Глава 7
He's Right Behind You
Едва крутя педали, Азирафель катил по незнакомой улочке. Щурясь на не по-валлийски яркое солнце, он помимо воли бросал долгие взгляды на покачивающуюся над передним колесом корзинку, в которой лежала подаренная преподобной роза. Он не мог перестать размышлять о так странно состоявшемся знакомстве, равно как и о щедром предложении, сделанном Майкл вот так... запросто. – Она же меня совсем не знает... – потрясённо бормотал Азирафель, не задумываясь о том, что случайные прохожие – встреться ему таковые – как пить дать примут его за умалишённого, – ничего обо мне не знает... а такое слепое доверие... ведь я не заслужил... после всего... наверное, следовало ей рассказать... во всём признаться... – Он покачал головой. – Тогда она передумала бы... конечно, сразу бы передумала... после всего, что я... Погружённый в сомнения, он не заметил предательской выемки в брусчатке. Переднее колесо его велосипеда на мгновение потеряло сцепление с дорогой, руль опасно вильнул, и Азирафель, запоздало вскрикнув, начал неловко заваливаться набок, увлекаемый вниз неопытностью, гравитацией и весом своего взбрыкнувшего железного пони. Падение длилось не долее пары секунд, тогда как Азирафелю показалось, что его полёт продолжался вечность. С непривычки он не успел как следует сгруппироваться и пребольно ударился о мостовую: миг – и искры из глаз. Осторожно сев, Азирафель сквозь зубы зашипел от боли. – Кажется, ничего не сломал... – проговорил он тихо, прислушиваясь к своим ощущениям. Словно загипнотизированный, он долго созерцал крутящееся колесо велосипеда; немного кружилась голова, но это от страха да от мельтешения блестящих на солнце спиц. Азирафель попытался встать, что удалось ему со второй попытки. Превозмогая боль в бедре ("Синяк будет первостатейный!"), он медленно наклонился, поднял выпавшие из корзинки розу и зонтик и аккуратно, щадя поясницу, выпрямился. То ещё зрелище он, наверное, собой являл! Перепачканный в дорожной пыли и растрёпанный, на руках ссадины... Сейчас следовало, по-хорошему, поднять и велик – живо ли колесо?.. Азирафель вовсю морально готовился ко второму земному поклону, когда его остановил чей-то окрик: – Даже не думай, зайчик! Стой, где стоишь! Азирафель всем корпусом повернулся на голос и тут же снова поморщился от боли. Через дорогу в вихре ярких юбок к нему спешила какая-то женщина. Сквозь пелену подступающих предательских слёз Азирафель не рассмотрел её лица; его близорукий взгляд выхватил лишь волосы – довольно короткие, едва достигающие плеч и ядовито-апельсиновые. "Наверное, надо обесцветить сначала... чтобы такого оттенка добиться..." – не к месту пронеслось в мозгу. – Эдак ты навернулся, сладенький! – хорошо поставленный, точно у певицы, голос звучал где-то у виска Азирафеля (женщина была невелика ростом). – Цел? Идти можешь? – Кажется, да, – без уверенности отозвался Азирафель, часто моргая, и зачем-то прибавил: – Простите. – Боженька на кривой ноженьке, ты никак головой приложился?! Азирафель вдруг ощутил, как сухие прохладные пальцы проворно и уверенно ощупывают его виски и затылок, ерошат волосы, трогают шею, спускаются по спине. – Крови нет, переломов и вывихов не наблюдаю, а синяки сами сойдут – молодой ещё, – огласила диагноз незнакомка. – Пойдём-ка со мной, ангелочек. Азирафель, борясь с нервной дрожью, ещё переживал чужие непрошеные прикосновения, а хрупкая женщина тем временем подхватила его велик, словно тот не весил и пары фунтов, поправила корзинку и покатила железного пони прочь. Ни слова не говоря и не сопротивляясь, Азирафель, прихрамывая, побрёл следом. Розу и зонтик он, будто неведомые реликвии, крепко прижимал к груди.***
