Потусторонняя помощь

— Как упырей?! — Именно упырей, ну, вампиров, если хотите. Однако чисто русское название этой мерзости «упыри». (к/ф «Пьющие кровь»)

Дженсен просыпается первым, за что стоит отдельно поблагодарить небесную канцелярию. Потому что он обнаруживает, что крепко обнимает Кугара со спины, прямо поверх пледа. Есть, думает он, некая прелесть в том, чтобы ложиться спать предельно вымотанными. Например, можно списать обнимашки на заботу о напарнике. И не опасаться за проявления либидо. Потому что бывают дружеские объятия, но не бывает дружеского стояка. Дженсен вылезает из кровати, ищет кошелёк и мобильный. Сегодня его очередь добывать завтрак. Когда он возвращается, потренировав по ходу покупки рожки и ножки своего французского, Кугар уже сидит за столом, дочитывая давешнюю книгу. В солнечном свете видно обложку с кириллическим шрифтом «А. К. Толстой. Рассказы». — Не я один мучился с чужеродной фонетикой? Кугар поднимает взгляд от страницы и улыбается. — Русская фонетика — ничто в сравнении с русскими же прописными! Дженсен ржёт и ставит на стол шуршащий бумажный пакет с выпечкой и плотно закрытыми стаканами американо. История с изучением русского была в личном топ-3 капитана Дженсена по безумию, и, уступая идее отомстить Максу, опережала натурный эксперимент с поджогом на армейском складе. А началась эта авантюра с одной из вылазок с базы в Афгане, когда во время слежки за объектами они поняли, что говорят талибы не на пушту. Три месяца вечерних курсов насмарку. Миссию они фактически провалили. Дженсен тогда задался вопросом, почему боевики общались на русском? Ответ был прост: многие выучили язык ещё во времена советского вторжения. На том и истории бы конец, если бы не вмешался случай в лице морского пехотинца Энтони Строганоффа, недовольного качеством блюд в армейской столовке. От широты души тот употребил несколько выражений со знакомыми корнями. Дженсен с Кугаром сидели тогда за соседним столиком пищеблока. Услышав ключевые слова, Дженсен подхватился как гончая на добычу и подошёл познакомиться. Кугару оставалось лишь держаться за ним, в очередной раз с интересом наблюдая, как капитан Дженсен вписывает окружающих в какой-то блудняк. И вот всего через четверть часа они узнали историю Энтони. Потомок советских эмигрантов, он всю жизнь прожил в США, продолжая общаться на русском с родителями. В добровольцы записался в надежде на социальный лифт и бесплатное образование. И был не прочь поучить сослуживцев родному языку, раз уж им так надо. Следующие четыре месяца, с перерывами на боевые задания, слились для Кугара в сплошное погружение в русский. Самым точным определением этого плаванья было «кинули, как котят в говно». Энтони давал учить наизусть целые куски русской классики, перемежая разбором похабных частушек. Через шесть недель в личном общении Дженсен предложил перейти на язык Пушкина и Достоевского. Клэй наблюдал за бурной деятельностью, стикерами со спряжениями глаголов, украшающими холодильник казармы, как мишура ёлку, и тихо радовался, что Дженсен не собирается ничего взламывать, взрывать и проверять. Обычные развлечения скучающего капитана были куда опаснее. Потом срок пребывания в Афгане у Энтони закончился. На выездах русский им так и не пригодился. Зато чуть позже обнаружилась несомненная польза славянского языка в повседневной жизни. Дженсен выяснил, что при шуме в соседних номерах любого отеля, если стукнуть кулаком в стенку и потребовать заткнуться, эффект при использовании мата гарантирован. Улыбка Кугара исчезает. Дженсен прихлёбывает кофе и вопросительно поднимает бровь. В такие моменты Кугар думает, что привычка к общению с Дженсеном его развратила. Первый год совместной службы Кугар недоумевал, как кто-то мог наловчиться так полно считывать его мимику. А дальше расслабился и начал полагаться на то, что его всегда поймут правильно. Даже без слов. Но иногда нужны именно они. — Это не должно повториться, — спокойно говорит Кугар и готовится к возражениям. Сроду Дженсен не отступал просто так. Друг смотрит в ответ, не делая вид, что не понял о чём речь. — Эй, приятель. Вот скажи. Если бы меня ранило на поле боя, я потерял много крови, пришлось делать экстренное переливание, а наши группы оказались бы совместимы… Ты бы дал мне немного крови? — Конечно! — Тогда объясни мне, будь добр, — слегка повышает голос Дженсен, — в чём, мать его, разница?! В твоём организме не хватало крови, я её дал. Штатная ситуация. Ну, никто не обещал, что Дженсена будет легко убедить. Кугар обдумывает его слова. Логических контраргументов у него нет, но… — Это просто неправильно. И я так не хочу. Наступает черёд Дженсена замолчать, перекатывая в руках картонный стаканчик с американо. Он знает такое настроение Куга. Никакие рассуждения он не примет, будет стоять на своём. Самое фиговое, что если вспомнить ситуации, когда у них находила коса на камень, в итоге прав был обычно Куг. — Давай считать это экстренной мерой, а? Я не думаю, что ты превратился в вампира и зависишь от человеческой крови. Нам нужно немного времени, чтобы понять. Может тебе там… железа в организме не хватает или ещё чего. Кугар кивает, и они наконец завтракают. Оба знают, что разговор не закончен, но сейчас ни один не убедит другого. Свежая французская выпечка пахнет просто одуряюще. Два дня они отдыхают, отсыпаясь по десять-двенадцать часов. Утром среды Кугар констатирует: — Я не знаю, куда нам дальше. Зов есть, но очень слабый. Или слишком большое расстояние, или сигнал что-то глушит. Хотя не представляю, как это возможно. Дженсен впадает в задумчивость. Кугар знает данный модус существования напарника, правда чаще такое бывает, когда он взламывает какую-нибудь особо упёртую базу данных. Сутки Карлос следит, чтобы Дженсен хоть что-то ел и пил во время бесконечных шатаний по квартире со смартфоном и при зависаниях с ноутом в неожиданных местах. Например, на стиральной машинке в ванной, где Дженсен умудряется усесться по-турецки сверху и застыть часа на три. Только стёкла очков посверкивают в темноте, да экран освещает лицо. Возвращается в обычный режим восприятия Дженсен совершенно внезапно. Оглядывается, берёт деньги и информирует. — Нам нужен книжный или канцелярский магазин. Знаешь, где ближайший? — Найдём. Купленный набор предметов оставляет чувство недоумения: большая политическая карта мира, моток чёрных ниток, кулон-тетраэдр с заострённым кончиком из тёмного поделочного камня. Раскладывая карту на столе, Дженсен тщательно разглаживает заломы и ставит на каждый угол по тяжёлому стакану. — Раньше существовали такие люди, лозоходцы. Они шли по участку, где требовалось найти место для колодца, держа в руках