жемчужный

Крис рывком поправляет воротник черной рубашки, чуть склоняет голову набок и едва сводит брови. он так крепко сжимает зубы, словно вот-вот сорвётся и натворит что-то умышленно злое, неправильное — а ведь хранитель закона здесь он. сидит за столом в своем кабинете — и смотрит прямо в глаза из-под козырька полицейской фуражки. внезапно на стуле становится так некомфортно — он тому причина, — что хочется провалиться под землю или расщепиться на атомы, лишь бы избежать его глаз. раздражение сквозит в каждом его движении, в каждом вздохе — и напряжение раскаляется до предела. натянутая струна, оголенный нерв, вскрытый провод — даже эти слова не описывают того, насколько Крис взбешен. он не церемонится. ему совершенно не хочется заниматься допросами, вести бумаги, заполнять заявления… у него — конец рабочего дня. и вор перед глазами. Крис резко встаёт, отходит к окну и задвигает жалюзи. сумерки: совсем скоро станет совсем темно. он разворачивается, и резко, заливисто звенят ключи на его кожаном широком ремне, отражая потухающий свет из окна. а запястья холодят наручники, надетые ещё при задержании. они неприятно, режуще-колюще впиваются в кожу, отвлекая. Крис подходит ближе. упирается ладонью в край дубового стола, чуть нависая, и сжимает челюсти — прорезаются желваки, напоминающие резаные молнии за окном. на шее — цепь, похожая на собачью, раскачивающаяся у груди вперёд-назад… у него — одна за одной неудачи на работе, сорванные планы, очередная задержка смены… и вор прямо перед глазами. он бы хотел наконец сбросить это напряжение — доверенное до предела, отчаяния, абсурда, — и была бы его воля, он бы заломил руки и распял бы прямо на этом столе в своем кабинете — за нарушение закона и задержку на работе, — он бы довел температуру до тысяч вольт — ярчайших молний, — на грани опасности, удушья, следов от пальцев на коже… на грани нарушенного закона. Крис опускает взгляд ниже. не оценивает, не присматривается: ему просто интересно. но не ему одному. под его накинутым сверху пуленепробиваемым жилетом — черная рубашка с коротким рукавом и ремни портупеи: она частично видна по бокам у его груди с чехлами под оружие. и до чего же хочется… до чего же хочется коснуться и оценить полицейскую форму сполна, разбирая ее на составляющие. нечего терять. было упущением заковывать в наручники спереди: немного вскинуть руки, зацепиться пальцами за цепь на его шее — рывком на себя. Крис не теряется, словно ожидая этого: приоткрывает рот и сразу откровенно целует, не играясь ни секунды: языком — по его, так явно ощущая скользкую поверхность, влажно, мокро — незаконно. а Крис чуть улыбается, склоняет голову и прерывается, чтобы в желании укусить за нижнюю губу. ему мало. хочется больше. ещё и ещё — пускай раскалится воздух до сотен, тысяч, миллионов вольт — пускай резонируют стены от сорванного голоса и сбитого дыхания. пускай позабудется все что было создано, собьются все роли и обязанности — утонуть бы в нежности и похоти, идущим вровень как по лезвию ножа. Крис хватает за цепочку от наручников, намеренно поднимает со стула, находясь так непозволительно-близко — губами мажет по шее сверху вниз, к ключицам, а после отстраняется только чтобы одним движением снести бумаги со стола к черту. намек понят без слов: развернуться, сесть на лакированный дубовый край — Крис улыбается, склоняется сверху и тихо произносит: — молодец. шепот его жжет уши — клокочет в глотке бьющееся в груди желание — хочется его ещё ближе, ещё ощутимее… а он сверкает глазами в полумраке кабинета — и его взгляд невозможно считать: настолько темные глаза, что неясно, как он вообще видит. Крис заламывает руки, не отпуская цепочку