Период полураспада

За несколько недель до конца он решил, что обязательно должен посетить святилище. Конечно же, он не знал наверняка, что скоро умрет, но подобные подозрения были с ним добрую половину жизни, так что и в святилище он отправился именно с такой мыслью: напоследок. Атсуши никогда не был религиозным человеком, он не верил в посмертие ни в одном из предлагаемых вариантов. Возможно, он даже находил некое извращенное удовольствие в мысли, что со смертью все наконец закончится, и не придется тащить себя – свои горести, свои нелепые проблемы и разочарования дальше. Боялся ли он возмездия за грехи? Не слишком. Любое наказание можно пережить. Чего он боялся точно – это потери себя. Своей личности. Как это сочеталось с тем, что именно с самим собой ему было труднее всего смириться? Он как стенающий нищий плелся по жизни, сгибаясь под грузом подобранного по помойкам хлама, охал и жаловался на тяжесть и неподъемность своей ноши, но впадал в панику только от мысли, что от какой-то из доставляющих ему дискомфорт вещей придется избавиться. Нет, все его страхи, вся его боль, все, что причиняло ему неудобства и мучения, было ценным и важным. Очень нужным. Как он без своей боли, без способности напарываться сердцем на каждую колючку, на мельчайшую зазубринку и истекать кровью в агонии? Как он без изматывающего чувства вины, без нескончаемых кошмаров, без вороха истершихся, но все равно таких ярких воспоминаний? Что от него останется, если вытряхнуть из него все это затхлое барахло? Представляет ли он из себя что-то, кроме этого? Атсуши никогда не умел жить иначе, он и к смерти относился так же. Страшно, до судорог, до слез. Но и желанно до тихого, опустошающего изнеможения. Наверное, стоило бы пойти в буддийский храм, побродить по посыпанным песком дорожкам, посмотреть в блаженные каменные лица будд, послушать заунывные песнопения священников. Морально подготовиться. В любой другой момент жизни он бы именно так и сделал, тем более, что атмосфера тихого умирания всегда была ему близка. Но тогда, словно что-то предчувствуя, он пошел в синтоистское святилище – место торжества жизни, буйства красок. В качестве подношения богам он принес две бутылки хорошего виски – врачи уже настрого запретили ему пить, и он подчинился, чувствуя их правоту, но не выкидывать же теперь дорогую вещь? Он стоял напротив алтаря, глядя на глянцевые яркие этикетки, и думал о том, как глупо, вероятно, сейчас выглядит. Усталый, жалкий старик приволок богам самое ценное, что у него было, и надеется на… на что? От смерти его не спасут никакие боги. Да и не хотел он тогда избавления от смерти. Он хотел покоя. Избавления от страха. Он хотел небытия, уютного и мягкого, словно крепкий сон без сновидений… …с чего Атсуши был уверен, что небытие принесет ему покой? С ним же никогда не происходило ничего хорошего, так что и покой был ему не положен. Видимо, не заслужил он покоя или просто был к нему не способен. Смерть оказалась чудовищным приступом паники, из которого он вынырнул в ужасе и растерянности. Его окружало бесконечное НИЧТО без верха и низа, без каких-либо ориентиров. Да и его самого по сути не было… – Послушайте, – сказал ему бестелесный голос, пока он пытался собрать мысли воедино. – Я знаю, что вы напуганы. Но поверьте мне, вам нечего бояться. Этот голос определенно не был голосом бога. Атсуши был уверен, что ни один из богов не разговаривает со смертными на кэйго, и уж тем более ни один бог не путается в кэйго, как плохо учащийся подросток. Почему-то именно это его моментально успокоило. – Где я? – спросил он. И голос ему все рассказал. Наверное, дело было в том, что Атсуши, хоть и верил в то, что никакого посмертия не существует, все-таки на него надеялся. Иначе он бы просто попросил отключить его снова. Но возможность новой жизни, хоть и недолгой, да еще и жизни не в одиночку, смела его сопротивление и страх. И он согласился. Согласился, чтобы файл, в котором хранилась записанная без его ведома матрица его тела и личности, был распечатан в физическую копию. – На самом деле я рассказал вам о том, что произошло на Земле, не полностью, – признался Фудзин, когда они собрались в помещении лектория. – Кто бы сомневался, – вставил Ани недовольным тоном, но Фудзин тут же среагировал: – Я предложил вам поинтересоваться вопросом самостоятельно, в компьютерных терминалах, которые расположены в ваших комнатах, есть неограниченный доступ к полной информации. Но за два прошедших дня… я полагаю, у вас не было времени, чтобы изучить вопрос… А у меня не было времени, чтобы читать вам лекции. Учитывая, что все, о чем я сейчас расскажу, вы уже и так знаете, только не помните. С каждым из вас я разговаривал несколько лет назад перед тем, как