Умом и мечом

Самое важное в их совместном нахождении здесь, так это не поубивать друг друга до галлов. Антоний уже в шаге от того, чтобы просто на месте прибить Марцелла. Но он держится. Сначала нужно обеспечить безопасность, устроиться на новом месте, что Марк Антоний всегда хорошо делал, а потом уже выяснять отношения. — Как мило, что ты водишь с ними дружбу, Лентул. Стало быть, тебя за продажную женщину не считают? — губы кривит, однако подобное не сильно задевает его. Антоний знает за кем будет власть, кто этих напыщенных петухов взашей будет гнать, а они только поспевать свою тогу подбирать. Он достаточно мстительный человек, раз уж задумал свергнуть тех, кто не по душе, так обязательно этим и займётся. Ещё настанет время, когда все они будут дрожать от страха, народ же покорно от них отвернётся. Пока же галльский дуб стоит на месте, твёрдо укоренившись в землю, что вскормила его. Лентул прекрасно видел сквозь пелену напускного тот огонь, который его лишь больше раззадоривал и, в какой-то мере, даже держал в тонусе. А-то совсем бы кичливо-чванным стал. Когда у тебя есть менее масштабная цель, среди более тернистых в достижении и, возможно, несбыточных, пусть это и графируется: насолить Марку Антонию, то все не так уж и буднично бессмысленно. Да и весьма вольный образ жизни и сомнительная репутация давали насмешливо-остротное раздолье фриволия, которое мог использовать охотник насолить. Хоть слухи и живут неделю, но иногда эта неделя могла стать воистину бесконечным адом для человека. Марцелл знал. И отлично, если эти слухи не подкреплены бумагой. — Дружбу? Нет, мой дорогой друг, — усмехнулся иронически Лентул, скептически выгнув бровь. — говорят, такие как я, не умеют. А что до названий… Хоть пусть халдеем назовут, а своего величия Вавилон от этого не восстановит. — Ну так иди и готовь, — морщится. Отмахивается от Марцелла, как от навязчивой мухи. На этих широких, толстых, раскидистых ветвях, будет столь прекрасно смотреться тела дикарей, в назидание остальным. Мужчина ещё какое-то время сидит, доедая свой обед, после чего поднимается с места и направляется в шатёр. Ближайшие месяцы — это его дом. Не сказать, чтобы скудный, но всё равно не сравнится с родными стенами поместья в Риме. Только там начнёт скучать по разбитым лагерям и какой-нибудь дрянной похлёбки. Порочный круг из, которого прямого выхода нет, стоит лишь из раза в раз повторять один цикл. — Надо же мне было почтить тебя своим присутствием и проинформировать о моем плане действий, как никак, мы равнозначно главенствуем в этой епархии, — ухмыльнулся Марцелл, откровенно подразумевая далеко не область белловаков, и тут даже божественное проведение не будет в состоянии сковать его по рукам и ногам и заставить завязать язык. Даже благоразумный Ворен, а мужчина, признаться, начал по нему скучать. Он с четким намерением издевательски определил, что если к концу зимовки не останется кого-то одного из них, то, пожалуй, можно будет и задуматься об установлении и менее враждебных отношений. Но первый вариант был реальнее. — Да и как же мне действовать несогласованно? Силы у нас едины, направление такое же, стало быть, «Карфаген должен быть разрушен или мы все погибнем!”