Only The Beginning

803 Квилаана. Набу. Весна была любимым временем года наследника дома Палпатин: он буквально купался в живой энергии вокруг себя. Бурное цветение всегда радовало глаз — не успевали отцвести одни цветы, уже распускались другие, и так почти до самого времени сбора урожая. Едва находилась возможность, как Палпатин тут же сбегал из дома в поля и делал это так часто, что его отец — Косинга Палпатин — казалось, смирился. Иначе объяснить, почему отцовская охрана со временем перестала так явно следить за ним в пору цветения, не получалось. Однако эта весна была другой: в воздухе Палпатину чудился запах приближающейся грозы. И дело было не только в предстоящих выборах и вопросах продажи плазмы Торговой Федерации. — Ты опять меня позоришь. Палпатин, поправив брошь и удовлетворившись тем, что видел в зеркале, повернулся к отцу — единственному, кто мог так бесцеремонно ворваться в его комнату. — Вы так думаете, отец? — Шив упрямо смотрел в глаза Косинги. Он знал, что сборы уже затянулись, и если сейчас начнется очередной спор, то семья Палпатин приедет слишком поздно и этим покажет неуважение к остальным королевским домам. Внутренне радуясь, чувствуя возмущение отца, Шив в притворном покорстве наклонил голову и продолжил тише: — Если бы я знал…Я сейчас же переоденусь, — и в доказательство своих слов он потянулся к гербовой застежке. — Ты все знал! — Косинга, побагровев, замахнулся для удара и едва остановил себя. Он мог только смириться с сыновьим выбором цвета платья, хотя предпочел бы видеть его одетым в цвета дома, как всю остальную семью. Однако разговоров уже было не избежать, но обсуждение моды и влияния сокурсников из «Программы будущего» было темой нейтральной, в отличие от обсуждения отсутствия наследника Косинги на столь важном вечере. А если бы кто-то заметил следы побоев, то ненужных вопросов избежать не получилось бы. Особенно от Видара Кима, с которым Шив прилетел едва ли сутки назад. Рисковать своей репутацией, тем более в преддверии выборов нового монарха, Косинга не собирался. Как и идти на поводу у эмоций, вызванных несносным сыном. — Спускайся, — бросил Косинга, развернувшись на каблуках. Широко улыбнувшись собственному отражению, Шив вышел следом. Предчувствие говорило, что день удивит его, а этот званый ужин может стать особенным. *** Когда они добрались до центра Тида и наконец-то вошли в зал, Палпатин понял, что их семья приехала одной из последних — как ему и хотелось. Так можно было пропустить этап неловких приветствий и попыток завязать разговор: гости успели немного расслабиться, приняв как минимум по коктейлю. — Глава дома Палпатин с семьей, — объявил один из слуг, привлекая внимание к их маленькой процессии. Однако, едва завидев Видара Кима, Шив пошел к нему, и о том, что сын опять повел себя так, как хотел того сам, Косинга понял только по звонкому смеху. И точно: юноша стоял рядом с Кимом, улыбался и рассказывал что-то, что вызывало улыбку на лице его учителя. С каждым годом контролировать наследника становилось все труднее, но пока охрана справлялась и с поиском, и с возвращением Шива домой, если тот сбегал ради участия в сомнительных гонках или решал задержаться на природе вдали от людей. — Я думаю, Набу стоит больше проявлять себя на межгалактической арене. Продажа плазмы и союз, даже временный, с Торговой Федерацией могут дать нам неплохое начало. Вы, как никто другой, знаете, что на Набу практически не обращают внимания из-за нашей изоляционистской политики. Многие из моих сверстников ни разу не покидали планету и даже не мечтают об этом, опасаясь, что Республика не примет их. Видар внимательно слушал ученика. Политику и возможные последствия тех или иных решений они обсуждали нередко: Палпатин, будучи студентом программы Республики, готовящей будущих политиков, был из тех, кто, по мнению Кима, мог много добиться. Самоуверенность юноши не была его недостатком: Палпатин брал все, что мог получить по праву рождения, но не довольствовался этим. Конференции? Инициативы? Возможность попасть в волонтерскую группу и побывать на еще одной неизвестной планете? Шив старался успеть везде и всюду, и, если бы Видар не слышал о его любви к гонкам и однажды не отдал управление спидером Палпатину, когда они рисковали опоздать, считал