наручников, поднимая их над головой. на каждом вдохе чувствуется его плотный, тяжёлый жилет — и как же до безумия хочется наконец снять его, ухватиться за ремни его портупеи и ближе, ближе… он знает. но это будет не сейчас. сначала — его влажные после поцелуя губы по щеке, подбородку, шее… он опускается ниже, одной рукой держа запястья над головой, другой — крепко схватившись за талию и сжав до пульсирующей боли. никуда не вырваться, не убежать и не спрятаться — да и не то чтобы слишком хотелось. Крис оставляет след от поцелуя чуть выше ямочки ключиц, затем проводит языком — его фуражка немного мешает, — после, не открывая глаз, говорит тихо и сбивчиво: — скажи мне «нет» — и я остановлюсь. да. ответ — да. он слышит это отчётливо — и сбивается ритм сердца, готовое вот-вот взорваться, переродившись в нейтронную звезду. наверняка оно такое же горячее на ощупь — хочется проверить, коснуться, почувствовать под ладонью — пожалуйста, — но он не позволяет. игра на чувствах, эмоциях и одних ощущениях. игра на нервах, напряжении и оголенном проводе. Крис вновь поднимается к лицу, на ощупь находит рот, размыкает губы и целует — долго, активно, в невозможности прерваться, — он отстраняется только когда спазмом сводит язык и болит в основании челюсти. млеют губы. какой же он вкусный. потянуться к нему, прогнувшись в спине, только чтобы повторить — а он отворачивается, дьявол, отпускает талию и прихватывает за бедро. — тшшш… притормози. его просьба, его «притормози», его «slow down», сказанное с присущим ему австралийским рычанием совсем сводит с ума — хватит измываться, Крис, хватит мучить, хватит тянуть: разорви одежду и разложи на столе — доведи не до тысяч, но до миллионов вольт. ради одного твоего поцелуя я сделаю что угодно. только скажи. он отпускает закованные в наручники запястья — «не двигайся» — только чтобы расстегнуть жилет. просьба остаётся услышанной: не шевелясь, пытаться рассмотреть его, пока он щелкает застёжками и шуршит тканью… но уже почти ничего не видно: остаётся лишь закрыть глаза и отдаться ощущениям. Крису нравится такое послушание. он скидывает жилет куда-то в сторону, затем хватает за талию с двух сторон и подтягивает к себе, вжимаясь в край стола… нет иного выбора, кроме как закрепить на нем ноги — Крис, больно прикусывая кожу у основания шеи, хватает за нижнюю часть бедра и сжимает, громко выдыхая в линию плеча. — можешь коснуться. повторять не нужно. закованными руками ухватиться за ремень его портупеи у груди — найти на ощупь, сжать кожистый материал и потянуть к себе ближе, укладываясь спиной. получается едва вместиться — но какое это имеет значение, когда он прикусывает мочку уха, затем шепчет, шепчет, шепчет… за такие слова даже ангел спустился бы в ад — от волнения под грудью холодной дрожью пробирает вдоль позвоночника. хватит испытывать нервы и тянуть, тянуть, тянуть… руками — ниже, пока он отвлечен, пока оставляет следы от своих губ снова и снова — вдоль косточек ключиц, под линией челюсти, у уха, — схватить его за ремень и вжать в себя с громким вздохом. Крис сводит брови, сжимает зубы, пытаясь сдержать стон — он так возбуждён, что под одеждой тесно и больно. он сгибает свободную руку в локте, нависая сверху, упираясь в стол; второй продолжает крепко держать за бедро, проводит языком по шее снизу вверх — толчком протирается через одежду и звонко выдыхает прямо под челюстью, не открывая глаз. рокочет за окном. пока Крис, не выдерживая этого напряжения, сбрасывает чужую одежду на пол — жжет от его пальцев на голой коже бедер, талии, у ребер, — пока он разрешает звонко расстегнуть свой ремень. у него — конец рабочего дня и вор прямо руках. невыносимо, громко, приятно… и незаконно.