была отправлена эта экспедиция. Атсуши чувствовал, что на него смотрят, но не мог заставить себя поднять взгляд. – Зачем вообще было блокировать нам память? – тихо спросил Имаи. – Это побочный эффект способа, которым вы оказались здесь. – Фудзин на секунду запнулся, но почти сразу же взял себя в руки и решительно сказал: – Капсулы, в которых вы проснулись, это не криокамеры. Криозаморозка в том виде, в каком она присутствовала в фантастических произведениях двадцатого и двадцать первого веков, вообще неосуществима. Точнее, ученые, которые ей занимались, так и не нашли способа возвращать замороженные тела к жизни. Вы были реплицированы. Собраны из простейших частиц в соответствии с матрицей, которая была снята с вас при жизни. Капсулы – это репликаторы, настроенные на воспроизведение конкретного человека. В том случае, если с членом экипажа что-то случается, и он погибает, система корабля подает сигнал на репликатор, и тот воспроизводит матрицу заново… Фудзин на несколько секунд замолк, словно переводил дыхание, и пока все пытались осознать сказанное, Имаи неожиданно спросил: – Значит, на «Янтари» произошел сбой системы корабля, которая отвечала за отслеживание экипажа? Она раз за разом подавала сигнал на репликатор, что не видит на борту врача, и тот штамповал их одного за другим… – Да, скорей всего так и было, – голос Фудзина звучал смиренно. – И они такие… еще не полностью пришедшие в себя… начали психовать? – Кстати, – вклинился Хиде, – тот Коскинен, который люки-то открыл, мог быть как раз одним из этих клонов. В смысле, последующих, а не первым. – Точно, – поддержал его Юта. – Первый-то уж наверняка был в курсе работы репликатора, мог догадаться, что происходит… – Вот это жуть… – Хорошо еще, что когда они все погибли, система не дала команду штамповать новый экипаж, – мрачно заметил Ани. – Было бы у нас не десять трупов, а несколько сотен… Или когда бы он там остановился. Все замолчали, ошарашенные этой картиной, вставшей перед их мысленным взором. – Я так понимаю, – медленно сказал Фудзин, – что сам факт того, что ваши тела были искусственно созданы, вас не слишком впечатлил? – Ну мы уж в курсе, что нам не по тридцать лет-то, – хмыкнул Ани. – Понятно, что с этими телами что-то не так. – А после реплицированного обеда все стало очевидно, – добавил Имаи таким тоном, что Атсуши едва удержался, чтобы не закатить глаза. Очевидно ему. А раз ему очевидно, то и всем тоже должно быть очевидно, так что зачем о чем-то говорить вслух… Весь Имаи был в этом! Всю жизнь Атсуши приходилось догадываться и предполагать, что он думает, как относится… А для того все всегда было очевидно! – Хорошо, – сказал Фудзин уже бодрее. – Признаться, я боялся, что это будет самый болезненный момент. Когда мы говорили об этом раньше, вы были настроены совсем не так благодушно. – Так ты же разговаривал с нами поодиночке, – усмехнулся Атсуши. – Мы боялись и не хотели ввязываться в не пойми что… К чести Фудзина он не стал уточнять, почему же они не боятся, оказавшись вместе, а Атсуши не пришлось произносить пафосные фразы, от которых ему самому стало бы неловко. Вместо этого тот начал рассказывать все, всю историю без купюр. Атсуши слушал и думал, что его сомнения и колебания там, в белой бесконечной пустоте, были вполне понятными и обоснованными. Потому что даже сейчас звучало это все несколько безумно и опять гораздо более фантастично, чем ему было бы комфортно. Убегая с Земли, человечество не могло забрать с собой почти ничего материального – первые корабли, умеющие входить в подпространство, были маломощными, передвигались медленно и могли уместить в своем энергетическом пузыре совсем небольшой объем полезного груза. Вопрос спасения человечества оставался открытым, а обстановка на планете все накалялась… И тогда группа ученых решила действовать другим способом. Людей на всей планете начали копировать без их ведома – согласование заняло бы слишком много времени, а именно времени у Земли и не оставалось. Комплексные записи физических характеристик и последних слепков сознания загружались в современные квантовые компьютеры, где они обрабатывались и «спрессовывались» в пригодные для дальнейшей модификации и реплицирования матрицы; матрицы же, в свою очередь, записывались на «жидкие носители» – устройства, позволяющие хранить максимально возможное количество информации. Процесс переписи человечества занял несколько десятков лет и, возможно, инициативная группа так бы и не решилась прервать запись, опасаясь упустить и обречь на забвение новые жизни. Но страшный катаклизм, едва не уничтоживший часть собранного архива, заставил ученых все-таки погрузить в первый корабль все, что удалось собрать, и отправиться на поиски нового