Социальный рейтинг

Лето в этом году выдалось настолько жарким, что среди учёных начали ходить остроумные шутки о покорении Венеры или Меркурия, ведь пережив аномальные температуры на Земле, было бы глупо размениваться на Луну и Марс. Искусственно созданные дожди не спасали ситуацию, а только повышали влажность, и минутная радость от туч и прохладных капель оборачивалась куда большими страданиями: после ливня с грозой становилось невыносимо душно не только в помещении, но и на улице. Спрос на мороженое и лимонад естественным образом вырос в разы, поэтому очереди к автоматам и продавцам-Рафикам в парках никогда не заканчивались, а только удлинялись подобно теням с заходом солнца, когда температура опускалась до более-менее комфортных плюс тридцати, что позволяло людям хотя бы ненадолго покинуть свои «убежища», прогуляться и подышать прогретым, но всё-таки свежим воздухом. Жара очень некстати совпала с капитальным ремонтом в подземном комплексе «Павлов», из-за чего сотрудникам пришлось временно переместиться в расположенную над ним больницу и ютиться в небольших кабинетах, которые могли бы даже показаться уютными, если б не проблемы с проветриванием и вышедшими из строя кондиционерами. Лариса сидела у распахнутого настежь окна в надежде на дуновение ветерка, обмахивалась старой папкой и уже целый час смотрела на разложенные перед собой снимки МРТ отсутствующим взглядом. Ей казалось, что в такое невыносимое марево плавилось не только физическое, но и неосязаемое: время, мысли, слова, ощущения; и всё превращалось в подобие тягучей сливочной помадки — липкой, вязкой, до тошноты приторной. Работать в подобных условиях было совершенно невозможно, концентрация падала, повышая риск ошибок, поэтому Филатовой постоянно приходилось собирать своё внимание по крупицам воедино, словно рассыпающуюся песчаную фигуру, и от этого бесполезного занятия усталость росла в геометрической прогрессии. Отклонившись на спинку стула, девушка на мгновение прикрыла глаза, обречённо тяжело вздохнув, и посмотрела на своего руководителя, который тоже переставил стол поближе к источнику воздуха и даже соорудил небольшой козырёк от солнца. В отличие от многих, Харитон на погоду не роптал, но время от времени хмыкал, кривя губы в раздражённой гримасе, снимал очки, уходил в дальний угол кабинета к раковине, умывал лицо и снова возвращался к работе, как ни в чём не бывало. Лариса тоже спасалась подобным образом, но даже холодная вода из-под крана всё равно ощущалась тёплой, будто парное молоко. Оторвавшись от записей, профессор Захаров потёр уставшие глаза и, взяв папку, тоже начал ею обмахиваться, поглядывая в окно и просчитывая, через сколько минут лениво ползущая тень окажется на их стороне. — Через полчаса будет полегче, — констатировал он и проводил взглядом Филатову, которая прошла мимо него к холодильнику, где кроме безобидных экспериментальных образцов стояла пятилитровая банка с домашним лимонадом — единственное спасение, которое, к сожалению, имело свойство быстро заканчиваться, не успев хорошенько настояться. — Я очень на это надеюсь, — ответила девушка, разлив напиток по двум большим гранёным стаканам, и на мгновение обняла ледяную банку, закатив глаза от наслаждения, — как и на то, что систему кондиционирования скоро починят. Пациенты лежат под старыми вентиляторами, мы еле живы, а если роботы выйдут из строя от перегрева, будет совсем плохо. Поставив на край стола мгновенно запотевший стакан, она добавила: — Держите, это остатки. Завтра принесу больше лимонов. — Технику надёжно охлаждает полимер, поэтому не переживайте, роботы не сгорят, максимум — будут чуть медленнее функционировать. А вот рабочие кондиционеры сейчас действительно не оказались бы лишними, — Захаров с благодарностью взял стакан и прижал его ко лбу, подписывая документы. — Спасибо, Лариса. Ваш лимонад ощутимо облегчает нашу участь. — Пожалуйста! — она чуть улыбнулась в ответ и стала спиной к окну, облокотившись о высокий горячий от солнца подоконник. Даже не обладая богатым воображением, можно было с лёгкостью представить, как снаружи шумно плескалось море, то и дело накрывая собой волнорезы, бриз нежно обнимал уходящие в небеса стройные кипарисы, а волны ласково забегали на побережье, зазывая к себе в безграничную лазурную даль. Лариса хотела бы обернуться и увидеть морской пейзаж своими глазами, но покрытые елями горы и мост за окном никак не превращались в водную гладь, и от этого было немного досадно, как в детстве, когда маленький человек вдруг начинает