безликие

Загул Сохи затянулся уже на три дня. Три дня ночных вылазок в клубы и бары, разговоров с незнакомцами, возвращений под утро и дикого похмелья после сна. Она никогда не жила так и, наконец дорвавшись, решила испытать все прелести ночного образа жизни по максимуму. Жаль только, что засевшие внутри боль и обида никуда не уходили, а, наоборот, лишь плотнее укладывались под толщей алкоголя, которую девушка в себя вливала. Никакого отчета, зачем она это делает, Сохи не отдавала. Двигалась по наитию, хотела забыться, стереть из памяти все любовные неудачи и отключить все, что отвечало за чувства. Так живется легче. Так ей не больно. Каждое утро, проверяя телефон и не видя сотни пропущенных звонков и сообщений от братьев и Ена, мысленно благодарила Хосока, который, по всей видимости, скрыл от семьи свой визит к ней. Все эти дни девушка проживала день сурка, а точнее сурка-алкоголика. Пока солнце грело жаром, Сохи отсыпалась после ночных похождений, где собеседниками были сомнительного социального статуса незнакомцы и ее сосед, чей дом она случайно оккупировала. С ним Сохи быстро нашла общий язык. Ан за эти, пусть и недолгие, три дня ни разу не донимал девушку пустыми разговорами или дешевым флиртом, видя, что состояние ее далеко не из лучших. Дальше незатейливых тем они не заходили. Не обсуждали семью, не интересовались чем-то личным. Ану было достаточно той встречи с Хосоком, чтобы понять, что Сохи не обычная девчонка, сбежавшая из-под родительского крыла. Поэтому и лишних вопросов не задавал, дабы не огрести проблем от безумного альфы. Ан работает диджеем в небольшом клубе окраинного Домина, большую часть времени проводит именно там, и лишь изредка, по выходным остается в полном уединении дома, чтобы насладиться одиночеством и нехватающей тишиной. Самому альфе никакого дискомфорта Сохи не приносила, он, наоборот, был рад появлению нового человека, который скрашивал однотипные будни. Да и желания прогонять девушку в таком положении не было. Личными вопросами не докучал, но по глазам четко было видно, что проблема старая, давно зревшая и отравлявшая Сохи изнутри. — Работаешь сегодня? — спрашивает Сохи, пропитывая влажные волосы полотенцем. Ан сидит за столом, жуя бутерброд, отвлекается от экрана телефона и что-то мычит неразборчиво. — Не, сегодня у меня запланирован культурный вечер с одним прекрасным омегой, — проглотив, довольно хвастается альфа, и Сохи не сдерживает мягкой улыбки. — Рада за тебя, — искренне говорит девушка, чувствуя, что внутри снова что-то щемит. — Спасибо, — с набитым ртом улыбается альфа. — Я вообще не думал, что он согласится. Сын какого-то крупного бизнесмена, типо золотая молодежь. Я даже предлагать как-то боялся, но на деле оказался обычным парнем, — добавляет Ан, вспоминая свое удивление. — Поверь, многие дети влиятельных людей лишь снаружи кажутся чем-то недоступным, а в действительности просто недолюбленные дети, — пожимает плечами Сохи, а парень слушает с такой внимательностью, жуя, будто находится на университетской лекции. — Черт, а ты права! — восклицает Ан, проглотив. — Ты крутилась в таких кругах, что знаешь про это? — Можно и так сказать, — уклончиво отвечает Сохи и пожимает плечами. — Наверное, это классно быть частью чего-то…высокого. — Сложно сказать. В их мире достаточно мерзости и лицемерия, — хмыкает девушка, вспоминая моменты из своей юности, когда Ен иногда посещал светские вечеринки вместе с детьми. — Может ты тоже…найдешь кого-нибудь? — осторожно начинает Ан и встречается с непонимающим взглядом Сохи. — Не, ты не подумай, что я хочу тебя побыстрее спровадить или там еще че то, просто, твои пьянки ничем хорошим не закончатся, — тяжело выдыхает он. — Я дохера таких видел на работе. Можно сказать, я специалист по таким делам. Убитые личным горем, приходят каждую ночь, напиваются, что еле ноги волочат, и изливают душу барменам о своих проблемах и неудачах. — Я