параллельно друг другу две тонкие веточки. Там, где веточки пересекались, — под землёй была вода. Похоже на чистое суеверие, но с другой стороны, ещё живы свидетели того, что так действительно находили скрытые источники, — поясняет Дженсен, отрывая от нитки метровый кусок и начиная привязывать кулон. — Я подумал, что популярные в нашей культуре игры с доской медиума, когда треугольник двигают по поверхности, чтобы получить ответ, основаны на том же принципе. И думаю, что нужно попробовать найти, куда притянет указатель-кулон к карте. Он вручает Кугару нитку с камнем. Идея, конечно, совершенно безумная. С другой стороны, Кугар знает, что такие идеи Дженсена, не налезающие окружающим на голову, обычно срабатывают. Несмотря на тщательно разработанный и лелеемый образ раздолбая, за время работы с Лузерами Дженсен никогда не предлагал того, что нельзя было реализовать. Кугар кивает, наматывает край нити на палец рядом с кольцом в несколько оборотов, и протягивает раскрытую ладонь над картой. Сначала ничего не происходит и Кугар перестаёт смотреть на ламинированную бумагу, расслабляя взгляд, отпуская мысли. Его охватывает хорошо знакомое чувство, как бывало на снайперской позиции. Тишина, неподвижность, предельная концентрация, не выражаемая вовне. — Замри! — слышит он голос Дженсена. Кугар не вздрагивает, лишь послушно застывает и не понимает, что произошло. Взгляд сосредоточивается на карте. В одну из точек теперь упирается самый край камня. Дженсен наклоняется, чтобы лучше разглядеть, куда им предстоит поехать. — Российская Федерация! — радостно объявляет Дженсен. Почти прижимаясь носом к столу, добавляет: — Псковская область! Легче сказать, чем сделать. Без визы туда не сунешься, на попытки получения документов на въезд нужно время. А его не очень много. Теперь, когда точка определена, зов становится сильнее с каждым часом. Дженсен, однако, просит подождать всего пару дней. Когда Кугар спрашивает, что тот собирается делать, получает неожиданный ответ. — Ну, мне же нужно было практиковать русский с носителем, — непонятно поясняет Дженсен и почти смущается, когда Кугар приподнимает бровь, требуя подробностей, — и я нашёл одного хакера из Санкт-Петербурга. Мы уже пять лет общаемся. У него хорошие связи, но я не вдавался в детали, какие именно. Меньше знаешь, крепче спишь. Я ему уже написал. Он обещал помочь внести нас в списки туристов и подсказать, где раздобыть оружие. Через границу мы стволы не потащим, не та ситуация. После подобных историй Кугар всегда думает, что Дженсен никогда не перестанет его удивлять, сколько бы лет ни прошло. У самого Кугара в загашнике шиш да ни шиша. Пара историй про школьную постановку Ромео и Джульетты, где он играл Меркуцио, да бабушка, поклонница Санта-Муэрте. Никаких особых историй до армии. Вполне обычные для снайпера события на службе, пусть временами и очень неприятные. Дженсен, однако, как-то умудряется приключаться даже под круглосуточным присмотром. В пятницу в кафе в квартале от российского консульства неприметный мужчина лет тридцати забирает у них паспорта и возвращает через три часа. На развороте проставлены настоящие визы. Санкт-Петербург встречает ну, наверное это называется дождём. Хотя, судя по тому, что местные ходят без зонтов, возможно, они так не считают. Мелкая морось летит в лицо и оседает на коже, ветер треплет волосы и пытается сорвать шляпу. Пасмурное небо почти давит на плечи. После приземления зов становится отчетливее. Сейчас Кугар готов идти по нему с закрытыми глазами, но до псковской области имеет смысл найти транспорт. Они арендуют машину на неделю и едут на место встречи с поставщиком оружия. Заброшенная промзона, на краю которой уже вырастают огромные многоэтажные дома (как в таких можно жить?), ряды покосившихся гаражей с подъездной дорогой из бетонных плит. У одного из них напарников встречает бритый налысо парень в полосатой футболке. Коммуникацию с внешним миром традиционно берёт на себя Дженсен, за что Кугар ему бесконечно признателен. Русский напарника намного сильнее, чем шесть лет назад, но Кугар понимает почти всё сказанное. Оружие приводит в изумление, и, чего уж там, восторг. Невозможно быть снайпером и не любить оружие во всех его проявлениях. Эти заботливо восстановленные образцы сделаны в середине прошлого века. Из такого раньше не доводилось ни стрелять, ни держать в руках. Вальтеры, наганы, ТТ… Кугар выбирает им два вальтера и осматривает патроны, краем уха слушая беседу. — Откуда всё это? — спрашивает Дженсен. — Эхо войны, — отвечает продавец и почему-то подмигивает. У Кугара складывается впечатление, что прозвучала какая-то шутка или цитата, но ему не хватает, выражаясь языком Дженсена, «культурного бэкграунда», чтобы оценить. ВВ гостинице Кугар с удовольствием слушает Дженсена, который меньше чем за час, пока Карлос ходил в ближайший Макдональдс за ужином, успел найти, кто такие чёрные копатели, и как в России до сих пор появляются в обороте стволы времён Второй мировой. В номере две кровати и Кугар думает, что эту ночь он проведёт без саркастических размышлений о том, что ему повезло влюбиться в гея, совершенно в нём незаинтересованного. До истории с Санта-Муэрте принадлежность католической церкви была прекрасным оправданием, чтобы игнорировать ту часть себя, которой нравились не только женщины, но и мужчины. Теперь… ясно, что реальность сильно расходится с догматическими представлениями. Одно неизменно: Кугар и раньше думал, что попадёт в Ад. При его-то грехах и полном отсутствии раскаяния за упокоенных его пулями, в количестве на целое кладбище. Да, ночь он проведёт без внезапно привычного ощущения тепла чужого тела и самоиронии. На следующей ночёвке надо постараться снова взять одну большую кровать на двоих. Утром они выдвигаются из города по трассе Е-95. Дженсен за рулём, Кугар дремлет, направление движения на ближайшие часы не нуждается в уточнениях. Дженсен выбирает радиостанцию, останавливаясь на незнакомом роке с разборчивым текстом. «Наше радио», заботливо информирует его диджей. К русскому надо привыкать быстрее. Сомнительно, что в маленьком провинциальном городе много людей говорит на английском. Вождение на длинные дистанции без опасений артобстрела можно приравнивать к медитации, думает Дженсен. И хмыкает, потому что сроду не медитировал. На скорости девяносто зрение становится тоннельным, деревья по краям сливаются в сплошную оранжево-красную полосу. Очень красиво. Первую остановку Дженсен делает за сотню километров, в городке Луга. Интересно, куда в этом названии ставить ударение? Он будит Кугара прикосновением к плечу и тормозит у рынка. Кофе не помешает обоим. Ещё через три часа они приезжают