пристанища для человечества. Места, которое люди смогли бы назвать новым домом… Забегая вперед: у них ничего не вышло. То есть, они, конечно, куда-то летели много лет, понимая, что если вынырнут сейчас из подпространства, больше в него зайти не смогут – механизм преодоления пространственного барьера был тогда одноразовым. И за эти годы полета большая часть основателей проекта естественным образом состарилась и перешла в разряд электронных личностей. Правда, эти личности не лежали безмолвно на жидких носителях в трюме, а активно бороздили просторы бортового компьютера. В конце концов именно они насильственно вывели корабль в реальный космос, решив, что из подпространства, не обладая никакими возможностями наблюдения, выбрать конкретную точку выхода они все равно не смогут. Так зачем тянуть? Место, где они оказались, предсказуемо оказалось неподходящим для колонизации – в ближайших звездных системах не удалось обнаружить ни одной планеты, сходной по характеристикам с Землей. Что и неудивительно, даже Атсуши знал, что таких планет в галактике не так уж много. Дело могло спасти то, что они оказались в соседней галактике, но и там планет земного типа, видимо, было не густо. В конце концов одна из наиболее подходящих планет была выбрана, экипаж, уже полностью состоящий из прошедших процедуру кодирования и репликации членов, попытался обустроить хоть какое-то подобие привычной жизни на ее поверхности, но для человеческих тел условия местной жизни были совсем не предназначены. В течение нескольких сотен лет реплицированные тела сменились функциональными роботами, оснащенными копиями сознаний своих создателей. А потом… В этой части своего рассказа Фудзин был особенно невнятен. Было только понятно, что со временем между бывшими соратниками назрели нешуточные конфликты, в основном по вопросам, что делать дальше. В первые годы колонизации стало понятно, что люди на планете, скромно названной Приютом, выжить не смогут. Так что было принято решение отправиться обратно к Земле в надежде, что все самое страшное уже произошло, планета восстановилась, и можно будет населить ее снова. Они изобретали, испытывали и отправляли в обратный путь все более и более совершенные подпространственные корабли под управлением искусственного интеллекта, но те исчезали на полпути. Один за другим, один за другим, сотни лет – неудивительно, что осточертевшие друг другу за столько времени ученые начали буквально воевать друг с другом. Часть из них была убеждена, что уже давно стоит прекратить бесполезные попытки, истощающие ресурсы планеты, Земля или умерла, или к ней все равно не вернуться, так и черт с ней, давайте колонизировать другие планеты, а про ту сторону забудем, неизвестно, кто там и с какой целью перехватывает бекап человечества. Другие, консерваторы, настаивали на том, чтобы продолжать до победного, потому что это основная цель их многолетнего труда. Большинство из них придерживалось точки зрения, что необходимо начать отправлять корабли под управлением реплицированных людей, которые смогут справиться с нестандартной ситуацией на середине пути. Таких кораблей до сих пор было отправлено сто восемьдесят шесть. «Янтари» был сто пятьдесят четвертым. «Борей» стал сто восемьдесят седьмым, последним во всех смыслах этого слова. Разногласия среди колонистов привели не просто к конфликту: в какой-то момент, устав от череды бесплодных попыток, власть в Приюте захватили радикально настроенные личности, которые просто уничтожили большую часть архива человечества. Фудзину и его немногочисленным соратникам пришлось бежать в другую звездную систему с остатками архива, чтобы оттуда продолжать свою работу, но у них было гораздо меньше ресурсов, и очень быстро они оказались исчерпаны. Этот корабль и его экипаж – последняя надежда человечества. А то, что им удалось получить копию полного архива с «Янтари» – невероятная удача и очень хороший знак… – Ты ведь не искусственный интеллект? – первым делом спросил Имаи, когда Фудзин замолк. – То есть, я верю, что искусственные личности могут испытывать эмоции, врать и выкручиваться… Но мне всегда казалось, что только люди бывают суеверными. Ани хихикнул, а Атсуши, не выдержав, закрыл лицо ладонью и зажмурился, зная, что, скорей всего, сейчас произойдет. И не ошибся. – Нет, дедушка, – необыкновенно мягким голосом сказал Фудзин после паузы. – Я – не искусственный интеллект. Хотя, спустя столько лет… я уже не знаю, что во мне осталось человеческого, кроме капельки суеверия… Повисло острое, колючее молчание, а, может, оно таким звучало только для Атсуши, сердце которого колотилось так громко, что заглушало почти все остальные звуки. Тем не менее он услышал, как тихо стукнули о пол ножки стула, когда