пока не готова, Ан, — обессиленно отвечает Сохи, наливая стакан воды. Сушняк мучает неимоверно. — У меня никогда не было настоящих отношений, и сейчас точно не то время, чтобы начинать их. Да и на горизонте не вижу очереди из желающих, — горько усмехается и залпом выпивает стакан. — Да я же не говорю тебе о любви до гроба! — восклицает с расширенными глазами альфа, выпрямляясь. — Так, какой-нибудь романчик, чтобы отвлечься. А насчет очереди из желающих — это хуйня полная. Ты их отпугиваешь. Сама подумай, ты приходишь в бар с целью напиться. Думаешь альфы этого не чувствуют и не видят? Видят еще как, поэтому и не лезут, — деловито читает лекцию о завоевывании альф, на что Сохи лишь хмыкает, складывая руки на груди и облокачиваясь бедрами о столешницу. — Если ты захочешь, половина города выстроится, просто чтобы с тобой поболтать. — Ты откуда это все знаешь? — с улыбкой и хитрым прищуром спрашивает она, решая все-таки прислушаться к словам. — Многолетний опыт, детка, — откидывается на спинку стула, принимаясь за второй бутерброд. — Я подумаю, — обещает Сохи, всерьез задумавшись о его словах. Может действительно стоит уже треснуть эту скорлупу любовного траура, которой Сохи сама себя покрыла? Но только без чувств, просто развлечься. Их в жизни было уже достаточно. Кажется, настолько достаточно, что лимит исчерпан. … — Доброе утро, Ваше Высочество. Как вы себя чувствуете? — дружелюбно улыбаясь, произносит Антонио, заходя в больничную палату частного госпиталя Темиса, и кладет пышный букет цветов на тумбочку возле койки. Чимин поднимает уголки губ, смотря на свежие цветы, от которых исходит сладко травяной аромат. Принцу досталось меньше, чем Юнги, который дольше, чем на пару минут бессознательного бреда еще не приходил в себя. Успокаивали его только врачи, повторяя, что прошло всего пару часов, организм сильно ослаблен и требует более длительной реабилитации. Чимин всю эту ночь томительного и убивающего ожидания практически не сомкнул глаз, даже под давлением Антонио, проведшего всю ночь в кресле больничной палаты. Все мысли омеги были заняты Юнги, которому снова пришлось бороться за свою жизнь. Лишь ближе к рассвету принц смог заснуть и на пару часов дать организму отдохнуть. — Доброе, Антонио. Уже лучше, — отвечает Чимин, переводя взгляд на альфу, который садится на стульчик перед ним. — Как он? Тебе говорили что-нибудь? — сразу же переходит к главной теме. — Ваше Высочество, не думаю, что Вам это нужно знать, — бормочет Антонио, устремляя глаза куда-то вниз. Волнение в Чимине тут же возрастает. Вместе с ним возрастает и раздражение на пытающегося скрыть правду помощника. Нервы напряжены от всего происходящего в его жизни, он готов взорваться в любую секунду, но пытается сохранять самообладание, хоть и дается с большим трудом. — Если я спрашиваю, значит мне нужно знать, — тверже произносит Чимин и слышит тяжелый вздох. — Он еще не приходил в сознание, Ваше Высочество, — тихо, мысленно надеясь, что омега не услышит, говорит альфа. — Врачи говорят, что при таком отравлении угарным газом есть вероятность впасть в кому, — Чимин напрягается мгновенно, дыхание сбивается, а пальцы сами начинают теребить больничное одеяло. Откидывает его, собираясь встать. — Проводи меня к нему, — тон приказывающий, без возможности отказа, но Антонио все же пытается отговорить. — Вам прописан постельный режим, Ваше Высочество. — Антонио. Отведи меня к нему, — решительно повторяет Чимин, готовый сорваться, если еще раз услышит возражение. Альфе ничего не остается, кроме как, поджав губы, встать и протянуть руку омеге, чтобы помочь подняться. — Несмотря на вероятность комы, врачи ставят положительный прогноз. Говорят, организм сильный, справится, — видя хмурое выражение на прекрасном лице, подбадривает Антонио, когда они под руку не спеша идут по коридору. Чимину правда становится легче. — Конечно справится. Он же один из лучших