Азирафель не заметил, как опять оказался в чужом саду. Он пребывал в прострации. – Присядь-ка пока, дорогуша. – Апельсиновая леди принесла откуда-то стул с высокой спинкой и за руку, как маленького, подвела Азирафеля к нему. – Схожу за антисептиком: лапки-то ты знатно стесал. Взмахнув подолом, незнакомка легко взлетела по ступенькам на широкое крыльцо и скрылась в доме. Азирафелю оставалось лишь покорно ждать и вздыхать.***
Когда ссадины были обработаны, спасительница принялась поить найдёныша чаем. – Простите, – выговорил Азирафель смущённо, – мне, право слово, неловко... Столько хлопот вам доставил... Даже не представился! – вдруг спохватился он. – Азирафель Фелл. – Трейси Шедуэлл. – Кокетливо надув губки, апельсиновая женщина чмокнула воздух у его щеки. – Лапку жать не буду. Пусть заживает. – Очень приятно... спасибо... и ещё раз простите... – вымолвил Азирафель, отчаянно смущаясь. – Я... недавно здесь... Коттедж "Эдем"... там, на выселках... – Как же, как же, наслышана, – Трейси Шедуэлл усмехнулась. – И что, позволь узнать, такой сладкий ангелочек забыл в наших краях? – За хлебом ехал... – ответил Азирафель глупо, с опозданием задаваясь вопросом: она спрашивает вообще или конкретно про сегодня? – Боженька-одноноженька! – Трейси Шедуэлл умилённо сложила руки на груди. – Ну разве ты не прелесть? – Не знаю... простите, мадам... – Азирафель окончательно растерялся: смысл разговора ускользнул от него с первых фраз, и нащупать ниточку логики пока возможным не представлялось. – Скушай яблочко, зайчик. – Трейси пододвинула тарелку с художественно нарезанными фруктами к найдёнышу поближе. – У меня в этом году они просто замечательно уродились. – Спасибо... – Страшась обидеть спасительницу отказом, Азирафель робко взял аккуратную дольку: и правда, шикарное яблочко – хрусткое, сочное и сладкое, почти медовое, исходящее особенным ароматом спелости, какой бывает лишь у редких, вовремя снятых яблок. Чистый джем! Медленно жуя, Азирафель мучительно придумывал, как бы поэлегантнее поддержать беседу. Он незаметно стрельнул глазами по сторонам: несколько ровных грядочек под зелень, идеальные клумбы – контролируемое и тщательно продуманное буйство всевозможных цветов и красок... – У вас здесь просто восхитительно! – нашёлся он наконец. – Всё такое ухоженное... не представляю, сколько труда... – Ах, да что ты! – перебила его Трейси Шедуэлл с напускной скромностью, хотя Азирафелю было очевидно: похвала пришлась ко двору. – Я от чистого сердца... – Ну конечно, мой сладенький! – Трейси, определённо рисуясь, театрально поправила волосы. – Бабуле на пенсии только цветочками заниматься... К тому же, – она понизила голос, точно собралась поделиться секретом, – у нас тут извечное цветоводческое противостояние!.. – Что вы!.. – Азирафель всегда чувствовал себя неловко, когда дамы при нём начинали говорить о возрасте. Он не знал, что сказать, ему было до ужаса не по себе, и от смущения он выдал очередной неуклюжий комплимент: – Прошу вас... вам не может быть более сорока! – Лапушка! Ну ты ж, каков ловелас! – Трейси легонько хлопнула его по левому – не пострадавшему – предплечью. – Мне семьдесят с хвостом! Одной ногой у нашей преподобной на квиддичном поле, как