Имаи с него встал. И как мягко щелкнула дверь, когда он вышел из лектория. Первым порывом было кинуться за ним следом, но Атсуши знал, что в моменты сильных переживаний Имаи не выносит других рядом с собой. Как раненое животное, он забивался в самую глубокую нору и показывался на глаза только тогда, когда залижет свои раны. Тем более… уж точно не общество Атсуши ему сейчас было нужно. Ведь, вспомнив всю свою жизнь, Имаи вспомнит и то, что их связывало. И то, что их разводило в стороны. С этим ему, как и Атсуши, тоже предстояло смириться. Впервые за долгое время все расходились в неловком молчании, Атсуши не знал наверняка, но догадывался, что к остальным воспоминания в полном объеме пока еще не вернулись, но каждый не мог не задумываться о том, что это должно произойти очень скоро. И может стать не настолько приятным, как казалось изначально. Вернувшись в свою комнату, Атсуши порылся в вещах, которые не разглядывал подробно с самого пробуждения. Вернее, как теперь выяснилось, возрождения. Среди девственно пустых блокнотов обнаружилась книга, заложенная на двух третях салфеткой. «Солнечный танец на глади морской», автор Тэндзи Ишигами. Ни имя автора, ни название ни о чем ему не говорили, но срочно отвлечься было жизненно необходимо. Атсуши лег в кровать, включил ночник и открыл книгу на закладке. И спустя пару абзацев вспомнил, что начал читать ее незадолго до конца. Польстился на чужие отзывы и краткое содержание: Ишигами, сам, вероятно, уже пожилой человек, рассказывал о старом писателе, из-за возрастной немощи прикованном к постели. О том, как он постепенно становится все слабее – сначала теряет возможность записывать приходящий в голову сюжет, потом не может даже надиктовывать его роботу-сиделке. Писатель одинок, о нем некому позаботиться, кроме этого робота, и он целыми днями лежит в постели и придумывает свою последнюю книгу, которая никогда не будет написана: о молодом и отчаянном рыбаке из маленькой северной деревни, о его взаимной любви к замужней женщине, о страшном катаклизме, в котором погибает почти все население деревни и его любимая, а он остается жив по случайности, и все эти события складываются и переплетаются так, что в конце концов начинаешь понимать, что это не выдуманная история, писатель вспоминает свою юность, переживает об упущенных возможностях, о сделанных когда-то ошибках, но вместе с тем и благодарен судьбе за то, что она ему дала… Помнится, тогда, в настоящей жизни, Атсуши очень увлекла эта книга, но по какой-то причине он не спешил дочитать ее до конца. Возможно, потому что прекрасно понимал, чем все закончится, и не хотел ставить точку… Как будто Ишигами писал о нем самом, пускай Атсуши никогда и не оказывался в подобных обстоятельствах, но что-то дергало струны его души в этом незамысловатом романе. Заставляло чувствовать родство с медленно угасающим писателем. Сейчас же, на расстоянии тысяч лет от себя прошлого, Атсуши листал страницы повести скорее с раздражением. Эстетика умирания, душно-сентиментальная, леденцово-ностальгическая, вызывала в его душе протест и сопротивление. Он был молод телом, его разум был обновлен и свеж, он совсем не испытывал тяги пускать слезу и смиряться. Какого черта, думал он фоном, скользя взглядом по плотным строчкам. Почему робот-нянька не свяжется с муниципалитетом? Почему несчастному старику не поставят нейро-интерфейс, чтобы он мог хотя бы дописать свою последнюю книгу? Зачем эти бесконечные описания его страданий и переживаний, когда все проблемы можно было бы решить так легко и просто… Наверное, затем, что иначе не получилось бы истории. Не вышло бы утешительного финала и завершающих строчек о том, что неважно, как ты пишешь свою жизнь, главное, в самый последний момент не пожалеть, что прожил ее именно так, а не иначе. Принять себя, свои ошибки, свои неудачи, научиться быть счастливым и благодарным просто за то, что ты жил, чувствовал, любил… Тому, прошлому Атсуши это было чрезвычайно близко. Он долгие годы пытался смириться с собой, с болью, которую ему приходилось терпеть. С неумением получать удовольствие от жизни. Он отчаянно искал способы чувствовать себя счастливым, и вот такие книги манили его, обещая волшебный рецепт в конце… Но не зря он не торопился дочитывать книгу Ишигами – никакого волшебного рецепта там не было, только в сотый раз пережеванная банальность. Возможно, подобные откровения кому-то и помогали, но для Атсуши они всегда были лишь бинтом, прикрывающим нагноившуюся рану. Их косметический эффект длился недолго и держался больше на самоубеждении. И тем горше было очередное осознание, что и этот способ не сработал. И это лечение не помогло. И, возможно, ничто и никто ему уже никогда не поможет… Атсуши отбросил