Государство Трансир.
Война — сестра Смерти. Всегда ходят вместе, крепко держась за руки, страхом и холодом окутывают напуганных людей, забирая некоторых с собой. Они могущественны и всесильны, лишь малая часть столкнувшихся с ними может сбежать из цепких лап, но никто не может забыть пронизывающий до самых костей ужас, когда смотрят в их пустые, мертвые глаза. Сестер боятся все, даже те, кто утверждает обратное. Забирают с собой без разбора, не смотрят на статус и возраст, ничего не боясь. Они — власть. Безоговорочная и вечная. Никто не хочет встретиться с ними, никто не знает, по какой дороге они поведут — по прохладной равнине, где царит безмятежность и спокойствие или по горящим колдобинам, рядом с которыми пляшут черти. Эта неизвестность пугает. Парализует тело, испускающее последний дух, вселяет в чужие глаза животный ужас и поглощает в беспросветную тьму. Жителям государства Трансир не повезло. Людская озлобленность и жажда крови привели к встрече с сестрами. Одно столетие назад южные народы обрекли страну на мучительные страдания, развязав руки войне и пустив ее в города. Тогда люди были жестоки и беспощадны, загнивающий юг выступал против процветающего севера, уничтожая их дома, убивая невинных. С злостью и обидой на несправедливость жизни расстреливали целые семьи, не щадили никого. Погибло огромное множество с обеих сторон. Борцы за лучшую жизнь, женщины, из последних сил защищавшие дома, дети, не знавшие чистого неба и тишины. Война длилась долгие четыре года. Почти полторы тысячи дней люди засыпали в сырых подвалах, ставшие им постоянным местом жительства, под неумолкаемые грохоты бомб и с надеждой не проснуться из-за обычного желания покончить с этим. Положить конец бесчисленным убийствам и разрушениям городов вызвались северяне, число которых значительно уменьшилось. Они не смогли больше терпеть и отбиваться от нападок врагов. Сложили оружие, предлагая югу заключить мирный договор. Обе стороны станут автономными — со своими правителями и законами, но продолжат подчиняться центру. Поддерживать благополучные отношения между ними взялась столица разломившегося государства — Просперит. Являясь связующим звеном юга и севера, власть столицы старалась подавлять любые возникающие конфликты, усмиряла пыл правителей обеих сторон и мудро находила компромиссы. Делала все, чтобы предотвратить новую войну. Несмотря на фактическую целостность государства, большая часть населения с обеих сторон продолжали считать друг друга заклятыми врагами, не могли забыть тот ужас, творившийся во время войны. Юг и север на посты своих правителей избрали наиболее выделившихся в военное время. Тех, кто вел за собой людей, кто был милосерден и справедлив. Их стали называть Главами, стороны — кланами. Шли годы, десятилетия, обстановка в Трансире стабилизировалась. Главы были заняты отстройкой разрушенных городов, развитием экономики и улучшением качества жизни населения. Наиболее выгодным способом найти деньги для страны стали сотрудничество с соседними странами. Сначала продавали остатки продовольствия, после оружие и наркотики. Все предприятия были уничтожены, и другого выхода не нашлось. Страх войны медленно стихал, люди осмелели, видя постепенно расцветающие районы и улицы. Отношения между югом и севером перешли в позицию нейтралитета, но в воздухе давяще витало облако напряжения, из-за чего мелкие банды устраивали стычки и перестрелки, которые быстро пресекались Главами кланов, чтобы не развязывать войну. Страх встречи с сестрами был слишком силен, сил на стройку городов ушло слишком много. Никто не готов спускать это в яму. …Государство Трансир, северный клан Темис, город Домин, 2474 год.
— Заводи! Заводи, блять! Вопит Хосок, несясь со всех ног и грубо нарушая ночную тишину. Все было идеально до этого момента. Чонгук, сидящий в машине напротив обветшалого склада, мирно выпускал струи табачного дыма в приоткрытое окно, наслаждался безмолвием, свойственным местам на окраине города. Здесь время будто остановилось. Не было назойливых автомобильных сигналов, раскаляющих нервы, ярких уличных фонарей, пестрящих над головами, и галдящих людей, которые слоняются по улицам, не придавая большего значения времени. На окраинах все было иначе. Слух ласкал шелест редкой листвы на деревьях, а легкие жадно вдыхали свежий аромат, исходящий от влажной почвы. Настоящая благодать, если не брать в расчет унылый городской пейзаж, который предстанет черным глазам, как только машина двинется по дырявой дороге с облезлой разделительной полосой. Покой прерывает альфа двадцати лет, внезапно появляющийся из-за угла склада. Бежит так быстро, что позади поднимаются низкие столбы пыли грунтовой дороги. От здания до машины метров двести, и будь Хосок в других условиях, добрался бы за пол минуты. Но в руках здоровая коробка, которая явно мешает и слегка приоткрывается от бега, содержимое чуть не вываливается по пути, а на ногах прохудившиеся кроссовки, подошва которых сильно изношена, из-за чего чувствуются любые неровности. Постоянно оглядывается назад, ртом глотает воздух, обжигающий грудную клетку, выбеленные краской волосы скачут, на лице безумная улыбка от страха, а в прозрачно-голубых глазах играют огоньки азарта и озорства. Двадцати четырехлетний Чонгук, оперативно реагируя, зажимает сигарету зубами и поворачивает ключ зажигания. Краем глаза следит за братом, приближающемуся к машине. Старушка, купленная с огромной скидкой на местном автомобильном рынке, как на зло выпендривается, пыхтит и недовольно кряхтит от такого грубого обращения. — Сука! — цедит Чонгук сквозь зубы. Уже жалеет, что заглушил ее, но по другому было нельзя. В этой тиши любой шорох становится заметным. Отпускает ключ и через секунду снова поворачивает. — Чего ты телишься?! У него ружье, блять! — кричит Хосок в ночной тишине, а из-за угла, вслед за ним выбегает грузный охранник, на ходу заряжая двустволку. Останавливается, прицеливается в бегущего