говорится! – Она звонко и совсем по-девичьи рассмеялась. – Не говорите так, умоляю! – воскликнул Азирафель, окончательно теряя метафорическую опору под ногами. – Расскажите лучше... про ваше это... противостояние! – неожиданно нашёлся он и аж дыхание от облегчения перевёл. – Я добрая ведьма, мы медленно старимся. – Собеседница явно не желала давать ему спуску. – А что до противостояния... – с готовностью принялась рассказывать она, – так у нас тут по осени ежегодный конкурс садов. Вон у Майкл какие розы! – Трейси покосилась на припаркованный у живой изгороди велосипед Азирафеля, из корзинки которого выглядывала... улика. – Чистая зависть, а не розы!.. Уж не знаю, чем они с Ури их поливают... Как ни подбиралась, а не колются, стервочки мои славные, – вздохнула Трейси Шедуэлл и продолжила: – Так вот, конкурс. Есть первое, второе, третье места, а есть... – Она поджала накрашенные алой помадой губы. – Самая престижная номинация – "Приз зрительских симпатий"! – О... – протянул Азирафель, имитируя вежливый интерес. – И вот уже четырнадцать лет... – голос Трейси зазвучал таинственно. – Его выигрывает один и тот же человек! – Она недвусмысленно фыркнула, подлила Азирафелю ещё чаю и придвинула к нему тарелочку с печеньем. – Неужто преподобная Майкл? – догадался Азирафель. – Да куда уж ей! – Трейси снисходительно махнула рукой. – Крошке Майки даже в лучшие годы разве что второе место светило! – Тогда, наверное... Неужто вы? – Азирафель отважился на неприкрытую лесть. – Гладко стелешь, лапушка, твои бы слова да Соседскому дозору в уши... – пригорюнилась Трейси Шедуэлл. – Простите, – почтил своим долгом извиниться Азирафель: он явно опять ляпнул лишнего. – Нет, я не хочу сказать, что они предвзяты, несправедливы или что-то такое... – Оттопырив мизинчик, Трейси чинно пригубила чай. – Но наш смотритель... Вот ведь пронырливый хрен!.. Он же самый настоящий ботаник! И я говорю исключительно про его очередную научную степень, имя которым, вообще-то, легион, а не про то, что его в школе заучкой дразнили! – Она гневно раздула ноздри и от избытка эмоций всплеснула руками. – На фоне нас, любителей, он, конечно... хорош, – закончила она с нескрываемой завистью. – Простите? Как вы сказали? Смотритель? – уточнил Азирафель, вконец заплутавший в сложной иерархии крохотной валлийской деревушки. – Ну да! – Трейси прицокнула языком, немного раздражённая его непонятливостью. – Маяк же видел? – Издали... – признался Азирафель: до маяка он пока не добредал. – О! Тогда не буду портить тебе своими россказнями впечатление... или удовольствие от первой встречи. Наш смотритель – нелюдимая бука, но если узнать его поближе – так приятнейший, обходительнейший джентльмен. А клумбы у него... Не поленись, ангелочек, съезди посмотри. Он на песке такое творит... там чуть ли не кактусы африканские колосятся! При наших-то дождях... – Трейси Шедуэлл прихмурилась: гений соседа явно не давал почтенной леди покоя. – Обязательно съезжу, – пообещал Азирафель. – Если честно, меня самого любопытство берёт: никогда не жил возле маяка, да что там – вблизи не видел! А тут всё как-то... – Руки не доходят. Или ноги, – закончила за него Трейси Шедуэлл с усмешкой. – Да куда уж, заинька... Закрутился, небось, с переездом-то!.. – Она понимающе покивала. – Ты печенье-то бери, не стесняйся. А то я всё пеку да пеку... Коли бессонница нагрянет, так целую ночь по пояс в духовке. Как любит говорить мой дорогой Сержант: занимаю руки