Мимики

      Пашка поглядел на своего друга, оправляющего перед зеркалом только что надетую им рубашку с коротким рукавом и, выверив точную дозу язвительности, коей приправил голос, поинтересовался:       — Это ты чего – всё ещё в трауре по своим неудавшимся отношениям?       — Обоснуйте! — оглянулся через плечо Михаил, состроив максимально недоумевающую мину.       — Ну, сладкий мой медвежонок, ты весь в чёрном, вообще-то.       — А вариант, что «медвежонок» хочет походить на настоящего мальчика, не котируется? Или меня уже и чёрное не стройнит? — растревожился Миха, снова уставившись в зеркало.       — Ой, прекращай, — картинно закатил глаза Пашка, — не такой уж ты и толстый.       — Спасибо за утешение, Павел Алексеевич, на то вы и есть мой лепший друг. Но… объективная реальность – упрямая штука, — возразил Миша, похлопывая себя по объёмным бокам.       — Зато вас, пухляшей, так приятно сзади пялить – мя-ягонько.       — Тебе-то откуда знать?       — Да перепало кой-чё на позапрошлой неделе, — игриво подмигнул визави.       — А я почему только сейчас об этом узнаю́?!       — Спросил тот, кто орал: «Не трогай меня – у меня годовой отчёт!», — спародировал гиперответственного приятеля Павел.       — А, ну да… И что, ты теперь покидаешь наш пассивный уголок?       — Ни боже мой! Это ж натурально работа! Как будто смену отпахал, а вместо зарплаты – оргазм. Я на такое не подписывался! Пошалил и будя.       — Ладно, такси прибудет через пару минут. Только, чур, едем не в гей-клуб, а просто в бар какой-нибудь.       — Чего так?       — Потому что клуб означал бы крайнюю степень отчаянья с моей стороны.       — А ты не в отчаянии?       — В крайнем, но признавать это ещё не готов.       — Окей, не вопрос. Я, в принципе, все приличные кабаки в округе знаю.       — Ещё бы ты не знал, потаскун, — не удержался от шпильки Мишка.       — А чего б мне не потаскаться-то?! Не мыльный – не смылится. А сам я свеж, бодр, хорош собой и совсем ещё юн в свои тридцать с хвостиком. — Ребячески улыбаясь самому себе в отражении, Паша поправил не нуждающуюся в поправлении стильную стрижку.       — Ой, бабушка-бабушка, если у тебя такой хвостик, то страшно представить, какие у тебя зубки!       — Мы ровесники, не забыл? — внешне не подав виду, всё-таки немного обиделся Пашка.       — Не-а, поэтому я и пытался найти себе постоянку, — продолжил гнуть своё «праведник».       — Это ты сейчас про своего бывшего, которого полтора месяца назад выпёздывал из своей хаты при помощи развесистых рогов, которые он тебе же и наставил?       — Да, именно про него. Спасибо, что напомнил, дружище, — сухо на вкус и ядовито по составу ответствовал Миха.       — Не за что. Обращайся, братан, — и бровью не повёл колючка.       — Может, заодно уточнишь, почему мы вообще с тобою общаемся?       — Потому что ты канцелярский медведь, вечно торчащий на своей унылой работе как в берлоге, и, кроме меня, у тебя больше никого нет.        — А-а, верно-верно, — с деланым безразличием согласился Миша, по факту уже реально скисая на глазах.       — Но если честно, — наконец-то осознав, что перегнул, ласково обхватив со спины своего приятеля, стал умасливать Паша, — ты мой медово-плюшевый медвежонок и я люблю тебя всем сердцем!       — Ла-адно, приму за извинение, — через не хочу улыбнулся отходчивый Михаил.       — Но трахать я тебя не буду, хоть и заценил пухлые зады. Это реально запарно, братишка!       — Труд, Пашенька, облагораживает.       — А сам тогда чего только снизу? Или я не понимаю и это другое?       — Похвально, что ты понимаешь, что не понимаешь. Такси у подъезда. Давай, поджарая, но ленивая задница, – на выход!       В планах у парочки закадычных друзей значилось следующее: завалиться в питейное заведение и накидаться в зюзю, в процессе тщательно перетирая кости «гулящему мудаку», то бишь бывшему парню Миши. Но получилось так, что косточки «гулящего» остались практически нетронутыми, ведь необходимый для сего процесса тет-а-тет был нарушен вездесущими знакомцами не в меру общительного Пашки – и вот они уже не за барной стойкой, а за общим столом большой шумной компании.       