парня, и разносится грохот. Стреляет по ногам, альфа втягивает голову в плечи, еще больше ускоряется, боясь повернуться. Чонгук невольно пригибается от выстрела, не сводит глаз с младшего брата, который цел и невредим, и снова пытается завести. — А ну стой, пидорас сраный! — орет охранник и снова стреляет. — Сам пидорас! — через плечо выкидывает Хосок. Никогда не оставит за противником последнее слово. — Ну, давай, малышка, давай же, — шепчет Чонгук, слушая слабое фырканье двигателя. Снова разносится выстрел, заставляя его вздрогнуть. Такой грохот не каждый день услышишь. Внутри все бурлит от адреналина, руки трясутся, лицо сосредоточено, а чёрные глаза сияют полным наслаждением от происходящего. Хоть какое-то веселье в эту унылую летнюю ночь. Хосок добегает до машины, быстро запрыгивает на переднее сидение, не прекращая ругаться себе под нос. — Купил колымагу, которая нихера не заводится, — недовольно бубнит альфа, следя за охранником, который из всех сил бежит к ним. Здоровый живот и повышенное давление явно мешают, пухлые ножки неспешно семенят, а рот с седой щетиной вокруг жадно глотает воздух от такой физической активности. Около минуты у парней есть. — Ебало прикрой, щас пешком попрешься, будешь на малышку гнать, — раздраженно гаркает Чонгук, заводя еще раз. — Малышкой она была лет двадцать назад, — язвит Хосок и невольно пригибается, когда по пустырю снова разносится громкий выстрел, а патрон врезается в землю совсем рядом с машиной, поднимая пыль. — Ты заведешь ее когда-нибудь?! — вопит он, заглушая ором мягкий рокот заведенного двигателя. Чонгук довольно улыбается, тут же выворачивает руль круговым движением одной руки и давит на газ. Выкидывает докуренную сигарету в открытое окно, а Хосок поворачивается назад и заливисто смеется, когда видит запыхавшегося охранника, который остановился и оперся руками о колени, пытаясь отдышаться. Чонгук поддерживает брата, начиная смеяться. Откидывается облегченно на мягкую спинку и выдыхает, хотя всего потряхивает от погони и рокочущей стрельбы. — Давай открывай улов, — кивает головой на коробку и выруливает на пустую улицу спального квартала. Снижает скорость, чтобы не привлекать особого внимания, пока Хосок с энтузиазмом раскрывает картон. — Там столько всего, надо было парней с собой брать, больше бы забрали, — с горящими глазами, смотря на брата, говорит Хосок. Вспоминает огромный склад с посылками, которые теряются на почте и ждут возвращения в магазины.Туда они наведываются частенько, раз в месяц точно. Иногда удается поживиться чем-то действительно ценным: хорошей косметикой, которую в легкую можно толкнуть соседкам с небольшой наценкой, модными шмотками для себя или, если совсем повезет, техникой. О складе знают немногие, еще меньше о небольшой дыре в задней стене, которую заделали металлической пластиной. Хосок заприметил это местечко еще год назад, пару раз наведывался среди дня, осматривал территорию, искал подходящее место для проникновения и дико гордился своей идеей, которая прибавляла в семейный бюджет пару тысяч. Правда, до этого дня о существовании двустволки у охраны он не знал. В следующий раз придется быть внимательнее. — Надеюсь, там что-то стоящее, — предвкушающе произносит Хосок, словно ребенок, открывающий рождественский подарок. Фантазия уже рисует самое разное, на котором они смогут нажиться. Раздвигает верхние стенки коробки, смотрит пару секунд, и довольная улыбка медленно сползает. — Че там? — не отвлекаясь от дороги, спрашивает старший. Хосоку в секунду становится невероятно стыдно. Он облажался, конкретно облажался по всем фронтам. Захлопывает коробку, утыкаясь глазами в дорогу, не решается сказать брату, за что их чуть не подстрелили. — Оглох что ли? Давай показывай, на чем мы деньжат поднимем, — довольно улыбается и кидает взгляд на молчащего парня. — Тебе это не понравится, — тихо предупреждает он, боясь посмотреть на брата. Медленно, поджав губы, открывает коробку и чуть наклоняет к Чонгуку. Он отрывается на пару секунд от пустой дороги, смотрит на содержимое, и довольная физиономия сменяется серьезной и слегка обессиленной. Поднимает глаза на потерянного брата и глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться, чтобы не прибить его прямо здесь. Здоровая коробка, доверху наполненная секс-игрушками, смазками и пачками презервативов. — Хосок, ты дурак? — строго и немного устало спрашивает Чонгук, возвращаясь к дороге. — Нет, — недоуменно хмурится парень, совсем загрустив. — Тогда, какого хера, ты притащил целую коробку самотыков?! — взрывается альфа. — Ты даже не удосужился сначала посмотреть, что в ней? — Да там темно было, и я торопился. Схватил первое, что приглянулось. Думал, раз коробка большая, значит и товара много, больше денег получим, — обиженно бурчит младший. — Я вообще как лучше хотел! — Да? Странно, получилось, как обычно, — язвит Чонгук и снова вздыхает, облокачиваясь одним локтем о дверь и потирая пальцами лоб. Не в силах скрыть глупую улыбку от всей этой ситуации, начинает незаметно посмеиваться. Нужно же умудриться с огромного склада стащить именно эту коробку. Но изменить уже ничего нельзя, а рвать глотку на младшего брата никакого желания нет, поэтому Чонгук по доброму усмехается и пихает Хосока в плечо. — Поздравляю, это твой подарок на днюху. Используй по назначению и трать с умом. — Не нужен мне такой подарок, — хмыкает парень, стараясь не смотреть на торчащие резиновые члены, кляпы и анальные пробки. Заметно расслабляется от реакции брата, ведь ждал он совсем другого. Упреков, обвинений, массовых оскорблений, пусть и не несущих в себе искреннюю ненависть, но ему снова сделали поблажку. — Толкну в стрипушню на пятой улице, — довольный своей идеей залезает в коробку, изучая ассортимент. — Может и себе что-нибудь оставлю, вы еще локти кусать будете, — приговаривает и достает бутылек лубриканта, щелкает крышкой и принюхивается, чувствуя легкий запах