в Псков. Кугар бродит по улицам, несколько раз подбирается к местной крепости и наконец определяется с дальнейшим курсом. На юг. И садится за руль. Дженсен без вопросов отдаёт ключ. Теперь он может больше смотреть по сторонам. Выискивать достопримечательности не хочется. Тянет смотреть на Кугара, восхитительно живого, и прикоснуться. Сжать колено, пройтись кончиками пальцев по расслабленной кисти. Трус ты, капитан, думает Дженсен. Целый год ты думал на бесконечном репите, что нужно было сказать Кугару, насколько он значим. Ну, не убил бы он тебя за влюблённость. Может, даже смогли бы работать дальше. Оба же профессионалы, и раньше же получалось. А теперь вот уже три недели ты не мычишь, не телишься. Потому что тебе страшно. Боишься начинать разговор до тошноты и холодного кома в солнечном сплетении. Кугар тормозит машину на обочине у населённого пункта. Дженсен понимает, что был не прав. Луга была прекрасным, легко произносимым названием. О-по-ч-ка. Это как? Кугар задумчив и немного расстроен. — Я больше не понимаю, куда ехать. То ли тут, то ли нет. Дженсен пожимает плечами. — Давай остановимся. Завтра ощущения обязательно вернутся. — Кугар смотрит благодарно, хотя непонятно почему. Ничего особенного Дженсен не сказал. — Сейчас найду где тут ближайшая гостиница. Здание красного кирпича с гордыми золотыми буквами «Отель Опочка» и тремя звёздами внушает надежду, что сегодня они заночуют не в машине. Ещё четверть часа спустя Дженсен оглядывает номер на втором этаже и сжимает выданный на ресепшене вместе с ключом пульт от телевизора с надписью 203. И выдаёт. — Ну, в Эквадоре было хуже. Кугар хмыкает. — Только там с нас взяли три доллара за ночь, а не полсотни. Трудно не согласиться, глядя на здешний люкс. Зелёные крашеные стены, почему-то вызывающие в памяти больницу, две коричневые деревянные койки, помнящие Брежнева, телевизор и стул. С какого-то фига один. Дженсен продолжает стоять столбом посреди номера, а Кугар проходит к ближайшей кровати и садится на полосатое покрывало. Дженсен отмирает и высказывается на тему поиска жратвы. Чуть позже в ресторане Кугар резюмирует впечатления за них обоих. — Дальше поедем с запасом еды. Лучше сухпаек. Остаётся только согласно кивнуть. Вечер уходит на поиски продуктов и амуниции. К счастью, большую часть нужного, включая консервы и брикеты, они находят в магазине «Всё для охоты и рыбалки». Дженсен думает, что сказаться охотниками просто чудесная идея для прикрытия. Плащи спасают их от зарядившего ближе к ночи дождя. Утром Кугар выглядит задумчивым, но не хмурым. — Ты понял, куда нам теперь? — уточняет Дженсен. Кугар кивает, и через четверть часа они выдвигаются дальше. Вскоре Дженсен возносит мысленную хвалу другу Сергею за ненавязчивый совет взять машину с высоким клиренсом. О комфорте федеральной трассы можно забыть, как и о скорости. Куски асфальта тонут в бежево-коричневой жиже. Ямы непредсказуемой глубины усеивают всю поверхность дороги. «Как после бомбёжки», — думает Дженсен, а вслух говорит сидящему слева Кугару: — В Камбодже клика Пол Пота во время гражданской войны рыла траншеи каждые десять метров пути в целях борьбы с мировым империализмом. Скорее всего, в псковской области тоже действуют красные партизаны, уцелевшие со времён развала Советского Союза. Других рациональных причин такого состояния дорог у меня нет. Кугар улыбается краешком рта и объезжает по встречной полосе особо выдающуюся ямищу. Чем дальше от магистрали, тем более бедными и заброшенными становятся деревни. И редкими. Хотя ощущения субъективны. Путь около тридцати километров занимает столько же, как дорога от Пскова до райцентра. Деревенька производит настолько тягостное впечатление, что Дженсен даже не запоминает название. Да и была ли табличка на въезде? Кугар тормозит на Т-образном перекрёстке и выдыхает. — Здесь. Осталось понять, где именно и что нужно делать. Всего ничего. Дженсен вылезает из машины, разминает затёкшие мышцы и зевает, проверяя, не рассыпались ли зубы от бесконечной езды по ухабам. В наличии три жилых дома по разным сторонам дороги и один сгоревший несколько лет назад, судя по зарослям пожухлой травы вокруг, остов. И одно вполне свежее пепелище, от которого едва заметно тянет дымом. Подходит Кугар и кивает в сторону дома чуть наискосок. На лавочке, почти сливаясь с серыми брёвнами, сидят две старухи в телогрейках и платках. Дженсен делает лучшее своё социальное лицо, в меру восторженное и доброжелательное, и идёт знакомиться с местным населением. Кугар остаётся у автомобиля. Дженсен корит себя за то, что столько лет не общался со снайпером на русском. Ну и что, что они были в бегах? Использовать то азбуку Морзе, то жестовый язык ничего не мешало. А теперь получается, что понимает Кугар с пятого на десятое. Немного позже, наполняя у колодца фляги водой, Дженсен пересказывает занимательную беседу. — Анна Григорьевна и Нюра Фёдоровна единственные жительницы. Родственников нет. Сын Григорьевны вон в том доме сгорел по пьяни шесть лет как. Но всего месяц назад их тут было пятеро. Три смерти меньше чем за месяц, два дня назад были последние похороны. Официальная причина — инфаркты. Кажется, никто даже не проводил вскрытия, списав всё на возраст. Григорьевна говорит, что в ночь смерти Ефимовны слышала крики, но из дома выходить не рискнула. — Им не показались подозрительными твои расспросы? — Чувак, всё под контролем. Я скормил им легенду, что мы присматриваем места для зимней охоты на волков. И, — Дженсен торжественно поднимает руку с зажатым в кулаке ключом, — нам разрешили поселиться в доме Ефимовны. Родственников нет. Дом шикарный, в нём даже есть электричество! Кугар прищуривается, явно вспоминая места, в которых наличие лампочек в доме было признаком богатства и благополучия. Они идут к временному пристанищу, оставив машину. Не похоже, что в таком медвежьем углу вообще есть нужда в сигнализации. За всё время, что они тут, через деревню больше никто не проезжал. Деревянная калитка закрыта на коричневый от ржавчины основательный крюк. Бревенчатый дом, серо-сизого цвета, аккуратно протоптанная умершей хозяйкой тропинка от дома к каким-то хозпостройкам. Кусты, высокая трава и теплица в глубине участка. Дженсен отпирает замок, и они поднимаются по скрипящим ступенькам в маленький холл, затем попадают в комнату, совмещённую с кухней. Половину дома, не меньше, занимает печь. Таких Дженсен никогда не видел. Ночи в октябре тут холодные, печь весьма актуальна. В комнате полумрак, окна завешаны когда-то белым грязноватым тюлем, три четверти площади занимает мебель: две кровати, стол, табуретки. В правом дальнем углу наверху висит икона. Дженсен лезет в карман за