Мимики

      Миша не без лёгкого удивления вдруг осознал, что видит перед собой нечто красно-прозрачное… выглядело это странно, но как-то знакомо. «Стеклянная столешница – вот это что… Хм, а за стол усесться я когда успел? И что вообще произошло?..»       — Он детёныш! — возмущённый возглас Сони доносится откуда-то сбоку. — Это опасно! Ты же сам знаешь, что это пиздец как опасно!       «Сонька вернулась! А когда? И что со мною случилось? Сколько времени вообще прошло?..»       — Знаю, милая, но что уж тут поделать? — мягко увещевает Ян.       — И как прошло? — допытывается Софи.       «Она точно находится совсем недалеко, буквально на расстоянии нескольких шагов…»       — В том-то и дело, что идеально! Образцовый коннект в сравнении с остальными! До этого детёныша беднягу даже вырвало – представляешь, какой чувствительный?!       — О-у! Его вырвало?       — Да-а, — сочувственно тянет Ян.       — То-о есть, пищеварить ему нечего, та-ак? — почти злобно цедит София.       — Ой! — испуганно вскидывается Ян и, судя по всему, куда-то убегает.       — Ц! — кратко агрессирует Софа и присаживается сбоку. — Ты как, Тедди Бир?       — Хорошо, — спокойно отвечает Михаил, прежде чем понимает, что таки может уже и говорить.       А раз может говорить, то, по идее, и газа может отвести от центра столешницы и наконец взглянуть на него… на того, кто, судя по ощущениям, сидит прямо напротив, кого слов не хватает, чтобы описать, ведь он такой… Стоп! Если Миха сейчас посмотрит на Кая, то сразу утонет в восторге и не сумеет разобраться в том, что же так изменилось, ведь что-то точно изменилось и кардинально! Или ему это только чудится?.. Но разве подобное надумаешь, если реально чувствуешь, как тебя пронизывают миллиарды более тонких, чем паутина, нитей, которые тянутся к нему… связывают тебя с ним, делают единым целым.       «Это и есть она самая, так называемая истинная любовь, да ещё и с первого взгляда?! Это об этом все стихи, песни, картины, книги, фильмы? Они что, все воспевают то, как ты с кем-то… срастаешься? Да и воспевают ли? Может, на самом деле они все вопят от ужаса?..»       Объективно говоря, Мишка всегда был страсть какой влюбчивый: встретит кого-то в своём вкусе и ах! – аж коленки подгибались. А когда отношения не удавались и приходилось расставаться, страдал во всю мощь своего темперамента. Вот только были все эти чувствования словно строптивое лето этой самой Ленобласти: улыбчивое, по-южному жаркое солнце в момент куксилось, занавешиваясь тяжёлыми тучами, – и вот уж полились слезы дождя, переходящие в истерику ливня и бури, валящую с корнем даже древние деревья! Казалось бы, всему конец – ведь это же сущий апокалипсис! – но рыдания иссякают, а после них мягко накатывает усталая нега от влажной, с чувственной маятой, духоты и умытых душисто пахнущих трав. Тут и птицы, грубо прерванные на время, опять принимаются самозабвенно выводить свои звонкие трели, которым волей-неволей уж вторит сердце, снова готовое ко всему, распахнутое словно объятья в ожидании того, кого можно будет к себе прижать…       Однако происходящее с Михаилом прямо сейчас кардинально отличалось от всего прежде полученного им опыта на ниве личного-интимного. Те незримые узы, что гибко, но прочно отныне связывали его с Каем, были всеобъемлющи, бескомпромиссны, фатальны, любая попытка разорвать эти нежные структуры была равносильна расчленению – ни один из двоих не выживет. Откуда, спрашивается, он это знал? Да ниоткуда – он так чувствовал.       — На-ка, Миха, подкрепись, — ласково предложил запыхавшийся Ян, заполнив стол горой еды.       — Ешь и быстрее! — жёстко потребовала Соня.       