ягод. — Неплохо, — оценивающе, будто действительно разбирается, пожимает плечами и убирает в карман куртки. Чонгук лишь усмехается, совсем не удивляясь брату, поведением походящему на буйного ребенка. Хосок достает резиновый член розового цвета, с интересом разглядывает реалистичные яйца и выпирающие вены, немного сжимает, поражаясь мягкости и упругости материала. — Смотри! Прям как настоящий, — поднося болтающуюся игрушку почти к лицу Чонгука, восторженно произносит Хосок. — Да, да, как настоящий, — пытается отодвинуть член парень, сильно морщась. — Да хорош мне хуем резиновым в рожу тыкать! — прикрикивает, на что младший смеется. Замечает присоску снизу, сдирает пленку и с силой, чтоб наверняка, присобачивает член на торпедо. Головка болтается от каждого камушка под колесами, напоминая игрушечную собачку-болванку. Хосок сразу залипает и впадает в транс, смотря на размеренно качающийся член. — Прикольно, да? — не отрываясь, тихо спрашивает парень. — Ага, охуенно, — тяжело выдыхает Чонгук, не собираясь кричать на брата, чтобы тот немедленно убрал розовую хрень с его малышки. Машина через несколько минут останавливается у небольшой двухэтажной рухляди, которыми кишит этот жилой квартал. Грязноватый фасад с облупившейся штукатуркой, косое деревянное крыльцо, лысые участки земли пред ним, на которых никогда ничего не росло, и сетчатый забор, давно клонящийся к земле. Внешний вид далек от идеала, но внутри все более, чем уютно. И даже не из-за качественной дорогой мебели или свежего ремонта, а из-за людей, живущих в доме и создающих особую атмосферу. Этот дом — островок света и безмятежности среди грязного океана отчаяния и нищеты, в который скидывают ненужный мусор (людей). Такие места есть везде. Даже в самых богатых странах с высоким уровнем жизни найдется район или квартал, где не умолкают полицейские сирены, а каждый новый день преподносит новое происшествие. Их обходят стороной, стараются не соваться без лишней необходимости, лишь бы не встретиться с местными. Чонгук глушит машину, забирает сигареты и кидает взгляд на резиновый член. — Игрушки свои забирай, мелочь, — хрипит он. — И чтобы я больше не видел эти извращенства в своей малышке, — Хосок нехотя отлепляет член, кладет в коробку, а старший проходится рукавом толстовки, натянутым на ладонь, в месте, где он был приклеен. — Че сразу извращенства то? Ты бы хоть в интернете полазил, почитал о всяких игрушках, может и жизнь интереснее бы стала. На отношениях с правой рукой далеко не уедешь, — бурчит младший и выходит из машины. Не ждёт брата, деловито шагает по дырявому асфальту, перекидывает свободную руку через низкую калитку и снимает хлипкий крючок с петельки. Никаких замков и домофонов, все до неприличия примитивно. Как, в целом, и все в этом месте. Чонгук, не торопясь, следует за парнем, на лице сильная усталость и разочарование в неудачном налете на склад. Хоть брат и придумал, куда деть добытое, этих денег будет в разы меньше, украв они что-то ценнее. Еще один месяц жесткой экономии, постоянного подсчета средств и поиска низкооплачиваемых халтур. В доме, на первом этаже горит свет, за тонкими занавесками виднеются три силуэта, сидящих за обеденным столом в центре общей комнаты. Слабо слышатся смех и разговоры, а запах горячей пиццы чувствуется уже на крыльце. Желудок невольно начинает урчать и заставляет ускориться. Парни заходят в дом, хлопок деревянной двери скрывается громким хохотом, и их не сразу замечают. — То есть мы там жизнями рискуем, а вы тут пиццу жрете? — искренне негодуя, возмущается Хосок, быстро снимает кроссовки без рук и идет к круглому столу в надежде, что осталось хотя бы пару кусков. — Вы ездили на склад, который охраняет старый дед с ожирением. Чем вы рисковали? — усмехается Намджун — альфа двадцати трех лет, вальяжно сидящий за столом и попивающий не первую бутылку пива судя по плывущему взгляду и расслабленной улыбке. Парень на фоне остальных настоящий здоровяк. Рост около двух метров, широкие плечи и спина, исписанная искусной татуировкой белого медведя, сильные руки, натренированные упорным трудом, крупные черты лица. На голове светлые, постриженные под единичку волосы, мягкие глаза, при солнечном свете похожие на карамель, и неглубокие ямочки на щеках, появляющиеся от доброй улыбки. Такой вид сперва отпугивает, но лишь избранные знают о бескрайности его милосердной души. Крупные кулаки давно не были сбиты, облепленные мышцами руки способны на родные объятия, на лице виднеются морщины вокруг рта от частой улыбки, а глаза почти никогда не наполнялись искренней злобой и ненавистью. — Старый дед с ружьем, на минуточку, — ставя коробку на пол и поднимая указательный палец, поправляет Хосок. — Этот сумасшедший чуть не пристрелил меня! — подходит к столу, на котором лежат три полупустые коробки пиццы, и довольно улыбается, находя свою любимую — острую с салями. — С тобой все нормально? Он тебя не задел? — взволнованно спрашивает двадцати четырехлетняя Сохи — единственная девушка в компании. Омега поднимает голову, бегло осматривает младшего, но никаких ранений не находит. Сохи — обладательница редкой, чарующей красоты. Не кукольной и типичной, а той, от которой невозможно оторвать глаз из-за самобытности и естественности. Чёрные волосы спадают крупными локонами до середины спины, карие миндалевидные глаза-пуговки, обрамленные густыми, но короткими ресницами, нос с небольшой горбинкой и аккуратные губы. Стан хрупкий с первого взгляда, движения нежные и аккуратные, но, что таится за плюшевой оболочкой знает лишь семья. Такая красота губительна для тех, кто встречается с ней. Она обезоруживает, делает уязвимым, особенно в тех случаях, когда пленительный шарм находится вкупе с хитрым характером. Этих девушек боятся, обходят стороной, и лишь редкие смельчаки готовы противостоять этой магнетической силе и остаться в трезвом разуме. Но таких, к сожалению, на пути девушки пока не встречалось. Несмотря на омежью