тёплый

ему нужен кто-то. Минхо никогда это не беспокоило: он весь свой путь прошел в одиночестве. но иногда саднит грудь пугающее чувство — так останется навсегда, — что вяжет тошнота под языком – выплюнуть бы это мерзкое ощущение нужды в ком-то. а может, просто легче прорубить грудину, выкрутить ребра, выворачивая себя наизнанку, и достать меж лёгких сердце — только чтобы не сводило, не болело: ничего не чувствовало. но он не может. и ему до смерти, до ужаса, до страха необходим кто-то. и он снова ждёт. стоит под дождем уже битый час, промокший насквозь — только прилетел обратно в Корею, как снова начались ливни, — и готов простоять так час, два или больше – лишь бы дождаться. Минхо страшно. неудобно, неловко и странно: он, как маньяк-сталкер, стоит за углом дома уже столько времени, что не чувствует от холода кончиков пальцев... а ещё он безумно боится напугать. но ему всегда рады. просто он этого не может понять. наконец замечает знакомый силуэт: делает два шага вперёд, зовёт по имени охрипшим голосом... стучит волнение в самой глотке: Минхо пытался взять чувства под контроль, но в итоге влюбился только больше. развернуться к нему, приблизиться, обнять крепко и мягко — он ломается внутри, разбивается о неоправданные ожидания: рассчитывал на лед, но получил солнце в ответ. руками — поперек спины, прижимает к себе больше, носом прячется в ткань худи на плече... от дождя спасает только капюшон, но Минхо промок уже давно. и чем отчаяннее он старается думать, тем больше чувствует. — мы не общались всего день, — говорит невнятно, — но я так соскучился. вжимается крепче, игнорирует капельки, стекающие по коже под одежду... повторяет: — так скучал. я так скучал... признавать это тяжело, мучительно-больно: он бы избегал этих слов, если бы мог. он бы никогда не сказал всерьез, что думал об одном человеке днями напролет, что пытался отвлечься, что из раза в раз проверял соцсети в надежде на обновление... он бы никогда не сказал, как часто читал старые переписки, и не признался бы даже самому себе, что на самом деле давно уже влюблен. Минхо не скажет — никогда, ни за что, ни в коем случае, — как же отчаянно, безмерно и безумно ему нужен кто-то. а может, и не “кто-то“ вовсе. а очень даже определенный “кое-кто“. он отстраняется, под желтоватыми фонарями всматривается в глаза, кончиками пальцев ведёт по щеке, отодвигая капюшон. касается губ — едва ощутимо, — и сердце сжимается, тупой болью отдавая в грудь. Минхо теряется в чувствах, разучивается думать — поцеловать его увереннее, развеять все сомнения, пальцами — по его ладони, которую он так и не отнял от лица, сжать его руку и задержать дыхание от трепетных ощущений внутри. он отвечает на ласку, ведёт холодными пальцами дальше, к затылку, а затем с трудом прерывается, ловит на себе взгляд и прячет лицо под воротником худи... резко выдыхает, собирает чувства по осколкам и пытается дать им название. но слово “любовь“ выглядит так страшно. и произнести его значит признать — Минхо не может. пока не может. поэтому он, грея мокрые и холодные руки о родного человека, говорит тихо, шепотом: — я не могу представить своей жизни без тебя. его голос теряется в шуме дождя, но можно расслышать каждое слово. ведь на самом деле это звучит как признание в любви.