Михаил намеренно моргнул несколько раз подряд, так сказать впрок, а потом… поднял глаза на него. Кай был прекрасней, чем даже успелось запомниться. Кай был чудесней, чем можно было себе нафантазировать! При этом казалось, что где-то он уже видел этого лапушку – может, в пубертатных эротических снах? Или дело в том, что Мише нравилось в нём решительно всё?..       Трепетные коралловые губы сомкнулись в грустную скобочку уголками вниз, демонстрируя ненаигранную тревогу, но стоило Каю ощутить на себе взгляд напротив, как эта скобочка упруго метнулась вверх и вширь, заложив на щеках те самые обворожительные складочки. Следом заискрились обсидиановые радужки в редкостной оправе разреза глаз, а сам взор пропитался преданностью – такой, по логике, неоправданной, однако желанной и подкупающей. Изящные пальцы, идеальные, как намагниченные потянулись к его, далёким от идеала, но Михе было уже плевать на свои комплексы, ведь так захотелось вновь ощутить прикосновение этого чуда…       — Ну-ка убрал! — неожиданно шлёпнул Ян по руке Кая. — Ему поесть надо! Чему вас там нынче учат вообще?!       Одёрнутый таким образом парень сменил выражение лица на стеснительно-виноватое, сделав его по-юношески трогательным. Мише сразу захотелось вступиться за этого не пойми за что обиженного ребёнка. Раскрыв было рот, он тут же отвесил челюсть от удивления, ведь услышал из уст Кая следующее:       — Ян прав, малыш, тебе нужно покушать.       «Малыш?!» Откуда, скажите на милость, Кай знал, что обращается к тому, кто так тонок, хрупок, трепетен и всё ещё незрел? что покровительственно-нежное «малыш» будет ему впору?! Как умудрился в столь краткое время заглянуть внутрь тяжеловесной оболочки и обнаружить там состоящую из лёгчайших парашютиков одуванчиковую суть Миши?       — Слюни подобрал и начал жрать! — гаркнула в самое ухо зачарованного гостя раздражённая Софи.       — Злыдня, — еле слышно посетовал перепугавшийся «медвежонок» и послушно взялся за столовые приборы.       — Разговорчики в строю! — уже более для проформы продолжила наседать Соня. — Пока я ем, я глух и нем.       И вновь поразительный аспект: стоило Михаилу начать трапезу, как он уже не смог остановиться, с великим удовольствием буквально растворившись в этом процессе! Здешняя еда, изначально показавшаяся превосходной, ныне буквально покорила его гастрономическими изысками! Аромат, текстура, фейерверк вкусов на языке! Он наслаждался каждым кусочком настолько, что приходилось сознательно удерживать себя от восторженных стонов да оханей. В считаные минуты опустошив тарелку, Миха не успел и головы поднять, как ему подсунули вторую, полную еды, – он принялся за неё с тем же рвением.       Весьма запоздало (когда и со второй порцией было покончено) болезненно заныл растянутый до предела желудок, так что Миша аккуратно откинулся на спинку резного стула. И вот тут от резко нахлынувшего стыда ему аж дурно стало, ведь, судя по всему, всё это время, пока он жрал как боров после случки, милашка Кай не спускал с него глаз! Впрочем, эти удлинённые глаза лучились счастьем и одобрением, так что… «Накатить бы сейчас наливочки».       — Давайте-ка за знакомство! — Ян уже разливал по бокалам рубиновый напиток.       С неловкой поспешностью перезрелого отрока Мишка чокнулся в первую очередь с чернооким красавцем напротив, потом по-быстрому с парочкой новоприобретенных приятелей, жадно пригубил и на сей раз не сдержался – протяжно и громко промычал от упоения! Показалось, что каждый вкусовой сосочек на языке, возликовав, пропел оду божественному питью!       — Это что – какая-то другая наливка? — спросил, осушив хрустальный сосуд до дна.       — Нет, — загадочно улыбнулся Ян, уже наливая добавки, — просто ты нашу «фирменную» наконец-то по-настоящему распробовал.       