осознавать, что существуют вещи, которые никто не в силах изменить. — Вы, случайно, не были в столовой сегодня? — спросил профессор, не отрывая глаз от бумаг. — Что там дают? — Гречку, кажется. По крайней мере, на первом этаже ею пахнет, — без особого энтузиазма пожала плечами Филатова и почти залпом выпила свой лимонад, но, встретив осуждающий взгляд, оставила последний глоток. — Поберегите себя! — покачал головой Харитон. — Ещё не хватало вам ангину схватить в такую-то погоду. — Действительно, — согласилась она, почувствовав, как обжигающий холод сковал горло, но неприятное ощущение прошло так же быстро, как и возникло. — Как вы себя чувствуете, кстати? — аккуратно спросил Захаров, дождавшись подходящего момента для волновавшего его вопроса. Вчера Лариса потеряла сознание от теплового удара, находясь в грязной зоне — виной тому стала максимально закрытая защитная одежда и респиратор, дышать через который из-за жары стало практически невозможно. Доктор Филатова отличалась мужеством и стойкостью, а потому никогда не жаловалась — это качество Харитон высоко ценил, но порой забывал о том, что силы Ларисы не безграничны, и её покорному молчанию далеко не всегда можно было верить. В этот злосчастный раз она тоже утверждала, что всё было в порядке, но буквально через полчаса пребывания в боксе Захарову пришлось срочно выносить её в шлюз, снимать рабочую одежду, оказывать первую помощь и приводить в чувства. — Не сахарная — не растаю! — бодро ответила девушка, приосанившись. — Всё хорошо, мне уже вчера вечером полегчало. — Посидели бы денёк дома, я ведь дал вам отгул, — пересчитав документы, профессор убрал их в папку и отпил лимонад. — А вечером приехал бы вас навестить. — Но дома делать совсем нечего, — Лариса вернулась на своё место, — а на чай я вас всегда жду — повод не нужен. — В том-то и смысл, что делать ничего не нужно — вам необходимо восстановиться после теплового удара, а не превозмогать, — настаивал на своём Харитон, ещё не простивший девушку за то, что она проигнорировала его жест заботы и появилась на рабочем месте, будто вчера ничего не произошло. — Да я бы ещё один тепловой удар схватила! Вы же сами понимаете, как бывает плохо на последнем этаже: крыша дома за день прогревается так, что чувствуешь себя в духовке. Ещё и солнечная сторона… — Филатова чуть наморщила свой конопатый носик, покачав головой. — Даже не представляю, в каком состоянии люди работают в горячем цехе «Вавилова». — В газообразном, — иронично заметил Захаров, продолжив сортировать бумаги, и Лариса фыркнула тихий смешок в ответ. Едва заметно улыбнувшись уголком губ, Харитон мельком посмотрел на неё и, сделав глоток лимонада, задумчиво постучал пальцами по потрескавшейся лаковой поверхности деревянного стола. Казалось, что ещё немного, и от марева поплывёт голова, воздух начнёт дрожать, а бумага — самовоспламеняться. — Не хотите немного прогуляться, пока в наш кабинет не пришла тень? — вдруг предложил он. — На улицу? — с опаской уточнила девушка. — Боюсь, мы заживо сгорим на пороге. — В морг, — невозмутимо пожал плечами Захаров. — Его на ремонт не закрыли, и там прохладно. А потом можем заглянуть в столовую. — Идёмте, — Лариса решительно встала со своего места, по привычке накинув белый халат. Сотрудникам «Павлова» запрещалось находиться на рабочем месте без спецодежды, но из-за невыносимой жары все негласно договорились игнорировать это правило всюду, кроме лабораторий и операционных, поэтому Харитону было непривычно большую часть дня видеть Ларису в сиреневом муслиновом сарафане, простом, но воздушном, словно сумеречное облако. Тонкие бретели аккуратно очерчивали её спину до лопаток, открывали оцелованные солнцем веснушчатые плечи, и Захаров то и дело ловил себя на мысли, что украдкой любовался своей молодой коллегой, будто фарфоровой статуэткой в музее. Он не был большим ценителем искусств, но признавал, что некоторые творения действительно трогают даже самую чёрствую душу, вызывая приятное переживание гармонии, и Лариса пробуждала в нём подобное чистое, благоговейное чувство прекрасного, которое прежде казалось ему напрочь атрофированным. Доктора Филатову, впрочем, нельзя было назвать красивой в классическом понимании: ей была чужда как подчёркнутая девичья нежность, так и нарочитая женская чувственность, она избегала аляповатых узоров в одежде и яркого макияжа, на ней невозможно было представить ни модной укладки с начёсом и локонами, ни украшений с крупным жемчугом. Короткая стрижка, выбритые виски и фиалковый цвет