бы, что Шив — юноша благовоспитанный, постоянно занятый учебой и к напрасному риску не склонный. Хотя иногда Видар думал, что и предельная учебная нагрузка, и увлечение гонками так сильны исключительно из-за натянутых отношений наследника Палпатинов с отцом. То, что в этой семье все далеко не так хорошо, как кажется на первый взгляд, Видар чувствовал и замечал, но вмешиваться в чужие семейные дела было в крайней степени неприлично. — Твои бы слова… — Видар качнул головой. За людьми вроде Палпатина было будущее, как он считал. Уважающие традиции родного мира, но видящие перспективы за пределами привычных рамок. — Если изберут Тапало… — прошептал Палпатин, прикрыв рот ладонью. — Прошу прощения, учитель. Мне пора. Едва наклонив голову, Палпатин развернулся и ушел, и общая мысль повисла между ними, никем не озвученная. Видар улыбнулся: он не был против того, что Палпатин тренировался на нем. *** Недолго побеседовав с друзьями отца о незначительных мелочах вроде планов на выходные и предстоящей премьеры в опере Тида, Палпатин ускользнул на балкон, который прятался в тени пышных лоз и выходил в сторону внутреннего дворика. — Прошу прощения, — Палпатин сделал несколько шагов и только тогда заметил мууна, силуэт которого сливался с листвой. Он не мог сказать наверняка, кто перед ним, но это (пока) не имело значения. План, смутные очертания которого были в его голове, приобрел четкость. Палпатин подошел ближе и встал, облокотившись на изящные, вырезанные из камня перила, почти вплотную к инородцу. В тишине, которую никто не спешил нарушать, он лениво изучал мууна и чувствовал, что тот тоже изучает его. Оценивает. Палпатин качнул головой: выпущенные из прически локоны рассыпались по плечам, а в волосах едва заметно блеснули изумруды. Палпатину послышалось чужое «красивый», но муун совершенно точно молчал. — Вы не помешали, — муун едва заметно наклонил голову, продолжая рассматривать человека перед собой. Палпатину стало почти неуютно под этим изучающим взглядом, он словно почувствовал себя беззащитным, обнаженным и слабым. — Палпатин. Юношу словно окатило холодной водой. Муун узнал его, хотя точно не видел до этого вечера и в темноте не мог рассмотреть гербовую брошь, которая выдавала принадлежность к семье. Могло ли быть так, что этот мужчина ждал его? — Позволь представиться: Хего Дамаск. Палпатин позволил удивлению отразиться на своем лице. Одна эта встреча окупала и выход в свет, и жесткие слова, и возможное наказание, которое грозило обрушиться на него дома, — как часто бывало, когда Шив поступал не так, как хотелось его отцу. Когда проявлял характер. К счастью, ни один из них еще не хватался за оружие (возможно, по той простой причине, что ни Косинга, ни Шив не носили его при себе), и поэтому оба оставались живы, а Шив отделывался только синяками, которые было легко скрыть под слоями одежды. — Палпатин, пусть мое имя вам и известно, — юноша легко запрыгнул на перила и сел, расправив полы мантии. Он не думал о высоте и о том, что может упасть, потому что был уверен, что этого не случится. — Откуда? — Мне известно о тебе гораздо больше, чем просто имя, — муун скрестил руки на груди. — Удели мне минуту своего времени. Дамаск обошел Палпатина и протянул ему руку. — Обычно я не очень-то жалую тех, кто заявляет, что ему обо мне что-то известно, — хмыкнул Палпатин и взялся за протянутую руку, легко соскальзывая с перил. — Но поскольку я и сам кое-что знаю о вас, — он подошел вплотную к Дамаску и был готов поклясться, что слышит биение его сердец, — я воздержусь. *** Они встретились снова на следующий день. Палпатин не без скандала, но выторговал у отца разрешение остаться в общежитии университета Тида, а не возвращаться домой. Он был уверен, что не обошлось без влияния Видара Кима, который, как и Косинга Палпатин, выступал против предоставления чужакам доступа к планетарным ресурсам, хотя и был за полное включение Набу в состав Галактической Республики. — Палпатин, — окликнул его уже знакомый голос Дамаска. Несмотря на то, что юноша сменил пышную мантию на широкие свободные брюки с просторной рубашкой с узким воротником, муун без труда отыскал его среди других студентов. — Снова вы? — Палпатин остановился и обернулся. Тень недовольства легла на его