бойцов Трансира. В схватке со Смертью точно одержит победу, — задумчиво произносит омега. Они поднимаются на этаж выше, проходят по бесконечным больничным лабиринтам и наконец оказываются в отделении для пациентов в тяжелом состоянии, кишащем раненными солдатами, некоторых из которых уложили прямо в коридоре. Омега не отрывает взгляда от перебинтованных, взмокших тел, не имеющих больше сил сражаться с неимоверной, нестерпимой болью. Многие бьются в агонии, бормочут что-то неразборчиво, мечутся по узким койкам, в попытках прогнать ломающую все внутренности боль. В ушах звенят надрывные стоны, насквозь пропитанные нечеловеческими муками и желанием побыстрее покончить с этим. Чимин жмется ближе к Антонио, стискивает его предплечье, когда они проходят по живому коридору покалеченных людей, в чьих глазах четко можно разглядеть образ Смерти. Они точно видели ее и, возможно, видят и сейчас. От этого в омеге все замирает, внутри скручивает мучительно, не дает дышать и выдавливает слезы. Чимину невыносимо больно за этих людей, больно за родственников, получивших письмо о гибели своих сыновей, мужей и братьев, больно за все, что сейчас происходит в государстве Трансир. Чимин замечает Ена, стоящего у одной из дверей в больничную палату, и нескольких снаряженных бойцов. — Чимин, что ты здесь делаешь? — заметив подходящего омегу, который крепко держится за предплечье Антонио, чтобы не свалиться от бессилия, взволнованно спрашивает Ен. — Как он? Врачи что-нибудь еще говорили? — игнорирует вопрос, заботясь лишь об одном. Мун сжимает челюсти, понимая, что смысла спорить с упрямым омегой нет. — Нам остается лишь ждать, когда он придет в себя, и надеяться, что это не обернется комой, — с неприкрытым сожалением произносит альфа, а Чимин каждое слово впитывает, боясь пропустить важное. — К нему можно сейчас? — тихо спрашивает омега, смотря на прозрачную пластиковую дверь, закрытую с внутренней стороны жалюзи. Омега вгрызается глазами в маленькие щелки, пытается хоть что-то рассмотреть и видит кусочек красной копны, от чего сразу становится легче. Ен коротко кивает, отходит чуть в сторону, но касается руки Чимина, останавливая, когда тот почти открыл дверь. — Марид рассказал, что, когда нашел вас, Инсан лежал у тебя на руках, а ты охранял его от падающих обломков. Ты спас моего сына, Чимин. Я благодарен тебе и буду должен до конца дней всему народу Нобилита, — серьезно произносит Ен, смотрит в глаза омеги, которые готовы наполниться слезами отчаяния от одного воспоминания о прошлой ночи. — Я не герой, Господин Мун. Я сделал то, что сделал бы любой настоящий человек, — хрипит омега от колючего комка в горле и быстро заходит в палату, чтобы скрыть возрастающие эмоции. Здесь значительно тише, чем снаружи. Не считая Юнги, в небольшой палате располагаются еще пять коек с такими же в бессознательном состоянии бойцами. Чимин медлит в растерянности, переминается с ноги на ногу у двери, когда взгляд останавливается на копне красных волос. Видеть таким Юнги страшно. Бедное сердце омеги сжимается, когда он подходит ближе и четче видит синяки и ссадины на расслабленном лице, перебинтованное тело и несколько прикрепленных к нему проводков, доказывающих, что сердце все еще бьется. Чимин подходит тихо, будто и земли не касаясь, лишь бы не потревожить спокойствие альфы, которое, на самом деле, очень хрупко. Аккуратно присаживается на край, дышит через раз, не имея сил совладать с чувствами, когда глаза вновь и вновь возвращаются к красным царапинам и гематомам, в некоторых местах покрывавших тело. Касается безвольно лежащей руки невесомо, сдерживаясь, чтобы не потерять сознание от спектра эмоций. За это короткое время он сильно прикипел к хмурому альфе, который лишь изредка оттаивал и одаривал омегу мимолетной, едва заметной улыбкой и искренним взглядом, говорящем о многом. — Просыпайся, Юнги, — называет альфу настоящим именем, которое не