делом, когда дурная голова покоя не даёт. Есть Азирафелю совершенно не хотелось, но из вежливости он взял печеньице... Знакомый вкус! – Миссис Шедуэлл!.. – Азирафель кашлянул, чуть не подавившись миндальной сладостью. – Так это вы... это ваше... лоток Tupperware... у меня дома... – Он запнулся. – Да, – не стала отпираться Трейси Шедуэлл. – И никаких миссис, ангелочек, не старь меня. – Понравилось печенье то моё? Покушал? – Боже, да! – воскликнул Азирафель с искренней благодарностью. – Лучшее печенье в моей жизни, честное слово! Если бы не вы, – расчувствовавшись, зачастил он, – то я вовсе без ужина остался бы! Мю... Мюриэль, подруга моя, говорила, чтобы я с собой чего-нибудь взял, да я как-то... весь в сборах... отмахнулся. Приехал ни с чем... Не поверите, в первый же вечер всё слопал... И джем ежевичный просто невероятный... – Азирафель резко умолк; ему вдруг вновь стало неловко: болтает тут про своё обжорство вкупе с недальновидностью... – Славный мой мальчик-зайчик!.. – Трейси ласково погладила его по руке. – Ну чего ты смущаешься! Мне только в радость! – Я вам контейнер обязательно верну! – выпалил до корней волос покрасневший Азирафель. – Божечка-держи-ножечка! – рассмеялась Трейси Шедуэлл. – Ты самое прелестное чудо, которое могло случиться в Ньюборо! – В общем... это... – Азирафель потупился. – Печенье вкуснейшее. Я вам очень благодарен. – Посиди-ка ещё, дорогуша, попей чайкý. – Трейси вспорхнула со стула. – Я тебе с собой кой-чего соберу. На протесты Азирафеля она только истово замахала руками.***
– Нечего тебе к Агнес в лавку кататься, – уговаривала Азирафеля хозяйка клумб и яблонь. – Я давеча хлеба напекла... гору. Шахтёры при королеве Виктории (боже, храни Короля!) такой горы не видали, как я нынче настряпала. – Она подбоченилась, гордая собой. – И яблочек тебе положу заодно: нам с Сержантом всё равно столько не съесть. Или, не дай бог, он все остатки на сидр пустит... Ну его! Ты как? – Она заботливо заглянула Азирафелю в лицо. – Сильно ссадины ноют? – Да нет... – слабо отозвался Азирафель, со священным ужасом глядя на доверху наполненную корзинку. – Вот и славно! – Трейси отворила калитку и дождалась, пока Азирафель выкатит велосипед на улицу (переднее колесо чудом не пострадало). – Ты по просёлочной ехал, – пустилась в разъяснения она, – и сильно на запад забрал. Сейчас повернёшь налево, пару сот ярдов вперёд прокатишься и увидишь съезд на пляж. Там уж маяк – твой ориентир. А "Эдем" – чуть подальше. Мили полторы на восток от маяка. Доберёшься? – Конечно. – Азирафель, всё ещё пламенея щеками, потупился ("Что ж ты как подросток-то!"). – Спасибо вам за всё. Надеюсь, в этом году ваш сад получит главную награду на конкурсе. – Клумбу из кактусов посмотри обязательно! Конкурентов надо знать в лицо! – крикнула ему вслед Трейси Шедуэлл, назидательно подняв пальчик. – Mind how you go! – Спасибо! – прокричал Азирафель в ответ.***
– Да вы обалдели совсем!.. – Энтони Джей Кроули нажал send, устало повёл плечами и покрутил головой, разминая затёкшую шею. Август на дворе, а он заполняет такое количество отчётов, словно на носу Рождество и семестр близится к концу. – Как с цепи сорвались, адские псины!.. – обругав купно кафедру и деканат, Кроули встал из-за стола, педантично придвинул трон на место и задумался: а чем дальше заняться? Нет, он не пойдёт по пляжу на восток. Находился уже, благодарствуйте. О том, что случится, когда они с его прошлым столкнутся лицом к лицу (а не столкнуться рано или поздно они не могут – деревенька-то радиусом с гусиный чих!), Кроули старался не думать. Он вышел на крыльцо своего домика и глянул на маяк. – Стоишь, дурилка, – констатировал очевидное Кроули. – Куда ж тебе деваться... Немного побродив по пляжу и бездумно попинав выброшенную на берег гальку (стекляшек больше не приносило), доктор биологических наук, профессор и лауреат всевозможных бла-бла-бла отправился на поиски Неправильного Тýпика.***