волос приводили в ужас многих, но в то же время общество великодушно прощало Филатовой её причуды, ведь учёные и художники всегда слыли немного сумасшедшими. Её особенную, почти инопланетную красоту принимали, но не понимали, поэтому в глазах большинства женщин она была пацанкой, в глазах мужчин — любопытной экзотикой, а Харитон за неординарной внешностью в первую очередь видел уверенную внутреннюю свободу — роскошь, которой далеко не каждый мог похвастаться. Сама Лариса не без интереса поглядывала на своего наставника, сменившего привычный пиджак и водолазку на светлую рубашку с коротким рукавом, которая открывала обычно спрятанные за слоями одежды крепкие жилистые руки со множественными следами неудачных экспериментов. Надёжно затянувшиеся шрамы и ожоги заметно белели на фоне смугловатой от загара кожи рваными полосками и пятнами, невольно привлекая внимание — пялиться на них было неприлично, но девушка не могла ничего с собой поделать. Ей нравилось смотреть, как эти руки гипнотически-педантично перекладывали документ за документом или мастерски оперировали, не позволяя себе ни единого лишнего движения, а ещё изредка касались её — уверенно и в то же время осторожно, будто она была хрустально-хрупкая, и любое неловкое прикосновение могло разбить её на множество осколков. Вопреки правилам приличия, две верхние пуговицы рубашки Харитона были расстёгнуты, и Филатова то и дело с улыбкой отмечала, что они оба выглядели так, будто приехали отдыхать на юг, где их по какой-то неведомой причине заставили работать — воображение незамедлительно нарисовало яркую картинку, которая виделась и забавной, и притягательной одновременно, потому что Ларисе очень нравилось находиться в компании Харитона, и она вполне представляла совместные долгие прогулки по пропитанной солью набережной за очередной упоительной беседой. Если существовали люди, которые действительно могли уместить в своих головах целую библиотеку, то профессор Захаров являлся одним из них — общаться с ним было невероятно увлекательно, и после обстоятельных разговоров о науке, жизни и философии подобные диалоги со сверстниками казались девушке блеклыми, как выцветший газетный лист. По её мнению, ни один человек не выдерживал конкуренции с Харитоном Радеоновичем в эрудиции и харизме, и даже его товарищ Дмитрий Сергеевич Сеченов проигрывал ему в манере общения, хотя многим вежливая мягкость и аккуратные формулировки академика наверняка были куда приятнее фирменной едкой иронии Захарова. Со стороны могло показаться, что инициатива к общению исходила исключительно от Ларисы, но это было не так — профессор видел в Филатовой приятного и не по годам мудрого собеседника, а потому сам спрашивал её мнения по тому или иному поводу, точно зная, что получит честный и нестандартный ответ. Гибкость ума, незаурядный талант и творческий подход к любому вопросу крайне его подкупали, поэтому интерес был настолько искренним и взаимным, что Харитон сам не заметил того, как стал проводить больше времени с Ларисой не только на работе, но и за её пределами. — Ну-ка, над чем вы тут корпели целых полтора часа? — нехотя надев халат, Захаров подошёл к столу Филатовой, взял крайний снимок и посмотрел его на свет, поправив очки. — Изучала снимки, пока голова соображала. Это же аневризма, да? — Лариса указала кончиком карандаша на небольшой очаг. — Похоже на то… — задумчиво протянул Харитон, чуть хмурясь, и придирчиво сощурился. — Но я бы направил на церебральную ангиографию для точности. Абсолютно безобразный снимок, уберите его с глаз долой. — Мысли сошлись, — девушка похвасталась записью в карточке, где как раз первым пунктом отметила повторную диагностику с контрастом. — В любом случае, дело терпит. Даже если это действительно аневризма, то совсем небольшая, бессимптомная, и риск разрыва низкий. Но в космос этот товарищ точно уже не полетит. — Так это один из претендентов на полёт? — Захаров ещё раз мельком посмотрел на снимок, будто на нём был изображён не мозг, а портрет. — Да, — кивнула Лариса, — и, к сожалению, не единственный, у кого не всё гладко. — Ну что ж, одни полетят, другие понаблюдают, — меланхолично заметил Захаров, положив снимок обратно на стол, и направился к двери. — Я уже сама себе не верю, — пропустив его вперёд, Лариса вышла следом, — то ли артерии у многих действительно некрасивые, то ли я придираюсь. — Любопытно взглянуть на красивые артерии в вашем понимании, — усмехнулся Харитон, закрыв дверь, и, спрятав ключи в кармане брюк, направился по коридору к