Арсений предложил остаться у него, спать на полу. — Мы составим протоколы действий на случай моей смерти — главнокомандующий возьмёт столицу. На Юге наконец-то останутся Король и Королева: Оксана с Райтом примут правление, я их научил. Большой Совет поддерживает мою политику и благосклонен отныне принцессе, делегаты помогут в первое время, а потом Корона заберёт своё, — быстро говорит, не стирая с лица благостного оскала. — Я всё думал, для чего был мой путь. Все эти несчастья, бойня — они тыкали лицом в то, что я Югу не король. Замысел Высшей Силы был моими руками защитить эту землю. И сейчас я точно чувствую, что могу. История циклична. Может, Антон ещё не понял, но предыдущее поколение, которое он винил и презирал за глупость, поступило точно так же — вышло биться на святой убеждённости и любви к своему народу. Антон готов умереть на поле боя, как и его предки «до». Арсений снова наденет чёрное для своего короля.