Тýпик самозабвенно дербанил песколюбы, не обращая ни малейшего внимания на соглядатая. – Какие-то у тебя инстинкты неправильные, чувачок. Ваще ненатуральные, – заметил Кроули, усаживаясь в песок и доставая из кармана джинсов сушёный (без соли и прочих добавок) анчоус. – Шёл бы ты поел бы. – Он показал птице рыбёшку. Неправильный тýпик, смешно изгибая коротенькую толстенькую шейку, скосил на Кроули блестящий чёрный глазик... и вернулся к уничтожению пляжной флоры. – Не понимаю твоей истерики, – сообщил птице Кроули. – Да, скоро осень. Да, я опять заберу тебя на маяк. И да, ты мне всё там снова засрёшь. Я тебе лампу ультрафиолетовую заказал, кстати. В кустах зашуршало: мелкий Дон Кихот вовсю сражался с одному ему видимыми ветряками. – Лампа – это ни фига не Африка, конечно, – продолжил прерванный птичьим шебуршанием монолог Кроули. – Зато ваше пернатое невеличество не будет морозить зад... Я, если что, ночь ради этого не спал, интернет шерстил... Ну, может быть, первопричина моей бессонницы вовсе не в твоей тýпичьей жопке... Но главное ж результат, правда? Кроули глубоко вздохнул и прикрыл глаза, подставляя лицо солнцу. – ...Хотел бы я тебя ему показать... Он всё говорил и говорил, озвучивая свой внутренний монолог, ни к кому конкретно – даже к тýпику, который приковылял и встал поблизости, – не обращаясь. – Уж не знаю, что он сказал бы нынче... но тогда... в универе, уверен, даже если бы я не хотел, он бы умолил тебя оставить. Кормил бы тебя вреднятиной, чесал бы тебе башку (даже не надейся, я так делать не буду, ты типа дикий, и это табу), попец бы тебе, не побоюсь этого слова, вытирал. Спорим, ты стал бы кататься у него на плече, как недоделанный пиратский попугай?.. А потом бы у вас появились от меня секреты... Спорим, что, выбирая между мной и им, ты бы выбрал его?.. И вы бы свалили в закат... Господи... как же я до сих пор на него зол, ты просто не представляешь... Думал, что отпустило... давно ж должно было... Ан нет. Ты просто не представляешь, твой птичий мозг... он не может... вот был бы ты дельфином... тогда б я тебе рассказал... два десятка лет... а я всё ещё... как вчера... не могу... зол до ужаса... на него... и в то же время... Тýпик подкрался поближе и ловко выхватил угощение из расслабленных пальцев благодетеля и кормильца. Кроули, кажется, даже не заметил. Не открывая глаз, он ловил лбом лучи мягкого августовского солнца и вспоминал мальчишку, в которого в юности был до беспамятства влюблён. Кем стал тот мальчишка? Он узнает, конечно же, рано или поздно узнает... Других вариантов нет, ведь между ними полторы мили от силы. А если?.. А если в Азирафеле уже не осталось ничего от ангела, чью фотографию Кроули хранит в запертом ящике стола?.. Если Азирафель с трудом вспомнит его лицо?.. Если он давно забыл... Ведь он так легко ушёл. Ушёл по-английски, не попрощавшись, не оставив даже дрянной записки на подушке... За эти годы он мог... Да он всё что угодно мог! Он мог стать ещё большей сволочью, он мог полюбить другого, другую... – А любил ли он меня? Когда-то?.. – выдохнул Кроули, пряча в ладонях лицо. – Что ты будешь делать, – спросил он себя, – если того мальчишки со штормовыми глазами и в помине нет давно? Как ты будешь жить с его призраком по соседству?.. Как будешь здороваться с ним на улице, зная, помня?..***