лестнице. — Так и скажем, что выбирали претендентов на полёт по внутренней красоте. — Ну а чем не аргумент! — парировала девушка, открыв объятия неожиданно возникшему сквозняку, подхватившему полы её халата. — Снимки, кстати, пригодятся для моего исследования, поэтому всё, чем я сейчас занимаюсь, очень удачно складывается. — Как продвигается статья, кстати? — вспомнил Захаров, чуть сбавив шаг. — Да потихонечку — черновой вариант почти готов, — Филатова шла с ним плечо к плечу. — Принесу на днях. — Давайте, а то оставшиеся полторы недели пролетят так, что заметить не успеете, — профессор достал из кармана халата блокнот и огрызок старого карандаша, которым отметил проверку статьи в списке дел. — Всё успею, — пообещала Лариса, спускаясь по лестнице и кивая в ответ на приветствия коллег. — У нас через два дня операция, — напомнил ей Харитон, убрав блокнот обратно в карман. — Не забыли? — Помню! — мягко улыбнулась она в ответ на его требовательный взгляд. — Всё помню и всё успею. — Вот и замечательно, — он едва заметно улыбнулся уголком губ. — Ценю, что мы понимаем друг друга и не доставляем проблем. — Ну да, особенно вчера я вам проблем не доставила… — Филатова ещё переживала свою неудачу, к которой старалась относиться проще, но никак не могла принять, ведь, на её взгляд, врач имеет право терять сознание только от предельной усталости на грани смерти, а не от высоких температур, как трепетная кисейная барышня в корсете. — Бросьте, Лариса, — отмахнулся профессор, смягчив тон. — Такое могло случиться с каждым, не вините себя. — Но с вами-то не случилось, — она вздохнула, поджав губы. — А вы бы хотели, чтобы мы оба оказались без сознания? Из солидарности друг к другу? — неприкрытая ирония в голосе Харитона всегда веселила Филатову, и она снова украдкой посмотрела на него, не в силах сдержать улыбки. — Нет, я бы хотела, чтоб мы нормально поработали. Без происшествий. — Понимаю, мы оба этого желали, но то, что произошло, не страшно и ни коем образом не говорит о вашей слабости. У меня тоже голова поплыла к тому моменту, как вы упали, — профессор открыл тяжёлую дверь морга и галантно пропустил девушку вперёд, — Сами же видите, какая жара стоит. — Меня грызёт мой синдром отличницы, — призналась Лариса, немного робко взяв его под руку — последний спуск по требующей ремонта крутой лестнице требовал опоры, — Любой промах тяжело переживаю. — Уж об этом я прекрасно осведомлён, — усмехнулся Харитон, осторожно шагая вниз. — Вы наверняка до сих пор не простили мне четвёрку за экзамен. — Простила! — Филатова чуть прижалась к его плечу своим. — Но скрывать не буду — в тот день я выплакала целый океан слёз. — Честно говоря, я тогда хотел немного вас встряхнуть, поэтому и решил, что четвёрка станет хорошей шоковой терапией и горькой пилюлей от болезненного стремления к идеалу. Не думал, что мой план сработает с точностью наоборот, и я смогу лишь расстроить до слёз и навлечь на себя ваш гнев, — вспоминал Захаров, прохаживаясь ленивым прогулочным шагом мимо секционных комнат и полок с холодильными капсулами, словно по цветущим аллеям. — Гнев? — удивилась девушка. — Ещё какой! — он не убирал локоть, а Лариса не отнимала руку. — Я шёл к трибуне, будто на эшафот, зная, что вы будете сидеть на первом ряду прямо передо мной и смотреть такими глазами… — Какими же? — ещё немного, и любопытство в голосе Филатовой начало бы спорить с несвойственным ей кокетством. — Разочарованными, обиженными и сердитыми, как у пойманного дикого волчонка, — Захаров горько ухмыльнулся, поправив очки. — Обычно я подобных мелочей не замечаю, но ваш взгляд забыть трудно — я же понимал, что был не прав, и ту оценку вы явно не заслужили. Глупо вышло, как ни крути. — Зато сколько я статей в тот период написала! По две штуки в неделю — всё хотела вам что-то доказать, — Филатова заулыбалась, вспомнив, и едва ощутимо погладила предплечье Харитона, будто желая показать, что всё плохое давным-давно прошло, оставив в памяти только хорошее. — До сих пор опираюсь на них в своих новых исследованиях, кстати, хотя ссылаться на саму себя, конечно, нескромно. — Мне тогда очень хотелось сказать «горшочек, не вари», но я решил не ввязываться — вам было необходимо выплеснуть всё, что накопилось, и способ вы выбрали максимально полезный, — Захаров на мгновение накрыл её ладонь своей в ответ. — Злость порой работает куда лучшим катализатором, чем тишина и спокойствие. — Нет, злиться я не умею. В тот раз я, скорее, боялась потерять свою репутацию в ваших глазах. Переживала, что