малиновый

вдали от квартиры, где никто не ждёт, здесь, под редко мигающими фонарями, Сынмин хватает за ладони и целует пальцы, задерживая дыхание. тут, где никогда не сияют звезды, ярче всего горят его глаза — и он удерживает внимание на себе, когда кладет чужие руки себе на плечи, вынуждая обнять за шею. здесь, где бесконечно царит любовь в каждой прожитой минуте вместе, он является той самой единственной соломинкой, позволяющей продолжать дышать под водой. вдох. выдох. Сынмин молчит. но больше всего говорят его лёгкие поцелуи в щеки и у висков, отдающиеся разливающимся теплом под грудью... забота всегда была таким чуждым, чужим словом в повседневной жизни — и сейчас, когда он отстраняется только чтобы лишний раз посмотреть в лицо, не обращая внимания на голоса прохожих, внезапно приходит понимание, что это такое. и забота здесь, в этой секунде жизни, чувствуется как пульс на его шее — такой, словно Сынмин вот-вот пришел с выступления. она — в каждом дрожащем выдохе на губах, она — в трепещущем волнении в животе и меж лёгких. она — в комфортном молчании и замершем времени. и ещё забота — в этих руках, в длинных пальцах, с такой нежностью касающихся лопаток и линии позвоночника. она — в этом голосе, когда Сынмин наконец находит мгновение, чтобы спросить разрешения на ночь вместе. забота — в запахе его одеколона, отдающего свежестью и прохладой. в лёгком смешке, в сверкающем взгляде — ярче млечного пути, — в раскрытом поцелуе немного позже. а ещё она — в намокающих от счастья в глазах. она кроется в его груди, к которой так приятно прижаться щекой — и Сынмин обнимает крепче, кладет подбородок на макушку и слегка раскачивается из стороны в сторону, словно пытается разрядить обстановку. туда, в квартиру, где никто не ждёт, хочется вернуться только с ним: пускай остаётся на ночь, а лучше — на две или три, на месяц, на год... на всю жизнь. забота всегда была таким чуждым словом. но Сынмин без причины отправляет цветы, когда не может приехать, заказывает ужин — просто на всякий случай, — отпрашивается с расписания, чтобы прийти во время болезни... а ещё с такой любовью касается, словно к фарфору, и старается быть всегда рядом, когда становится плохо. поэтому сегодня — вместе, в пустой квартире, где никто никогда не ждёт, в планах утопиться в любви до сорванного дыхания и неровного сердцебиения. ведь от Сынмина веет прохладой и свежестью... дорогим одеколоном и чистой одеждой. а ещё — безграничной заботой.