суть, стойкостью характера Сохи смело может потягаться с любым альфой. Жизнь с четырьмя братьями альфами дала свои плоды, закалила натуру девушки и научила защищать себя. Этого и боялись, избегали, будучи не готовыми справляться с сильной девушкой. — Дед стрелял по ногам, просто чтобы припугнуть, а это ссыкло так вопило, будто ему уже колено продырявили, — хмыкает подошедший Чонгук и кидает на край стола пачку сигарет, зажигалку и телефон. Друзья по доброму смеются с младшего, который хмурым взглядом прожигает брата. — Так сам бы и поперся, раз такой смельчак, а не пыхтел над своей колымагой, — язвит обиженно Хосок и наконец занимает рот сочной пиццей. — В смысле пыхтел? С тачкой какие-то проблемы? — интересуется молчавший до этого Юнги — альфа двадцати трех лет, и тянет зубами металлическое колечко в нижней губе. Делает так всегда, когда начинает нервничать. Он лично копался в машине буквально неделю назад и никаких неисправностей не нашел. Юнги своим внешним видом походил на бунтующего подростка в острой фазе пубертата. Ярко-красные волосы, длиной доходящие до ушей и вечно торчащие в разные стороны, серебряное колечко в губе, проколы в ушах, сделанные заботливой сестринской рукой, бесчисленное количество не очень качественных татуировок, выглядывающих из-под бесформенной одежды. Но стоит заглянуть в внимательные до каждой детали глаза цвета черного агата, мысль о незрелости Юнги тут же пропадает. Они пропитаны ужасными событиями, которые навсегда засели в голове и оставили несмываемый отпечаток на теле. Вся правая сторона, от голени до шеи, изуродована витиеватым шрамом, появившимся в следствии пожара восьмилетней давности. Он стал основной причиной всех экспериментов Юнги с внешностью. Любыми способами пытался отвлечь внимание чужих глаз от неровности кожи на правой руке, которая иногда выглядывает из-под рукава. В его гардеробе нет футболок и шорт, за эти восемь лет ни разу не бывал на пляже и забыл, каково это — греться всем телом на солнце. — Фильтры надо проверить, наверняка в них проблема, — говорит Чонгук, садясь на свободный стул рядом с сестрой, в руках которой почти нетронутая бутылка. — Посмотрю завтра, — обещает Юнги, делая глоток. — Давайте показывайте, что привезли, — воодушевленно улыбается Сохи, кивая головой на стоящую у дивана коробку. Чонгук хмыкает, Хосок перестает жевать, мысленно готовясь к отборной порции подколов от семейки. Наверняка еще пару месяцев будут терроризировать его. — Показывай, добытчик, — ухмыляется старший, глядя на младшего брата, закатившего глаза. Он нехотя откладывает пиццу, вытирает жирные пальцы о край футболки и ставит коробку на край стола, придерживая ее ногой. Открывает, достает уже распакованный розовый член и гордо прилепляет его почти в центр стола. Позориться так до конца и с бесстрашно поднятой головой. Секундная тишина прерывается кашлянием подавившегося Юнги и внезапным смехом Намджуна. Сохи закатывает глаза, усмехаясь, а Чонгук, довольный их реакцией, хмыкает, беря из картонной ячейки пиво. — Господи, я даже не удивлена, — улыбается девушка. — Ты это себе взял? Я, конечно, понимаю, что тебе без омеги тяжело, но мог хотя бы резиновую вагину стащить, — не может перестать смеяться Намджун, смотря на хмурого Хосока. — Я предпочитаю живых омег, а не резиновых, — бубнит парень. — Так и не скажешь, судя по содержимому, — усмехается Юнги, вытирая с подбородка пролитое пиво, встает и оценивающе смотрит внутрь коробки. Шарится одной рукой пару секунд, чёрные глаза озорно загораются, заметя настоящий клад почти на самом дне, и он достает упаковку с нарисованной на одной стороне секс-куклой. Намджун заливается смехом еще больше, откидывая назад голову, Сохи прикрывает лицо ладонью и хихикает. — А вот и твоя новая дама. Прошу познакомиться. Джессика, это Хосок. Хосок, это Джессика, — почтенно произносит Юнги, передавая небольшую коробку младшему. Тот поджимает губы, нехотя ее принимает и опускает голову. Молчит, знает, что облажался, поэтому старается достойно выстоять налетевшие издевки братьев, а не поливать их оригинальными колкостями в ответ. — Будь с ней аккуратен, братец. Она очень нежная натура, — не сдерживается Сохи, продолжая улыбаться. — Все сказали, ушлепки? Никакой от вас поддержки, тоже мне семейка, — обиженно произносит Хосок, убирая резиновый член и куклу обратно в коробку. Шутки не несут в себе никакой цели оскорбить, но чувствительная душа младшего не способна такое выносить. С ним так нельзя. — Ну не плачь только, — сочувствующе издевательски добавляет Сохи и делает пару глотков. Хосок недовольно, с шумом ставит коробку на пол и садится за стол, возвращаясь к надкусанному куску пиццы — единственной радостной детали этого вечера. Воцарившую идиллию прерывает неожиданный стук в дверь. Все невольно затихают и напрягаются, обращая все внимание в сторону входа. В голову всех одновременно лезут мысли о неизвестном госте, который в такой час точно не принесёт благой вести. — Вы кого-то позвали? — недоуменно спрашивает Сохи. — Почти час ночи, кого мы могли позвать, — хмурясь от еще одного стука, произносит Чонгук и идет к двери. Проходит мимо небольшого окошка, выходящего на улицу, и видит знакомый автомобиль. Его хозяин не доставит семье никаких неприятностей, но парень все равно не может расслабиться. Зачем он приехал в такое время? Открывает дверь и видит мужчину пятидесяти лет, которого обычно сопровождают двое людей, но сейчас он один. — Ен? — озадаченно произносит Итан, смотря на него. — Здравствуй, дорогой, — сдержанно улыбается мужчина и входит в дом. Ему не нужно приглашение, чтобы войти, в этом месте ему всегда рады, и он об этом прекрасно знает. Мун Ен — Глава северного клана Темис в государстве Трансир. Именно его предок был вождем северян, которому люди доверили столь ответственное дело, как установление мира между югом и севером. На протяжении века все мужчины его рода, являющиеся старшими сыновьями-альфами, вместе