***
Вечер. Гостиная семьи Китагири. Момоко все же смогла решиться на отчаянный шаг. На дрожащих ногах она спустилась вниз, морально готовя себя к будущей беседе. По лбу скатывались холодные капельки пота. Во рту пересохло и неприятно жгло. Мокрые ладони сжимали край домашней футболки, в то время как глаза метались по полу, все никак не решаясь посмотреть на окружающих. — О, явилась — ехидный голос раздался откуда-то из глубины комнаты, заставив девушку невольно вздрогнуть, — сегодня ты выглядишь еще хуже чем вчера. Кажется, тебе нужно больше спать, милая! Его противный смех эхом раздался по всему дому. Глупая шутка звучала больше как издевка, а не намерение разрядить атмосферу. Он, сам того не понимая, в очередной раз выставил ее посмешищем. Для Китагири-старшего все это было просто игрой. Игрой, где он занимал место этакого наставника, всячески руководя игроками. Ему нравилось направлять кого-то на нужный для себя путь. Пользоваться окружающими для личной выгоды. И когда эта выгода заканчивалась — выбрасывать. Просто избавляться как от использованной вещи. Такой для него была и Момоко (по крайней мере так думала сама девушка). Она подозревала, что рано или поздно и ее выбросят как просроченный товар. Подозревала и ничего не могла поделать. Просто продолжала повиноваться, дабы не огрести еще бóльших проблем. — Детка, садись — мама с нежностью обратилась к дочери, предусмотрительно похлопав по стулу рядом с собой. Заметив молчаливое беспокойство ребенка, она попыталась переключить ее внимание на себя, ненадолго отвлечь, — прости, что вот так разбудили. — Все хорошо — Момо отрицательно помотала головой, усаживаясь поудобнее. — А за эти полгода ты не изменила привычкам, сестра. Все такая же соня — внезапный неуверенный смешок и тихий, ласковый голос раздался из коридора. Послышались осторожные шаги в сопровождении с чем-то металлическим. Вскоре из-за стены появилась персиковая макушка, а после и силуэт, до жути напоминающий саму Момоко. Девушка оторопела. На этом свете был всего один человек, что вопреки всему относился к ней с добротой и пониманием. Всего один человек, способный поддержать и выслушать. Всего один, кого она когда-то по-настоящему любила. Ее младший брат-близнец… — Шу… — удивленно прошептала Момоко, ошарашенно смотря на брата, — почему ты здесь? — Врачи сказали что курс лечения пройден. Теперь я должен полторы недели отсидеться дома, а потом вновь вернусь на поле! — воодушевленно объяснил он, ковыляя в сторону свободного стула напротив сестры, — так что какое-то время я помазолю тебе глаза, сестрица. — Понятно… — Момо отвернулась от радостного Шу, отрешенно закончив диалог. Ей была противна беспечная радость брата. Парень виновато улыбнулся, заметив нежелание девушки продолжать беседу. Он устало вздохнул, про себя отмечая, что от прежнего «Персика» мало что осталось. Возможно, физически Момоко особо и не поменялась. Фигура также была подтянута, а в некоторых местах выступали накачанные мышцы. Все те же пушистые, светлые, как и ее душа когда-то, волосы мягко касались плеч, а криво подрезанная челка закрывала правый глаз. Одежда была чистой, аккуратно выглаженной. От нее пахло привычной смесью яблок и орехов, несмотря на обычно длительные тренировки. Но Шу поразила не красивая оболочка, за которой девушка так старательно ухаживала. После полугодовой разлуки парень отчетливо заметил, как взгляд сестры потускнел и замылился, а некогда яркие, живые темно-карие глаза стали похожи на два грязных зеркала. Зеркала, что отражали всю боль и нежелание жить. На некогда кукольном лице появились морщины и ужасные, уродливые синяки, обрамляющие глаза. Момо казалась изможденной, уставшей от всего и всех. Шу напугала эта картина. Он подмечал, что с каждый годом сестра чахла, медленно теряла краски жизни. Замечал, что с каждой беседой ее голос становился все тише, а взгляд стекляннее. Видел, но ничего не мог поделать. Стоило только поднять эту тему, как Момоко ловко оборачивала ее вокруг юноши, переводя все стрелки на него. К сожалению Шу знал — в какою бы передрягу не угодил, как бы сильно не вляпался в неприятности, сестра всегда придет на выручку, всегда спасет и поможет. Даже если ей будет тяжело. Даже если после этого ею просто попользуются и выбросят. Она всегда будет ставить его выше себя. Вопреки всему. И от осознания Шу становилось лишь больнее… Но проницательный юноша понимал, в чем причина. Вернее, в ком… Оставленный на второй план мужчина наконец дал о себе знать. Демонстративно прокашлявшись, он, якобы не нарочно, стукнул тростью о пол, обращая на себя внимание. — Кхм, если вы закончили свои светские беседы, то давайте начнем — глаза хитро блеснули, а едкая улыбка расцвела на лице. Азарту не было предела. Казалось, еще чуть-чуть, и он взорвется от предвкушения. — А, прости пап — неловко отозвался юноша, наигранно улыбаясь. Он не желал этого спектакля, но делать было нечего, — мне пришло письмо от Японской футбольной ассоциации. И мы решили объявить о нем на семейном совете. Подсознательно Момоко понимала, что если речь зашла о брате, то ей особо не за что радоваться. Шу всегда все давалось с чудовищной легкостью, будь то учеба, отношения с кем-то или спорт. Потому неудивительно, если ему в очередной раз пришло какое-то судьбоносное приглашение, которое должно было помочь карьере юного футболиста. Противная зависть ядом растекалась