мобильным, чтобы узнать, есть ли какая-то традиция, связанная с местом иконы в доме, и издаёт горестный вопль. На возглас Кугар заходит в комнату, отрываясь от осмотра нехитрой посуды. — Куг, ты не поверишь! Здесь нет сети!!! Повторный опрос населения выявляет печальную истину. Интернета тут нет совсем. Как и мобильной связи. «Сынок, чтобы отправить смс, нужно пойти вон в тот край деревни, где холмик, и подкидывать мобильник вверх. Если постараться, смс уйдёт. А телефон у Григорьевны в доме, стационарный. Ну или почтальон Петрович зайдёт раз в неделю, всё передаст, если надо». Страдания Дженсена усугубляются, когда ему рассказывают, что без трансформатора подключать любую технику к здешней сети — значит с ней попрощаться. А поскольку Ефимовна жалела денег и даже телевизор ходила смотреть к соседкам — «Экономная была женщина» — встаёт реальная перспектива совершенно оторванного от информационных технологий вынужденного ретрита. И это всё в центре Европы, второе десятилетие двадцать первого века! Остаётся только смиренно признать гений Кугара, потому что запас рационов позволит им не помереть с голоду ближайшие дни без выезда в райцентр. Про источник эпидемии местных смертей Куг не может сказать ничего конкретного. Ни направления, ни версий. Придётся проводить старое доброе расследование. Хорошо, что их временное пристанище — дом одной из пострадавших. С него и начинают. Изба как изба, ничего особенного. На участке дощатый туалет типа сортир, теплица с остатками засохших помидорных веток, несколько неухоженных деревьев и кустов. Понятно, что у хозяйки не было сил заниматься обрезкой сучьев. Никаких следов беспорядка. — Надо осмотреть другие дома, — предлагает Дженсен. — И кладбище, — вносит рацпредложение Кугар. На участки остальных жертв они без проблем пробираются огородами. Правда, с тем же результатом. Тихо, никаких признаков борьбы. Никаких странных ощущений. Уточнить заранее, в какой стороне погост, Дженсен не додумался, поэтому теперь они полагаются на то, что виднеющаяся в поле оградка и берёзки являются их пунктом назначения. Они идут по раскисшей глине, утопая по края тяжелых армейских ботинок. Мысль пройти по полю умирает неозвученной. Поле не пахали лет пять, оно всё в бурьяне и молодой поросли деревьев. Это оказывается кладбище, но свежих могил на нём нет. Только два дерева, крашенная серебрянкой ограда и мраморные плиты со списком имён. Дженсен проводит по серой плите, по золотым буквам. Почему-то ему становится теплее. Или осеннее солнце выглянуло из-за туч? Тепло поднимается снизу вверх, бежит по венам и кончикам пальцев. А потом ощущение пропадает. — Знаешь, — оглядывается на Кугара он, — я не думаю, что тут есть что-то злое. Кугар согласно кивает, предлагает вернуться за машиной и проехать за деревню. И снова оказывается прав. Кладбище примерно в миле от крайнего дома, летом его, наверно, не разглядеть за пышной листвой, но сейчас сквозь опадающие листья видны кресты. Прочёсывание ничего не даёт. Три свежих могилы. Никаких зацепок. «Это фиаско», — думает Дженсен и старается не унывать. Они только начали. Слишком многого он хотел от одного дня. Вечером, чтобы не сойти с ума от безделья, Дженсен ремонтирует большое антикварное радио, которое служило подставкой под вязаную салфетку наверно лет двадцать. К счастью, ремонт оказывается выполним в походных условиях. Дженсен радостно включает аппарат. Если тот и сгорит от скачка напряжения, будет не страшно. Музыка идёт на русском, незнакомая и очень старая. Аранжировки годов пятидесятых. Дженсен слушает мелодию за мелодией, пока на текст вдруг не пробирает до холодного кома в животе. Всё теперь одному. Только кажется мне Это я не вернулся из боя. Идеальное до дрожи резюме года без Кугара. И новый виток рассуждений о том, что надо поговорить. Не хочется ничего выяснять, если честно. Ну да, пусть трусость, но так хочется провести ещё один мирный вечер вместе. Дженсен запрыгивает на кровать и ложится, чтобы видеть Кугара. Карлос перебирает и чистит стволы. «Мирная, домашняя картина», — с иронией думает Джейк и незаметно для себя засыпает. Утро наступает с криком петуха. Дженсен обнаруживает свои очки на приставленной рядом с кроватью табуретке. — Что за жизнь такая, Куг, — жалуется за завтраком Дженсен, — я хакер, гик и любитель высоких технологий. Я не рассчитан на такую близость к природе. Кугар смеётся одними глазами. Он-то знает, что никто не способен удержать Дженсена там, где ему по-настоящему не хочется быть. И сколько времени они вместе прошлялись по разным закоулкам мира, где не было ни канализации, ни интернета. — У могил ничего подозрительного, в домах тоже. Вернёмся к расспросам населения? — предлагает Дженсен. — И начнём ночные дежурства, — добавляет Кугар. — Смерти шли одна за другой. Нет причин, почему убийца ограничился бы тремя жертвами. Дженсен подхватывает мысль на лету. Первая смерть была двадцать четыре дня назад, потом через полторы недели, и, наконец, три дня назад. Значит, за оставшимися старухами вскоре придут. Может и сегодня, если принять сокращение промежутков между убийствами за тренд. — Значит продолжаем изучение местности, заодно общаемся с народом, — резюмирует Джейк. На лавочке около дома Григорьевны обнаруживается новое действующее лицо. Мужчина лет шестидесяти, в потрёпанных и не очень чистых вещах, с серо-сизой мордой запойного алкоголика. Григорьевна представляет им Петровича. Почтальон явно заменяет в этом медвежьем углу интернет и является основным источником свежей информации. Услышав имена «охотников», Петрович прищуривается и смотрит на Кугара в упор. — Цыган, штоли? — с мерзким причмокиванием спрашивает Петрович. Будто апельсин жрёт, а не разговаривает. Дженсен сдерживается, чтоб не вспылить и крайне мирно поясняет. — Мексиканец. — А, тогда ладно, — даёт индульгенцию почтальон. Дальше Дженсен вполуха прислушивается к болтовне насельников, отмечая автоматически всё, что кажется важным. Никаких загадочных происшествий и смертей. Чуть позже Дженсен решает расспросить старушек про историю деревни. Сериал «Сверхъестественное» утверждает, что почти всегда есть загадочная предыстория. Только тут в библиотеку за подпиской на районную газету за последние десять лет не сходить. Дженсен берёт вёдра и идёт к колодцу, от него до лавочки два шага. Григорьевна и Фёдоровна на боевом посту. Дженсен думает, что они вообще редко покидают насиженную скамейку. Узнать ничего нового не удаётся. Бабушки расстроены тем, что Петрович не принёс пенсии, и увлечённо ругают правительство и районного главу, который, скорее всего, лично зажал кровные. Дженсен собирается назад, когда Фёдоровна вдруг просит. — Милок, помоги