с рождением получали достойное звание наследника и огромный груз ответственности. Ен, будучи младшим ребенком, был единственным исключением за всю историю существования Темиса. С самого детства наблюдал со стороны, как отец готовил старшего брата к вступлению обязанностей Главы. Вечные тренировки, индивидуальные занятия с учителями на дому, обучение стрельбе и рукопашному бою, бесконечная бумажная волокита, с которой юноша столкнулся в четырнадцать лет. Старший сын не оправдал ожиданий властного отца, не проявлял должного интереса к делам клана, закатывал истерики и вступал в жесткий протест, желая как можно дальше отойти от жестокости и кровавых расправ, свидетелем которых он был с тех же четырнадцати лет. Детская психика была не способна выносить непрекращающиеся алые реки и крики о пощаде. Когда подростку исполнилось семнадцать, точка терпения достигла своего апогея. Цепь ошейника, которая была натянута крепкой рукой отца долгие годы, порвалась, давая старшему сыну возможность бежать. Бежать так быстро и так далеко, насколько это возможно. Бежать до тех пор, пока не отстанут и не оставят в покое. Парень пропал в возрасте семнадцати лет. Исчез глубокой ночью из родительского дома подобно заключенному в тюрьме. Отец, пришедший в ярость в смеси с растерянностью, рвал и метал, требовал немедленно найти сына, из-под земли его достать и привезти в дом, где его ожидало беспощадное наказание. Кланы не прощают предательства. Ни от шестерок, ни от родной крови. Исход один — дыра во лбу диаметром в десять миллиметров. Поиски не увенчались успехом, все силы клана, казавшиеся до этого момента безграничными, были потрачены зря. Парень исчез в прямом смысле слова, пропал с радаров, и даже до сегодняшнего дня не известно его местоположение. Если он, конечно же, жив. После безрезультатных поисков старшего сына отец переключил все свое внимание на младшего альфу, которому досталось еще более плачевная участь. Чтобы не совершать старых ошибок, мужчина схватил Ена в ежовые рукавицы, увеличил контроль над тринадцатилетним подростком, в ускоренном режиме готовя к будущему статусу. Парень, на удивление, с жадностью впитывал все знания, с охотой тренировался, желая угодить родителю и стать достойным наследником клана. Из кожи вон лез, добивался похвалы, но вечно сдержанный отец лишь смирял его снисходительным взглядом, внутри себя ждал предательства, как и от старшего. Одна кровь как никак. Ен вырос точной копией сурового отца. Тот же холодный, острый взгляд, лезущий в самую душу, властный стан и глубокий голос, заставляющий подчиняться. Он стал олицетворением господства — беспрекословного и не терпящего неповиновения. Единственное отличие — наличие близких людей, в которых мужчина не сомневался. В очерствевшей, с отцовской подачи, душе еще осталась та часть, способная верить в людей, хоть и делать это было весьма сложно. Для названных братьев и сестры Ен стал фактическим отцом, спасшим их от голода и жестокости улиц. Все детство компания друзей, ставших в последствии крепкой семьей, провела в месте, которым неразумные родители пугают малышей. Детский дом. Парни и девушка попали туда в раннем возрасте по разным причинам. Кого-то отдали еще в младенчестве, от другого безжалостно отказались родные люди, чьи-то родители погибли. В месте, кишащем озлобленными на жизнь детьми, они смогли найти друг друга, опору и поддержку, в чем так сильно нуждались с самого рождения. Восемь лет назад жизнь сыграла жестокую шутку с обитателями и работниками детского дома. Неисправная электрика стала причиной ужасающего пожара и нескольких десятков смертей. Началось все, как и бывает в таких ситуациях — внезапно. Ночную тишину разрезали едкий запах гари и истошные крики воспитательниц, которые спешили спасти самых маленьких. Пожарные выносили из черных, покрытых копотью руин здания обугленные детские тела, которые складывали в ряд прямо на улице, всем на обозрение. Перепуганные подростки никогда не забудут запах жаренного мяса, спаленных волос и крови, въевшийся в кожу, кажется, навсегда, яркие языки пламени, больно кусающие ноги и руки, громкие вопли взрослых и квакающую сирену пожарных машин. Юнги одновременно повезло больше и меньше остальных. Чудом остался жив с вечным следом от ужасной ночи. Ен, активно жертвующий детскому дому, со своими людьми незамедлительно отправился на место пожара, помогал пострадавшим, оплатил больничные расходы и предоставил детям временное жилье. Четверо подростков, пока Юнги находился под пристальным контролем врачей, жили некоторое время в обучающем центре для бойцов клана и засели в голове Муна прочным стержнем. Они не боялись, не жались по углам, смело разговаривали со взрослыми и интересовались техниками боя. Здесь для них все было по другому. Дети, не знавшие настоящей свободы, но сполна вкусившие все тяготы жизни, наконец открыли глаза, смогли поговорить с обычными людьми, а не с воспитателями или потенциальными родителями. Так прониклись особой атмосферой, что внутри каждого возникло непреодолимое желание стать частью клана. После месяца проживания шестнадцатилетний Чонгук вызвался на серьезный разговор с Еном, чтобы поговорить с ним о вступлении всей семьи в Темис. Да и другого выбора у них не было — либо обратно детдом, либо клан, являющийся фактической властью в северной части. Ен был в легком удивлении, когда услышал решение братьев и сестры. Не думал, что в подростках может быть столько храбрости и отчаяния, чтобы примкнуть к клану в таком юном возрасте. Мужчина проявил милосердие. Дал отсрочку до совершеннолетия каждого, чтобы не ломать и так искалеченную психику брошенных детей, великодушно разрешил проживать в обучающем центре и взял опеку над каждым. С его возможностями сделать это было совсем не трудно. После совершеннолетия Хосока, самого младшего, они должны были стать частью клана и сразу приступить к работе. До этих пор усердно трудились и обучались