лицо. Дамаск, привыкший легко считывать истинные эмоции существ перед собой, понял, что не в состоянии определить, играет ли юноша перед ним или нет. Словно тот возвел Силой стену в своем сознании — даже не осознавая этого. — Вам повезло. У меня найдется несколько минут. <div align="center">***</div> Несколько минут растянулись на часы. Палпатин решил устроить Дамаску экскурсию по Тиду, сказав, что разговоры о политике могут подождать. А вот увидеть достопримечательности города муун обязан. Кто знает, скоро ли он сможет вернуться на Набу? К собственному удивлению, Палпатин чувствовал спокойствие и защищенность, находясь рядом с магистром Дамаском. Он поймал себя на мысли, что хотел бы провести с мууном больше времени: показать тому любимую оперу, тайные уголки Озерного края, куда обычно никто не добирался, возможно, даже прочитать стихи набуанских поэтов и объяснить смыслы, вложенные в красивые слова. Эти мысли, как и ощущение уюта, чего-то по-хорошему родного, были странными и непривычными. Новыми. И потому должны были быть подвергнуты анализу. Позже, конечно же. — К сожалению, сейчас я могу показать только окрестности Тида, — Палпатин дождался, когда муун сядет в спидер, и, вырулив на центральную улицу, резко набрал скорость, едва не сбив зазевавшегося прохожего. Едва выехав за пределы города, Палпатин увеличил скорость почти до максимальной. Он чувствовал себя в своей стихии — Дамаск тоже видел это. Видел, как юноша позволяет Силе направлять себя, как становится един с ее потоком. Когда Палпатин остановился далеко за городом у небольшого озера, он первым делом вытащил зеркало и, распустив растрепавшийся хвост, заплел волосы в косу. — Это набуанский чистяк, — Палпатин сделал несколько шагов в центр солнечной поляны. Маленькие золотисто-желтые цветы покачивались на ветру. — Вам повезло увидеть их вживую: цветение длится меньше двух недель, и скоро вы даже не догадаетесь, где распускались эти цветы. Их красота увянет быстро, а стебли... Если вы прогуляетесь по Набу, найдете по меньшей мере четыре вида с такими же листьями, и два из них будут цвести. Хего проследил за движением руки Палпатина, очертившим поляну, и сел в нескольких метрах от него, задумчиво глядя на необычный цветок. Палпатин сел рядом, положив голову на плечо мууна, словно они были знакомы куда дольше, чем несколько часов. — Видите ближе к воде сине-голубой островок? Это двухцветный мускари. Пройдет еще несколько дней, и их цвет станет ярче. Вы могли видеть эти цветы в парке около университета Тида. — Набу наполнена жизнью, — философски заметил Дамаск, срывая несколько цветков чистяка, чтобы вплести их в прическу Палпатина. — И поэтому жители против продажи плазмы. Никто не хочет обнаружить перерабатывающий завод там, где еще недавно были цветущие поля. Даже я, если вы вдруг рискнули подумать иначе. Возможно, если бы это не выглядело как попытка инородцев вмешаться в нашу внутреннюю политику, все было бы легче. — И тем не менее ты не только шпионишь в пользу Тапало, но и устроил скандал, обнародовав документы. Тень тех событий лежит и на тебе как на наследнике дома Палпатинов. — Я хочу Набу лучшего будущего, и есть цена, которую я готов заплатить. Пока вы держите обещания, я продолжу быть на вашей стороне. — Это и в твоих интересах. — Вы проницательны, — Палпатин улыбнулся и поменял положение, ложась Дамаску на колени. Это было неприлично, но юноша не испытывал ни капли стыда. Он просто делал то, что хотел, потому что мог это сделать. — И, заметьте, я согласен быть вашим информатором. Но только при одном условии: я буду докладывать лично вам, и никому более. — Палпатин посмотрел на мууна с вызовом. — Хорошо, — спокойно согласился Дамаск. Так было даже лучше для его формирующихся планов относительно Палпатина. *** В город они вернулись поздним вечером, когда сумерки опустились на Тид, а на улицах зажгли декоративные фонари. — Тид — очень красивый город, — сказал Дамаск, следуя за Палпатином по узким улочкам, где практически не было прохожих, кроме них самих. — Если вам нравятся музеи, — отозвался Палпатин. — И парки. Можно сказать, что это и театры — все, из чего Тид состоит на самом деле. Если вы задержитесь на неделю или прилетите вновь, советую посетить театр Гоцци — билеты в него раскупают за