выходило из головы всю ночь. Такое подходящее ему. Острое, необычное, но в то же время мягкое и простое. — Я жду тебя, — тихо добавляет, продолжая поглаживать его руку. … Почти пять часов ушло на зачистку набежавших южан после поджога склада. Как Чонгук и предполагал, они вышли из укрытия практически сразу, как только вертолет с Юнги и Чимином поднялся в воздух. Всю ночь пятьсот солдат под руководством Чонгука, Хосока и Тэхена провели под грохотом разрывающихся снарядов, над головами свистели выстрелы, а могильная вонь Смерти стала привычной. Этой ночью одна из сестер была благосклонна к северянам — никто не попался в ее лапы и со спокойной душой возвращался на родные земли. Южанам повезло меньше, по приблизительным подсчетам погибло около двухсот человек. Сидя уже в вертолете и возвращаясь в Темис, Тэхен не отрывался от видов за иллюминатором. Ничего интересного для него там было, просто чувствовалась необходимость отвлечься. Всего потряхивало от переизбытка адреналина. Из-за плеча омега больше занимался командованием, особо не высовывался из заброшенного здания в лесной чаще, которое заняли северяне для укрытия. И тем не менее принёс большой вклад в успех операции, хоть и совесть орала каждый раз, когда в прицеле мелькал силуэт южного солдата. Но быстро умолкала, как только пули врезались в кирпичи совсем рядом с ним. Чонгук, сидя рядом, видит беспокойство омеги, хочет как-то поддержать, успокоить, но мгновенно ловит себя на мысли, что совсем не к месту это всё, да и навыка в моральной помощи у него, как такового нет. Быстро тушит разгоревшийся порыв и переводит взгляд на Хосока, который никак не может избавиться от слов Чимина о предателе. — Среди нас есть крыса, — негромко произносит он, пялясь на Тэхена, который поворачивает хмурое лицо в его сторону. — Еще раз сказать, что мне нет никакого смысла быть предателем? — защищается Тэхен. — Ты единственный отлично подходишь на эту роль. Предал один раз, предашь и второй. — Изгнание из собственного клана для тебя считается предательством? — не сдерживает нервную усмешку Тэхен, смотря на хмурого Хосока. — Сам же прекрасно знаешь, что я не по собственной воле покинул Кандаон. — У вас южан это в крови. Только прикидываетесь бедными и несчастными, а в самый подходящий момент нападаете со спины, как мрази, — цедит сквозь зубы альфа, сжимая рукоять автомата. — Морт, — твердо обрубает Чонгук, смотря на брата, которого стоит остановить. Хосок никогда не скупился на слова и сейчас не начнет, лишь бы унизить омегу, ставшего врагом в его глазах. — Что? Защищать его будешь? — острая, с нотками безумства улыбка появляется на лице Хосока. Любого другого она заставит остолбенеть в страхе, но только не Чонгука, который брата знает большую часть своей жизни. — Холодное сердце Марида растопила южная крыса? — тормоза альфы слетели, он абсолютно не фильтровал слова, которые Тэхена, в целом, никак не задевали. — Перестань нести хуйню, Морт, — сохраняя пугающее спокойствие, произносит Чонгук. — А что? Я не в твоем вкусе, альфа? — встревает Тэхен неожиданно, поворачиваясь на Чона, который не понимает легкой усмешки на сухих губах. — Вы заняты не тем делом. Инсан при смерти, а вы обсуждаете какой-то бред. — Я всего лишь хочу разобраться в причине, по которой наш брат находится, как ты сам говоришь, при смерти, — не скрывая накатывающего раздражения, произносит Хосок. — И, как по мне, причина сейчас сидит передо мной и строит тебе свои лживые глазки, — словно плюясь желчью, продолжает он, пока насмешливая улыбка Тэхена становится лишь шире. — Ты не слышал, что я сказал? Угомонись, Морт, — тверже и серьезнее повторяет Чонгук. — Да ладно тебе, альфа. Хочет развлекаться, пусть развлекается, — не сдерживая смешка, игриво произносит Тэхен, хотя никакого настроения продолжать этот разговор у него нет. — Не побоишься спать в одном доме с тем, кто желает избавиться от тебя? — явно намекая на