книгу от себя, злясь и на автора, и на собственную наивность. И на Фудзина, зачем-то подсунувшего ему это душеспасительное чтение. Он не слишком хорошо был знаком с внуком Имаи, но сама мысль о том, что в его памяти, в его внутренностях копался не кто-то посторонний и потому безликий, а человек, которого он помнил еще младенцем, практически родственник… Это злило. Пугало. Смущало до оторопи. Слишком много вещей он не хотел показывать никогда и никому. – Спишь уже? – раздался голос из прихожей, и Атсуши невольно вскинулся, вглядываясь в полутьму за пределами света ночника. Имаи… сам пришел. Ох… – Читал, – коротко ответил он. – Заходи. Имаи медленно вплыл в круг света, огляделся, подслеповато щурясь, неуверенно ухмыльнулся, увидев валяющуюся на полу книгу, вопросительно поднял бровь. – Не совпал вкусами с собой-прошлым, – пояснил Атсуши, чувствуя себя неловко еще и за этот невольный душевный стриптиз. – Не дочитал тогда, а сейчас уже совсем другое впечатление… – Ага, – Имаи кивнул, присаживаясь на край кровати и глядя куда-то вбок. – У меня тоже… Куча музыки, книжек, фотоальбомов… Полная каюта барахла. Все-таки удивительно, как Имаи быстро адаптировался к происходящему. Атсуши бы и в голову не пришло назвать свою комнату каютой. – Твой вкус Фудзин знает лучше… – хмыкнул он, но Имаи тут же свернулся, как ежик, которого ткнули палочкой, втянул голову в плечи. – Да уж. Глупо вышло. – Никто из нас ничего не помнил, – начал было Атсуши, но Имаи его перебил: – Да нет. Я о том, что… ну. Выходит, нас в это путешествие отправили… по блату? То есть… это получается не миссия по спасению человечества, а какие-то семейные ностальгичные посиделки… Атсуши смотрел на него, с изумлением приоткрыв рот, такая трактовка событий ему и в голову не приходила. Это звучало одновременно дико и… и смешно, пожалуй. И когда он разулыбался, не выдержав, Имаи тоже улыбнулся, как ему показалось, с облегчением. – Не могу поверить, что этот Фудзин – мой Фудзин. – Что за имя вообще?.. – Это его отец придумал… – Имаи хмыкнул, поглядывая на него искоса. – В честь бога ветра… Я называл его Фучан. Он был таким милым ребенком. – И вырос в талантливого ученого, который пытается спасти мир. Ты можешь им гордиться. С протяжным вздохом Имаи легонько пихнул его в плечо, и Атсуши понятливо подвинулся, пуская его лечь рядом, чем тот беззастенчиво воспользовался, захапав под себя всю подушку. – Думаешь, он снова нам врет? – спросил Имаи тихо. – Определенно, – Атсуши лег на бок, подпирая голову рукой и глядя в его расстроенное лицо. – Я умер, когда Фудзин едва пошел в школу. А вся эта чехарда с планом спасения человечества, по его словам, началась с подачи группы ученых, в которую он входил… Раз уж он не лежит в архиве, а курирует межгалактические полеты. То есть, ему было минимум лет тридцать уже, а, скорей всего, гораздо больше, когда все это началось. Ну и как он ухитрился записать мои воспоминания и это тело? Я молчу уже о девушке-пилоте с «Янтари». Судя по вещам в ее комнате, она родилась еще в начале двадцатого века. – Маленький засранец, – Имаи хмыкнул, поджимая губы. – Мне кажется, ему просто нравится водить нас за нос. – Или он упорно не хочет говорить о чем-то, пока мы не достигнем Земли, и у нас не будет пути назад. – Мы вообще на Землю летим хотя бы?.. Атсуши вздохнул, качая головой. – Увидим. Собственно… что мы теряем в любом случае? Пока мы живы. А если погибнем, репликаторы тут же отстрочат наши новые копии… – мысль была неуютной, но странно, извращенно утешительной. – Если повезет, мы спасем человечество. Если не повезет… Он посмотрел на Имаи долгим взглядом. Очень хотелось прикоснуться, провести пальцами по тонкой мягкой коже, но сейчас подобная идея уже не казалось такой естественной и правильной как совсем недавно, когда они точно так же лежали в этой постели. – Не жалеешь, что не помнил обо всем этом два дня назад? – спросил он. Имаи медленно моргнул, не глядя на него. – Ты про секс? – И про секс тоже… Хотя, кому я вру, по большей части именно про секс. – Нет. Ответ был таким быстрым и коротким, что Атсуши не сразу смог его осознать и уложить в голове. – А ты? – Имаи остро глянул на него искоса и тут же отвел взгляд. Атсуши невольно улыбнулся, хотя ничего смешного в ситуации не было. – Ну, ты же знаешь меня. Я, в общем-то, всегда… – он принужденно рассмеялся, – хотя, конечно, сейчас это звучит… Имаи все так же молчал, опустив ресницы, и Атсуши неожиданно для себя сказал: – Я всегда жалел, что у нас так вышло. Может быть, это одна из вещей, о которых я больше всего сожалел в жизни. – И никогда не говорил. – Ты был счастлив, я же видел это. Какое я имел право… Да и потом: что я мог тебе дать?.. – А взять? Атсуши сглотнул. – Верно. Я