— В первой части крылатой фразы легендарного Цензора ярко звучит ярость желчного, безумного старика, в то время, как в окончании тревога любого нормального человека, переживающего за будущее родины. Марцелл положил на дуб данный ему план, вытащенным карандашом он быстрыми и четкими темными линиями стал покрывать намеченную в голове схему, придавая ей более приемлемый вид. Он был искусен в военной тактике, и место, которое он центрировал было идеальным, словно созданным для организации засады. — дорога, по ней я прибыл разветвлена здесь, она будет использована будто на наш опередительный удар в лоб, наиболее узкий участок тут, у деревушки, редколесье, зато насыпь отличная, закроем выход с запада всадниками и ветеранами, им хватит сил сдерживать галлов до тех пор, пока во фланг и тыл не ударят укрывшиеся за холмами принципы и гастаты. А я не сомневаюсь, что амбианы, аулерки, колеты, велиокассы и атребаты войдут в число участников, так как Цезаря нет и силой они вряд ли рассчитывали на мое столь скорое прибытие. Они оступят к озеру, где их сомнут велиты. Таким образом закроем их и, фактически, выморим осадой и пойдем на юго-восток. Захочешь отсидеться в сторонке — пойму, не в первой, не согласишься с поставленным — твое дело, сделаю сам и определенно без твоего участия. Согласишься, отлично, буду благодарен за благоразумие и содействие. Взгляд его испепеляющий, лицо же точно окаменело, не давая до конца прочитать все его мысли относительно надоедливости Лентула. В голове всё кипит от злобы, которую он так старательно подавлял с момент отбытия в Белловакию. Теперь же вынужден вновь потихоньку, но верно загораться. — Иди и занимайся своим делом. В деревню не лезть. Постарайся как можно больше галлов взять живьем, — приказы звучат сухо, ни окрашенные ничем, кроме хорошо скрытого раздражения. Он бы сейчас предпочёл выпить целый кувшин вина, хорошенько проспаться и проснуться где-нибудь в Риме, подальше от этого мужчины, не вспоминать больше их встречу, даже как страшный сон. — Я тебе не подчиняюсь, как получится, — в голове ярко светилось, если уж Марк Антоний решит, в самом деле, раздавать ему указания, то он непременно внесет свои коррективы и укажет на чужое место совсем не хитровыдуманным способом. Марцелл прям, как древо копья, и в то же время изгибист, как линии кожаных доспехов. Они даже не союзники, только оба лижут и не мыслят укусить щедрую, кормящую их, руку. Будучи человеком достаточно разгульным, весёлым, в какой-то степени и вовсе легкомысленным, на самом же деле, Антоний ответственно относится к своим задачам. Ему никогда не стать Цезарем, не мыслить сразу обо всём и решать сразу несколько проблем, попутно получая удовольствия от этого. Нет. Антоний прост. Но совсем не глуп. Его взгляд то и дело возвращается к карте, отмечая главную цель — деревню галлов. По отчёту разведчика, ничего особенного. Обыкновенная деревня, окруженная высоким частоколом, не больше десятка — двух домов. Вероятно, даже меньше. Значит и жителей не так много. Вооруженных людей замечено не было, а быть может прячутся. Однако она стоит с начала галльской кампании по сей день. Значит что-то нечисто. Марк раздумывает над возможными уловками. Идти прямо в лоб — выбор простой, хороший, но вероятно так делали и до него. Нужно будет раздобыть побольше сведений. Постукивая пальцами по столу, военачальник на короткий миг возвращается к Лентулу. Не стоит того списывать со счетов, он ведь наверняка не станет просто спокойно сидеть. Как только подвернётся удачный момент, обязательно вгонит клинок под рёбра. Держать ли того близко, дабы вовремя успеть разглядеть зарождающееся планы, или же наоборот быстрее убрать, лишь бы не мешался… и так, и сяк выходит не очень. Этот мужчина хитрее и изворотливее многих легионеров, в обоих случаях почувствует неладное, ещё задолго. Значит… остаётся только наблюдать. Пока. Марцелл удалился также стремительно, как и пришел, круто разворачиваясь. И все же иногда сдерживающего фактора ему не хватало, но они и не дети, друг на друга жаловаться, оттого, что иногда слишком похожи в нраве и методах. Нет же, пытаясь просто подумать, прикинуть план дальнейшего действа, Антоний попросту не может. Надо же Марцеллу влезть всюду. Марк не