Нога и бедро ныли неимоверно. Едва завидев дорожку, под невыразимым углом спускающуюся к пляжу, Азирафель спешился: нет, нынче он не готов съехать на велике с крутой горки. Свалится опять – не будет рядом заботливой Трейси Шедуэлл, чтобы подобрать его, умыть и напоить чаем. Чуть прихрамывая, Азирафель катил велосипед по влажному песку. Солнце припекало не по-августовски, и шея под слегка отросшими волосами быстро взмокла. Азирафель снял худи, оставшись в простой белой футболке. Он вытер вспотевшие ладони о джинсы – ранки неприятно саднило. Азирафель грезил о дýше. Маяк, словно гигантский мильный камень, восставал у кромки моря – впереди и справа. Конечно, любопытно посмотреть, чему так завидует миссис Шедуэлл, что там такое невероятное местный нелюдимый смотритель отчудил... Азирафель представлял смотрителя седым стариком. Коренастый, в выгоревшей капитанской фуражке, с обветренным лицом и пробивающейся на чуть дряблых щеках сероватой щетиной, в его фантазиях он должен был зычно крикнуть: – Стой! Кто идёт?! – И обязательно прокуренным голосом обругать Азирафеля, праздно шатающегося подле его драгоценного маяка. Осмелев, Азирафель послал своим фантазиям робкую полуулыбку и пририсовал гипотетическому смотрителю резную пенковую трубку, как у папы Муми-тролля, а за маяком мысленно пришвартовал... нет, не кораблик – всего-навсего моторную лодку. Откуда ж ему было знать, что у настоящего смотрителя таковая имеется?.. На полном серьёзе размышляя над тем, должен ли смотритель маяка из его фантазии носить тёмно-синий китель с золотой бляхой на груди и крохотным Юнион Джеком на воротнике, Азирафель не сразу заметил, что на пляже он не один. Недалеко от маяка, прислонившись к выступающему из песка валуну, кто-то сидел и, насколько Азирафель мог различить без очков, этот кто-то методично швырял в море камни. – Неужто всю гальку обратно перекидать собирается? – изумился Азирафель вполголоса и остановился. Его охватила неясная, необъяснимая тревога. От мысли, что сейчас придётся опять здороваться, знакомиться, поддерживать ни к чему не обязывающий разговор, Азирафеля замутило – видимо, на сегодня он исчерпал лимит внутренних ресурсов, выделенных на социальные взаимодействия. Прислонив велик к ноющему боку, Азирафель медлил, недоумевая, что лучше: смело двинуться вперёд или малодушно повернуть назад. Человек в отдалении всё метал камни в воду. Азирафелю показалось, что в отрывистых движениях сквозит остервенение... Что ж тут происходит-то? Хмыкнув, Азирафель отцепил от ворота футболки забытые до поры очки.***
...Иногда он считал свою близорукость божьим благословением: она позволяла избегать случайных встреч, к которым не лежала душа, не выглядя при этом грубым, и делала мир в чём-то похожим на картины импрессионистов, сглаживала углы, смягчала тени – Азирафель любил свою реальность такой... Подёрнутой тонкой дымкой. Смотреть на жизнь сквозь неверную пелену дождя, особенно когда категорически не хочешь замечать очевидного – что может быть прекрасней? Пляж и маяк вдруг обрели отвратительную чёткость. Сквозь линзы очков Азирафель мог различить даже