несколько месяцев до представления, но я смог бы договориться для вас. Дамаску показалось, будто в голосе юноши ему послышались игривые нотки, и он поспешил поблагодарить его за щедрое предложение. — Когда я вновь соберусь на Набу, ты будешь первым, кто узнает о моих планах. Палпатин улыбнулся, одними губами произнося: «Я буду ждать». — Ваша гостиница за следующим поворотом, — Палпатин остановился и облокотился о стену. — Я думаю, вы не заблудитесь. Он послал Дамаску воздушный поцелуй и уже сделал шаг, чтобы уйти, когда муун остановил его, аккуратно взяв за запястье. — Знаешь, у меня есть кое-что, чтобы украсить зеркало заднего обзора твоей «Молнии». Дамаск отпустил руку юноши, выудил из нагрудного кармана монету из чистого ауродия на длинной цепочке и вложил ее в раскрытую ладонь Палпатина. — Антикварная вещица. Палпатин посмотрел сначала на подвеску в своей руке, а потом поднял удивленный взгляд на мууна. — Никогда не видел ничего подобного, — искренне восхитился он, тут же пряча подарок в карман штанов. — Кто знает, может, однажды ты решишь податься в банкиры. Палпатин издал смешок: — Маловероятно, магистр. — Ты прав, чтобы заработать кредиты, есть способ и получше. — Меня не интересуют кредиты, — юноша качнул головой, чувствуя, как против воли краснеют щеки, словно муун предложил только что нечто не вполне приличное. — А меня все больше занимает вопрос, что же на самом деле тебя интересует. — Не дав Палпатину ответить, Дамаск продолжил: — Ты согласился шпионить для меня, несмотря на то, что нам с тобой нужно от Набу не одно и то же. Очевидно, что ты дорожишь своим миром. Меня же, буду предельно откровенным, интересует плазма и доходы, которые она принесет нам, попав на свободный рынок. И все же ты согласился. Почему? — Вы не пытались юлить и были честны, магистр. Это большая редкость, и я ценю это. — Значит, ты действительно этого хочешь? — Да, — Палпатин сдержанно кивнул и отступил на шаг от мууна. — Но помните, что вы обещали. *** 30:5:7 дрс Запертый в своей комнате в Конвергенции, Палпатин ходил по ней, практически бездумно переставляя предметы декора. Это, как и ощущение бумаги под пальцами, помогало привести в порядок мысли и успокоить бурю в душе. Палпатин был зол. Отец запер его, оставив у дверей в коридоре самых упрямых и лично преданных ему охранников. Они то и дело стучались, чем изрядно действовали на нервы, и пытались заговорить. Вежливость и упорство, с которым они это делали, бесила до зубного скрежета, но юноша предпочитал не отвечать вовсе. Сосредоточиться на чтении не получалось — эмоции отвлекали, заставляя возвращаться к уже прочитанным абзацам снова и снова. Доступ в ГолоНет ему заблокировал Косинга, и из развлечений оставалась разве что игра на флейте (гениальным музыкантом Палпатин себя не считал и, откровенно говоря, сейчас даже не старался играть хорошо). Комлинк, по которому он связывался с Дамаском и который он успешно спрятал от отца, стал бесполезным куском металла: Дамаск не отвечал. Палпатин признавался сам себе: у него образовалась некоторая привязанность к этому мууну. И он не пытался врать себе, называя привязанность сыновьей, — нет, такие чувства сын не должен испытывать к отцу. Дамаск становился для Палпатина практически другом — тем, кому можно доверить свои секреты, — и скорость, с которой это произошло, почти пугала. Видя в мууне силу и власть, которых недоставало дому Палпатинов, Шив воспринимал его не только как тайного нанимателя, советчика и наставника, но и как потенциального партнера. Далеко не только делового. Иначе Палпатин не мог объяснить себе, почему так ждет каждого сеанса голосвязи, почему ищет возможность поговорить и грезит возможной встречей. Но он был уверен, что и Хего Дамаск испытывает к нему подобные чувства. Отец, грозивший прийти и серьезно поговорить, так и не поднялся к нему. На привычный семейный ужин его тоже не позвали. Только вечером поднялась его мать — женщина средних лет, которая, по мнению Шива, могла добиться многого, не будь столь слабохарактерна. Его одинаково злило и то, что Амара Палпатин была безвольной, и ее жалость — словно она была необходима и могла что-то изменить. — Твой отец недоволен, — тихо произнесла Амара, ставя на стол поднос с едой. — Тебе стоит подумать о последствиях. О