до дома Ефимовны дойти. Я там забыла кое-что, да всё вернуть было недосуг. Дженсен галантно подаёт руку даме, и они медленно бредут к калитке. Правой рукой баба Нюра, как та разрешила себя называть, опирается на локоть хакера, в левой держит клюку и матерчатый мешок. На пороге комнаты она снимает галоши, что изумляет Дженсена с учётом далеко не самых чистых полов. Потом Фёдоровна крестится на икону в красном углу. Сюрпризы не заканчиваются. Она обходит комнату против часовой стрелки, затем замирает в центре, прикрыв глаза. А потом, будто ничего необычного не происходит, вытаскивает из мешка несколько головок свежего чеснока. — Не для еды, — сурово поясняет она. — У нас так принято. И проворней, чем можно ожидать, пристраивает чеснок на подоконники и на гвоздик у входной двери. — Не провожай, сынок! Вскоре в комнату заглядывает Кугар, коловший дрова на заднем дворе. Рассматривает помещение и висящий над головой чеснок. — Знаешь, — говорит Дженсен, — по-моему, нас только что попытались защитить. И судя по чесноку — от вампиров. ККугар кивает. И предлагает заготовить дров для обеих бабушек. Каковая помощь с благодарностью ими принимается. Напарники дремлют перед закатом и выдвигаются на дежурство в густых сумерках. По настоянию Дженсена идут с зубчиками чеснока в ремённых сумочках и самодельными колышками из осины. Ночь проходит в блужданиях огородами и совершенно без результатов. Царапины от попадания в заросли малины Дженсен считать результатом отказывается. Они отсыпаются почти до полудня. Поход к колодцу подкидывает Дженсену маршрут на день. — Поехали, продуктов купим? Не торчать же на одних консервах, — говорит он. Кугар пристально смотрит в ответ и чуть дёргает уголком рта. Ну да, можно было не надеяться, что Куг не заметит, что настроение у Дженсена упало за пятнадцать минут ниже плинтуса. Дженсен вздыхает и поясняет. — Продукты им привозит магазин на колёсах. Должен быть послезавтра. Только денег у них нет, пенсии же задержали. Кугар, конечно, не возражает против расширения закупки. Они собираются в присоветованный Дженсену магазин в посёлке дальше по дороге. Всего пять километров. Двадцать минут по мокрой грунтовке с ухабами. За рулём Кугар может быть и уступает Пучу, но, на взгляд Дженсена, совсем ненамного. Джейк исподтишка любуется напарником, стискивая челюсти на особо сильных перепадах, когда зубы норовят выбить чечётку. А то и выскочить прочь. Посёлок гораздо больше похож на жилой пункт, чем оставленная деревня. Фонарей тут аж целая линия, а не единственный около колодца. Вода из колонок. Обшарпанное синее здание почты и магазин, похожий на переоборудованный когда-то амбар. С гордой надписью «Суперминимаркет». Внутри Дженсена встречает совершенно особый запах: смесь залежалого хлеба, стирального порошка и чего-то старого, как сами эти белёные стены. А далее его настигает культурный шок, потому что в данном супермаркете нет привычных касс. Не то, чтобы Дженсен очень ждал тут продвинутых касс самообслуживания. Но неким образом надеялся, что продукты можно будет снять с полки самостоятельно. А вот нет. Товары отделены от покупателей сплошным прилавком, за которым виднеется местный Цербер. Крашеная блондинка необъятных размеров смотрит на чужаков с явным подозрением. «Придётся вспоминать все название продуктов, помоги мне Великая Сила», — успевает подумать Дженсен за те два шага, что делает к невозмутимой как Будда продавщице. Кугар с интересом оглядывается. — Добрый день! Три пачки макарон, пять килограмм сахара и вот те шоколадки. Мясо и фрукты есть? — спрашивает Дженсен. Пока сотрудница без намёка на улыбку начинает доставать товар, Дженсен замечает два антикварных изделия в рабочем состоянии. Механические весы с гирями и абак. Абак вживую он не видел никогда, даже к Колумбии считали на калькуляторах или в телефоне. Восхитительно. Заворожённый зрелищем потемневших от постоянного использования костяшек, он чуть не пропускает ответ на свой вопрос. — Вон там, — и кивок в нужную сторону. В углу оказывается холодильная витрина с прозрачной крышкой и несколько деревянных ящиков с картошкой и морковкой. «От овощей явно отказались свиньи, — думает Джейк, — а бедные животные умерли своей смертью ещё в прошлом веке». — И десять банок тушёнки, — говорит Дженсен вслух. Кугар безмолвно вырастает за правым плечом и обозревает товар. — С вас семьсот рублей, — озвучивает продавщица, громко отщёлкав круглые разноцветные костяшки абака. С другой стороны от весов лежит открытая тетрадь в клеточку с колонками записей. Дженсен думает, что это замена кассового аппарата, и сейчас их покупки внесут в список. Но нет, получив купюры без сдачи, женщина просто придвигает товар к краю прилавка. Кугар начинает сноровисто складывать всё в пакеты. Любопытство не порок, напоминает себе Джейк. — Скажите, пожалуйста, а почему вы не записали продажу в тетрадь? — интересуется Джейк, сделав максимально добродушное лицо. Вряд ли кто-то любит вопросы про чёрную кассу. Как ни странно, ему отвечают. — Так это ж для должников! А вы заплатили. — У вас можно взять товар в долг? — изумляется Дженсен. — А то. С работой негусто, так до получки или до пенсии люди берут под запись. — А пенсии-то задерживают, — проявляет осведомлённость Дженсен. — С чего вы взяли? — удивляется продавщица, забавно поднимая выщипанные в ниточку брови, — вчера все получили. Кугар застывает на долю секунды, бросает взгляд на Джейка из-за полей шляпы и утрамбовывает жестянки в рюкзак. Дженсен чуть прикрывает веки. Большего подтверждения, что он всё заметил, Кугару не требуется. — Вот как? А мы из соседней деревни, там вчера жаловались, что пенсии нет. — А, так вы от Нюры Григорьевны и Анны Фёдоровны? Бедные женщины, да. Неизвестно, когда им принесут. Как Петровича схоронили, так и нет почтальона. Одна начальница, но и та с клюкой ходит. Нам отделение под выдачу открыла, а им отнести не сможет. Не по осенней распутице. — А когда он умер? — Так… Девять дней на позатой неделе было… Или раньше? — задумывается женщина, — Чуть больше трёх недель назад. Число не помню. Всем посёлком на поминки собирали. Семьи у него не осталось, дом теперь пустой стоит. Дженсен изображает сочувствие. Лицо продавщицы неожиданно добреет и больше не кажется маской. — А может, если вы на машине, завтра их сюда привезёте, за пенсиями? Почта сегодня уже закрыта, она до обеда только. Дженсен заверяет, что непременно привезут. Провожают их гораздо теплее, чем встретили. К машине они идут молча, и только когда Кугар садится за руль, Дженсен приступает к анализу ситуации. — Итак, что мы имеем. Покойный Петрович продолжает ходить по своему бывшему участку, только ни пенсий, ни писем