себя, спрашивает альфа. — Только пальцем тронь — без руки останешься, — абсолютно серьезно, но с той же легкой улыбкой отвечает омега, вызывая безумный смех у Хосока. Чувство страха у него атрофировалось примерно на четырнадцатом году жизни, когда пришлось столкнуться с тяготами существования в детском доме, где он, по насмешке судьбы, был почти самым худощавым альфой, еще и без особых навыков драк. Поэтому эта угроза, которая вполне могла стать реальной на фоне всех успешных спец операций омеги, не вызвала никаких эмоций, кроме интереса и азарта. — Заткнитесь оба, блять! — начиная выходить из себя, повышает голос Чонгук. Смотрит на обоих по очереди, приструняя, и Тэхен снова отворачивается к иллюминатору без какого либо желания продолжать разговор. До Темиса добираются быстро. С военной базы, куда приземлился вертолет, их забирает автомобиль, увозя в особняк безликих, чтобы наскоро придти в себя и забежать в душ после сложной ночи. Созвонившись с Еном уже в доме, Чонгук интересуется состоянием Юнги и Чимина, на пару с альфой не скрывает восторженного удивления от поступков омеги в такой страшный момент и благодарит Всевышнего, что у Мина есть шанс выжить. Он его точно не упустит, Чонгук знает. Ен уговаривает сына остаться в доме и набраться сил, ведь позади лишь один бой, а впереди целая война, которая выжмет еще сил из каждого. Чонгук нехотя соглашается, понимая, что за последнее время им действительно необходимо немного отдохнуть. После разговора с Еном, Чон скрывается в своей спальне, где наконец выдыхает и по особенному ощущает груз экипировки и оружия, которые давят к полу с неимоверной силой. За окном давно рассвело, но пасмурное небо не позволяет свету расстелиться мягкими, греющими лучами по минималистичной спальне. Глаза режет от белесого неба, Чонгук, сняв бронежилет и почувствовав физическое облегчение, зашторивает окна наглухо и идет в ванную, чтобы побыстрее смыть отголоски ночи. Шум включенной воды и бьющихся капель о кафель временно заглушают не замолкаемые свисты пуль в голове альфы, который раз за разом, прикрыв глаза, видит ночной лес, мертвые тела и мигающие фонарики на автоматах солдат. Чонгук снимает компрессионную кофту, смотрит в зеркало и глаз не отрывает от заросших продолговатых шрамов, покрывающих крепкий торс. Они напоминают о старой жизни, детстве, в котором не было места беззаботности, легкости и простой родительской любви. Крики прошлого не дают забыть о себе, альфа поджимает губы и хмурится сурово, чувствуя внутри разрастающийся огонь, который обжигает органы и близится к душе, так и норовя испепелить ее последние куски. Картинки из детства несутся смазанными кадрами, альфа не отворачивается от зеркала, всё смотрит, продолжая изматывать и изводить себя воспоминаниями, словно на прочность себя проверяет. Пьяный отец, громивший бедный дом, плачущий папа в том же пьяном безумии, маленький альфа, жмущийся в углу у старого кресла, и постоянный запах крови, смешанный с сыростью и гнилью от хлипких стен. Треск оконного стекла, буйство отца, который в бреду отшвыривает единственного сына прямо на разлетевшиеся по полу осколки, резкую, жгучая боль, детская истерика и снова кровь, заливающая пошарпанный паркет. Тот страх и ту беспомощность Чонгук не забудет никогда. Все тело трясет в лихорадке, слова сказать не может из-за непрекращающейся истерики, и бежать некуда — только бродяжничать на улице, итогом чего станет постыдная смерть под городским мостом. Из пелены отвратительных воспоминаний вырывает треск стакана для зубной щетки, которая в порыве ярости оказалась в руке Чонгука. Стекло лопнуло прямо в ладони, но альфа сперва и не заметил, продолжая пару секунд сжимать пальцы, в которые тут же вонзились осколки. — Блять, — шипит он, разжимая ладонь, с которой уже капают алые капли на белоснежную раковину. Дергает кран вверх и подставляет руку, смотря за смывающимся розоватым