Что ж, Михаил в целом не против подобного оборота событий, ему вроде как охота даже пообщаться со всеми, но он пока слишком трезв, и стыдный страх показаться «тем самым навязчивым толстяком» крепко держит его за горло. Зато Павел хохочет и тарахтит без умолку – яркая рыбка в воде, в своей естественной среде обитания. Судя по всему, он уже успел подцепить себе кого-то. Нет, на первый взгляд ничего зазорного не происходит – всё в рамках общепринятого поведения, когда двое молодых мужчин неожиданно обнаруживают друг в друге приятных собеседников, и только сведущие в особенностях их ориентации поймут, что тут попахивает взаимным «перепадоном».       Михаил пригляделся повнимательнее к внезапному ухажёру своего друга и… не заценил. Злые языки приписали бы ему зависть к более удачливому во всех отношениях приятелю, но промахнулись бы: Михой руководил вкус и не абы какой! Да, его закомплексованность относительно собственной внешности, а особенно фигуры, была запредельной, почти на грани лютой ненависти к самому себе. Но когда он оценивал других парней или мужчин, то речь шла даже не о высокой планке, а об игольном ушке, сквозь которое надо было умудриться пройти! Рост – ясное дело! – не ниже, а желательно выше его самого, то есть высокий. Лишний вес по минимуму, но лучше уж пусть полностью отсутствует. Рельефные мышцы, но упаси боже быть излишне перекачанным или раздутым от фармсредств – сразу свободен. Лицо обязано всеми правдами и неправдами балансировать между смазливостью и брутальностью, растительность на нём сведена к минимуму, а на макушке, напротив, должна быть шикарная шевелюра без каких либо признаков зарождающейся лысины.       Отнюдь не глупый и давно уже не маленький – как по годам, так и по объёмам – «медвежонок» умом понимал ханжескую суть своих притязаний, более того, отдавал себе отчёт, что именно из-за этого львиную часть своей половозрелой жизни проводит в одиночестве или в токсичных отношениях: с унижениями, изменами и абьюзом… но ничего поделать с собою не мог. Лечь под того, кто его не привлекал, было непередаваемо омерзительно. Такому, как он, приверженцу понятия «лучше уж никак, чем кое-как», предпочтительнее оставаться соло, а не идти на провальную сделку со своим ощущением красоты…       К слову, своего дружка Пашку неимоверно придирчивый Михаил про себя считал неразборчивой, хоть и горячо любимой, шалавой. У эстета в голове не укладывалось, как вообще можно спать со всеми этими вот? Впрочем, Павел всегда умел в них во всех что-то найти: кто-то ему кого-то там напоминал, чего-то такое навевал… и симпатичный гуляка пребывал один-одинёшенек от силы неделю.       Народ, постепенно доходя до кондиции, по большей части направился отплясывать. Михе тоже хотелось на танцпол, он даже принялся в ритм музыки ёрзать на стуле, но… быть «тем самым жирным, что тряс своими телесами» до боли стыдно, так что он навострил уши, прислушиваясь к беседе двух заговорившихся, а потому всё ещё не танцующих барышень за столиком. Оказалось чего-то там за эзотерику. Сперва было не особо интересно, но Мишаня накатил ещё горячительного и сам не заметил, как уже и поддакнуть успел, и вопрос наводящий вкинуть, и фразочку ввинтить, а после его натурально понесло!       Одна из девиц, особо не заморачиваясь манерами, успела свалить спустя минут десять Мишкиного монолога, вторая поступила бы точно так же, не пялься ей непрошеный собеседник прямо в лицо при излиянии своего нескончаемого мыслительного потока. Мишутка, опять же, дурачком не был и верно трактовал все мученические вздохи и досадливые цоканья языком «пойманной» им девушки, но стопорнуть прям сразу не мог. С ним случилось то самое, специфическое, когда излагаешь кому-то какую-то мысль, вдруг обнаруживая в ней ранее не замеченный когнитивный туннель! Как тут удержаться?! Понятное дело, ныряешь в него и прёшь до упора, чтобы в первую очередь самому уловить, куда он вообще приведёт.       — Ничто не исчезает и ничто не возникает само по себе. Закон физики – так? — увлечённо наматывая нить Ариадны на кисть руки, Миха продвигался вглубь открывшегося крыла лабиринта размышлений. — Получается, всё, что мы делаем, оставляет реальный след – и это я сейчас даже без учёта шлейфа всяких сторонних последствий говорю! Де факто: материальный поступок оставляет материальный отпечаток. А если это не просто поступок, а некоторое дерьмо типа насилия?! Эдакое не просто отпечаток оставит – поляну выжжет! Да так, что потом на ней и не вырастет ничего… гиблое место. Дома́ такие иногда попадаются заброшенные. Главное, все остальные заброши как заброшки, а от этих так и прёт опасностью! В них интереснее всего забираться…       — Ты что, идиот?! — психанула-таки барышня.       — Чего?.. — опешил Миша.       — Сам же сказал, что место гиблое! Хуй ли туда забираться-то?!       — Из любопытства… — разом утратив весь разгон, неуверенно промямлил Мишаня.       — Точно идиот! — констатировала девица и, резко встав, удалилась.       Молодой мужчина остался сидеть за опустевшим столом совсем один. Поискал глазами Павла, но того, как и его новоиспечённого хахаля, было не видать. Михаил одним махом растворился в чудовищном восприятии самого себя, что он жирный, старый, отталкивающий, на чьём могильном камне в лучшем случае напишут: «Помер от излишнего любопытства»… Полез в джинсы за мобильным – надо скинуть свою долю денег за посиделки, вызвать такси да валить домой.       Мысленно желая Пашке, чтобы того «опять в активной позиции припахали», Миша уже привстал, намереваясь уйти, как за спиной у него зазвучал обволакивающе-притягательный мужской голос:       — Извините, что я невольно подслушивал, но всё-таки что именно вызывает у вас любопытство в таких особенных заброшенных домах?       Мишаня обернулся на звук и провис: так выглядеть в реальности, как этот парень, – запрещённый приём! Это голограмма? У такого ангела небесного есть хотя бы какой-то изъян? Или Миша уже настолько нетрезв, что его глаза выдают блур по Гауссу, скрадывая все недостатки? Да и что вообще позабыл этот херувим в местечковом кабаке?..       Кстати, бог красоты продолжает что-то говорить.       — Что, прости? — еле взял себя в руки вопрошаемый.       — Здесь шумно. — Его одарили идеально пленительной улыбкой. — Можно вас к себе за столик заманить для беседы?       Михаил про себя согласился, что шумит в первую очередь в его бедной головушке, и на ватных ногах пересел к фантастически прекрасному соседу словно заворожённый. Вблизи божественный морок не развеялся: парень лет двадцати пяти был безупречен лицом, причёской, фигурой, одеждой и даже обувью, всем этим наглядно доказывая, что на небесах, видимо, нынче отпуск.       — Можно на ты? — вежливо спросил красавец, наливая какой-то алкогольный напиток ярко-рубинового цвета в чистый бокал, будто припасённый для такого случая.       — Конечно, — согласился гость и залпом выпил предложенное, оценив его как «преле-е-естный нектар». Представился: — Миха.       — Необычно…       — Да просто… так ещё в школе. А вообще-то я Михаил.       — Мне Миха нравится! А я Ян. Ну, расскажи мне, пожалуйста, почему тебя тянет забраться в нехорошие по субъективным ощущениям заброшенные здания? В чём суть любопытства?       — А-а, это… это как детективчик или квест: интересно разгадать загадку, накидать всяких предположений да версий, что там могло такого произойти…       — А почему именно заброшки?       — Хм, ну… есть у меня одна небольшая теория, — проговорил Миша, у которого из-за этого вопроса только что на глазах раскрылся второй за вечер мыслительный портал.       — Поделись! — загорелся Ян, наливая по второй.       — Смысл такой: пока в доме живут, он в основном впитывает, вбирает в себя. Потом, когда достаточно пожил, дом сам начинает излучать накопленное, однако обитатели всё же его заглушают. А вот сто́ит дому остаться в одиночестве, покинутым – он начинает исторгать из себя без помех словно красный карлик.       — А что насчёт счастливых домов? Разве они не излучают?       — Излучают, но так уж повелось, что счастье – тихое, а горе – громкое.       — Ух ты! Откуда такие выводы?       — Сам не знаю… осенило, что ли.       — И часто ты по заброшкам лазаешь?       — Раньше частенько бывало… до того, как я из просто растущего превратился во вширь растущий организм.       — М-м? — не понял намёка Ян.       Вместо ответа Мишаня обрисовал в воздухе объёмный контур своего тела, на что ангелоподобный встрепенулся:       — Это ты про то, что полноват? Так ведь это хорошо!       — С каких пор?!       На сей раз не ответил Ян, лишь одарил загадочно-чарующей улыбкой.       Михаил от такого манёвра получил натурально серотонино-дофаминовый удар, на секунду даже помыслив, а не закинуть ли удочку?.. Птичка обломинго явилась во всей красе в сопровождении худющей девушки, за которой осторожно следовал официант с огромным подносом в руках, заставленным почти в два слоя всевозможной снедью.       Ян проворно вскочил с места, галантно помогая пришедшей сесть и обложиться тарелками, после чего торжественно представил:       — Это Сонечка, моя невеста. А это, познакомься, любимая, Миха – интереснейший собеседник!       «Интереснейший» чуть не до крови прикусил раскатанную губу, а Соня глянула на него так странно и нечитаемо, что Михаил поспешил спрятаться за вопросом, как за щитом:       — Соня – это же от София?       — Ага, — буркнула та, деловито взявшись за столовые приборы.       — Означает «мудрость», — решил добить философского происхождения комплимент новый знакомец.       — Ничуть не бывало, — отгородилась в ответ девушка и рьяно принялась за еду.       Ян пододвинул по порции мяса с гарниром и себе с Мишей.       — Возражения не принимаются! — воодушевлённо припечатал угощающий на попытку гостя отказаться и разлил всем троим того самого вкусного «нектара».       Глядя, как Софи не колеблясь опрокинула в себя налитое, Миха сразу выписал тощенькую из предположительно беременных и вновь озадачился происхождением сказочно мощного аппетита этой молчуньи. А всё дело в том, что он с Яном только принялись за дело, а та уже со вторым блюдом почти справилась!       Впрочем, толерантный Михаил вскоре мысленно дал себе подзатыльник за мысленное же вмешательство в чужие отношения, уткнулся смущённым носом в тарелку, отрезал кусочек, судя по виду, мяса по-французски, отправил его в рот и, пожевав, даже зажмурился от удовольствия. Проныра Пашка всё-таки высококвалифицированный гуляка – кабачок и впрямь отменный, раз здесь умеют так готовить! И вообще, еда была в тему, а то Миха пил да пил, почти не закусывая.       Тут за столик слева завалились шумные отдыхающие, раскрасневшиеся после танцев и принятого на грудь. Хохоча, они разлили себе добавки и, подняв рюмашки, изобразили воздушное чоканье в сторону, где сидел Миша со своими собеседниками. Что удивительно, интеллигентный Ян радушно отсалютовал им в ответ. Можно было принять это за акт межстоликовой вежливости и общего веселья, если бы не внешний вид и поведение одного мужика из этой компашки. Он, что называется, задавал общий тон своему обществу: стриженный под зеро, излишне маскулинный, майка в облипку без рукавов, с торчащим «мочалом» волосатых подмышек, на предплечье – вульгарная, выцветающее-сизая наколка чрезмерно грудастой русалки. И этот мужлан нагло пялился, поводя сощуренными глазками с Яна на Соню и обратно, да гаденько лыбился типа: всё-всё он про них знает, а посему разведёт чисто как лохов!       От этой беспардонной хари у Миши стало нарастать раздражение вкупе с гадливостью, но тут его отвлёк на себя Ян, спросив:       — А что скажешь, таким условно гиблым местом может быть только дом?       — Точно нет, — уверенно ответил Михаил. Чокнувшись с новоиспечёнными знакомцами вновь наполненным бокалом, с удовольствием выпил, затем продолжил: — Некоторые вещи и предметы тоже однозначно умеют вбирать в себя… назовём это банально – энергию.       — Ух ты, прям однозначно? — ласково, словно ребёнку, улыбнулся ему прекрасный Ян.       — Согласен, пересолил, — легко и без обид принял поправки курса Миша, — просто мой личный опыт указывает на то, что это кажется вполне себе возможным когда-никогда.       — Расскажи! — воссиял Ян, опять-таки разливая ярко-рубиновый «нектар».       — Самое наглядное – это, пожалуй, картины. Многие я отлично знаю по репродукциям, на которых они воспринимаются как красивые и мастерски написанные. А вот живьём обнаруживается ещё кое-что… Недавно вот снова побывал в Эрмитаже, и – клянусь! – знакомая вдоль и поперёк Рафаэлевская Мадонна излучала метра на три по периметру! Я это всем телом ощущал! Да и не я один: возле неё таких, как я, почти с десяток надолго залипало.       — И… что она излучала? Счастье?       — Не-ет… Восторг! Вековой восторг излучала! А свежий – наш, новых зрителей – восторг вбирала.       — Супер… А ещё? — мягко требовал ангелоподобный, наливая по новой.       — О-о, было и ещё… — словно опрокинувшись в глубины самого себя, проговорил Михаил, сделал приличный глоток и, начиная рассказ, придвинулся ближе. — Провели меня как-то давно, когда я ещё в школе учился, на импровизированную экскурсию в некое художественное училище. Было невероятно интересно, но самое классное оказалось собранным в помещении, служившем постоянной выставкой работ учеников. Картины, гравюры, аппликации, гипс, лепнина, поделки, вышивка, костюмы – там было всё что угодно, а главное, талантливое такое, вдохновляющее!.. И вот я увидел куклу. Натурально куклу, такие ещё при Советах делали: высотой чуть меньше полуметра, туловище и ноги из твёрдого пластика, а руки и голова – из мягкого. Глаза, помнится, у них ещё открывались-закрывались в зависимости от положения куклы… да. У этой, правда, изначальных глаз было не видно, поскольку фабричное изделие сильно преобразовали. Поверх головы и рук была очень искусно натянута кипельно-белая ткань, а черты лица аккуратно вышиты цветными нитками так, что кукла сменила европейскую расу на азиатскую. Этому вторило сложное кимоно, причёска и украшения в стиле гейши. Словом, здорово. Но! Там такого «здорово» – целая выставка, а я как увидел эту куклу, так только и делал, что круги вокруг неё нареза́л. Она была особенной, только я не мог понять почему, вот и смотрел на неё снова и снова, пытаясь разгадать эту тайну.       — Разгадал?       — Нет, мне её просто раскрыли.       — И в чём она заключалась?       — В том, что девочка, сделавшая куклу, покончила с собой… Когда я это услышал, почти физически почувствовал удар, словно на меня сверху свалился мешок с цементом… да, именно так я тогда про себя это ощущение и назвал: тяжёлый пыльный мешок с цементом прямо на голову. А когда очухался, то кое-что понял…       — Что?! — с горящим от не пойми чего взором подначивал Ян.       — Она живая! Девочка мертвая, а кукла живая! Себя она убила, но оставила частицу в своём творении…       — И если развить твою же мысль про тихое счастье и громкое горе, то получается, что подобные этой кукле вещи…       — …кричат! Ох ты ж… — съёжился Миха от пробежавших по всему его телу мурашек.       — Именно. Только слышат это далеко не все, уж поверь мне. Ты слышишь, а вот они – нет, — мотнул головой Ян в сторону разбитной компании за другим столиком. — Я сейчас вернусь, только задам корма цыпляткам.       Заговорщически подмигнув растерянному Михаилу в качестве добивки к последней фразе, ангел упорхнул к ранее упомянутым и, радушно похлопывая всех там по плечам, что-то такое весёлое им лил в уши да подзывал официанта для заказа. При этом мужлан с вычурной русалкой, с хитро-довольной ряхой выпукло поводил языком по внутренней стороне щеки, развалившись на хлипком ресторанном стуле в позе доминанта.       Миша, поймав ощущение ирреальности и парадоксальности всего происходящего, растерянно хмурился, как вдруг почувствовал жёсткую хватку поверх своей кисти. Пальцы у Сони были сплошь составлены из косточек, обтянутых кожей словно тугой перчаткой, но сила в них была не малая, как и жар. Ошарашенный, он вскинул глаза на Софию и налетел на её взгляд, будто в липкую паутину угодил, зацепился, побарахтался, запутался и вскоре беспомощно провис, пока она нечто такое выискивала в его лице.       — Может, ещё и пронесёт тебя, Тедди Бир, хотя претендент ты – высший сорт, чего уж тут, — изрекла непонятное.       — А? — только и смог выдавить Миша.       — Хотя, чего в том хорошего, что пронесёт? — продолжила диалог сама с собой девушка. — Счастливчиком ты мне не кажешься, так что, может, пусть…       — Софа, ты чего? — широко распахнутыми, слезящимися от продолжительного неморгания глазами Михаил подспудно молил о пощаде.       — Софа?! — восторженно-удивлённо вклинился вернувшийся Ян. — Ух ты, любимая, тебя и так можно звать, оказывается!       