ему уже не получить и не доставить. Соображает он явно неплохо, раз сумел придумать легенду. Вопросы. Что это за хрень и как его убить окончательно? И где он отсиживается между походами к бабкам? — Насчёт убить разберёмся в процессе, а вот где… скорее всего, дома, — говорит Кугар, крутя руль и аккуратно газуя. — Не самое глупое поведение, не гадить по месту житель-... пребывания. — Будем брать тут? — Не думаю, что мы сможем днём незамеченными прийти к его избе, тут народа больше. Как раз хватит, чтоб засечь чужаков. Но не город, где всем плевать на соседей. Кугар больше ничего не добавляет, да Дженсену и не надо. Они, конечно, могут узнать адрес покойного Петровича. Но кто даст гарантию, что ночью они его застанут? Разминуться и оставить без защиты старух не вариант. Они молчат всю обратную дорогу. Молчать с Кугаром удивительно легко. По возвращении Дженсен начинает размышлять вслух, прихлёбывая чёрный чай из фаянсовой чашки. — Трудность в том, что их дома стоят не рядом друг с другом. Бегать, как прошлой ночью, от одного к другому не хочется. Разделяться хочется и того меньше. Что думаешь? Вместо ответа Кугар подходит к окну, отодвигает занавеску и снимает с подоконника чесночную головку. — Понял! — осеняет Дженсена. Он подскакивает из-за стола, попутно расплескав чай и не заметив, и, пока Кугар отодвигает икону и убирает чеснок, снимает последний из оставленных Фёдоровной овощей. Вечер они проводят за увлекательной ролевой игрой «Засада на вампира». В час ночи Дженсен жутко занят, делая сразу два очень сложных дела. Он лежит и притворяется спящим. Долгая неподвижность привычна снайперу, и Кугу должно быть полегче. Кипучая натура хакера требует перемены поз, мелких жестов и, конечно, какого-нибудь осмысленного действия. А приходится с расслабленным лицом и закрытыми глазами лежать на боку, ожидая, пока вампир полезет в заботливо приоткрытую дверь. И так трудно одновременно не дать сморить себя усталости и не свалиться в очередную серию саморефлексии. Дженсен слушает ночь. Тишина не абсолютна. Дует ветер, отчего старый дом будто весь вздыхает, чуть поскрипывают окна. И так спокойно… Стоп! Сквозь чувство абсолютного покоя и защищённости, какого не бывало даже в детстве, его пробивает холодом. Ему не может быть спокойно сейчас. Они ждут появления вампира. Все усилия уходят на то, чтоб не дёрнуться, а продолжать размеренно дышать с закрытыми глазами. Мозг начинает с бешеной скоростью оценивать последние пару минут. Лёгкий запах дыма от прогоревших дров, шум ветра, скрип половицы. Скрип! У окна, не у двери. Вампир влез в окно, теперь Дженсен чувствует, что по комнате тянет холодом. Зато понятно, почему на жертвах не было следов борьбы. Они умирали, убаюканные вампиром. Новая мысль страшнее, чем нежить. Как там Куг? Не усыпило ли? Впрочем, даже если, достаточно того, что Дженсен не спит. Они в любом случае справятся. Дженсен позволяет себе чуть крепче сжать рукоять пистолета. Лежать под одеялом с заряженным, но снятым с предохранителя оружием, тоже весьма новый опыт. Скрип приближается. Уже середина комнаты. Скажем спасибо бывшей хозяйке избы за полы, которые не менялись, наверно, с момента постройки. Какая дивная сигнализация получилась. Скрип всё ближе. Сквозь дурманное умиротворение Дженсену становится спокойно по-настоящему. Нежить идёт к нему, а не к Кугару. И с каждым шагом Петровича усиливается холод. Сначала его можно было принять за сквозняк. Теперь он похож на комок ледяных иголок прямо в желудке. Ещё один осторожный шажок. Пальцы Дженсена начинает сводить судорогой. «Ну, пора!» — думает он, резко откидывает одеяло, наводя оружие на слух, и открывает глаза. Тёмный силуэт в метре от кровати напоминает человека. Только от головы и туловища, как змеи, расползаются вихри чёрных теней. Дженсен стреляет и тут же видит, как спрыгивает с кровати Кугар, в темноте одинаково ярко горят голубоватым светом его глаза и кольцо на правой руке. Петрович замирает, но не падает, даже когда в спину его догоняет выстрел Кугара. А дальше Дженсен не успевает подумать больше ни о чём, потому что на него наваливается покойный почтальон. В нос шибает запахом плесени и земли, когтистые руки пытаются располосовать бока, и нет возможности оттолкнуть, потому что предплечье руки, всё ещё сжимающей пистолет, упирается во вражеское горло. Кугар перехватывает вампира за туловище и оттаскивает, когти обжигают порезами. Мёртвый почтальон толкает Кугара локтем, отпрыгивает к двери и, почти снеся её с петель, выбегает наружу. Кугар тут же устремляется следом. Дженсен думает, что нечего рассиживаться, не на курорте. С трудом встаёт на колени и нашаривает под кроватью метровый осиновый кол. Встать прямо — отдельная трудная задача, но он справляется и почти вываливается в холодную осеннюю ночь. Лунный свет серебрит влажную от росы траву. И очень скользко. В глубине участка слышны звуки борьбы. Дженсен бежит, думая только о том, что важно не подвернуть ногу. Около парника он видит Куга, навалившегося на вампира. Перстень на пальце горит куда ярче, чем просто металл, как маленький светодиодный фонарик. И явно причиняет сильный дискомфорт противнику. Но этого мало. — Посторонись! — командует Дженсен, и когда Куг чуть отодвигается влево, втыкает кол в грудную клетку вампира. Сначала не происходит ничего, только ещё сильнее дёргается тело. Кугар держит врага за горло одной рукой, другой стискивая руку с кинжальными когтями. Дженсен наваливается всем весом, остриё кола проходит насквозь и касается земли. Тут-то всё и меняется. Земля вокруг тела вскипает волнами и начинает поглощать вампира. Тот бешено и абсолютно беззвучно сопротивляется до самого конца. Меньше чем через минуту всё кончено. Последним втягивается внутрь кол. Остаётся ровный, будто только что вскопанный, грунт и тяжело дышащий Куг, лица которого не видно из-за рассыпавшихся волос. Кугар перекатывается на спину, и Дженсен чуть наклоняется вперёд, протягивая руку. К дому они бредут, поддерживая друг друга. Досталось, очевидно, обоим. Но раз могут идти, значит всё ерунда. Дженсен ловит себя на том, что улыбается как маньяк. Хорошо, что никто не видит. Сбоку раздаётся хмыканье Кугара. Ах, ну да. Кугар же видит. И ладно. Они зажигают свет в комнате, Кугар закрывает окно, а Дженсен ставит воду на плитку и достаёт аптечку из рюкзака. Дженсен снимает рубашку и окровавленную футболку, с грустью глядя на порезы прямо по принту с трахающимися динозаврами. Кугар подходит к столу и придвигает табуретку, чтобы помочь промыть раны. Их много, с десяток, но они далеко не такие страшные, как думал Дженсен. Даже шить не надо. Кугар щедро хлещет перекисью, Дженсен шипит, не хуже самой