подсохшие водоросли у основания дальнего валуна. "Отлив", – констатировал голос в голове, подозрительно похожий на его собственный. Не двигаясь с места, Азирафель всматривался в сидящего на песке человека. Он видел всё, даже больше – намного больше, чем хотел бы, чем был готов: почти идеальный – хоть на монетах чекань! – профиль, высокая скула и чёткая линия подбородка; длинные волосы – охра, терракота и серебро у висков, много, много серебра... – собраны в небрежный хвост, несколько прядей выбились и трепещут то ли от лёгкого морского бриза, то ли от резкого движения, с которым каждый новый камень отправляется в полёт; сильные, стройные руки – видно, как напрягаются мышцы под загорелой кожей; чуть надорванный ворот чёрной футболки, оттуда – вверх по шее – замысловатый орнамент: антрацит, индиго и графит... И вся поза – такая знакомая. Двадцать лет прошло, а как будто вчера... Азирафеля пронзило узнавание; стало невозможно дышать, точно в лёгкие вогнали дюжину раскалённых игл. Внутри что-то надламывалось, рвалось и отчаянно кричало, дыхание вырывалось изо рта толчками, словно вытекающая из глубокой ножевой раны кровь. Замерев в потрясении, окаменев сознанием и душой, Азирафель медленно поднёс дрожащие пальцы к губам. Его велосипед с грохотом и лязгом рухнул оземь, и дивные яблочки Трейси Шедуэлл покатились по сырому песку – к морю. Энтони Кроули резко повернул голову на звук, рывком поднялся и тоже застыл. Они стояли бесконечно долго, разделённые сотней ярдов, сотней широких шагов, не отступая, не приближаясь и ничего не говоря. Азирафель блуждал жадным взглядом по лицу, когда-то изученному до последней чёрточки, так давно не виденному, неуловимо изменившемуся, но всё же знакомому, такому... знакомому! Не чая утолить жажду, которую два десятка лет заглушал суррогатами, он пил глазами ответный взгляд Кроули. "Ты сошёл с ума... это не по-настоящему... этого не может быть..." – твердил голос в голове – то ли глас разума, то ли одна из безликих тварей, с которыми Азирафель сроднился. Он забыл, как дышать. Он, наверное, и не дышал вовсе. Он как будто умер, а мёртвым ведь не нужен кислород. Кроули приоткрыл рот, точно собираясь что-то сказать, но лишь облизнул губы и, чуть приподняв руку, как будто хотел до чего-то дотянуться, сделал неловкий шаг вперёд. Тут Азирафеля охватил неведомый, необъяснимый и необоримый ужас. Он попятился, споткнулся о поверженный велосипед, насилу удержал равновесие... и бросился прочь. – Анг... Азирафель! Подожди! Да подожди ты! – прокричал Кроули ему вслед, но всё втуне. Азирафель, верный себе, убегал, не оборачиваясь. Кроули в отчаянии сжал кулаки и тихо, мучительно застонал. Глядя на удаляющуюся фигуру Азирафеля, он кусал губы, нечеловеческим усилием воли сдерживая желание упасть в песок и заорать. В душé Энтони Джей Кроули не просто орал. В душе он рвал на голове волосы и размазывал по щекам слёзы.***
Позабыв о боли в бедре, Азирафель бежал не разбирая дороги. В боку кололо, дыхание сбилось, и он где-то потерял очки. Спроси его кто-нибудь, он не смог бы ответить: куда, зачем и от чего бежит. Он не знал. Он просто... бежал. Азирафель не помнил, когда песок под ногами сменился гравием, затем брусчаткой и наконец – асфальтом. Затравленно озираясь по сторонам, он осознал, что находится на главной улице Ньюборо: паб, отель, чуть поодаль – Greggs, напротив – магазин Агнес Наттер. Азирафелю вдруг до смерти захотелось выпить. Чего-нибудь очень