всегда был трусом. И никогда не пытался ничего изменить… – Ну почему… – хмыкнул Имаи. – Вон, ты пытаешься изменить судьбу миллиардов. Хороший замах. – Ничего я не… И будто бы ты не пытаешься. Ты же первый это начал. – Я? – изумился Имаи, теперь уже глядя на него во все глаза. – Мне сказали, что ты первым согласился лететь, – Атсуши горько усмехнулся. – Конечно же, ты согласился, ты не мог не согласиться на такое предложение… А я подумал, что это шанс увидеть тебя еще раз. Вот и все. Но вся эта затея с космическим полетом мне с самого начала не внушала доверия. Подумал, что хоть какое-то время у нас будет, а все остальное… Все остальное неважно. – А мне сказали, что первым согласился ты… – растерянно сказал Имаи. – Из-за матери… На секунду Атсуши подумал, будто оглох, так тихо стало в его голове, до звона, даже привычный пульс не стучал в ушах, не шумело дыхание. Он замер, облитый ужасом, будто жучок, попавший в смолу, и только через долгие несколько секунд смог выдохнуть беспомощное: – Что?.. И тут же понял, о чем говорил Имаи. Как же ему самому это в голову не пришло? Если Инга Круминьш была записана в начале двадцатого века и реплицирована пять тысяч лет спустя, то… Есть огромная вероятность, что его мама тоже где-то там. В архиве человечества. Живая. – То есть, ты знал, что… – он лег на спину, зажмурился и потер глаза пальцами, горело ужасно. – Я только что вспомнил, – тихо ответил Имаи. – Фучан сказал, что у них довольно большой архив… И там есть все. И мои родители, и твои… и… много кто еще. Мне было любопытно, и он что-то такое объяснял, но… я не помню подробностей. Может, еще проявятся... как все остальное. Оно почему-то выпрыгивает кусками. – Понятно. Атсуши тер глаза, виски, голова неожиданно разболелась – будто бы не пролившиеся, затолканные обратно слезы начали давить на лоб, вызывая спазм и горячку. – Эй, – позвал его Имаи, и Атсуши через силу повернул голову, устало на него глядя. – Не загоняйся. Мы просто сделаем все, что от нас зависит. – Да. Имаи посопел, глядя на него с подозрением. – Мне остаться? – Если хочешь… – сдерживаться больше не было никаких сил, он всхлипнул, и слезы потекли по вискам – жгучие, бессильные. Слезы из прошлой жизни, в которой он так и не смог пережить смерть – ни свою, ни мамину. Оказывается, их накопилось так много… Имаи притянул его к себе ближе, уложил головой на подушку так, что теперь упирался носом в его щеку. Обнял, прижимаясь, позволяя плакать навзрыд, безобразно и бесконтрольно. А потом, когда первая волна сошла на нет, и остались только судорожные вздохи и скулеж, поцеловал прямо в мокрые губы, даже не озаботившись утереть от всех этих слез и соплей. Иногда Атсуши казалось, что Имаи – единственный человек на свете, которого он любит, кроме мамы. Не был когда-то влюблен, не испытывает физическое желание или дружескую привязанность. А любит – всегда. Каждый момент своей жизни и всегда в настоящем времени. Толчок он почувствовал сквозь сон и привычно, не открывая глаз, замер, прислушиваясь всем телом – не повторится ли? Не нужно ли будет сейчас выползать из нагретой постели, отлавливать и распихивать по переноскам испуганных кошек, доставать аварийный рюкзак, тащить это все на улицу… И только когда рядом шевельнулось чье-то тело, неожиданно осознал, где находится и кто рядом с ним. – Что это было? – спросил он шепотом. Имаи промычал что-то невнятное, вздохнул и, кажется, заснул снова. А Атсуши внезапно окатило ледяным беспокойством. Так не должно было происходить, так еще ни разу не было за прошедшие три дня. Что-то шло не по плану. Что-то определенно… Он привстал на локтях, вглядываясь в темноту комнаты, и в ту же минуту качнуло снова – мягко, едва заметно. Будто бы кто-то легко кивнул, подтверждая его опасения. Атсуши оглянулся на Имаи, но тот спал, словно ничего не происходило, и по прошлому опыту помнилось, что пытаться растолкать его сейчас бесполезно. Осторожно выбравшись из постели, Атсуши на ощупь прошел в прихожую и открыл дверь. В общем жилом помещении горел тусклый голубоватый свет, все двери в комнаты остальных были закрыты. А прямо в центре круглой комнаты стоял совершенно голый человек, и когда он обернулся, Атсуши понял, что не знает его. Абсолютно неизвестный человек на корабле, идущем сквозь подпространство… вот так люди и сходят с ума?.. – Это я, Фудзин, – торопливо сказал человек знакомым голосом. – Не бойтесь. Мне пришлось… одеться. Атсуши с шумом выдохнул, чувствуя, что его трясет. – Что случилось? – Я… – Фудзин медленно закрыл и открыл глаза. – Я не знаю. «Борей» встал. Двигатель работает, но энергия пузыря словно поглощается чем-то извне. Мы стоим на месте и… и еще информация исчезает с жидкостных носителей. – Что? – тупо