навыкам обращения с холодным и огнестрельным оружием, техникам рукопашного боя и оказания медицинской помощи. Из приближенного окружения Ена никто не понимал, зачем мужчина обременяет себя пятью ношами и для чего дарит непонятным беспризорникам возможность на новую жизнь. Альфа же всегда отвечал одинаково уклончиво — «За ними наше будущее, поверьте мне». Один Господь знает, что это означало. Ен не афишировал новый статус отца, но проворливые журналисты, сующие свой нос в любую щель, все равно обнародовали прибавление в главном семействе клана и пристально следили за каждым действием каждого ребенка. Весь Темис был в шоке от такого неожиданного решения Муна — взять под опеку пять детдомовцев. Каждый его выход в свет сопровождался вопросами репортеров о причине такого поступка, на что альфа отмалчивался, не желая пускать общественность в свою семью и нагружать подростков еще и этим. Братьев и сестру намеренно не приобщал к светской жизни, чтобы им просто напросто не сорвало башню от безграничных возможностей, появившихся после вступления в семью и клан. Мун оберегал и ограждал от любых неприятностей, которые могут возникнуть из-за связи с богемным слоем населения. Ему ничего не стоит вытащить грязное белье, даже если его не существует. К братьям и сестре он относился по отечески, не баловал, воспитывал как солдат, но не дрессировал как собак, не превращал в беспощадных существ, чем занимался его родитель. Не кромсал детские души, желая сохранить их первозданный вид. В каждом из них видел старого себя. Ребенка, который с жадным интересом и горящими глазами смотрел на отточенные движения бойцов и с особым трепетом прикасался к холодной стали оружия. Ребенка, который по сути своей грешен и зол на жизнь из-за собственного существования. Ребенка, который душой куда старше взрослых. После достижения совершеннолетнего возраста братья и сестра, как и было договорено, официально вступили в ряды бойцов клана, ощутили всю серьезность ситуации на собственной шкуре. Ен отправлял их на задания в одиночку, без подстраховки в лице шестерок. Кидал в воду без нарукавников, смотря с берега за истеричными барахтаньями. Хотел научить всему на практике и даже не сомневался в их силах, знал, что невозможного для них нет. Сперва было сложно, они совершали ошибки, получали ранения, но с каждой вылазкой оттачивали навыки и мастерство. Все приходилось делать впервые. Допросы на пыльных складах, пытки, вытягивающие из человека слова, убийства, остающиеся грязным отпечатком на душе и сердце. Каждый раз был невыносим. Парни уезжали с заданий с серьезными, непроницаемыми лицами, а Сохи с тряской в конечностях давила слезы, прорывающиеся наружу. Ночь мучала кошмарами с лицами убитых в неестественных гримасах, день — угрызениями совести, которые нечленораздельным гулом заполняли черепные коробки. Шло время. Ноющая частичка внутри каждого замолчала, пищащая тишина в ушах после выстрелов, лишающих жизни, исчезла, сочувствие и жалость к жертвам сменились хладнокровием и желанием поскорее поставить крестик напротив фамилии. Так они жили больше полутора лет, пока Намджуна серьезно не ранили. Повреждение мягких тканей с переломом ребра вследствие пулевого ранения. Операция длилась всю ночь, лучшие врачи Темиса боролись за жизнь альфы, пока семья в томительном ожидании изводила себя в больничных коридорах. Медики настоятельно попросили воздержаться от физических активностей хотя бы пару месяцев, понимая, что на большее Намджуна не хватит. Просто отлеживаться в койке не в его стиле. Братья и сестра взяли вынужденный перерыв, отказываясь работать без Намджуна — они семья, без одного все равно, что без всех. — Привет. Ты чего среди ночи приезжаешь? Что-то случилось? — пожимая крепкую руку, спрашивает Чонгук. — Мне нужно с вами поговорить, а ночь, кажется, единственное время, когда можно вас застать в полном составе, — спокойно поясняет Ен, расстегивая пуговицу пиджака. — Ну, хорошо. Проходи, — Чонгук сводит брови к переносице и проходит в общую комнату, встречаясь с удивленными взглядами братьев и сестры. Облокачивается поясницей о спинку дивана, стоящего рядом с обеденным столом, уступая свое место Муну. — Ен? — удивляется Сохи, повернувшись корпусом к мужчине. — Ты что здесь делаешь? — Приехал поговорить, родная, — глаза мужчины невольно оттаивают, когда встречаются с Сохи. Она хоть и была на равне с парнями по физической подготовке и силе характера, но для него оставалась маленькой девочкой с глубокими карими глазами, способными растопить вечные льды в любом сердце. Ен подходит к ней, коротко целует в макушку и осматривает стол. — Что отмечаете? — Нашли Хосоку омегу сердца. Правда ее сначала нужно накачать, — хмыкает Намджун. — Хватит уже, блять, — с набитым ртом ворчит младший и, прожевав, обращается к Ен. — Чего один? Где твои бугаи? — Это личный разговор, не для лишних ушей, — поджимая губы в тонкую линию, отвечает он. — Что произошло? — задницей чувствуя неладное, напрягается Юнги. Мун никогда не перемещался по городу один, такой уж человек — со множеством врагов и неприятелей, которые могут застать врасплох в любой момент. — Есть работа для вас, — хмуро произносит Ен и садится на свободный стул, ловя на себе непонимающие взгляды. Наступает давящая тишина, которую он быстро прерывает, не желая тянуть резину. — Не хочется вас в это ввязывать, но других вариантов нет. Обстановка между кланами с каждым днем становится все напряженнее. Вы знаете, что между югом и севером после войны были весьма натянутые отношения, несмотря на мирный договор, но сейчас все обретает более неожиданные повороты. И даже страшно представить, к чему это может привести, — начинает он, пока остальные внимательно слушают. — Мои люди долгое время следили за действиями Кандаона, и ситуация куда печальнее, чем я предполагал. Юг собирается объединиться с центром, чтобы уничтожить власть севера, — мрачно продолжает Ен и замолкает на секунду. — То