крепкого и очень много. Желательно залпом и из горла. Не отдавая себе отчёта в том, что делает, он шагнул прямиком за раздвижные двери, над которыми не было вывески "Теско". – Бутылку джина, пожалуйста, – выдавил Азирафель, с трудом переводя дыхание и забыв поздороваться. Агнес Наттер отложила безвременную "Таймс" и с любопытством на него посмотрела. – Милый мой, да на тебе ж лица нет! – Джин, пожалуйста, – повторил Азирафель срывающимся голосом и нетвёрдой рукой полез в карман за банковской картой. – Да погоди ты со своим джином! – Агнес Наттер перегнулась через стойку. – Посмотри-ка на меня. Что-то было такое... невыразимое в тоне валлийской ведьмы, что заставило его перевести на неё полубезумный взгляд. Агнес Наттер в ответ изогнула лихо подведённые брови и хмыкнула: – Кто ж тебя так отделал, мой хороший, признавайся? Бледный-то какой! Как будто призрака увидел! – Можно и так сказать... – Азирафель едва владел собой. – Призрак – это... это весьма точное определение. А теперь дайте, пожалуйста, джину, и я пойду. – Никуда ты в таком состоянии не пойдёшь! – вскинулась хозяйка магазина. – Давай рассказывай. Сейчас же! – Не хочу об этом говорить! – Азирафель стремительно терял над собой контроль. – Я лишь хочу купить бутылку чёртова джина! Неужели это так сложно?! Неужели надо обязательно лезть мне в голову?! Реакция ведьмы стала для Азирафеля полной неожиданностью. – Ставлю свой титановый позвонок на то, что это был Энтони, – сказала она. – Что, простите?! – Наш смотритель маяка. Энтони Джей Кроули. – Агнес Наттер подзакатила глаза, борясь с досадой от несговорчивости собеседника. – Он тебя так, да? Больше некому. Он здесь один на сто миль окрест такой талантливый. One of a kind. Азирафель опустил голову, досчитал до десяти и медленно выдохнул. – Ну, права я? – Скажите мне, пожалуйста, – Азирафель поднял на Агнес совершенно больные глаза, – вы правда ведьма? Как вы всё это?.. – Он неопределённо махнул рукой. – Я такая же ведьма, как ты фокусник, – усмехнулась Агнес без тени юмора. – Тридцать лет профайлером в Met оттрубила. От звонка до звонка. Уж смею надеяться, научилась в людях разбираться, – закончила она и достала откуда-то из-под кассы объёмную бутыль с плотно притёртой пробкой. – Так что тебе Энтони такое сказал, что ты примчался сюда как ошпаренный? – Он мне ничего не сказал, – ответил Азирафель глухо. – Пробейте уже джин, а? Агнес бросила взгляд куда-то ему за спину и философски заметила: – Не сказал, так скажет. – В каком смысле? – Азирафель мотнул головой, словно отгоняя что-то. Происходящее чем дальше, тем сильнее напоминало ему очень дурной сон. – Он у тебя за спиной, – великодушно пояснила Агнес Наттер. – Что?! – Азирафель вздрогнул: просто очень дурной сон на глазах оборачивался настоящим кошмаром. – Боже мой, ну что ж ты сегодня такой... непонятливый! – Агнес вскинула подбородок, побуждая Азирафеля обернуться. – На литературном же английском тебе говорю: he's right behind you! Словно в замедленной съёмке, отчётливо ощущая каждый свой напряжённый мускул, Азирафель повернулся. На пороге магазина, придерживая раздвижные двери ладонями, в позе распятого Христа застыл Энтони Кроули. – Здравствуй, ан... Азирафель, – произнёс он со странным, не вяжущимся с ситуацией спокойствием. – Мне кажется, нам необходимо поговорить. В тот миг Азирафель Фелл с фатальной определённостью осознал, от чего же он так бежал. Он бежал именно от этих слов. Двадцать лет бежал.