вы поставите на мне крест и спишете со счетов, — уверенно заявила девушка, покачав головой. — Я могу обижаться, раздражаться — тоже, но почти все мои эмоции направлены не на конкретных людей, а, скорее, на саму себя. — Ну не скажите! — возразил Харитон. — Кто на операциях то и дело шипит на ассистентов? — Так этому я у вас научилась! — призналась Филатова, точно зная, что переняла несколько фирменных фраз своего наставника и его спокойную, но строгую манеру речи. — Если б мне дали выбор, я бы всегда оперировала только с вами и ни на кого не шипела. — Взаимно, Лариса Андреевна, взаимно… — задумчиво согласился профессор. — Но вам нужно больше самостоятельной практики — без неё не будет развития. Лариса была абсолютно согласна с этим утверждением, хотя оперировать без Захарова ощущалось примерно так же, как заплыть далеко в загадочное манящее море и вдруг осознать, что в случае шторма никто не поможет. Несмотря на то, что она сама успешно выходила даже из критически сложных ситуаций, ей было важно видеть надёжные крепкие руки Харитона в метре от своих. Совместные операции всегда проходили без спешки, последовательно и чётко; девушка понимала своего наставника с полуслова и полувзгляда, а профессор внимательно следил за ней и время от времени направлял, кратко объясняя свои действия. Усталость они тоже делили пополам и какое-то время после долгой кропотливой работы молча сидели на стареньком диване в комнате отдыха: Харитон слушал тишину, закрыв глаза, а Лариса почти всегда уютно устраивалась рядом, поджав ноги, и дремала, чтобы немного восстановить силы и снять напряжение. Она никогда прежде не задумывалась о том, что когда эти моменты обретут особую ценность, их в её жизни станет меньше — счастье будто каждый раз обиженно от неё ускользало, обвиняя в том, что его всегда слишком поздно замечали. — Ну что вы нос повесили, м? — спросил профессор, когда девушка затихла, погрузившись в свои мысли. — Следующая операция у нас совместная. Вы не рады? — Я очень рада! — она встрепенулась и чуть сжала рукав его халата. — Просто задумалась о дурацких жизненных закономерностях. — Любопытно, — намечавшийся философский диалог звучал многообещающе и интригующе. — Поделитесь? — Добрый день, коллеги! Или уже вечер? Сижу в своём подвале, как крот, а привычку носить часы так и не завёл, — собеседников окликнул чуть хрипловатый бодрый голос, и они оба на него обернулись — из секционного зала им навстречу семенил Иван Алексеевич Павлов, как обычно жизнерадостный и энергичный, вопреки почтенному возрасту. — Я сначала подумал, что мне почудилось, а это и правда вы! Рад, очень рад встрече! — Добрый! Взаимно, — вежливо кивнул ему Захаров, крепко пожав руку в знак приветствия. — Уже пять часов, так что день и впрямь клонится к вечеру. — Здравствуйте! — радушно откликнулась Лариса, любившая пожилого учёного, как родного дедушку, и тоже пожала его прохладную морщинистую ладонь. — Как ваше здоровье, Иван Алексеевич? — Лучше всех! — уверенно ответил он и взял её за обе руки, внимательно посмотрев в глаза. — Расскажите, как вы, моя дорогая? Ох и напугали ж вчера старика! Представляете, что я подумал, когда товарищ Захаров влетел в морг с вами на руках? Это потом он мне объяснил про тепловой удар и то, что секционные залы нынче стали единственными прохладными местами… — Я не хотела никого пугать или беспокоить, честное слово, но вышло, как вышло. Даже не помню, что очнулась тут, — она виновато изогнула тонкие брови, с теплотой глядя на начальника комплекса. — Кто же знал, что так неудачно получится? — А я вашему наставнику всегда говорю, что его ученица — золото высшей пробы, её беречь надо, а не вымучивать! — Павлов строго посмотрел на Харитона, чуть нахмурив густые седые брови. — Жизнь не станет её беречь. Нужно быть ко всему готовым, особенно в нашей профессии, — ответил Захаров, будучи убеждённым в том, что чужой опыт ничему не учит, и всевозможные трудности необходимо преодолевать самому. — Жизнь, может, и не будет, а вы, пока рядом, должны! — убеждения Ивана Алексеевича были иными и куда более консервативными: доктор Филатова в его глазах была не только молодым перспективным специалистом, но, прежде всего, девочкой, а девочек, как известно, нужно опекать, жалеть, любить и защищать. Заговорщически сощурившись, он продолжил: — Между прочим, вчера я впервые увидел, как у вашего наставника дрожали руки. — Зачем же вы меня компрометируете, товарищ Павлов? — обречённо вздохнул Харитон, посмотрев на него поверх очков. — Человечность — не компромат, — мудро заметил пожилой учёный и заулыбался в ответ на смущённую улыбку Ларисы. — Мы все за вас горой, дорогая, но товарищ Захаров — особенно, знайте это. — Я знаю, — уверенно кивнула девушка, и Харитон удивлённо повёл бровью — она знает! Знает, несмотря на его сухость, строгость, дурацкую четвёрку за давний экзамен, скверный характер и то, что он действительно порой совершенно её не берёг и не жалел, хотя должен был — как наставник и как мужчина. — Вот и прекрасно, — Павлов вновь одарил Филатову теплой улыбкой и бережно выпустил руки из своих. — Друзья мои, коль мы так удачно пересеклись с вами, и рядом нет лишних ушей, позвольте обсудить один щекотливый вопрос? — Насколько щекотливый? — Захаров немного напрягся и мельком взглянул на насторожившуюся Ларису. — Вы когда в последний раз интересовались своим социальным рейтингом? — аккуратно начал Иван Алексеевич, глядя то на девушку, то на её научного руководителя. — Там совсем всё плохо, что ли? — удивлённо спросила она. — Там шесть и два. — На двоих? — с учтивой иронией уточнил профессор, заставив Павлова осуждающе на него посмотреть и добродушно рассмеяться в усы. — К счастью, нет! Шесть и два у каждого, но это совсем мало, нужно дотянуть хотя бы до восьми, а лучше — до девятки. — Вот-вот закончится ремонт, и мы будем чаще оставаться на переработки, правда? — Лариса посмотрела на Харитона, и тот молча кивнул в знак согласия. — Публикации тоже должны улучшить ситуацию. Не понимаю, почему рейтинг так упал — мы же работаем в том же темпе и не делаем ничего противозаконного. — Вот об этом я и хотел поговорить, — пожилой мужчина снова доверительно посмотрел на них обоих, будто заранее извиняясь за всё, что будет сказано. — Вам одновременно снижают баллы за социальное поведение. — Очень интересно, — ухмыльнулся Захаров и сделал полшага вперёд, инстинктивно закрыв собой Ларису от возможных неприятностей. — Мы, что же, бабушек через дорогу не переводим? Портим деревья и памятники? Болтаемся по улице пьяными, тунеядствуем и позорим облик честных советских граждан? Какие могут быть претензии? В глубине души Филатова прекрасно понимала, что именно посчитали причиной неподобающего поведения, однако ей до последнего не хотелось верить в то, что кого-то всерьёз интересовало, сколько времени они с Харитоном проводят вместе, и от одной лишь мысли об этом ей становилось тошно и стыдно — не за себя, а за того, кто за ними следил. — Харитон Радеоныч, послушайте, там есть особая пометка, и вы, полагаю, в курсе, с чем она связана, — терпению и тактичности Ивана Алексеевича можно было только позавидовать. — Я не хочу лезть не в своё дело и ставить вас в неловкое положение, но должен дать совет: если случается так, что у сотрудников комплекса складываются очень хорошие отношения, им стоит постараться, чтобы их не было видно на камерах. — Но мы же… — Лариса покраснела до корней волос и почувствовала, как запылали уши. — Мы же вообще ничего такого… — Ларисочка, я вам верю, более того, даже если бы там было «что-то такое», я б ни в коем случае не осудил, но рейтинг — не моя зона ответственности. Кому-то наверху что-то категорически не нравится, вот и всё, — объяснил ей Павлов. — Я вас услышал, — ответил профессор таким тоном, что в морге стало ещё холоднее, и, достав блокнот, поставил новую пометку в списке дел. — Надо разобраться, кто на нас доносит, и исправить это недоразумение. Доктор Филатова не заслуживает того, чтобы ей портили репутацию и пятнали честь подобными глупостями. — Замечательно, что мы друг друга поняли. Я уверен, что пристальное внимание не может быть вечным, и вы с лёгкостью решите эту проблему, — Иван Алексеевич с облегчением выдохнул, обрадовавшись, что неловкий разговор так быстро подошёл к концу. — Ну-с, пойду теперь погреюсь, а то тут за целый день совсем околел. Всего доброго и, пожалуйста, не принимайте близко к сердцу то, что я вам сказал. Просто будьте аккуратнее — тут почти всюду глаза и уши, сами ведь знаете. — Учтём, Иван Алексеевич. До встречи, — Филатова снова вежливо улыбнулась ему, хотя её красноречивый взгляд говорил о том, что ей хотелось здесь и сейчас то ли провалиться ещё глубже под землю, то ли сделать так, чтобы весь комплекс с его зоркими камерами взлетел на воздух. — До свидания, — с непоколебимым стоическим спокойствием попрощался Харитон, напоследок пожав руку начальнику, и молча взглянул на Ларису, когда тяжелая дверь морга с железным скрежетом закрылась за его спиной. Ему самому не было дела до социального