Хватка исчезла, кисть руки была на свободе, как и весь Миша, часто-часто заморгавший. Придя в себя, сконфуженный всем произошедшим, он, сосредоточившись на реплике Яна, решил отшутиться и без задней мысли с нарочитым русско-еврейским прононсом поинтересовался:       — Ой, ви мене хотите сказать, щё таки не знаете за Софочку?! Вас, уважяемый, в бункере растили али как?       А дальше снова последовала гаденькая неловкость, ведь никто из парочки новых знакомых даже ради приличия улыбку не натянул. Зря он вообще так, тем паче, что во внешности Сони угадывались некие еврейские корни, – небось приняли за националиста! Михаил, ощутив совсем уж тяжкий дискомфорт, подумал, мол, надо бы и в самом деле вызывать такси да валить…       — Ещё по рюмашке? — с резко возникшей бодростью поинтересовался Ян, уже разливая.       — Слушай, а что это за напиток такой? — как миленький принимая ярко-рубиновое угощение, полюбопытствовал Миха.       — Наша фирменная наливочка! — радостно отрапортовал красавец. — Вкусно? Секретная рецептура. Ягоды, травы и особая выдержка! — поигрывая бровями, рекламировал Ян алкогольный напиток.       Миша только тут приметил, что щедрый «ангелочек» уже которую нестандартную пузатую бутылку разливает, выуживая их из большой коробки сбоку от стола. Да и у компании на столике слева тоже эти стекляшки наблюдались.       — А разве здесь можно со своим?       — Вообще нельзя, но если подмазать кого надо, то можно, — обаятельно улыбался Ян. — Мы здесь время от времени бываем, на большую сумму заказы делаем, так что привилегированное положение за собой закрепили.       Как раз в подтверждении о заказах подошёл официант и выгрузил с подноса большую сырную тарелку, вазу с фруктами и мясное блюдо с гарниром. Любезный Ян пододвинул фрукты и сыр поближе к Мише, а оставшуюся тарелку расположил перед Соней. Та тяжко вздохнула, облизнулась и, схватившись за столовые приборы, принялась с аппетитом уплетать.       Что ж, подобное Мишане и прежде приходилось лицезреть, только обычно это была площадка ютуба, а на нём трансляции нездорового мукбанга. София явно страдала разновидностью РПП, а именно булимией. Миха знавал о ней не понаслышке – сам подобным баловался в попытке похудеть. Желудок, кишечник, слюнные железы – у него слетело всё и разом, что хорошо, ведь с перепугу он тут же соскочил с этой темы. А Соня каким-то чудом ещё держится, даже зубы в полном прядке… или это уже не свои? Не менее странно и то, что она ещё ни разу не отлучилась «попудрить носик». Настолько натренировалась? Хотя обычно в такой выраженно истощённой фазе рвота уже автоматическая после каждого приёма пищи, а Софа как села за столик, так и сидит. Или эта девушка вообще жёсткий адепт клизм и диуретинов? Вот в этом Миша знатоком не был, да и вообще… у всех организмы разные.       — Если позволишь, я хотел бы кое-что уточнить, чтобы избавить наше общение от каких-либо недомолвок, — выдернул Михаила из раздумий Ян.       — М-м?       — Ты ведь гей?       Миха изумлённо застыл, потом метнул украдкой взгляд на Софию, но та выдавала эмоции уровня того самого айсберга, на который напоролся Титаник, да попивала «фирменную» над опустевшей тарелкой.       — Всё-таки я тебя сильно смутил, прости, — догадался красавец, ласково поглаживая тончайшие пальцы свободной руки невесты.       — Да не то чтобы… просто отвык уже, чтобы меня так запросто вычисляли.       — Оу, но ты, если что, ничем себя не выдал, это у меня талант такой своеобразный – ориентации распознавать. Можно полюбопытствовать? Ты сразу осознал тягу к своему полу или были метания-искания?       — Сразу. Как в первый раз влюбился в одноклассника.       — Ого, ну и? Лав стори с продолжением?       — Нет, признаваться было страшненько и бесперспективненько. А потом я вовсе переехал жить к бабушке в Питер, так что… Хотя мы пару лет назад с ним случайно пересеклись и даже посидели-потрындели.       — И как – волнительно?       — Скорее – фрустрирующе.       — Чего так?       — Понимаешь, тогда, в нашем с ним десятом «Б», он был как неогранённый алмаз. А когда мы увиделись вновь, его уже огранили. И что характерно – в форме жопы.       Софа, которая, казалось, даже не слушала, неожиданно прыснула и от души расхохоталась, чем ещё сильнее сбила с толку Яна, чья растерянная улыбка выдавала, что он не выкупил элементарную суть шутки. Он проморгался, нежно нагладил острое плечико своей девушки и задал следующий вопрос:       — А сейчас у тебя всё наладилось? Есть бойфренд?       — Был, да полтора месяца назад сплыл.       — Ц! Да что ж такое?!       — Ха-а, я ещё в самом начале чётко дал понять, что всякие там свободные отношения с походами налево не приемлю, и попросил сразу в лоб мне сказать, если пройдёт любовь, завянут помидоры и его потянет на кого-нибудь ещё. Думал, мы договорились, а тут смотрю: люстра тудым-сюдым качается. Полтергейст? Землетрясение? Отнюдь! Это я её рогами задеваю!       — А почему он не признался вовремя, как договаривались?       — Эх, хотел бы я сейчас набросать пару-тройку душещипательных сценариев на данную тему, но, боюсь, всё упирается в банальное: у меня была бабуля, что квартирку двухкомнатную в Питере мне отписала, а у него нету и не было такой бабули, а уж квартирки и подавно.       — Ты, наверное, сильно переживал?       — О-о да-а, так си-ильно, что аж на работу исправно ходил, безупречно вылизанный отчёт точно в срок сдал, вышел в положенный отпуск и только сегодня отправился с другом горюшко своё запивать.       — Ты очень любишь свою работу?       — Чё?! А, не, ты меня не так понял. Я это к тому, что не особо-то и парился из-за бывшего, ведь уже с полгода подобный финал всеми фибрами души чуял. А работу свою я не то чтобы люблю, а скорее уж терпеть ненавижу, хоть и справляюсь с ней на отлично. Но это всё из-за того, что я край какой ответственный и вечно переживающий, как бы мне там кого не подвести.       — Почему тогда не уйдёшь с неё?       — Куда? Как бы то ни было, а она меня исправно кормит-поит, — резонно оправдывался Миша. — Образование опять же у меня по этому профилю, а новое получать – деньги нужны, которых нет. Да и староват я уже сызнова всё начинать…       — Понятно, — сгладил Ян. — А где твой друг? Зови! Вместе горюшко твоё запьём нашей фирменной наливочкой.       — Ой, не сыпь мне соль на сахар! Променял меня мой дружочек на потрахушки и умотал, даже не попрощавшись.       — Эх, тогда пей двойную – за себя и за неверного дружка, — мягко улыбаясь, протянул ему Ян до краёв наполненный бокальчик.       Михаил с удовольствием выпил, про себя отмечая, что рубиновый напиток пьянит весьма деликатно и под закусь его откушать можно изрядно.       Тем временем красавец спросил:       — Ну, а дальнейшие планы на отпуск какие? К родне нагрянешь?       — Из родни у меня оставалась только почившая три года назад бабушка. Остальных я утратил ранее вместе со случайно вскрывшейся ориентацией. Точнее, это я для них умер… Какой-то голубой зомби получаюсь, к-хи-хи!       — Так, всё! Решено! — провозгласил Ян. — Завтра едешь с нами!       — Куда – с вами?       — К нам.       — О, понял-понял: с вами к вам.       — Я поясню. — Не переставая улыбаться, Ян снова наполнил бокалы и продолжил: — Думаю, ты заметил, что мы – мажорчики, золотая молодёжь и всё такое. Папочки-мамочки у нас «там», — парень многозначительно потыкал указательным пальцем вверх. — Многие из нас по заграницам уже отучились, вернулись, а работать вроде как не тянет, да и надобности особой нет. Короче, нам велено делать всё что вздумается, только тихо и так, чтобы не позорить достопочтенных родителей неподобающим поведением. С этой целью нам предоставили некое элитное жильё в отдалении, а если точнее – закрытый охраняемый посёлок. Вот мы там и отрываемся в своё удовольствие. Бесконечные вечеринки, танцульки, шведский стол со всевозможной едой, выпивка на любой вкус, секс – исключительно защищённый и добровольный… словом, всё что пожелаешь. Звучит классно, но мы очень быстро заскучали только рожицы друг дружки изо дня в день видеть, поэтому некоторые из нас регулярно выезжают в город и зазывают гостей. Вон тех, — раскрасавец указал точёным подбородком на соседний столик, — я уже позвал. Но лично нам с Соней и нашим ближайшим друзьям нравятся только такие люди, как ты. Поехали, а?! Пожа-алуйста!       — Э-э-э, — потянул ошарашенный Миха.       — Комфортабельный микроавтобус, я за рулём, — продолжил натиск Ян. — После обеда стартуем, к вечеру уже на месте. Хочешь – пару дней потусишь, а хочешь – и на весь отпуск останешься.       — Слушай, но у меня же ничего не собрано для поездки, и вообще…       — Не вопрос! Скоро это заведение закрывается, но у нас трёхкомнатный номер снят в маленьком отеле неподалёку, в пешей доступности. Посидим ещё там, поболтаем, закажем доставку еды, фирменная наливочка опять же, да ляжем спать. Выспимся вдоволь, поздний завтрак без спешки, а потом к тебе домой по дороге заскочим – соберёшь что нужно. Если чего забудешь – ерунда! У нас там всего в достатке, всё в наличии, полный пансион. Ты вот как бы главное уясни: для нас бабки вообще не проблема, а вот скука… м-да, скука – это проблема. Ну, согласен?!       — Уговорил, — стеснительно улыбаясь, пожал плечами Михаил, от природы не особо способный отказывать, когда так настойчиво уговаривают. И вполне возможно, что на его могильном камне так и напишут: «Помер от излишней сговорчивости».       — Не забудьте, ребят, к четырём жду всех в оговоренном месте!       Ян помахал рукой угощаемой им компашке, а потом ухватил Миху за локоток, Соню взял под руку да повёл их в отель.       Мишаня дорогой призадумался: тусить за город позвали и остальных, но вот в нумера – только его. Чего это? Ему там светит пресловутое М\М\Ж, кое нередко можно встретить в пабликах для гей-знакомств? Сам Миша на такие объявления никогда внимания не обращал, но сейчас речь шла о таком красивом мальчике, как Ян, который такому «мишке косолапому», как он, вряд ли ещё когда засветит. Так что… хм-м, он скорее всего согласится? Ну, если Софа будет только смотреть или по крайне мере не будет ожидать от него никаких действий, то вполне себе… Блин! а может быть, он себе это только надумывает? Да, Ян прямо говорил о сексе, но это же не обязательно означает… Словом, уровень интеллигенции у Михаила такой, что подумать о подобной развратной шалости подумал, а открыто спросить – ни-ни!       По счастью или нет (это уж как посмотреть), в номере обошлось безо всяких групповушек. Реально сидели, общались, пили, ели (в основном Соня) да разошлись спать по разным комнатам. Секс, причём страстный, вообще-то был, но о нём Миша догадался чисто по звукам из-за стены спальни, куда его не позвали. Грустно вздохнув, он накрыл голову подушкой с намерением поскорее заснуть. Последней ускользающей мыслью было удивление, что он всё-таки позволил уговорить себя на поездку не пойми куда почти не пойми с кем. По факту, медвежонок он хоть и большой, но пугливый, откровенный перестраховщик, а тут взял и согласился. Впрочем, чего уж тут так бояться – сожрут его там, что ли?..       Сожрут… Да не сожрут, а сожрёт… вот она сама в одно тощее рыло и сожрёт!.. Отрезает по кусочку: ножичек в правой, вилочка в левой… жуёт с таким удовольствием, что аж глазки блестят – узенькие такие, чёрненькие, поросячьи… Тощая свинка ест жирного медведя – ха-ха, умора!.. Умора… Да не умора, а умираю!.. Надо бежать… чего не бегу-то?.. а-а, нечем уже – она мне ноги съела, падла ненасытная!.. Отъедается, чтобы силушки были Яна своего трахать… Заманили они меня, как лопуха заманили!..       — Софочка, а не пора ли тебе блевануть уже? Сколько можно жрать да жрать?!       — Нет, Тедди Бир, ты слишком вкусный, чтобы тебя сблёвывать.       — Вообще, вредно, знаешь ли, столько сала лопать!       — Это ты про то, что жирненький?       — Ну.       — Так ведь это хорошо!       — Да с каких пор?!       Губы растягиваются в нереально длинной, на пол-лица, улыбке… обнажается частокол острейших зубов, почти чёрных от густой крови и с застрявшими меж ними кусочками плоти… сырой плоти.       — Зачем сырым? Пожарили бы хоть…       — Не пожарим, но отжарим! Не переживай, медвежонок, обязательно отжарим!       — Прекрати! — выкрикнул Михаил, едва не свалившись с кровати.       Дыхание – как после марафона, сердце заполошно билось, с виска потекла капля пота, завернув прямо в глаз. Растирая щиплющий один орган зрения, вторым он ошарашенно разглядывал незнакомую обстановку гостиничной комнаты.       — Миха! Уже проснулся? Какой молодец! На-ка вот – опохмелись. Потом в душ и завтракать будем! — впорхнул к нему Ян со вспотевшим стаканчиком в руках.       Михаил с жадностью опрокинул в пересохшее горло предложенное – прохладная фирменная наливочка потекла как родная, и вроде отлегло. «Фуф, приснится же такое!»