Миха с кайфом выпил вновь, после чего с удивлением отметил, что тяжесть в переполненном желудке вдруг исчезла, как будто вся съеденная пища умудрилась свернуться в нём невероятно компактным калачиком. Голова же и вовсе стала лёгкой, словно её накачали неким волшебным газом, и она, скорее всего, улетела бы к сводчатому потолку точно воздушный шарик, если бы не была прочно привязана невидимыми нитями к Каю. Последний, кстати, уже не подвергаясь окрикам и одёргиваниям, опять потянулся к Мише, накрыл его ладонь своею, и это тоже оказалось невообразимо вкусным, будто кончики пальцев Кая источали нектар, который моментально впитывался истосковавшейся по ласке Мишиной кожей.       — Ой, Мих, а поведай Каю про то, о чём вчера в кабаке рассказывал! Ну, про заброшки и всё остальное, — воодушевлённо попросил Ян.       — Не могу, — честно признался «медвежонок». — Почему-то сейчас мои мозги превратились в ком сладкой ваты.       — Ладненько, — по-отечески нежно улыбаясь, отреагировал «херувим», — тогда я сам в общем и целом обрисую. Так вот, Кай, Михаил мне вчера сказывал, что некоторые заброшенные здания могут источать опасность, а некоторые картины в музеях – излучать восторг! Более того, однажды он отчётливо услышал, как кричит кукла, сделанная девочкой-самоубийцей. И в завершении непосредственно процитирую: счастье тихое, а горе громкое. Ну, как тебе такое?       — Так он знает про Очаги! — обалдело-восхищённо отреагировал Кай, широко распахнув свои дивные глазищи. — Но откуда?!       — В том-то и дело, что не знает! Он так ощущает, понимаешь?       — Он что – Супруг?! Или Воин? — не на шутку испугался парень, его красивое лицо омертвело от внезапной бледности.       — К счастью для тебя, Миша излишне несчастен для Супруга и недостаточно несчастен для Воина. Но соглашусь: близко, чертовки близко! Полагаю, какой-то промежуточный вариант. Ну не крут ли я, раз такого жениха тебе привёз?!       — Крут, Ян! Ты легенда – сам же знаешь, но на сей раз превзошёл самого себя! — Кай едва не бухнулся на колени в приливе искреннего почитания.       — Не хотелось бы вас перебивать, — не выдержал Михаил, мысленно облизывая словно леденец на палочке словосочетание «жениха тебе», — однако вы вообще о чём таком толкуете? Что за несчастье такое то избыточное, то недостаточное?       — Мы тебе всё поясним, но потом… когда в сладкой вате вновь извилины прорежутся, — успокаивающе заверил Ян.       — Справедливо, — согласился Миша и чокнулся со всеми вновь налитым. — Софи?       — М?       — Скажи хоть ты, что здесь всё-таки происходит? — с весёлой безнадёжностью продолжил докапываться Миха.       — Ничего тут не происходит, — неспешно проговорила она, подперев острый подбородок кулачком, — всё уже произошло.       — О как! Предлагаешь при изнасиловании, как некто там рекомендовал, попытаться расслабиться и получить удовольствие? — не унимался Миша.       — Будто бы у тебя есть варианты, — язвительно скаля зубки, припечатала Софа.       — Будто бы теперь они мне нужны, — отзеркалил фразу, переводя взгляд на Кая.       Тот встретил его взор словно фанат, выкупивший за сумасшедшие деньги билет у самой сцены в надежде уловить хоть секундное внимание своего кумира.       «Божечки ты мой, в которого я даже не верю, за какие такие заслуги мне сей подгон?! Чем заслужил и как отрабатывать стану? Или это снова подстава какая-то?.. Не, даже думать о подобном не хочу, а то прям тошно становится, хоть в петлю лезь… Но почему ж он всё-таки такой молоденький?! В смысле, почему же я для него уже такой старенький?..»       — Кай, а сколько тебе лет? — решил ткнуть себя носом в неутешительный факт.       — Да как всем, — чуть растерялся милаха, — девятнадцать.       — Пха-ха-ха! — покатилась со смеху Соня.       — Ц! Во дитё-ё, — сокрушённо закатил глаза Ян.       — Прости, малыш, я что-то не то сказал, — вовсе стушевавшись, виновато заулыбался Кай, чуть сильнее сжав пальцы Миши своими.       — Я не понимаю, блядь, чего она ржёт? чего он цыкает? и чего ты извиняешься? — почти взмолился сбитый с толку Михаил.       — Всё это ерунда, сущий пустяк! — заверил Кай. — Пойдём лучше танцевать, да?       — А вот да! пойдём! — неожиданно для самого себя решился Мишка.       Традиционная мысль о том, что он «жиртрест, телеса которого будут постыдно колыхаться в такт музыки», злобной шавкой рванула следом, норовя вцепиться в лодыжку своими гнилыми зубами и остановить, но этой шельме паршивой удалось только воздух клацнуть, ведь Кай повёл его к танцполу не абы как, а взяв за руку, сплетая пальцы, будто они оба романтичные юнцы, будто у них настоящее свидание, будто они здесь одни-одинёшеньки…       По факту же на площадке отплясывало уже куча народу, включая прекрасных девушек и парней в тёмно-зелёной роскошной форменной одежде. Двигались все чувственно, на грани пошлости и распущенности, хотя, может, они все тупо пьяные? Может, и сам Мишенька в хлам, раз перестал конфузиться от того, как восхитительный Кай его неприкрыто оглядывает да откровенно оглаживает.       «Так, я окончательно решил, что куплюсь на это всё – чем бы оно ни было! Даже если это самое жёсткое разводилово в моей жизни, даже если это ловушка – плевать! Мне преподносят плод искушения и я, благоговея, выжму его до капли, высосу из него все соки! Буду рад обманываться, пока это будет возможным, буду наслаждаться этим даром судьбы, пока его не отберут…» И Мишка пустился в пляс, натурально кайфуя от мантраподобного электронного ритма мелодии, от движений собственного тела, игривых притираний к его пузику Кая, от всепоглощающего незамутнённого счастья!       Уютный полумрак алых фонариков под куполом расцвечивался брызгами и звёздочками от вращающихся световых установок по периметру танцпола, по полу стелился туман от дым-машин, спрятанных за сквозными резными ширмами в виде сплетающихся китайских драконов. У самой торцевой стены площадки был сооружен стилизованный азиатский алтарь с насыщенно-чёрными или сочно-зелёными сложными элементами, где от огня истекали кроваво-красным воском многочисленные толстенные свечи и чадили дурманящим ароматом бесчисленные палочки благовоний. Древний Китай органично сплетался с современностью, прям как Мишка с его «за тридцать» с девятнадцатилетним Каем, который не просто танцевал, а натурально демонстрировал себя, показывал в лучшем свете в этих своих шикарных шмотках в облипку, откровенно предлагал.       Динамичная музыкальная композиция стала затухать, плавно перетекая в очевидный медлячок. Миша, сожалея, что они таки не в гей-клубе, собрался было отойти в сторонку, как почувствовал уверенную хватку вокруг пояса: Кай прижался всем своим гибким телом и ненавязчиво повёл в танце. «И то верно», — подумал «медвежонок», с удовольствием закидывая свои пухлые руки на широкие плечи парня. В такой близи можно было вдоволь любоваться атласной кожей скуластого лица, необычно горизонтальными стрелочками глаз, прелестными складочками на щеках от улыбки… Мише так хотелось очертить их самым кончиком языка.              — Эу! Жиробас! Ты, что ли, тоже педрила?! — прогремело возле левого уха пьяно-возмущённое, в котором Михаил, не оборачиваясь, безошибочно узнал любителя дурацких татушек с титьками. Его словно кипятком окатило! Намереваясь от всего нутра послать мудака в пешее эротическое, он вобрал в лёгкие побольше воздуха, но прежде вновь глянул на Кая, мониторя, каково приходится «его прелестному мальчику» от подобных эскапад, и… осёкся!       