считает их равными в их зимовке, здесь всем был и будет руководить исключительно он, никак иначе. И пусть в какой-то мере понимает, что обязанности придётся разделить, мысли эти старается гнать от себя. «Всего пару месяцев. В лучшем, случае недель», — вздыхает, провожая центуриона взглядом. Если повезёт, он помрёт в этой же засаде по своей же глупости и гордости. Правда верится в это хоть и охотно, но навряд ли исполнится. Такие уж излишне живучие. Отруби ему голову, так на её месте вырастет новые две. Тогда, лучше пока беречь одну. Антоний возвращается к своим делам, решая не способствовать, но и не мешать. Если что-то пойдёт не так, а угроза окажется гораздо более серьёзней, тогда уже выступит сам. Нет ничего страшного в классических приветствиях двух воинствующих сторон. Прольют кровь, успокоятся и ближайшие несколько дней можно будет не беспокоиться о налётах. Разумеется, всегда всё может повернуться в обратную сторону, тогда уже проблемы начнут решаться по мере их возникновения. В принципе, в этом и отличие подхода Антония. Он не столь дальновиден, пусть и планы какие-никакие строит. Уж проще решать всё на месте, в моменте. По этой причине, едва ли не до самого вечера, Марк не вмешивается в дела Лентула, зато занят своими. Облагородить это место, распределить людей по их роду занятий. Часть отправляется с Марцеллом, другая остаётся на случай, если галлы окажутся умнее и подготовят вторую группу для проникновения в сам лагерь. Составить первичный отчёт о расположении и ходе дел, который в дальнейшем будет дополнен исходом засады. Ни слова о дубе. Сумрак опускается на лесистую местность. Небо потихоньку затягивается густыми пышными облаками, укрывая от острого зрения яркие звёзды. Однако во мраке жизнь не перестаёт кипеть, когда один хищник выходит на охоту за другим. Неспешно отодвигаются полы шатра, у выхода которого остановился Антоний. В руках его легко и уверено лежит круглое красное яблоко. Оттенок столь насыщенный и тёмный, что невольно напоминает кровь. Цвет римлянина — красный. Пусть таковым будет не только плащ, но и яблоки. Зубы впиваются и легко пробивают тонкую шкурку, сладкий сок тут же брызжет в рот, сдабривая сухие губы и вызывая удовлетворенный прищур у Антония. На поясе в ножнах покоится приготовленный клинок, на случай, если и впрямь придётся помогать. Ему этого страсть как не хочется. Во-первых, из-за гордости, а во-вторых, из-за того, что впрямь придётся вмешиваться в какую-то мелкую драку, которая внимания особого стоить не должна. Цезарь старался никогда не стоять на месте, перемещать войска по всей территории далекой, но уже знакомой Галлии, стремясь контролировать все общины и не давать им воплотить мятежные помыслы. Так он рассеял племя карнутов, обосновавшись в их столице Кенабе. Наверняка, он сейчас предвидя активность белловаков, идет к союзной общине ремов. Они едва ли не единственные не приняли участия в войне Вирценгеторига. — Что прикажете предпринять, командир? — вечером к Марцеллу, который уже обосновался в предоставленном месте, пришел легионер с бумагой и вопросом. Темные плотные шторы, служащие разделительным ограждением между импровизированными комнатами, были подвязаны грубым шпагатом. Мужчина сидел в углу, где отголоски света еще давали о себе знать. В Риме темнело гораздо раньше и гораздо зыбче, здесь же после захода солнца устанавливалась тишина, прерываемая лишь криком птиц и перезвоном битвы. — Оставить северный путь отхода, — не поднимая глаз, ответил Лентул, срывая печать со свитка, пробегаясь глазами по содержимому. Письмо от Цезаря. Интересно, он дублировал его Марку Антонию, послал разные каждому из них, или решил удостаивать каждого из них по отдельности в разные промежутки