ручейком, и аккуратно достает крупные осколки, на счастье впившиеся не так глубоко. — Да, блять, — раздраженно рычит Чонгук, слыша звонкий стук за спиной. Тэхен раскрывает глаза удивленно, когда дверь перед ним неожиданно распахивается, и стеной появляется Чонгук, по пояс оголенный и с безумным огнем в глазах. — Чего тебе? — буквально рявкает альфа, еще больше заводя Тэхена в какой-то ступор. Внимание привлекает упавшая красная капля на мраморную плитку. — Что с тобой? — не скрывая неожиданно даже для самого Тэхена возникшего волнения, спрашивает он. — Чего тебе, Тэхен? — повторяет альфа, теряя контроль. Он походит на зверя, который вот-вот сорвется с цепи и разорвет к чертям. Но Тэхен не из пугливых, не из тех, кто зажмется и убежит в истерике заливать хрустящие простыни кровати слезами. Омега смело толкает альфу в ванную, заходит с ним и хлопает дверью. Чонгук будто и забыл о кровоточащей руке, в непонимании наблюдая за буйным омегой, который хлопал шкафчиками и ящиками в поисках чего-то. Быстро накатившая ярость исчезает так же незаметно, стоит только Чонгуку перевести центр внимания на Тэхена. — Садись, — кивая на маленькую тахту, где лежит кофта альфы, командует Тэхен и наконец находит аптечку. Быстро выключает воду в душе, погружая их обоих в тишину. — Сядь, Марид. Пожалуйста, — мягче добавляет он, кидая взгляд на все еще стоящего Чонгука. Альфа в ступоре садится, на колено опирается пораненной рукой, чтобы не запачкать тахту. Наблюдает за омегой, который абсолютно спокойно, но в то же время быстро смачивает ватные диски антисептиком и раскрывает упаковки пластырей. В звенящей тишине лишь бьющиеся о плитку капли крови разрывают прочную нить безмолвия. — У тебя есть пинцет? — не отвлекаясь от своего дела, интересуется Тэхен. В голосе совсем нет тревоги, он будто ежедневно проделывает все эти действия. На самом же деле причина его спокойствия в запахе Чонгука, который обострился и плотным облаком протянулся до соседних комнат. — Осколки я вытащил, — отвечает Чонгук и сам за собой замечает, что не может отвести взгляда от изящной спины, облаченной в совсем ей не подходящую боевую экипировку. Пытается отвлечься, но все никак не получается, глаза то и дело возвращаются к плавным, выточенным изгибам. Это смешение эмоций — от бесконтрольной ярости до безмятежного спокойствия, путают все в голове, и альфа уже сам не понимает, что заставляет бездушное сердце биться чаще. Ужасные воспоминания детства или строптивый омега, который заботливо подготавливает компрессы. Тэхен подходит к Чонгуку с раскрытой аптечкой и встает перед ним на колени, укладывая пластиковую коробку рядом с собой на полу. Протягивает руку в немом жесте и поднимает на него глаза, сталкиваясь с успокоившимся пожаром. Альфа вкладывает ладонь в омежью, пачкая бледную кожу кровью, и не может не отметить ее нежность и бархатистость. Безмолвная, но такая громкая, пищащая тишина давит, превращает простое касание в интимный момент, но, кажется, оба не против. — Расскажешь, что произошло? — шепчет Тэхен, боясь спугнуть наступивший покой. Второй рукой берет вату и аккуратно промакивает кровь на внутренней стороне ладони. — Случайно разбил стакан и порезался, — сухо хрипит Чонгук, не готовый делиться с омегой деталями своего подсознания. Омега хмыкает тихо и поднимает глаза, обрамленные пушистыми ресницами. В этот момент альфа и пропадает. Пропадает в бескрайних темных глазах с искрами озорства и хитрости, утопает без возможности выбраться из манящего омута. До этого момента удивительные глаза миндалевидного разреза были будто скрыты от него и не давали насладиться своей красотой. А сейчас морскими сиренами затуманили разум альфы, не позволяя отвлекаться на что либо другое. Чонгук и не против, с радостью бы утонул в этой воронке. — Не хочешь, не говори, — сразу дает понять, что вранье альфы рассекречено. — Зачем ты пришел? — меняет тему, но продолжает изучать