Линия подбородка парня стала жёсткой и острой, о неё можно было даже порезаться. Губы плотно сомкнулись, а в их опущенных уголках залегла тень агрессии вкупе с надменностью. Ноздри скульптурно очертились хищной яростью. Непроницаемые, словно чёрные дыры, глаза вонзились в кого-то, кто был за Мишей справа, чиркнули в строну, указав на говорившего как на мишень, и вернулись обратно. После чего Кай сделал резкое и краткое движение головой – в сторону и чуть вверх. Все эти мимические нюансы длились считаные секунды, за которые Михаил отчётливо усвоил: принимать этого красавца за «мальчика» было большой ошибкой. И на эту самую ошибку у него вдруг крепко встал!       — Эй, папочка, не бросай нас! Пойдём веселиться! — две миниатюрные девушки в коротеньких форменных платьицах, обтягивающих их словно бы незрелые подростковые фигурки, обвили бурую от прилившей крови шею мужлана своими тоненькими ручками, предлагая ещё выпить, и увели его с глаз долой.       — Прости, малыш, такое не часто, но случается, — нежно улыбаясь, заговорил Кай, чуть склонив голову набок. — Только беспокоиться совершенно не о чем, ведь безопасность у нас на высочайшем уровне. Надеюсь, ты не сильно расстроился?       Миша вместо ответа только головой помотал, позволяя снова вовлечь себя в танец, из джентльменства стараясь не притираться нижней частью тела по понятным причинам. Ещё более пристально, чем давеча, принялся заглядывать в это удивительное лицо. Оно вновь было мягким, с лёгкой юношеской припухлостью, без единого намёка на властность, гнев или гонор. Вот только Михаил видел и уже запомнил его другим! Кай выдал на-гора не просто мужественность или маскулинность, а натурально самца-домината, защищающего свою территорию! Поэтому теперь интеллигентному, податливому по натуре "мишутке" и хотелось и кололось увидеть его таким вновь. Впрочем…       — Единство психических реакций, — Миша вслух напомнил самому себе базу.       — Что это значит? — живо заинтересовался Кай.       — Ну, если совсем уж упрощая, то понятия из серии «на кухне – овечка, в постели – тигрица» не более, чем собачья чушь и акт самообмана. Ты или овца, или тигр. И если хоть раз заметил за человеком какую-нибудь поведенческую реакцию, то с вероятностью процентов эдак девяносто увидишь её вновь.       — Люди такие сложные, но такие интересные, — чуть растерянно отреагировал Кай с видом младшеклассника, которому только что доступно разъяснили, почему небо голубое.       Михаил не придумал, чего такого остроумного на это ответить и, наконец-то отлипнув от созерцания своего красавца, бросил взгляд по сторонам. На медляк осталось немало народу на площадке. К слову, они с Каем были здесь не единственными в своём однополом влечении: рядом оказалась ещё парочка обжимающихся парней и не менее двух пар девушек. Что характерно, все они состояли из гостя и кого-то из обслуживающего персонала. Получалось, что персонала здесь ничуть не меньше, если не больше, чем гостей! И логическое объяснение у подобных пропорций может быть только одно – проституция. Бордель размером с целый закрытый посёлок! Впрочем, кое-что в этой теории не билось: привезённая публика не производила впечатления высокой степени платёжеспособности, скорее наоборот – маргинал на маргинале. Некоторым Миша, вовсе не будучи специалистом, а лишь опираясь на очевидные внешние признаки, без промаху мог поставить диагноз алкоголизм или наркомания.       «Хату они, что ли, их на себя переписать заставляют? На хрен им эта непутёвая публика в гостях?!»       — Кай, зачем здесь все эти люди? Не поверю, что именно такой контингент помогает вам бороться со скукой. Так зачем?       — Это ты зачем по сторонам глядишь, а не на меня?! — выдал парень жесткача согласно единству психических реакций. Впрочем, через секунду он пасанул, испуганно уточнив: — Или я для тебя не особо привлекателен?       Миха даже замер на месте, прерывая их неспешный танец, выкатил на охваченного необоснованным страхом парня изумлённо округлившиеся глаза.       А того ещё пуще понесло:       — Старшие все сказали, что я получился уж очень экзотичным для местных широт! Многим на азиата похожу – это плохо, да?! Ты расист и тебя такое напрягает, малы…       «Медвежонок» накрыл своей «лапой» этот прелестный ротик, несущий натуральную дичь! «Божечки-хуёжечки, а я-то думал, что это только у меня в голове насрано!» Собравшись с мыслями, плавно убрал руку, напоследок чувственно проведя большим пальцем по нижней губе Кая. Ухватил замолкшего парнишку за локоть, увёл в уголок потише да побезлюднее и там, заключив лицо своего красавца в мягкий плен ладоней, притянул к себе поближе и проникновенно заверил:       — Что ты такое вообще говоришь?! Да мне как будто в самую душу проникли, вытянули из неё все самые сокровенные мечты и соткали из них тебя. Словно я – та самая пухлая бабочка тутового шелкопряда, а ты – драгоценный шёлк. Неужели ты не осознаёшь, насколько прекрасен?! С ума сойти! Поэтому позарился на такого вот меня? Комплекс неполноценности нынче в тренде или скуфы стали новыми секс-символами, а я не в курсе?!       — Последние фразы не совсем понял, — признался Кай, заворожённо глядя на Михаила.       — Я имею в виду, что из нас двоих на собственную внешку могу жаловаться только я! Как и на возраст. А ты, юный, дивный, неповторимый, зачем-то тискаешься с винтажным толстяком! Почему?! Хотя стоп! Не хочу знать… буду дураком до конца! Зато счастливым дураком.       — Так я красивый для тебя?       — Да бл… да, Кай, ты красивый! Как для меня лично, так и вообще для всех – невероятно красивый!       — Я так счастлив! — с детской непосредственностью воскликнуло черноокое чудо и крепко сжало Миху в объятьях, отчего тот сомлел молниеносно, особенно когда почувствовал порхающе-невесомые касания губ на своей шее.       «Медвежонок», не задумываясь, отвёл голову в сторону, выпрашивая большего, но Кай, с аптекарской строгостью отмерявший долю сих ласк, потянулся к его уху и шепнул:       — Ты тоже красивый, мой малыш.       — Не, ну это однозначно борщ… — не поверив, понурился несколько раздосадованный Михаил.       — Что?! Хочешь борща?       — Ха-а, нет, я говорю, что ты перебарщиваешь или, мягко выражаясь, излишне закомплиментился насчёт моей красоты.       — Выходит, ты тоже не осознаёшь? — Кай вернул Мише его же слова.       — Так, нет, давай объективно. Базовая комплектация, так сказать, у меня действительно ничего себе такая… была когда-то. Помнится, даже с Вилли Вало в пике его карьеры сравнивали – знаешь такого? — Кай отрицательно помотал головой. — Ну да, верно, с чего бы тебе знать об олдовой финской рок-группе HIM. Короче, нынче принято таких, как он, называть «фембой» и «сасный тюбик».       — Странные какие-то названия. Что они означают?       — Ты серьёзно?! С каких пор надо объяснять подобное девятнадцатилетнему? Странно… Ладно, проще говоря, у него несколько андрогинная красота лица, хорошая комплекция тела с выраженной худобой. Последнее – ключевое моё с ним отличие, ведь явный переизбыток жирка напрочь похоронил под собою весь мой потенциал. Вот только не говори мне, что жирный – это…       — …это хорошо!       — Вот же… ха-а, окейно, как скажешь, лишь бы ты улыбался, — бросил спорить Мишка.       — Буду, — расцвёл в улыбке Кай. — И всё-таки – что насчёт борща или ещё чего-нибудь покушать?       — Да я не… — начал было отказываться Мишутка, как на него вдруг резко накатило чувство зверского голода, даже чуть шатнуло в сторону, как бывало в те достопамятные дни, когда он месяцами истязал себя строгими диетами.       Предупредительный красавец подхватил его, обвил рукою со спины и аккуратно повёл обратно на второй этаж. По дороге взглядом зацепил огненно-рыжего парня из обслуживающего персонала и вновь, не вымолвив ни словечка, одними кивками и наклонами головы отдал тому приказ, который парнишка немедля помчался исполнять.       Ещё на подходе к их совместному столику Михаил успел срисовать всю обстановочку: Соня, как обычно, ела, а вот у Яна заметно истекали последние капли терпения.       — Слишком долго, — зло процедил он сквозь зубы, вперившись колючим взором в Кая.       — В пределах допустимого, — упрямо заспорил с ним парень словно заносчивый студент с преподом, тем временем галантно выдвинув перед Мишей стул.       — На верхней отметке допустимого! — гневливо припечатал «ангелок» в ответ.       — Да, ты прав, — признал поражение юнец, сев напротив Михи уже с нахмуренными бровями, — я проявляю излишнюю беспечность.       — А беспечность – это?.. — словно бы экзаменовал его Ян.       — Путь потерь, — как нечто заученное ответствовал Кай.       В тот же момент к столику подскочил давешний рыжеволосый из персонала с наполненными доверху тарелками в обеих руках и расположил их перед уже изнемогающим от голодухи гостем. Мишка рьяно взялся за приборы и… вновь умял всё до последней крошки! Да что это с ним, в сам деле?! Обычно пред очами своего любовного интереса Михаил так нервничал и переживал, что об аппетите, к тому же таком зверском, не могло быть и речи. Кроме того, выставлять себя обжорой, притом что он де факто уже пухляк, не входило в арсенал его бесхитростных стратегий соблазнения. А тут на тебе: опять двойную порцию навернул, причём с величайшим удовольствием, безо всяких стеснений и заморочек!       Сытость принесла с собой невероятный комфорт, уют, безопасность, и для полного счастья оставалось разве что «фирменной» всё полернуть…       — Держи, малыш. — Кай уже протягивал ему искрящийся рубином хрусталь.       И вновь местная наливка вырвала из него искренний стон неподдельного наслаждения! Осушив третий подряд бокал, Миша почувствовал себя… нет, не пьяным, но бодрым, окрылённым, свободным от каких-либо оков. Захотелось покуролесить! Вот серьёзно – отчебучить чего-нибудь эдакого! Например, под столом схватить Кая за упругую ляжку или, наоборот, перегнуться через этот самый стол и резко чмокнуть его в глупенько вытянутые «уточкой» губы. Но Мишаня, не без труда, сдержался и только спросил, похихикивая:       — Это у тебя привычка такая – ну, губы выпячивать?       — Нет, пожалуй, — нерешительно, словно бы нащупывая безопасную почву, ответил Кай. — На фотографиях так многие делают, вот и…       — Да пусть себе делают, хоть обделаются! Тебе-то зачем повторять?!       — Не буду, — вновь просиял улыбкой мальчишка.       — Надо же какой послушный! — продолжал словесно бедокурить Мишутка. — А если дядя тебя обманет и чему плохому научит?       — Это ещё кто кого и чему научит. — Кай сощурил глаза в щёлочки, которые в полумраке казались чёрными с россыпью искорок, а взгляд стал такой, что Миша натурально спинным мозгом, особенно тем, что в области копчика, уяснил: парень не шутит, не выпендривается, не хорохорится. «Он таки научит…»       Накатило возбуждение, да такое сладкое, томное. Резко захотелось остаться с черноглазым наедине, но, к сожалению, Кай более ни потанцевать, ни в уголок потискаться, ни даже за соседний столик пересесть не звал, а сам проявить инициативу, с учётом обстоятельств, Михаил всё же не решался. К тому же парочка новообретённых приятелей тоже, судя по всему, никуда теряться не