по искаженной душе, затупляя правильное восприятие. Эгоистичное нутро рвало и метало, крича в ярости от никчемности собственного положения. Для Момо это чувство было гадким, паршивым до невозможности. Она не могла искренне порадоваться за чьи-то успехи лишь потому, что где-то в глубине души отчаянно презирала любое чужое достижение. И от этого на сердце гноились все новые раны, что с каждым разом жутко саднили, напоминая о себе. Китагири-старший пафосно развернулся к камину, ловким движением вытащив с полки конверт. Под довольное мычание он, не спеша, словно подготавливая всех, раскрыл письмо, вытащив оттуда маленький листок. Восторгу и упоению отца не было предела. Довольный собой и своим детищем, он, с неподдельным энтузиазмом, с интонацией, соблюдая все знаки, читал содержание письма. Момоко не было интересно, в чем суть. Она полностью погрузилась в мысли, стараясь как можно дальше абстрагироваться от этого цирка. Для нее радостное мгновение длилось дольше скорости черепахи. Каждое слово словно пропускалось через замедленную запись, так лениво, неторопливо. Будто смакуя каждую букву, пробуя каждое слово на вкус. Жуя и упиваясь моментом торжества, что был так отвратителен девушке. Она хотела сбежать уже сейчас. Развернуться и рысцой кинуться к лестнице, чтобы больше никого не видеть и не слышать. Наплевать на всех, скрыться и забиться в угол. Но она терпела. Умоляла себя не срываться, не совершать необдуманных действий. Трижды подумать, прежде чем сделать что-либо. Пока что просто уйти в себя и не обращать внимания на всех. А потом, как обычно подняться в комнату и рухнуть на кровать. Чтобы уснуть и выжечь на сердце еще одно клеймо «неблагодарной дочери». — …но, так как наш Шу еще до конца не восстановился, его заменишь ты, Момоко — довольный голос отца вернул девушку в сознание. Она вздрогнула от неожиданности, растерянно смотря к мужчине. — Постой, Такео, как это понимать? — первой возмутилась мать семейства, подскочив со стула, — с какой это стати ты так решил? — А в чем проблема? — он равнодушно пожал плечами, — просто побудет вместо Шу полторы недельки и все. — Т-так нельзя! — в разговор вмешался озадаченный Шу, — я не согласен! Лучше уж отказаться, чем отправлять сестру невесть куда! — Да как ты не понимаешь! — сорвался на крик зачинщик, грозно стукнув тростью о пол, — это блестящая возможность для твоей карьеры. От такого предложения нельзя отказываться из-за пустяка! — Пустяка?! — взорвалась женщина, всплеснув руками, — ты вообще жизнь дочери ни во что ни ставишь?! Момо будто окатили холодной водой. Мурашки пробежали по спине, а глаза испуганно заметались от предмета к предмету. Гнетущая аура душила горло, стягиваясь при каждом взгляде на родителей. Они ссорились. Мужчина яростно кричал на супругу, что-то агрессивно доказывая. В это же время женщина, не сбавляя оборотов, вопила в ответ, обвиняя мужа в глупости и бесчувственности. Крики эхом разносились по дому, резко меняя окружающую обстановку. От некогда счастливого порыва не осталось и следа. Казалось, его никогда и не было в этой семье. Момо окаменела от страха. Она слышала в голове стук собственного сердца, что заглушал все посторонние звуки. Чувствовала как холодеют пальцы, а ноги немеют. Понимала, что возможно сегодня всему настанет конец. Осознание ситуации медленно приходило в голову. Делать было нечего. — Я… — Момоко подняла дрожащую руку, робко обращая на себя внимание, — я согласна… Мать и брат пораженно повернулись в ее сторону. Их старания оказались бесполезны. — Вот и отлично. Тогда… — Но взамен — она обуздала эмоции и посмотрела на отца холодным, пустым взглядом, — взамен вы больше никогда и ни о чем не попросите. Я оставлю футбол… и стану для вас бесполезной. — Как скажешь — мужчина удовлетворено хмыкнул и направился на выход из гостиной, — я запомню твои слова. Он удалился, важно стуча тростью. Оставил после себя напряженную тишину и бурлящее негодование. — Зачем?! — Шу первым нарушил молчание. Он сорвался с места и навис над опустошенной девушкой, — моя жизнь того не стоит! Почему ты опять взваливаешь все на себя?! — Так будет лучше… — Момо осторожно убрала его руки с плеч, поднимаясь с насиженного места, — я давно искала причину, из-за которой смогу покинуть спорт. И, кажется, нашла… Она неспешно вышла из-за стола. Момоко двигалась так бесшумно, будто была не человеком, а призраком. Прозрачным, невесомым и отстраненным. Таким, каким стала за последние года. — Спасибо, что волнуетесь за меня — на выходе прошептала она, глотая горячие слезы, что так и нарывались вырваться. Несправедливость собственного положения в очередной раз зещелкнулась на ее горле колючим ошейником, доставляя острую боль при каждом новом слове. Китагири Момоко удалилась обратно наверх собирать вещи для скорой поездки. Оставила двух смелых защитников внизу наедине с мыслями.***
Девушка не знала сколько проспала. Вернуться в реальный мир пришлось только тогда, когда тень начала медленно сокращаться под напором полуденного солнца, а шум вокруг набирал обороты. Офисные работники повылазили из своих корпусов, а стремительные гонщики заторопились по дорогам. Улица постепенно оживала, медленно вырываясь из приятной утренней дремоты. Морозный ветер сменился на теплый бриз, а росинки на траве красиво засверкали под лучами. Наконец-то наступил новый, еще ничего из себя не представляющий, день.