уже лицо омеги, когда тот переводит внимание к ладони. Чонгук и раньше отмечал для самого себя естественную красоту Тэхена, но не прислушивался к собственному голосу в голове. А сейчас, в мертвой тишине, на таком близком расстоянии с омегой, Чон только его и слышал. Без преувеличений Тэхен прекрасен. Каждая часть тела, каждое его движение вопит о благородстве крови и статусе, в котором находится Ким. Изящная длинная шея, плавно перетекающая в прямую линию острых ключиц, тонкие, подтянутые руки с аристократичными пальцами, мягкая кожа, прикосновение которой похоже на легкую щекотку пера. Высокий и статный для омеги рост, отточенная в спортивном зале фигура, силуэтом походившая на песочные часы, длинные ноги с округлыми бедрами. Чонгук удариться о стену готов от осознания, что не замечал этого ранее. — Хотел предложить позавтракать в моей компании, — омега улыбается, а Чонгук не перестает удивляться, как в этом мягком создании помещается столько внутренней силы и моментами язвительности. — Чем обязан такому приглашению? — зеркалит улыбку Чон, уже совсем позабыв о недавней вспышке злости. — Кроме нас в доме только Морт, и думаю, мы с ним быстрее зарежем друг друга столовыми ножами, чем кофе успеет остыть, — усмехается Тэхен. — А один я завтракать не хочу, поэтому остаешься только ты, альфа, — стреляет глазами, обезоруживая Чонгука. Альфа резко, но мягко меняет положение их рук, накрывая своей ладонью ладонь омеги, приводя его в замешательство, граничащее со смущением. — Дай мне десять минут, омежка, — просит Чонгук, утыкаясь в чёрные расширенные глаза. — Буду ждать на веранде, — тут же тихо отвечает Тэхен, будучи уверенным в том, что Чонгук согласится. Тэхен удаляется через пару минут после того, как убеждается, что кровотечение остановилось. В своей спальне быстро переодевается в легкую светлую футболку, бежевую хлопковую рубашку и того же цвета шорты. Одежды у него не так много, лишь самые необходимые, базовые вещи, по которым совсем не скажешь к какому статусу относится омега. Стоя у зеркала, приглаживает волнистые волосы, распушившиеся от влажности воздуха, и на секунду замирает перед собственным отражением, пытаясь проанализировать свои действия. Сам пригласил альфу на завтрак, заботливо носился с пораненной рукой и искренне беспокоился за его состояние, а сейчас еще и волнуется о своем внешнем виде. Для Тэхена это было практически впервые, если не считать подростковых интрижек в старшей школе. Он уже и позабыл о таких моментах, когда отключаешь мозг и действуешь так, как командуют чувства. Может быть сейчас судьба будет к нему благосклонна? Омега быстро спускается на первый этаж, босыми ногами шлепая по дорогой плитке, и ловит домработницу, протирающую пыль. Просит подать завтрак на двоих на веранду и сам проходит туда. Прохладный воздух утра бодрит, остужает разгоряченное тело и холодным компрессом действует на внезапно покрасневшие щеки. Омеге даже вспомнить сложно, когда в последний раз на них покоился румянец, возникший не в результате усердных тренировок. Садится в плетеное кресло за небольшой круглый стол, время от времени наблюдая за домработницей, раскладывающей приборы и салфетки. Чонгук не заставляет себя долго ждать и присоединяется к омеге через пару минут в свободной черной рубашке, прямых бежевых брюках и домашних тапках. Еще влажные волосы убраны назад, по крепкой шее лениво сползают пару капель воды, близясь к вороту рубашки. Для Тэхена лучше компании сейчас, кажется, и не придумаешь. — Не замерзнешь с босыми ногами? — кинув взгляд на ступни омеги, спрашивает Чонгук и садится за круглый стол напротив него. — Пока терпимо. На крайний случай сворую твои тапки, — краем губ улыбается Тэхен. — Я просто так не сдамся, — вскинув брови, предупреждает альфа. — У меня большой опыт рукопашного боя с альфами, так что у тебя нет шанса, — Чонгук не сдерживает улыбки, доставая из брюк пачку