своей репутации. — Она недовольно поджала губы, видя, что Шив намеренно игнорирует ее присутствие. — Косинга заботится о тебе... — Он заботится только о себе и не желает смотреть дальше собственного носа, — усмехнувшись, заметил Шив. — Будь отец и вполовину так умен, как он считает, вес нашего дома не был бы столь незначительным. Вам ли не знать? Амара качнула головой, нахмурившись: — Приятных снов. Словесные дуэли (особенно с Шивом) не были ее сильной стороной. *** Отец пришел к нему утром: разбудил, грубо выдернув из кровати. Шив отстраненно подумал, что от силы, с которой Косинга сжал его запястье, на тонкой коже наверняка останутся синяки. Глаза Косинги полыхали гневом. «Возможно, — отстраненно подумал Палпатин, морщась от боли, — только воспитание не позволяет ему опуститься до нецензурной брани». — Этот твой новый «друг» только и делает, что использует тебя! Косинга только легко ткнул сына в плечо, но тот упал на кровать, словно отец толкнул его со всей силы, а потом сел и, глядя отцу в глаза, улыбаясь, произнес: — Конечно. — И ты продолжаешь... дружить с ним! — Отец, вы говорите этот так, что неровен час, и я заподозрю вас в куда более низменных мыслях. Не то чтобы Косинга был в курсе тайных желаний сына, и не то чтобы Шив горел желанием поделиться ими с отцом. А вот изобразить оскорбленную невинность — это пожалуйста. — То, что ты считаешь злом для Набу, я воспринимаю как шаг вперед, а Хего Дамаска — как дар свыше. Он влиятелен и умен — гораздо умнее любого из моих профессоров. И на целую голову выше тебя и твоих союзников — понимай в любом угодном тебе смысле. Косинга презрительно скривил губы: — Твоим профессорам следует уделить больше внимания твоим манерам. — Манерам? — усмехнулся Палпатин. — Покорности — это ты имеешь в виду. Я знаю, что ты хочешь контролировать каждый мой шаг и злишься, потому что не можешь приказать мне, как своим охранникам и моим братьям и сестрам. — Манерам. И этого разговора бы не было, прояви ты хоть каплю умения вести себя подобающе. — Конечно, ведь я «подрываю устои общества». Не хочу возвращаться к этому спору. — Ты чуть не навлек позор на всех нас! — Не больший, чем навлек на семью ты. Губы Косинги сжались в тонкую линию: — Я не потерплю, чтобы ты, в моем собственном доме… — Чтобы я.. что? — с вызовом глядя в глаза отцу и растягивая губы в улыбке, уточнил Палпатин. Багровеющее лицо Косинги неизменно веселило его, хотя он прекрасно знал, что за этим последует, и это было скорее унизительно. Но он знал, что сможет заплатить по счетам, как только освободится от родительского контроля. — Прикажи своим мордоворотам закончить побыстрее. Я хочу успеть привести себя в порядок перед поездкой в университет. *** В отдалении, за университетской библиотекой, не было безопасно для межпланетных звонков: в любой момент мог появиться кто-то из сокурсников или соглядатаев Косинги, но, зная это, Палпатин устроился на лавочке у небольшого искусственного водоема с изящной скульптурой в его центре и, оглядевшись, вытащил из кармана мантии коммуникатор. С прежней настойчивостью он пытался связаться с Хего — хотелось просто поговорить с ним, разум твердил, что не стоит беспокоить магистра Дамаска по пустякам. Сейчас у него даже не было никаких мало-мальски полезных сведений. Ничего, что мууны могли бы счесть полезным, или что помогло бы Тапало победить. После нескольких попыток, когда Палпатин решил, что его опять игнорируют, на другой стороне наконец-то ответили. — Юный Палпатин, — голос принадлежал другому мууну. Юноша кое-как вспомнил, кто это, — и то только потому, что слышал его раньше, а потом наводил справки. — Советник Хилл, магистр Дамаск рядом с вами? — Нет. Он занят, юноша, и я не рекомендую беспокоить его по пустякам. — Но у меня есть важная информация! — Информация не была важной, но маленькая ложь Палпатина не заботила. — Можете передать ее мне, — с прежним равнодушием произнес муун, — если это что-то действительно стоящее нашего внимания. — Я буду докладывать только ему, — с нажимом продолжил Палпатин, — это было условие. Если вы не осведомлены. — Сожалею, — Палпатину послышался смешок, словно мууну доставляло удовольствие издеваться над ним. — Но если это что-то важное и личное, — произнес после паузы Хилл, — я постараюсь