рейтинга, а от Филатовой вполне можно было ожидать обратного. Логика подсказывала, что после случившегося неприятного разговора его ответственная протеже, страдавшая излишним перфекционизмом, должна была повести себя точно так же, как после злосчастного экзамена, и бросить все силы на то, чтобы подтянуть свой рейтинг до желаемой девятки, а это в свою очередь означало бесконечные вереницы статей, переработки и постепенно угасающее общение, дабы лишний раз не попадаться на глаза тому, кто взял привычку пристально за ними наблюдать. Значит, наступит время дистанции, показательной формальности, телефонных разговоров по закрытой линии и встреч в редких местах без камер до выяснения обстоятельств — жизнь разведчика и то легче. С другой стороны, крохотным огоньком теплилась надежда на иной путь развития событий, но профессор Захаров, будучи человеком рациональным и достаточно пессимистичным, никогда не верил этому глупому наивному чувству — как оказалось, зря. — Какое им вообще дело до того, что происходит между людьми? — возмутилась Филатова, гневно нахмурившись, и сжала руки в кулаки. — Нам что, всем по десять лет, и мы в пионерском лагере?! — Система социального рейтинга действительно многое не одобряет и с подозрением относится к сотрудниками предприятия, чьи отношения выходят за рамки рабочих, — пояснил Харитон, внимательно глядя на Ларису в попытках предугадать её мнение по этому поводу, и, дабы частично на него повлиять, решил сначала выразить своё. — Лично мне плевать. — Так и мне тоже! — подтвердила она, ни секунды не сомневаясь, и сердце в его груди неожиданно сделало радостное сальто. — Вот и отлично. Значит, проблемы нет, — Захаров старался не показывать своих эмоций, но уголки его тонких губ то и дело поднимались в довольной кошачьей полуулыбке. — А с тем, кому не даёт покоя наше общение, я в ближайшее время разберусь. — Вместе разберёмся! — с энтузиазмом поддержала инициативу Лариса, не желавшая оставаться в стороне. — Это всё крайне возмутительно! Почему именно мы? Если уж на то пошло, неделю назад Тамара Антонова и Саша Лебедев из «Вавилова» поженились, и ничего, никаких проблем. Да и вы ведь дружите с Дмитрием Сергеевичем — его рейтинг наверняка из-за этого не падает. — Быть может, кто-то не выносит конкуренции с нами и желает навредить таким оригинальным способом. — равнодушно пожал плечами профессор. — Внутри предприятия нет конкурентов — мы все заняты единым делом, — начала было Лариса, но тут же поймала насмешливо-скептический взгляд. — Милая, конкуренты есть везде, поверьте мне. Для многих именно конкуренция является толчком к развитию, а не светлое, доброе и вечное, как вы, возможно, привыкли думать. — Боюсь, жизнь уже разбивала мне розовые очки — лишний раз я не очаровываюсь, — девушка ответила ему почти зеркальным скептическим взглядом и тут же добавила, — поэтому сейчас мыслю здраво. Недавно я изучала список актуальных исследований — темы друг друга дополняют, но ни одни напрямую не пересекаются. Какой смысл кому-то нас с вами подсиживать, если мы с коллегами даже на одной конкурсной площадке не встретимся? Или кто-то пытается перевыполнить план и обогнать нас по количеству часов? Если так, то медвежья услуга получается. Нет, это не конкуренция. — Хорошо, допустим. Что ж, если дело не в конкуренции, — рассуждал вслух Захаров, медленно направляясь к выходу из морга, — то нужно искать причину в личном. — Возможно, тот, кто за нами следит, просто нас не любит и хочет доставить проблем? — Филатова озадаченно нахмурилась. — Скорее, этот человек пытается нас отдалить, ибо неравнодушен к вам, — уточнил Харитон. — Или к вам, — серьёзно добавила Лариса, в чьём голосе послышалась тихая болезненная тревога, с которой обычно говорят о внутренних переживаниях, боясь, что они могут стать явью, как только окажутся озвученными. — Ко мне-то? Я вас умоляю! — профессор повёл бровью, фыркнув, и бережно, но крепко взял девушку за руку, — Осторожнее, не зацепитесь каблуком за выступ. — Но ведь в теории так тоже может быть, — настаивала на своём Лариса, аккуратно поднимаясь по железной лестнице к двери. — Теория запредельно фантастическая, но пусть будет, коль мы решили проработать все версии, — снисходительно смирился Захаров. — Хотя я неизбежно проигрываю вам и в красоте, и в молодости. — Красота — понятие относительное, возраст — совсем не аргумент, — Ларисе вдруг захотелось отплатить наставнику той же монетой, и поэтому, уверенно сжав его ладонь, повторила безобидную манипуляцию. — Лично мне плевать. Сердце