малиновый

заглядывает в глаза, перехватывает за кисть и кладет себе на щеку. Сынмин улыбается — скромно, мягко, — и блестит глазами в удушающей любви. прячется за кулисами... считает секунды тишины, прислушивается к биению сердца — кажется, оно стучит прямо в глотке, — и ничего не говорит. только мягко по талии скользит пальцами, перебирая складки одежды — тап-тап-тап, как по клавишам фортепиано, — прижимает ближе к себе и мажет губами по щеке. закрывает глаза. — не переживай. даже если нас увидят, никто не узнает. никто... кроме, разве что, любопытного стаффа и ребят из группы — никто, кроме нескольких десятков людей, которым Сынмин доверяет. пускай. он заслуживает доверия тоже. и если так говорит, значит, это правда. обнять его поперек пиджака, вжаться крепче... цепочка на его шее немного давит в кожу выше ключиц, больно, отвлекающе, но самое главное — он рядом. так близко, как только может себе это позволить. а в руках его теплее, чем в сердце пламени — жарче, чем в ядре звёзды. Сынмин дышит прямо под ухо, чуть склоняет голову, прижимается сильнее... пуговицы его на пиджаке впиваются в живот — почти раздражают, выводят из себя... вот бы... — хочешь расстегнуть? хочу. — никто не узнает, — шепчет, целует в мочку уха. — честно. в его голосе слышится улыбка. до чего же он порой игрив — чрезмерно и чересчур, но при этом безумно привлекателен. разомкнуть объятия только чтобы, немножко отойдя назад, подцепить одну из пуговиц. раз... Сынмин наблюдает, затем подаётся вперёд, ловит на растерянности и касается губами уголка рта. замирает на секунду, придерживает ладонью лицо, углубляет поцелуй, задержав дыхание от вспыхнувших чувств. усмехается прямо в губы. пробует на вкус, цепляет пальцами запястье и намеренно ведёт ниже. два... под полами пиджака он оказывается без одежды — и это обескураживает до безумия и растерянности. но Сынмин чувствует себя уверенно. потому что любит. ему нечего скрывать. за ним нет секретов и недосказанным слов — он выворачивает себя наизнанку, в искренности позволяя разобрать себя по частицам и рассмотреть изнутри. ладонь — на обнаженный торс. он горячий, как сердце пламени, и твердый от напряжения и раскаленного воздуха. Сынмин слегка вздрагивает от неожиданного касания, прерывает поцелуй, влажно целует в изгиб шеи, щекоча уложенной челкой... несколько поцелуев подряд — и от одного из них остаётся на коже след. за кулисами — до пугающего тихо. слышится только его неровное дыхание, шуршание плотной ткани пиджака... и сильные чувства звенят в воздухе, доведенные до опасного напряжения — на грани раскола и вывернутой любви. губами — по рисунку его ключиц. Сынмин кладет голову на плечо, прерывая ласку, после целует прямо через ткань и растворяется в переполняющих его ощущениях, пытаясь выровнять сбитое дыхание. ладонь — выше, к груди... второй рукой — под край пиджака, провести под его ребрами, обнимая, сжимаясь вновь. рядом с ним — как в сердце пламени. рядом с ним — как в ядре звезды. рядом с ним — как дома. а он внезапно выпрямляется, губами жмётся не вновь, но снова — в удушающей любви Сынмин не знает, как себя вести, но старается изо всех сил: и он размыкает объятия, чтобы пальцами — тап-тап-тап — провести по линии талии выше, чтобы погладить по рукам, чтобы прикоснуться к шее... отстраняется, кусает за нижнюю губу, жмётся лбом ко лбу... замирает. рвано выдыхает. — у меня сейчас столько чувств в голове, что я не могу назвать ни одного из них. открывает глаза, не отстраняясь. от его губ пахнет малиновым бальзамом — так и хочется вновь попробовать их на вкус. и Сынмин позволяет. позволяет оставить руки под пиджаком на голой коже, позволяет поцелуи до боли под языком, позволяет провести ещё полчаса вместе... и, может, он бы позволил ещё больше. но уже в другом месте. там, где можно распробовать его чувства, которые горячее ядра звёзды и сердца пламени.