времени? — Но это же опасно… — Ничуть, — напускно беспечно отозвался Марцелл, и на лице его расцвела уверенная ухмылка. Гай Юлий двигался из земель эрубонов в их направлении с четырьмя легионами: Vll легион Клавдия, Vlll галльский легион, lX Триумфальный легион и Xl легион Клавдия. Последний был недавно повторно вновь включен в списки легионов, сам Марцелл тогда вербовал некоторую его часть для борьбы с гельветами, он состоял из молодых воинов, охранявших обоз, первые же три — закаленные в боях ветераны. Небольшой галльский гарнизон на укрепленной обрывистом холмике должен будет быть устранен до его появления, которое послужит отличной страховкой. Быстро же он решил проверить их позиции, хотя, Лентул не был столь самонадеян и себялюбив подобно некоторым. Его уж не приходилось. Целью Цезаря был Укселлодун, близ границы Аквитании, мимо битурнов, сантонов, арвернов. Не упустит лишь возможность заглянуть по пути. Лентул собрал всех за стеной, встав, чтобы его хорошо было видно и слышно рядом с ранее упомянутыми — Коммием и Кореем. — Если варвара ранят, я запрещаю его убивать, но хочу к утру видеть сложенную гору из отсеченных рук подле широкого дуба у северной стены, а тела убитых, привязанными к его ветвям. Помните слово примпила Марцелла Лентула Виттория, бича изменников и неудавшихся децимвиров! Это было последним, что он сказал прежде, чем выступить и первым пролить кровь Коммия, которому это было адресовано. Ладонь покатилась Корею под ноги, и это привело все в движение. Второй удар не заставил себя долго ждать. Ведь в том письме был уготован тому смертный приговор, но Коммию удалось уйти в пылу борьбы-разгрома прямо в черте среди пыли сутолоки и суеты, ведь расправа над доверенными и лично подчиненными ему людьми не заставила себя долго ждать. Все равно собаке — смерть собачья. Она выедала глаза, а огонь более не давал обзора, а лишь слепил, но Лентул упрямо повел за собой легионеров по дороге, сотрясаемой выверенными вздохами земли под стройным четким маршем, потому что он знал куда шел, дорога — едина. Марцелл неожиданно атаковал глубокой ночью холм, спешно овладел им нахватом, укрепив позиции и, поставив здесь в две шестирядные когорты шесть манипул, соединил это построение с основным лагерем двойным глубоким ходом сообщения. Практически монолитом. Вскоре приблизился вражеский очередной отряд восставших, контратаковав во фланг, парировать его атаку было весьма сложно, но холмистое редколесье перекрывало пути и не давало возможности не уйти врагу, не отступить самим. Грозилась повториться ситуация с эдуями Герговии, когда несколько легионов были разбиты, но здесь точечные удары не позволяли задействовать всю боевую мощь. Он недооценил количество, ставя на качество, помощи упорно просить не хотелось. Сдаваться Марцелл не был намерен, боле — не научен, и он успешно пикировал атаку, по ходу внося в выстроенный план коррективы. Нога в какой-то момент стала нарывно ныть, но то его беспокоило мало, мысли были о другом. Гробить своих людей за просто так — никакого смысла, как и избегать построение двухрядной черепахи от ударов и наскоков сверху. Оборона не может длиться вечно. Он первым ее и прорвал, не заботясь о том, что с ним может что-то случиться. Предчувствия не было, смерть всегда ходила около, но волосы его изредко подглаживала матческой дланью, не срезая. Германские всадники попали в его ловушку из резервного построения на левом краю пятой когорты — угодив прямо в чрево десятой. Переменный успех тоже считался успехом. И грозясь, он вылился в настоящий и успешный. В лагерь он послал насмешливое послание «Цезарь упоминал, что хотел бы отпиршествовать в Самаробриве. Если каждая засада будет такой, то ему удастся это гораздо