Харитона, к его немалому удивлению, снова чересчур весело подпрыгнуло, уловив самую суть того, что сказала Филатова, но холодный расчётливый разум диктовал свои правила, запрещая слишком высоко отрываться от земли и слепо идти на поводу даже у самых светлых и чистых чувств. — Я бы хотел согласиться, но с моей стороны это будет лукавством, — честно ответил он, открыв дверь, и они оба на мгновение зажмурились от волны жара, обдавшей их с ног до головы. — Фу, ну и духота… — проворчала девушка, поморщившись, и сняла халат, который резко стал ощущаться неподъёмной ношей на плечах. — Как в бане, только веников не хватает, — согласился Харитон, обмахиваясь блокнотом — несмотря на попытки принимать жару как обстоятельство, на которое трудно было повлиять, отсутствие нормального температурного режима на рабочем месте неизбежно начинало раздражать. Поднявшись на свой этаж, он заметил, что все окна и даже фрамуги были наглухо закрыты — это обстоятельство обескуражило его ещё сильнее. — Рабочий день уже закончился, что ли? — озадаченная Лариса принялась заново открывать окна по пути в кабинет. — Простите, коллеги, а кому-то дует? Может, кто-то замёрз? — с едкой вежливостью поинтересовался профессор, заглянув в один из кабинетов, и до Филатовой донёсся обрывок фразы о том, что занятые уборкой помещений роботы ВОВ-А6 закрыли окна в целях безопасности. — Просто потрясающе, — хмыкнул Харитон, догнав Ларису быстрым шагом. — Надо будет донести до инженеров, что подобное обеспечение безопасности рискует обернуться геноцидом. — Думаю, они уже в курсе, и мы далеко не первые пострадали от заботы «Лаборантов», — Филатова распахнула последнее окно настежь и высунулась из него, оперевшись локтями о подоконник, — Смотрите-ка — тень пришла! — Я же сказал, что полчаса частично решат нашу проблему, — став рядом, профессор задумчиво осмотрел живописные окрестности, измождённые летним маревом. Выжженная трава давно потеряла сочные оттенки зелени, став похожей на сено, невысокие молодые берёзки печально опустили ветви, уподобившись плакучим ивам, и только могучие сосны с пушистыми елями старались выглядеть бодро, источая густой смолистый аромат тёплой древесной коры, которым был наполнен знойный воздух. Природа не ожидала того, что на её долю выпадет такое неприятное испытание, ведь никто и никогда не бывает готовым к тому, что несёт новый день, год или эпоха — вот уж и впрямь дурацкая жизненная закономерность. Харитон помнил, что обещал Ларисе заглянуть с ней в столовую, но гречневой каше и компоту из сухофруктов явно не хватало потенциала скрасить бестолковый жаркий день, который ещё можно было спасти и сделать одним из самых запоминающихся — нужно было лишь немного смелости и везения. — Лариса Андреевна, у меня к вам несколько неожиданное предложение. — начал Захаров, отчего-то почувствовав окрыляющее лёгкое волнение, давно похороненное в юношестве, которое сейчас казалось недостижимо далёким, будто оставшимся в прошлой жизни, где не было ни голодных лет, ни смертей, ни войны, ни всего того, что заставило его закостенеть настолько, что простые человеческие радости отзывались в душе глухой тревожной пустотой. — От которого я не смогу отказаться? — заулыбалась она, встретившись с ним взглядом. — Ну почему же — всё в ваших руках! Человек, как известно, обладает свободой воли, — Харитон чуть улыбнулся ей в ответ, поборов глупый всплеск эмоций, за который тут же мысленно себя осудил. — Пока нас не прервал товарищ Павлов, вы упомянули жизненные закономерности, а это диалог не на один час. — И даже не на два, — согласилась Лариса, вдруг ощутив нарастающее предвкушение чего-то очень хорошего. — В связи с этим, я бы хотел предложить перенести наш разговор в более приятное место, — Харитон понимал, что сильно рисковал, выдвигая последующее предложение после неприятной разъяснительной беседы, но в то же время безрассудно рассчитывал на успех, — Не хотите променять изыски нашей столовой на скромное меню небольшого ресторана в парке на «Челомее»? — Хочу! — лишённая стереотипного женского лукавства Филатова охотно согласилась, просияв — она будто ждала подобного шага и одновременно не верила своему счастью. — Заодно отметим наш провальный рейтинг? — Именно так. Как говорится, в случае победы вы заслуживаете шампанского, а при поражении нуждаетесь в нём, — Захаров усмехнулся, процитировав Наполеона, и вновь перевёл утомлённый взгляд на пейзаж за окном. — Закончим нашу бумажную рутину и отправимся. Признаться честно, я очень от неё устал.