найти время для вас в его расписании. Связь прервалась. Посидев на лавочке еще немного, Палпатин взял сумку с книгами и неспешно двинулся обратно в сторону библиотеки. До момента, когда за ним должны были прийти, оставалось еще немного времени, и его Палпатин планировал потратить с пользой. *** Вечером того же дня Палпатин получил сообщение с датой и временем и мысленно поблагодарил Хилла за честность. Двумя днями позже Палпатин, предвкушая скорый (хоть и короткий) разговор, кружил по комнате, то и дело подходил к зеркалу и снова возвращался в кресло, которое поставил в самом дальнем углу, чтобы иметь возможность не только услышать, но и увидеть Хего. — Магистр, — прошептал Палпатин на выдохе, едва скрыв дрожь в голосе. — Палпатин. Качество изображения наводило на мысль о том, что собеседник находится где-то в Центральных мирах. Хего ждал, как и всегда во время их бесед: Палпатин неизменно должен был начать сам и сам же выбрать, о чем говорить. Хего никогда не давил на него, не торопил и всегда давал собраться с мыслями. И никогда не пытался направить разговор в сугубо деловое русло, за что Палпатин был искренне благодарен. — Отца пригласили на ужин, мы скоро поедем. Поместье не так далеко от нашего. Если бы не его желание устроить политически выгодный брак одному из моих младших братьев, он бы скорее сослался на мою болезнь, чем взял с собой. Но на моем фоне скромные братья будут выглядеть лучше. Правильнее, по крайней мере, — Палпатин поморщился, выражая свое мнение о семье. — И он надеется на встречу с любовницей. Под носом у жены и детей, и это не первый раз. И после этого семью позорю я, конечно. — Не сомневаюсь, что ты сможешь извлечь выгоду из этой поездки. — По правде говоря, я сомневаюсь, — Палпатин вздохнул. — Отец и его друзья догадываются, что я работаю на вас. — Для себя, не для меня, — уточнил Хего и получил возможность полюбоваться удивлением на лице юноши. Словно тот не привык к тому, что кого-то постороннего интересуют его желания, а не только чужая выгода. Свобода — даже в такой мелочи — явно была приятна Палпатину. Это прямое разрешение, которое Палпатин истолковал как просьбу. — Не могу понять, почему ты не можешь жить отдельно от семьи. Ты вот-вот закончишь обучение и поступишь на госслужбу, но все еще зависим от мужчины, по недоразумению зовущегося твоим отцом. — Законы Набу, — качнув головой, ответил Палпатин. — Вы осведомлены об обязательной службе для каждого гражданина Набу, но, видимо, изучили не все особенности нашего законодательства. До совершеннолетия мой отец может контролировать меня так, как посчитает нужным. По закону я полностью в его власти и должен во всем поступать так, как он посчитает нужным. Когда я заступлю на службу, его контроль ослабнет. А через четыре года я смогу разорвать все связи с семьей. — И ты не думал избавиться от этих пут раньше? — Нет, — Палпатин распахнул глаза. — Это не выход. Но ему придется заплатить за все, когда придет срок. И пусть не думает, что я не спрошу с него с процентами, прежде чем окончательно порвать связь. Хего улыбнулся, и Палпатин улыбнулся в ответ. Ему нравился и искренний интерес Дамаска к его жизни, и его такт: муун ни разу не попытался надавить, не пытался вмешиваться или командовать. Только спрашивал или рассуждал, словно ловя потаенные мысли самого Палпатина. — А что бы ты хотел делать, Палпатин? — После короткой паузы спросил Хего. — Если бы это зависело только от тебя. — Я не хочу жить той жизнью, какой живут обычные существа, — не раздумывая долго, ответил Палпатин. — Не будешь. Ты создан для большего. — Благодарю, магистр. Надеюсь, это не лесть в попытке задобрить меня. — Палпатин покосился за ширму, разделяющую его комнату на несколько зон. — Мне пора. — Я прилечу через неделю, — сообщил Хего, прежде чем связь прервалась. Очевидно — по его желанию. Палпатин цокнул: он бы с удовольствием продолжил рассказывать о какой-нибудь ерунде или предложил бы почитать стихи набуанских поэтов. Посмотревшись в зеркало и убедившись, что выглядит по-прежнему безупречно, Палпатин трижды постучал по двери, предупреждая охрану, что скоро выйдет из комнаты, воткнул в косу несколько коротких шпилек, увенчанных рубиновыми камнями, и вышел, мечтая, чтобы день закончился как можно скорее.