перекиси, а потом снайпер аккуратно промакивает раны чистыми салфетками и клеит пластыри. Сначала Дженсен делает вид, что не замечает, как подрагивают пальцы Кугара. К концу оказания первой помощи его уже ощутимо потряхивает. — Теперь ты, — говорит Дженсен. Кугар мотает головой, волосы прилипают к влажной от пота щеке. Дженсен еле одёргивает себя, чтобы не потянуться вперёд и снять налипшие пряди. Слишком интимный жест. Однозначный, дебил не перепутает. А Кугар умный. Дженсен смотрит прямо на Кугара, и тот уступает, снимает одежду сверху, показывает, что цел. Точнее, конечно, уже цел. Ковбойка разодрана в хлам, на груди пятна грязи и крови, но всё уже зажило. Кугара бьёт крупной дрожью, как при высокой температуре. Дженсен помнит про отказ и знает, что лучше не лезть. Но промолчать не может. Да и не хочет. — Давай попробуем ещё раз. Крови нужен минимум. — Пройдёт. — Может и пройдёт, но я как-то не готов смотреть, как тебя лихорадит, и ждать неизвестно сколько, не зная, полегчает ли. В ответ Кугар прищуривается и с раздражением отвечает. — Я бы понял такое самопожертвование, если бы мы давали клятву в богатстве и бедности, в болезни и здравии! Дженсен хмыкает и решает, что не даст Кугу так просто соскочить с темы. — Да в этом могу хоть сейчас поклясться! Кугар замирает, смотрит прямо в глаза с нечитаемым выражением. Дженсен успевает подумать, что он, как всегда, сказал всё не так и не вовремя, когда Куг резко подаётся вперёд и целует в губы, и обнимает так крепко, что рёбра готовы затрещать. Мысли вышибает напрочь. Дженсен не замечает боли, да и есть ли она? Есть только жар губ и языка, покалывание щетины и яркий восторг. Спустя вечность поцелуй заканчивается, Кугар садится обратно на табуретку, и Дженсен неохотно — когда успел? — размыкает объятие, но продолжает держать за кисть левой руки. Вопросов у него миллион, хотя по-настоящему ни одного. Дженсен улыбается во все тридцать два зуба и говорит. — Чувак, если ты решил таким образом закрыть обсуждение, то уверяю, у тебя ничего не выйдет. Кугар закатывает глаза. — Я не настолько наивен, Джейк Дженсен. Мы семь лет вместе. Дженсен ржёт как дебил. Кугара снова трясёт, но, кажется, чуть меньше, чем до эпохального признания. И Дженсен допускает мысль, что в каком-то смысле заткнуть его поцелуем у Кугара всё-таки получилось. — Утром, если тебе не станет легче, я буду настаивать. Кугар чуть кивает. Наваливается усталость, дремота придавливает как каменная глыба. Сил хватает только на то, чтобы выключить свет и плитку, а потом завалиться вместе на кровать Кугара, тут же переплетясь руками и ногами. Сон накрывает мгновенно. *** Джейк просыпается с чувством счастья, какого не помнил очень давно. Ах, да, думает он, ощущая на себе руки Кугара и прижимаясь к нему плотнее, втягивая запах тела. Кугар притискивает ближе, его дыхание меняет ритм. Дженсен понимает, что Кугар проснулся, и открывает глаза. Знакомое до последней чёрточки лицо так близко. Тёмные глаза, в которых зрачок сливается с радужкой, смуглая кожа и рот, который так долго хотелось поцеловать. Хоть какой-то плюс от минусового зрения — очки на близком расстоянии не нужны. Дженсен тянется за поцелуем. Кугар накрывает его губы жадно, почти кусая. А дальше остаются только обжигающие возбуждением прикосновения. Член стремительно твердеет, в бедро упирается стояк Кугара, и трусы кажутся лишними как никогда. Но оторваться друг от друга сил нет никаких. Хочется всего и сразу. Руки судорожно шарят по спине, отмечая карту шрамов. Поцеловать и выучить каждый. Отличная программа, только не на сегодня. Кугар прерывает поцелуй, Дженсен стонет. Куг смотрит в глаза, улыбается, подаётся вперёд и трётся носом о нос Джейка, лёжа сверху. Почему-то жест ощущается щемяще интимным. А дальше нет времени обдумывать что-либо, потому что Кугар стаскивает боксеры сначала с себя, потом с Дженсена и обхватывает оба члена. И двигает рукой. Дженсен кончает до обидного быстро, и, проваливаясь в оргазм, чувствует, как вздрагивает и хрипло стонет Кугар. Отлипать друг от друга совершенно не хочется. В ленивой неге сытого тела Дженсен думает, что у него появляется очередной пункт плана. Двуспальная кровать, смазка, Кугар и пара суток самоизоляции от всего мира. Но сейчас лучше встать, потому что подсыхающая сперма — удовольствие ниже среднего, а душа тут нет. Никакого. Кугар приподнимает голову и тянется за ещё одним поцелуем. В нём нежность и обещание большего. А потом встаёт. С тяжким вздохом Дженсен садится и потягивается, пока Кугар отходит в закуток с печкой и раковиной. Дженсен берёт полотенце и идёт за ним. И застывает, глядя на спину обнажённого Кугара. Мускулистые плечи, тонкая талия, задница, достойная внимания античных скульпторов. Кугар оборачивается, почувствовав взгляд. — Я подумал, что если тебя пока никуда не потянет, то я хочу отпуск. Хотя бы на неделю. В Мексике, например, чтобы можно было снять номер и ни у кого не возникло лишних вопросов. Чтобы ты, я, большая бутылка смазки и табличка «Не беспокоить» на двери. — Я за, — говорит Кугар и хочет что-то добавить, как его прошивает судорогой. Дженсен непроизвольно делает шаг вперёд, чтобы подхватить. Но этого не требуется. Кугар распрямляется через пару секунд. — А я уже надеялся, что всё прошло, — досадует Дженсен. — Ничего страшного. Видишь же, уже меньше, чем вчера. Я в порядке. Дженсен хочет напомнить, что есть вариант, при котором судороги уйдут прямо сейчас, но решает, что лучше ругаться после еды, чем до. Только они садятся завтракать бутербродами с чаем, как на пороге показывается Фёдоровна. Технически, думает Дженсен, она даже постучала в дверь. А практически зашла сразу после этого. Случись визит на двадцать минут раньше, застала бы она крайне неприличную картину. И эротичную, чего уж там. Дженсен хмыкает про себя и приглашает гостью на чай. — Что вы, сынки, недосуг мне. Я вообще-то помощи попросить пришла, — говорит Фёдоровна, примостившись на самый краешек табуретки. Видимо демонстрирует готовность вскочить и побежать по делам. — Курицу мне убрать надо, надоела мочи нет. Клюётся и яиц уже не даёт. Дженсен зависает на несколько секунд, думая, куда можно убрать живую птицу и при чём здесь они, как слышит голос Кугара. — Конечно, мы поможем. Топор у вас есть? — Вот спасибо! Найдётся топор, как не быть, — Фёдоровна встаёт и направляется к выходу. — Тогда жду вас. — А продукты-то мы ей так и не отдали вчера, — вспоминает Дженсен, когда старушка исчезает за дверью. Он смотрит на жующего Кугара и думает, что не видел ничего красивее в жизни. — Так и принесём заодно, — улыбается Кугар. Новый приступ настигает его, как только они подходят к калитке. Крупная