вулканический

Джисон просит остаться до утра. — пожалуйста, — говорит надломленно, упрашивая, пряча глаза за растрёпанными волосами. — пожалуйста, останься ещё немного... так темно. его голос эхом отдается от холодных стен. никто не включал свет на этой тесной кухне. в крохотное окно заглядывает луна: от ее света поблескивает лакированная поверхность столешницы и остро заточенный нож. Джисону кажется, что это лезвие мягче взгляда того, кого он с таким отчаянием просит остаться. он готов на все. готов сделать что угодно: сломить небо, пройти всю вселенную вдоль и поперек, собрать звёзд в корзинку, как цветы по весне... готов годами ждать, готов отстраниться так далеко, как ему скажут. он сделает что угодно, лишь бы ощутить взаимность. Джисон отказывается от чувств и отрицает любовь, но ему бы — пожалуйста — взгляд потеплее и ещё минуту вместе. ему бы — ещё один раз — почувствовать касание, ощутить чужое дыхание на губах... он клянётся. говорит: “я знаю, что не смогу от тебя вылечиться“. его слова ничего не стоят, когда в ответ — тишина, когда холодом жжет кожу не от приоткрытого окна, а от абсолютного безразличия. Джисон слегка подвигается на стуле: громкий звук ножек о пол внезапно приводит его в чувства. он мельком смотрит в сторону света от луны. лезвие ножа так заманчиво блестит. — останься ещё немного, — просит. но человек у двери — его любимый, ценный и самый дорогой человек — отходит на шаг назад. Джисон помнит, как все начиналось, и боится, что это конец... кажется, он до сих пор видит свое отражение в чужом взгляде, все ещё надеясь, что его ценят как прежде. но его солнце, его причина смеяться по утрам, его вдохновение для десятков песен призналось сегодня, что на самом деле никогда не любило. Джисон не верит — отказывается верить, — потому что это значит, что все теряет свой смысл. время вместе тоже теряет смысл. и солнце никогда не будет греть так же сильно, как раньше. и даже звёзды внезапно лишаются ценности: раньше он обещал принести хотя бы одну, а теперь думает, что они стоят не больше песчинки. от бесконечного молчания, от этой тягучей, плотной, как нефть, тишины что-то ломается внутри, болезненно разбивается, точно фарфоровая фигурка, соскользнувшая с верхней полки: Джисон от отчаяния кричит, резко вытягивает руку и хватает нож. он стискивает ручку в ладони так сильно, что у него сводит запястье, — и в бессилии бросает лезвие на пол. Джисон запускает пальцы в волосы, ударяется локтями о стол и закрывает глаза. он просил остаться. и так и не получил ответа. — уходи. дверь захлопывают с обратной стороны.