переспросил Атсуши. – Мы теряем архив. Очень быстро. Я подозреваю, что то, что уничтожает данные, стирает вообще всю информацию, поэтому и… – Ты ведь знал заранее, – неожиданно понял Атсуши, и Фудзин неловко дернулся, будто бы хотел покачать головой, но не помнил, как это делается. – Я подозревал, – поправил он. – Подозревал, что где-то здесь… Примерно в этом районе может происходить что-то нетривиальное, потому что дальше никто не мог пройти. Я говорил об этом. Но я не предполагал именно это. Я даже не понимаю, что именно происходит. Но – да. Я решил обеспечить себе возможность выйти в физический мир, поэтому, на самый крайний случай, на корабле есть еще одна капсула репликации, настроенная на мою матрицу… Это крайняя мера. Не думайте, что я в восторге от этого всего, в этом теле гораздо сложней выполнять функции управления кораблем. Атсуши волевым усилием прогнал от себя мысль о том, что прямо сейчас невидимое нечто стирает с дисков его маму, и для нее никакой капсулы репликации не предусмотрено… Уж маме бы он точно не пожелал оказаться в такой ситуации. Да и… Никому бы не пожелал. – Ты вообще можешь управлять кораблем? – спросил он, стараясь сосредоточиться на актуальных проблемах. – Или нас сейчас просто снесет этим… не знаю, чем? – Есть вариант ручного управления кораблем из лектория, но мне пока… сложно с телом. Системы жизнеобеспечения на данный момент не затронуты, иначе бы мы уже остались без воздуха и энергии. А я слышу, как работают воздушные фильтры, и вижу свет. Сейчас мы можем только надеяться, что так и останется… – Или мы все умрем, – сказал Атсуши, неожиданно успокаиваясь. – Или мы все умрем, – подтвердил Фудзин. – Наши копии, конечно, останутся на Нозоми и дрейфующем в космосе «Янтари», но… – Нужно разбудить всех, – оборвал его Атсуши. – Мы встретим это вместе. Чем бы оно ни было. Фудзин посмотрел ему в глаза, растерянно моргнул, и… и в этот момент Атсуши наконец смог соотнести этого – взрослого, высокого и очень худого человека с тем шестилетним мальчишкой, с которым встречался, казалось, буквально пару месяцев назад. – Держись, Фучан, – произнес он с непонятной самому себе нежностью. – Не знаю, доводилось ли тебе уже умирать, но… это можно пережить. Правда. Больше всего ему сейчас хотелось обнять его, чтобы как-то подбодрить, но это бы точно выглядело неуместно, поэтому он просто смотрел, как по губам Фудзина впервые за, вероятно, тысячи лет, скользит неуверенная улыбка. Ох, хорошо бы им все-таки не пришлось сейчас умирать. У Атсуши впервые за много лет появилось столько планов на будущее… – Но сначала давай все-таки тебя оденем. За круглым столом все сидели сонные и всклокоченные. Хорошо, что кухонный репликатор еще работал, Атсуши принес в лекторий кружки и большой кувшин, и теперь члены экипажа цедили горячий кофе, пытаясь проснуться и осознать происходящее. – То есть, эта штука буквально держит корабль? – вскинулся Имаи, едва Фудзин закончил объяснения. – Это что-то типа стены? Мы можем увеличить мощность и… пробить ее, не знаю?.. – Я пытался сделать это в самом начале, но энергия словно улетает в никуда. Энергетический пузырь активирован, но пространство вокруг нас не движется, относительно внешнего космоса мы стоим на месте. – А визуально? – спросил Хиде. – Мы можем увидеть, что там вообще? – Да, – подхватил Юта, вытащив нос из кружки, – может, нас реально кто-то держит? – Инопланетяне с руками-щупальцами, – проворчал Ани. – И жрут наш архив. Вот такие прожорливые… Ловят тут корабли и… – Мы не можем получить картинку из внешнего космоса, – признался Фудзин. – Не знаю, почему, эта система отлично работала весь полет, но именно сейчас выдает сбой. Все программные компоненты на месте, их не стерли. Они просто не работают. Возможно, повреждены другие элементы системы управления, но я не могу отследить их целостность, не находясь непосредственно в системе. Это, конечно, наша недоработка… предполагалось, что я буду контролировать весь полет изнутри системы, а затем отправлю отчет на Нозоми, если что-то пойдет не так. – Так ты уже отправил? – с интересом спросил Имаи. – Для этого нужно выйти во внешний космос. – А мы вообще можем выйти? – спросил Атсуши. Стоящий в центре кольцевого стола Фудзин развернулся к нему чисто механическим движением, почему-то в теле человека он выглядел более искусственно, чем когда притворялся ИИ. – Мы можем попробовать. Проблема в том, что если программная оболочка «Борея» будет серьезно нарушена, возможно, мы не сможем активировать энергетический пузырь снова. И останемся болтаться снаружи. – А так мы остаемся болтаться внутри. – Да, но здесь мы неуязвимы. Сквозь пузырь к нам невозможно пробиться. А снаружи у нас не будет никакой защиты. Они