карамельный

под пальцами его кожаная куртка луи виттон скрипит так громко, что Феликс слегка склоняется и, улыбаясь, шепчет: — будь тише. это непросто. особенно когда за углом — оживленная улица Сеула, шумная, как и шорохи здесь, в переулке между двумя постройками. Феликс держит стаканчик с недопитым кофе, прислоняясь к прохладной стене, второй рукой прихватывая за край одежды. держит рядом и близко, словно боится, что сейчас от него убегут. до одури жарко. и колени кажутся такими тяжёлыми, что якорем прибивает к земле... Феликс дышит у краешка уха — каждый выдох чувствуется слишком, чрезмерно, чересчур хорошо. и если были бы вдвоем в комнате, то он был бы уже обнаженным. это все не запланировано... изначально договаривались на позднее свидание в перерыве от забитого графика, а в итоге оказались здесь, прижатые друг к другу, но не в состоянии шелохнуться. а если найдут... услышат среди гула голосов дыхание в унисон. провести ладонью по загнутому воротнику кожаной куртки: скрипит едва-едва, но Феликс резко выдыхает и сжимает стаканчик с кофе сильнее. дрожит ядро планеты под ногами, и гул земли сравним с ритмом его сердцебиения: ускоряется его пульс, ощущающийся в венке на его шее, и кружится голова от одного осознания, как же он рад быть рядом. карамельный, но не приторный: не любящий кофе, но аромата слегка терпкового, горького... Феликс касается губами краешка уха и крепче сжимает одежду, сминая ткань меж пальцев. он рывком отбрасывает стаканчик: тот плашмя падает на сухой асфальт и разламывается у крышки. Феликс разворачивает к себе спиной одним сильным движением — он намного крепче, чем выглядит, — прячет кончик носа в волосах на затылке и обеими руками задирает край одежды. внезапно становится холодно. трясет до дрожи внутри, под грудиной — до ощущения абсолютной пустоты в голове и пугающего желания продолжать. а он целует у челюсти, прислоняет к себе спиной и тёплыми пальцами касается низа живота. фейерверк или безумие, истома или страх — не разобрать ни одного ощущения в теле, когда Феликс раскрытой ладонью проводит по оголенной коже. это кажется настолько интимным, что голоса в нескольких десятках метров за углом воспринимаются как абсолютное сумасшедшствие. но все звуки — словно под водой, когда Феликс переходит на шепот и низко, приглушённо говорит глупые слова... о любви, о желании, о чувствах, высоких и искренних, которые он хочет вывести пальцами на коже. он говорит, что поцеловал бы. говорит, что это самое малое, что может сделать... но когда Феликс лаской поднимается к ребрам и груди, дышать становится невозможно. внизу живота, там же, где он коснулся с самого начала, трепещет какое-то новое ощущение — без названия и имени, прожигающее почти до боли и необходимости переступить с ноги на ногу. Феликс знает, что делает. поэтому он смеётся под ухом, поэтому кусает за мочку и зажимает серёжку, прислоняясь плотнее. — пойдем в номер, — шепчет, — и ты снимешь с меня кожаную куртку.