дрожь расходится по телу, а потом Кугара скручивает, будто он получил удар в солнечное сплетение. Спустя пару очень долгих мгновений он распрямляется и как ни в чём не бывало идёт дальше. Чтобы не злиться на этого упрямого придурка, Дженсен начинает говорить. — Скажи, а ты сможешь зарезать курицу? То есть… я до хрена народа убил. В основном из огнестрела. Но никогда не убивал вне рамок боевой задачи. И понятия не имею как. Вопрос о том, не дрогнет ли в руке топор в неподходящий момент, Дженсен даже не озвучивает. И не ждёт ответа, поэтому удивляется, когда Кугар говорит. — Конечно, смогу. В этом нет ничего сложного. И ничего приятного тоже нет. Скотину растят, чтобы была польза человеку. Бабушка говорила, что главное — повиниться перед душой зверя, объяснить, что делаешь необходимое. А отец всегда угощал свинью хлебом, перед тем, как заколоть. Да и я тоже. Дальше идут молча. Дженсен переваривает информацию о том, что Кугар, оказывается, работал на ферме. Жил на ферме. И что он вообще впервые что-то рассказал о семье. Дженсен никогда не искал, откуда же пришёл в армию США Карлос Альварес. В личном деле данных о родственниках не было, как и экстренных контактов. Мысль поискать самому он когда-то рассмотрел и отбросил. Это казалось… нечестным. Нарушающим чужие границы. Одно дело — менять фото в делах сослуживцев на карточки отбывающих пару сотен лет маньяков. И другое — лезть в личную жизнь. Да и не настолько было важно прошлое Кугара, как их общее настоящее. Двор Фёдоровны ухожен куда лучше, чем можно было ожидать. Дверь в сарай открыта, пёстрые и белые куры деловито роются в земле и проверяют пустую кормушку. Орудие будущего убиения — топор, воткнут в колоду, которая стоит около штабеля дров под навесом. Рядом ведро воды, моток бельевой верёвки и металлический ковшик, чистый, но такой старый на вид, что Дженсен пытливо осматривает раритет. 1977 год, гласит маленькое клеймо на рукояти. «Старше меня!» — восхищается Дженсен. Фёдоровна тем временем показывает Кугару жертву, единственную чёрную в стае, с благодарностью берёт пакет с продуктами из магазина и удаляется в дом. Ну, сейчас только не хватало бегать, как полным придуркам, по всей территории за одной курицей. Но бегать не пришлось. Кугар спокойно подошёл ближе к птице, а дальше стремительным и экономным движением поймал и плотно зажал подмышкой, зафиксировав второй рукой голову. Настоящий Кугуар. Цап мягкой лапой с когтями, вот и попалась добыча. А дальше всё происходит быстро, и, чувствуется, привычно. Кугар чётким дозированным ударом обуха по голове оглушает курицу, быстро наматывает верёвку на лапы и отрубает голову. А потом крепит тушку к жерди навеса, позволяя крови стечь. Дженсен по-прежнему вертит в руках бесполезный ковш. Он не может сказать, что о чём-то думает или что его осеняет идея. Он просто подставляет ковш под стекающие алые капли. Кугар приподнимает бровь. — Я подумал, — бодро врёт Дженсен, — что если нужен какой-то компонент крови, то может и нет необходимости именно в человеческой. Кугар невозмутимо кивает и забирает ковш. Он неторопливо выпивает содержимое, потом споласкивает лицо и руки водой из ведра. Тут, к сожалению, Дженсен не может оценить эффект работы своего эвристического мышления сразу. Но если приступов не будет в течение дня, значит, помогло. А уж за Кугаром он проследит. — Пойду попрошу кипятка, — говорит снайпер. — Хозяйка ощипывать не сказала, но лучше я сам. И разделаю. Тяжёлая это работа, не для её возраста. Он разворачивается к дому, и Дженсен бодро идёт следом. Глаз с Кугара лучше не спускать. Настроение у Джейка совершенно безоблачное. На кухне Фёдоровны обнаруживается огромная, галлонов на пять, кастрюля, которая греется на газу. Хозяйка стоит рядом, глядя на постепенно поднимающиеся пузырьки. Медитация своего рода. Она поворачивается к напарникам, и Кугар берёт со стола видавшие виды прихватки. Как всегда, он мастерски донёс всё, что имеет значение, не сказав ни единого слова. Дженсена этот скил всегда восхищал. Сам Дженсен зачастую готов болтать о чём угодно, но только не о том, что тревожит по-настоящему. Мелькает опасение, что лучше бы кастрюлю отнести самому, если Кугара накроет приступом во время транспортировки, ожога не миновать. Но пока Джейк формулирует мысль и думает, как бы не обидеть предложением помощи, Кугар уже снимает кастрюлю с плиты и бодро выходит прочь, подопнув дверь наружу ногой. «Позёр и акробат!» — досадует Дженсен и уже почти устремляется за ним, когда его останавливает хозяйка. — Спасибо, сынок, — её взгляд серьёзен, морщины на лице складываются в летопись, которую нельзя прочитать, но можно оценить. Джейка озаряет, что говорит она, скорее всего, не о курице или продуктах. — Всегда рады помочь, — выдыхает он. Можно уйти и сделать вид, что разговор был самый… бытовой. Но не хочется. Ну и пусть буду, если ошибся, выглядеть идиотом, думает Дженсен. В первый раз, что ли? — Бабушка, скажите, а что это вообще было? Фёдоровна жует нижнюю губу и отвечает вопросом на вопрос, отведя глаза в сторону. — А ты как думаешь? — Мы решили, что это вампир. Фёдоровна снова смотрит Джейку в лицо и смеётся, весёлым, совсем необидным смехом. Хоть и точно над бедным хакером. — Не, сынок, какой же это вампир? Обыкновенный упырь. Петровича жалко очень. Хороший мужик был. — Когда вы поняли, что произошло с почтальоном? И как? — жадно интересуется Джейк. — После второй смерти. Сразу не сообразила. И только потом докумекала, как он всем мозги запудрил. Участковый, что тело описывал, родственники… все вроде всё видят, но ничего их не смущает и неинтересно совсем. А уж потом я верный признак вспомнила, да Мару о помощи попросила. И стала ждать. Потому что не в мои семьдесят восемь лет против упыря идти. Джейка разрывает от любопытства на тему верного признака, но внезапная вводная про какую-то Мару перебивает мысль. Собраться Фёдоровна не даёт. — Ты к своему-то иди. Ты сейчас там нужнее. Дженсен резко вспоминает про пяток галлонов кипящей воды, что понёс во двор Кугар, и почти выбегает наружу. Там, однако, всё оказывается в полном порядке. Перья уже упакованы в холщовый мешок, курица выпотрошена и сложена в кастрюлю. Фёдоровна выскальзывает со двора и возвращается всего через несколько минут с соседкой под ручку. Остаток дня проходит в массе полезной деятельности. Они отвозят женщин за пенсией, как обещали. Таскают воду, пилят дрова. Судороги не возвращаются. Ближе к ночи Дженсен садится за стол и проверяет совместные планы на сходимость результатов. — Завтра утром уезжаем? Кугар кивает, не переставая жевать бутерброд. — Ура! Нас ждёт: тёплое море, вкусная еда и много-много секса. Всю жизнь мечтал!