переглянулись. Юта покачал головой, неодобрительно поджав губы. – Торчать тут всю жизнь на замкнутом цикле, понятия не имея, что там вообще происходит… – Да, – сказал Имаи. – Может… надо просто выйти и зайти опять. И все наладится. Ну, знаете, как с компьютерами. Выключил и включил. Хиде тихо рассмеялся, и Атсуши тоже не мог сдержать улыбки. – Я напоминаю, – нервно повысил голос Фудзин, – что кто-то или что-то целенаправленно стирает данные с наших жидкостных носителей. И это что-то или кто-то с большой долей вероятности – снаружи, потому что внутри кроме нас по определению никого находиться не может. – Ну так пойдем и спросим, что ему от нас надо, – сказал Имаи. – Чего он к нам привязался. – Вы уверены? – спросил Фудзин упавшим голосом. – На борту почти нет оружия. Только скафандры и плазменные резаки… – Плазменные резаки! – восхитился Юта. – Звучит здорово. Я хочу попробовать. Имаи хмыкнул, поднимаясь и хлопая внука по плечу. Тот вздрогнул от неожиданности. – Давай, Фучан. Возьми себя в руки и командуй всплытие. Впрочем, всплытия не получилось. При попытке вывести «Борей» из подпространства вручную, корабль снова тряхнуло, довольно чувствительно. Но аварийная сирена и в этот раз не сработала, экраны системы управления просто мигнули и погасли разом. В лектории, ненадолго превратившемся в рубку, повисла напряженная тишина. – Воздушные фильтры все еще работают, – произнес Фудзин через несколько секунд. Наверное, это должно было прозвучать как утешение в критической ситуации, но Атсуши неожиданно для себя тихо рассмеялся, качая головой. – Нет, нет, – пробормотал он, ловя заинтересованные взгляды остальных. – Просто… вспомнил, как мне врач говорил каждый раз, когда я приходил с очередными жалобами… Болит? Ну, по крайней мере вы еще что-то чувствуете! Когда помрете, ничего болеть уже не будет… – Вранье, – пробурчал Ани. – Я вот уже пять тыщ лет как помер, а шея болит как у живого… Хиде и Имаи засмеялись тоже. Фудзин растерянно оглядывался, он явно не понимал, чему они так радуются. – У нас нет контроля над «Бореем», – сказал он наконец. – Мы не видим, что происходит снаружи. Я даже не уверен, где мы, работает ли энергетический пузырь… – Никакого дублирующего оборудования не предусмотрено? – спросил Юта. – Эта рубка и была дублирующим оборудованием на случай отказа… меня. – Для людей, которые шесть тысяч лет занимаются разработкой космических кораблей… – начал было Ани, но Имаи его перебил: – Надо решить, что будем делать дальше, а не кто виноват. – Эту ситуацию вряд ли можно было предсказать, – поддакнул Атсуши. Несчастного Фудзина было откровенно жалко. Можно подумать, будто он лично нес ответственность за все эти почти две сотни неудачных экспедиций к Земле, каждая из которых, вероятно, закончилась вот так. Погасшими экранами, полной неподвижностью корабля. Только едва слышный свист воздушных фильтров внушал хоть какую-то надежду. С другой стороны – надежду на что? Они были заперты здесь, словно в консервной банке, посреди ничто. На какое время хватит ресурсов «Борея», воздуха, воды и еды? Придется ли им до конца жизни сидеть в своих комнатах, не видя неба, не чувствуя ветра на коже?.. Атсуши невольно представил себе пять тысяч лет, которые провел Фудзин без тела на негостеприимной планете, и содрогнулся… Нет, он бы так не смог. Он бы уже давно свихнулся… – Мне кажется, надо выйти наружу и посмотреть, – прервал его размышления Хиде. – В каком смысле – выйти наружу? – настороженно спросил Фудзин. – В прямом. Мы с Аччаном наденем скафандры и откроем люк ангара. Если энергетический пузырь работает, мы же его увидим? – Эээ… – Его вообще можно визуально различить? Без приборов? – Да… полагаю. Правда… Его никто никогда не видел воочию. На Нозоми ни у кого из нас не было органических глаз, а члены предыдущих экипажей никогда не выходили за пределы своих кораблей. – На каком расстоянии от обшивки корабля он находится? – тихо спросил Имаи. – Это… комплексный вопрос. Но, думаю, что около полутора метров от обшивки можно считать гарантированной безопасной зоной. – Тогда нужно идти. – Подождите! – взмолился Фудзин. – Давайте хотя бы рассмотрим варианты, нет необходимости принимать решение вот так сразу… – Фучан, – позвал Атсуши, и тот дрогнул, замолк, глядя на него. – Органическим людям тяжело находиться в подвешенном состоянии. Это выматывает и угнетает психику. Все-таки мы не тренированные астронавты, и эти твои гормональные седативные уже основательно выветрились. Нам нужно понять, с чем мы столкнулись, а уже потом думать о том, сколько мы протянем на оставшейся воде и воздухе. – Если работают репликаторы… – Давай ты займешься репликаторами. А мы – тем, что снаружи. Было понятно, что это – уже не просьба.