раньше, чем он достигнет земель Битуригов». Действовать быстро и слажено — только так они в несколько дней и ночей разобьют добрую часть сопротивления белловаков. Первое было возможно, лишь с учётом второго. А с этим у них образовались явные проблемы. Марк Антоний может пожертвовать своей гордостью, закрыв глаза на короткий миг и встав щитом к щиту с Лентулом, добиться желаемого. К вражде можно будет вернуться после, но самовлюбленность и наглость последнего сталкивается со столь схожими чертами Антония. Действовать быстро. Без слаженности ничего не выйдет. Приветствие оказалось грубым, однако эта ночь и победа была за Марцеллом. Если не считать значительные потери, которые включали в себя не только смерти легионеров, но и тяжёлые ранения. О помощи никто просить не стал, не ясно на что уповая. Это Антоний вызнал у передавшего послания. Возможно, стоит съездить и лично в этом убедиться, но есть страх не справиться с собственной злобой. Успех в бою — это успех, однако тот не должен предвещать поражение в войне. — На твоем месте, я бы пригласил его сюда, — раздаётся голос Аргуса совсем близко. Доверенное лицо Антония, который отличается своим холодным нравом и поразительным спокойствием. Он помогал ему порой прийти в себя, разобраться с кипой посланий, отчётов, поддерживает беседы и хороший настрой с простыми легионерами. Именно он сейчас занят разведыванием территории возле деревни, а также ближайших землях. Мужчина едва ли ростом с самого Марка, чуть ниже. Лицо вытянутое, нос с явной горбинкой, больше напоминает греческий. Вроде кто-то имеется из рода этого. Волос у него каштановый, а взгляд тёмных глаз извечно уставший. Пожалуй, слишком уставший для достаточно молодого парня в расцвете сил. Оно и немудрено. Долги — пожалуй одна из главных причин, по которой люди продолжают стекаться в армию. Живя в Риме, невольно поддаешься его настроению и таланты утекают сквозь пальцы. Вот и он по этой причине здесь, будучи выходцем из достаточно зажиточных, но в миг потерявших всё плебеев. Марк вновь надкусывает яблоко, не отвечает. — Если решит показать характер и не явиться, то отдадим приказ непременно войскам. Они послушаются и отступят, — спокойно продолжает рассуждать Аргус. — Нам нужно в кратчайшие сроки взять эту деревню. Ближайшие семь дней, — слова звучат четко, в своем ритме, будто Антоний размашисто рубит мечом. — Плохая затея. В округе местность трудная для открытого боя, а что находится за стенами — неизвестно, — в противовес резкости военачальника, голос его правой руки спокоен, бархатист. Такой же нежный и мягкий, как лепесток розы, который приятно перетирать меж пальцами. — Нужно объединиться. Допросить несколько живых галлов. Оценить состояние бойцов. Поднять на ноги раненых и… — Дождаться приезда Цезаря и шлёпнуться мордой в конное дерьмо, ничего не упустил? — язвительно подмечает Марк Антоний, чем вызывает только тяжёлый вздох. Всегда сложно с такими людьми. А в легионах Цезаря только они и есть. Будто бы основным критерием набора было, как можно более скверный характер. — Именно это вы сделаете вместе, если не уймётесь и не начнёте думать головой, — сквозь стиснутые зубы просипел молодой мужчина, вынуждая все-таки легата обернуться к нему. Окинув взглядом того с ног до головы, Антоний кивнул. Было решено дождаться полудня следующего дня. Дать людям закрепиться, перевести дух и уже потом вести разговор о дальнейшем плане действий. К тому же, парочку галлов всё-таки удалось изъять до того, как они послужат украшением для дуба. Ответное же послание было отправлено уже и Лентулу с просьбой явиться к Антонию. Пока же все отдыхают. Аргус замирает у северных стен, взирая отнюдь не надоедливое дерево, а на небо, где звёзд не видно.