есть меня, — на лицах братьев и сестры медленно появляется осознание услышанного, прикрытое непониманием. — Что? Ты уверен в этом? Глава Кандаона не самоубийца, чтобы идти против севера, — недоумевает Намджун, хмуря брови. Несмотря на натянутые отношения, никто из кланов не решился бы нападать первым. Воспоминания и рассказы о войне от старших слишком свежи в голове. — А чего им бояться? Север хоть и очень влиятелен, но армия юга сильнейшая в стране. Это всем известно, — пытаясь сохранять спокойствие, ровно произносит Юнги. Невольно тянет зубами колечко, но тут же одергивает себя, отпуская металл. Давно пора отучиться от этой привычки. — Уверен, более чем. Юнги прав, у Кандаона сейчас выигрышное положение. Центр до сих пор помогает им, да и с сотрудничеством с соседними странами проблем нет. Чего нельзя сказать о Темисе, — тяжело выдыхая, произносит мужчина. Как бы не было сложно признавать свои ошибки, ему это удается. Темис сейчас действительно далек от вершины своих возможностей, несмотря на прилагаемые силы всех участников. Многие договоры с граничащими странами были расторгнуты, когда юг начал стремительно набирать обороты и переманивать их на свою сторону. — И что это значит? — боясь собственных предположений, тихо спрашивает Хосок. Все знали, что в последние годы Темис переживает не самое лучшее время, но были уверены в Муне и его действиях, как Главы. Он честен, справедлив и благороден, ни за что бы не опустил своих людей на дно. — Война, грядет новая война, — задумчиво и тихо растягивает Чонгук в полной тишине, смотря в пустоту перед собой. В воздухе повисает напряжение, исходящее от каждого в доме. Тела пронизывает тонкая струйка страха, холодящего кожу и внутренности, сердце начинает колотиться быстрее, а ладони нервно сжимают бутылку или ткань одежды. — Война начнётся только в крайнем случае, — твердо хрипит Ен, хотя сам не до конца в этом уверен. Намерения Кандаона решительны, и дураку понятно, что просто так цель свергнуть врага не исчезнет. — Мы сейчас делаем все, чтобы успокоить юг, но их злоба на нас слишком сильна. Пока у Темиса есть терпение, война не наступит, но с каждым днем его становится все меньше. Люди начинают противиться нейтралитету, хотят показать, на что они способны. Хотят крови, — твердо добавляет Мун, прокручивая в голове доклады своей правой руки о тайных собраниях некоторых бойцов. — Пока мне удается подавлять их вспышки, напоминать об ужасах войны, но рано или поздно они перестанут терпеть, и если это не предвидеть, начнётся кровопролитие. — Какой ужас. Чем они думают, когда хотят начать войну? Считают, что это детская забава с водными пистолетами в песочнице? — возмущается Сохи, расширяя глаза и хмуря тонкие брови. — Северян можно понять. Живут спокойной жизнью, никого не трогают и вынуждены постоянно ждать нападок юга, который просто напросто завидует, — фыркает Намджун. Он, как и большинство в Темисе, с большим пренебрежением относился к Кандаону, его Главе и жителям. Всегда с особенной физиономией брезгливости и неприязни слушал новости из этой части страны и демонстративно игнорировал высокие чины юга, которых Ен изредка приглашал в Темис для очередных переговоров. — Я согласен. Постоянно это терпеть невозможно, нужно уже показать югу, что открывать пасть в нашу сторону не стоит, — Хосок скрещивает руки на уровне груди, ловя на себе строгий взгляд Ена. — Слышишь, о чем говоришь? Если следовать твоим словам, то война должна начаться прямо сейчас, — твердо и немного грубо произносит мужчина. — А ты видишь другие варианты? Продолжать сидеть и терпеть, пока юг переходит все границы и покушается на Темис? — хрипло, из-за долго молчания, спрашивает Чонгук и поднимает чёрные глаза. — Война принесёт только потери и разгромленные города. Я не собираюсь ставить своих людей под смертельную опасность. Утихомирить Кандаон можно и без оружия, — стоит на своем Ен, начиная раздражаться, но не показывая этого. — Я против войны, но в этой ситуации она кажется единственным выходом, — шепчет Сохи, обнимая себя за плечи в попытках согреться от проходящего по телу холодного страха. — Ты сказал, что у тебя есть работа для нас. Что за работа? — не забывая все это время о словах Ена, спрашивает Чонгук. Понимает, что обсуждение дел между кланами может затянуться, поэтому возвращается к главной причине его приезда. Мужчина прочищает горло и расправляет плечи, выпрямляясь. — Мне нужны люди, на которых я могу положиться в случае начала войны. Те, кто всегда подстрахует и не предаст. Я растил вас с особым трепетом, потому что уже тогда видел в вас потенциал, которому пришло время проявиться, — произносит Ен, смотря секундно на каждого в комнате. Намджун хмурит брови, Юнги снова тянет пирсинг в губе, Хосок с беспечно горящими азартом глазами смотрит на мужчину, Сохи кусает щеку изнутри, а Чонгук яростно сжимает старую спинку дивана. — У тебя в подчинении сотни тысяч людей, не верю, что не найдутся те, на которых можно положиться, — недоверчиво хрипит Намджун. — Говори, как есть, — добавляет Юнги, читая Ена и понимая, что он явно что-то недоговаривает. Он обладает уникальной и невероятно важной в современном мире способностью — видеть людей насквозь, замечать даже самую незначительную деталь, которая помогает распознать ложь. — Никаких подводных камней, все так, как я сказал. Да, у меня огромное количество людей, но никому из них я не могу доверять так, как вам. Я растил вас долгие годы, обучал и воспитывал. На кого как не на вас я могу положиться? — поясняет Ен, ничего не скрывая и открыто смотря в глаза Юнги. — И что именно мы должны делать? — спрашивает Сохи, прерывая их зрительную борьбу. Понимает, что выбора у нее с братьями нет. Ен подарил им новую жизнь, вытащил из детдома и смастерил честных людей, умеющих за себя постоять. Чувство благодарности и желание отплатить за его помощь не позволят отказаться, даже несмотря на смертельную опасность. — Вы должны