сигарет. — Угрожаешь мне? — обдав пламенем кончик сигареты и затянувшись, спрашивает Чонгук. — Предупреждаю, — Тэхен хитро щурит глаза в улыбке. — Спасибо, что помог обработать руку, — искренне произносит Чон, чуть сжимая ладонь, облепленную пластырем с внутренней стороны. — После того, как меня подстрелила… Лилит, да? Я стал более уверенным в оказании первой помощи, — вспоминая обработку плеча в грязном туалете поезда, Тэхен невольно морщится, и фантомная боль в плече накатывает слабой волной. — Это была ошибка с ее стороны. Но не буду врать и приукрашивать, что ее мучала совесть. По большей части, ей было плевать, она думала лишь об успешности операции, — Чонгук выдыхает дым в сторону, будучи честным с омегой. — Все в порядке, будь я на ее месте, действовал бы точно так же, — Тэхен пожимает плечами, внутренне наслаждаясь такой откровенностью разговора. — О ней так ничего и не слышно? Морт не нашёл ее? — Уверен, что он в курсе, где она, просто не сдает перед Еном. — И ты ничего не собираешься с этим делать? — в неверии Тэхен поднимает брови, но отвлекается и поворачивается в сторону, на шуршащий звук тапочек. Их идиллию прерывает домработница, тихо зашедшая на веранду с подносом в руках. Женщина быстро расставляет тарелки с ароматным омлетом и небольшой овощной нарезкой, чашки с крепким кофе и маленький молочник. — У Лилит достаточно причин, чтобы отдалиться от наших дел, хоть я и не могу понять их в полной мере. Она достаточно ранима, чтобы выйти из колеи после серьезной неудачи, — говорит Чонгук, когда они вновь остаются вдвоем. — И как бы мы не были близки друг с другом, но насильно никто ни к чему принудить не смеет. — Ранима? В своей голове я представлял ее иначе. Милая омега с яйцами, которая может нагнуть любого, — Чонгук улыбается на его слова и постукиванием пальца о сигарету сбрасывает пепел. — Как ты? — Ну да, — Тэхен пожимает плечами и отправляет в рот кусочек омлета. — На самом деле, так и есть. Лилит многим альфам может подать пример в физической подготовке и выносливости. Первое время, когда мы только переехали на учебную базу, некоторые даже путали ее с альфой из-за характера и отношения к тренировкам, — Чонгук тушит сигарету и наконец притрагивается к остывающему кофе, делая небольшой глоток. — Уже не терпится с ней познакомиться, у нас много общего, — прожевав и проглотив, задумчиво произносит омега, вспоминая свои первые дни, когда переехал к Иану. Вечные разговоры за спиной, стычки с альфами, постоянное напряжение от простой прогулки по коридорам, которая часто заканчивалась избиением в каком-то нибудь углу. — Тебя тоже путали с альфой? — выгибая бровь, исподлобья смотрит Чон, пока разрезает омлет. — Было пару раз, — уклончиво отвечает Тэхен. — Из-за того, что другие не чувствуют твоего запаха? — вопрос простой, но выбивает омегу из колеи. Ким поднимает растерянные глаза, смотрит на спокойного Чона, который не понимает, чем вызвана такая реакция на его слова. — В том числе, — тихо хрипит Тэхен и делает пару глотков кофе, скрывая лицо чашкой. — Может раскроешь мне эту тайну? — спрашивает Чонгук, желая услышать ответ на интересующий его вопрос. — Не сегодня, альфа, — Тэхен ставит чашку и мгновенно цепляет усмешку. Она никогда его не подводила и всегда являлась отличной защитой от неприятных тем. Чонгук дальше не лезет, понимая, что для более высокого уровня откровенности еще слишком рано. Они знакомы не больше недели, и даже детально изученное досье на омегу не уменьшает расстояния между ними, поэтому Чон принимает правила Тэхена, не докапываясь до сути и меняя тему разговора на более заурядную. Ким весь сидит на иголках, в голову просачиваются мерзкие картинки прошлого, но он всячески пытается отвлечься, слушая Чонгука. Старается выглядеть невозмутимо, моментами поднимая уголки губ, но с потрохами выдает лишь трясущаяся коленка под полупрозрачным столом, что не остается незамеченным альфой.