собиралась. Напротив, Софа явно выполняла роль дуэньи и блюла не пойми чью честь, а Ян, невзирая на свою молодость, обернулся типичным батей, следящим, чтобы за его доченькой прилично ухаживали. И доченькой здесь был именно Мишенька, м-да…       Всё это было бы чрезвычайно смешно, если бы не было столь подозрительно. По-хорошему, надо бы выведать, что всё это значит, но разборки с выяснениями отношений – это так не в натуре мягонького медвежонка. Плюс ему, скорее всего, толком не ответят, как и ранее. Да и животик, заполненный едой и «фирменной», сводил боевой настрой на нет.       Словом, весь дальнейший вечер Мишка играл в шаловливые гляделки с Каем и пил как рыба, но укорачивать его никто не думал, а наоборот – только подливали. Опьянение как таковое почему-то по-прежнему не наступало, из-за чего из глубин сознания выползло словно древняя рептилия слово «наркотики»… но Миха мысленно порезал его на «нар» и «котики» и по-тихому умильно угорал со второго кусочка. В довершении всего он снял одну свою туфлю и принялся покачивать её на кончиках пальцев ноги. Та периодически с грохотом срывалась на пол, на что у тройки соседей по столику реакция была словно у родителей, натерпевшихся всякого от озорного малыша… то есть нулевая.       Спустя какое-то время бдительный Ян изрёк, что «Михе пора отдыхать», отчего тому до зуда захотелось показать «папаше» язык на всю длину, сопровождая сие действие характерным звуком.       — Я засекаю время, Кай, — грозно предупредил Ян, постукивая холёным ногтём по циферблату наручных часов.— Он отлично адаптируется, но это не повод тебе расслабляться, позволяя себе лишнее. Проводишь до двери и безо всякого – сразу назад! Понял?!       — Да, — твёрдо согласился парень и за ручку повёл разморённо-разболтанного «медвежонка» на выход.       На свежем воздухе тот даже снова повзрослел – лет эдак до четырнадцати-пятнадцати.       — В твоём домике в холодильнике полно еды и несколько бутылок наливки – покушай и попей тут же, как охота будет, — заботливо ворковал Кай.       — Небо, глянь, какое! Розовая полоса, голубая, снова розовая! — восхищался Мишенька бессонницей вновь восходящего солнца белых ночей. — И вообще, лес чудеснейший, а озерцо дивное!       «Может, пойти искупаться?.. Ух ты, какой цветочек! Не, не буду рвать, пусть живёт… Что это за птицы поют, кстати? Спросить у Кая? Пф, глупость – не запомню же… Поцелуй, до чего же я хочу от него поцелуй…» — роились мысли у него в голове.              Дороги Михаил не запомнил от слова совсем, а ещё она показалась ему невероятно короткой: хоп! – и они уже стоят на крыльце уютного домика. Безумно красивый и притягательный Кай, провокационно глядящий ему прямо в глаза, ещё более провокационно гладит его рукой сбоку и скользит ею в карман брюк, задерживается там… Миша громко сглатывает набежавшую слюну и чутко подрагивает от трепетно-сладкого напряжения, но кисть покидает карман, прихватив с собою ключ на брелке с застывшей в нём орхидеей. Парень отпирает и распахивает входную дверь, а затем, весьма жёстко закусив нижнюю губу, бросает прощальный взгляд и спускается с крыльца.       — До завтра, малыш, — говорит он, всё-таки приостановившись и обернувшись. — Отдохни хорошенечко.       — Надо же, какая странная штука, — удивлённо молвит Миша.       — Ты о чём?       — Да я сперва думал, что мне просто чудится, а потом я, видимо, пообвыкся, отвлёкся, а вот сейчас вновь… Будто бы мы с тобою связаны такими, знаешь, тонюсенькими ниточками, а когда ты стал отдаляться, они начали растягивается всё сильнее, сильнее… не обрываясь. Я чудило, да?       — Нет. Просто ты на редкость чувствительный, мой поразительный малыш.       — Тогда что это за ощущение такое?       — Это… я.