умереть, — серьезно отвечает он, и из Намджуна невольно вылетает истерический смешок. — Формально, конечно же. Умереть, как мои дети, как важные участники Темиса, как люди, которых знает весь Трансир. Мои люди и я лично разработали план, благодаря которому вы сможете исчезнуть для всех и начать действовать тайно, без имен, фамилий и принадлежности к клану. Вы станете тенью, которая будет собирать необходимую информацию от людей Кандаона, тайно работающих в Темисе, и подстраховывать в случае начала войны, — продолжает Мун. — И, что это за разработанный план? — недоверчиво спрашивает Юнги, глядя исподлобья на мужчину. — Мы устроим пожар в этом доме, где вы, по легенде, погибнете. Исчезнет абсолютно все: документы, личные вещи, любые отголоски из прошлой жизни и вы, естественно, формально. Шумиха поднимется на всю страну, Кандаон узнает об этом одним из первых и будет надеется на мое подкошенное состояние, чтобы нанести удар. Сразу это не произойдет, их Глава дорожит репутацией и не станет быстро действовать. Подождет пару месяцев и начнет наступление, — объясняет Ен, следя за реакциями парней и девушки. На лицах виднеется оторопь, которая медленно перерастает в осознание и принятие. — Вы в это время будете жить в моем доме в полной секретности. Об этом плане знают лишь проверенные люди, поэтому светиться на улице никак нельзя. Будете приходить в форму, вспоминать основы и отрабатывать технику, тебя, Намджун, это касается особенно. Потом отправитесь на задания в Кандаон — искать и уничтожать предателей, узнавать информацию о передвижениях Главы и его приближенных. Никто не будет знать, кто вы и к какому клану относитесь, чем оттянете время войны, — вкратце описывает Ен. Юнги, слушавший его с предельной внимательностью, склоняет голову вбок и сужает глаза. — Ты все-таки готовишься к войне, — вгрызаясь взглядом в Муна, шепчет парень. — Я больше всего не хочу войн на землях Трансира. Но не могу беспечно относиться к действиям юга и надеяться, что его пыл утихнет. Я не прощу себе, если семьи моих людей останутся без мужей, отцов и сыновей, — твердо отвечает он и поджимает губы от неприятной темы. — Мы начали готовиться, как только информаторы доложили о переговорах Главы Кандаона с центром, около полугода назад. Закупили оружия у соседних стран, которые продолжили с нами сотрудничать, увеличили нагрузки для бойцов и провели тщательную проверку всех людей, чтобы в неудобный момент не наткнуться на крысу. — И, когда мы…умрем? — спрашивает Намджун, сжимая руки в кулаки. Сложно принять всю ситуацию за реальность, но другого выбора у них нет. — Через три дня. Я даю вам время на обдумывание и принятие, потом начнётся серьезная подготовка, где не будет места лишним мыслям и сомнениям, — окидывая снисходительным взглядом гостиную, произносит Мун. Тяжело вздыхает и встает, понимая, что каждому из них нужно время все утрамбовать в голове. Ему в том числе. — Вас вывезут незаметно ночью и отвезут в мой дом. Сейчас ваша главная задача — не подавать виду для других и жить, как раньше, — добавляет он. — Жить, как раньше, зная, что через пару дней ты для всех сдохнешь, — бурчит Хосок. — Других вариантов нет. Я не втягивал бы вас в это, не будь все так серьезно. Мы должны быть готовы к атакам юга, — безэмоционально хрипит мужчина. — Должны быть наготове на своей земле? Это какой-то бред, — тяжело выдыхает Чонгук, потирая ладонями лицо. — Бред или нет — суть одна. Не развязывать войну, но быть к ней готовыми, — устало отвечает альфа. — Я поеду, время уже позднее, да и нам нужно хорошенько все обдумать. Остаемся на связи, — поджимает губы и идет к выходу. Неприятный осадок от разговора осел в каждом. Они живут в непростое время и в непростом месте, но даже представить было невозможно, что война коснется их в реальности. До этого она казалась прошлым, тем, что осталось в воспоминаниях свидетелей страшных событий и текстом на страницах учебников. Сейчас же, когда сестра смерти наступает на пятки, только один путь — сжать зубы, забыть о страхе за жизнь и бороться за свои земли и своих людей. Когда Ен покинул дом, в нем еще сохранялась нагнетающая тишина, от которой начинало резать уши и сдавливать голову. Никто не решался заговорить, каждый был в своих мыслях. — Нужно увольняться с работы, — еле слышно шепчет Сохи спустя пару минут, поднимая глаза на задумчивых братьев. Уже пару месяцев они пытаются жить обычной жизнью, налаживать быт и трудиться в низкооплачиваемых местах. — Ты слушала Ена? Мы исчезнем через три дня, какая разница с работой или без? — фыркает Хосок, возвращаясь к остывшей пицце. — Он прав. Если все резко уволимся, это будет подозрительно. Нужно идти спать, завтра все обсудим на свежую голову, — произносит устало Чонгук, пытаясь уложить все сказанное Муном этой ночью. — Что обсуждать то? Будем следовать плану Ена, вот и всё, — прикрывая глаза и откидывая голову, мычит Намджун. — Плану, согласно которому мы пропадем с радаров и умрем для всех, — задумчиво повторяет мысль Юнги, проходясь языком по серебряному колечко и оттягивая его зубами. Сохи встает первая. — Нам правда нужно выспаться, — механически убирая пустые коробки со стола, произносит девушка. Всегда, когда нервничает, начинает убираться или поправлять свою одежду. Лишь бы чем-то занять беспокойные руки. Все медленно расползлись по своим комнатам. Лежа на твердой, старой кровати Чонгук не мог остановить гул голосов в черепной коробке. Одни говорили о невозможности войны, другие кричали о невозможности терпеть провокации Кандаона. Единственное, что четко выделялось на фоне непрекращающегося галдежа — волнение за семью. Все пятеро были одним неубиваемым целым. С ними не работает фраза «каждый сам за себя». Каждый друг за друга, и на войне ничего не изменится. Будут стоять, защищать и прикрывать спины до последнего вздоха. Это называется семья. Люди, готовые подстраховать, уберечь и обезопасить. И у всех пятерых такие люди есть.