Тебе не удастся вернуться

Дождь становился все сильнее, и Чу Мо уже давно перестал чувствовать свои ноги и руки от холода, хоть внутри него и бушевала тёмная ци. Распластавшись на камне, стараясь оставаться незаметным, он кое-как нащупал оставшиеся три стрелы и арбалет и пополз к краю. Скользкий валун, покрытый мхом, был сомнительным укрытием, однако все же это было лучше, чем стоять во весь рост в поле зрения противника. Любой заклинатель, подняв голову, с легкостью бы смог различить темный силуэт на фоне пасмурного неба, а Чу Мо не собирался делать себя мишенью. Затаившись, он сделал глубокий выдох, выбирая следующую цель. Его первым порывом было выстрелить в лучника, который издевался над ребенком, но интуиция подсказывала ему, что именно этого от него и ждут. Вместо этого Чу Мо решил целиться в заклинателя, который стоял ближе к краю поляны, находясь под навесом ветвей. Несмотря на то, что угол выстрела был сложным, противнику было бы сложнее понять, откуда летит стрела — а, значит, в случае удачи, Чу Мо смог бы дольше оставаться вне поля видимости. Кое-как он сумел взвести арбалет и поджечь стрелу. Дождь, должно быть, погасил пламя первой, однако на этот раз Чу Мо более не полагался на удачу — он действительно намеревался в одиночку отбить мальчишку у заклинателей, чего бы ему это ни стоило. Звук спущенной тетивы обжег уши, а в воздухе все еще разливался дым от горящего масла, мешаясь с петрикором. Заклинатель, находившийся на краю поляны, упал замертво, не издав ни звука. Сердце Чу Мо пропустило несколько ударов, как если бы он сам до конца не верил в происходящее — а пламя снова погасло в полете, так и не разгоревшись. — Святые небожители!.. — Один из оставшихся заклинателей заметил, что их напарник мертв. — Нам нужно уходить!.. Он завертел головой, тщетно пытаясь высмотреть за стеной дождя стрелка, который был способен поразить цель в таких условиях. — Он, должно быть, совсем рядом — иначе никогда не смог бы попасть в цель, — возразил его напарник, и, навалившись на распростертого на земле ребенка, со всей силы ударил его по лицу. — Говори, сволочь, где стрелок?! Чу Мо взвел арбалет во второй раз, чувствуя, что более не в силах это выносить. Он целился теперь в голову заклинателя, который избивал мальчишку, но промерзшие пальцы его дрожали, и он слишком боялся промахнуться, потому что заклинатель буквально нависал над ребенком. Любое смещение в сторону или движение привело бы к плачевным последствиям. Между тем, неожиданно мальчик уперся взглядом прямо в ту точку, где находился Чу Мо, и на успевшем распухнуть от ударов лице его отразился нескрываемый страх. Губы его задрожали, как если бы он готов был выдать своего спасителя в любой момент. — Говори!!!.. — продолжал впечатывать его в грязь кулаками заклинатель. — Ты ведь знаешь, где скрывается твой дружок!.. — Он… он там... — мальчишка, давясь всхлипами, указал в сторону каменного валуна. В следующее мгновение воздух зазвенел от стрел. Чу Мо, вжавшись в камень, более не мог ничего разобрать, поскольку даже поднять голову теперь было невозможно. Его арбалет все еще был взведен, но он не имел возможности ни прицелиться, ни разрядить его. Он отчетливо осознавал, что противник наверняка не ограничится стрельбой и теперь придет за ним, но он не мог даже никуда отползти. Единственным его шансом было сделать еще один удачный выстрел. Приложившись подбородком к камню, опираясь щекой на древко, Чу Мо медленно склонил голову, целясь прямо в противника, который теперь, отбросив ребенка за ненадобностью, целился в него. Тетива со щелчком отправила третью стрелу в полет, и в ту же секунду Чу Мо ощутил, как стрела противника пронеслась на волосок от его головы, вонзаясь в камень. Острый осколок отлетел в сторону, попав ему в глаз. На несколько мгновений Чу Мо показалось, будто он ослеп. Обжигающая пульсирующая боль распространялась к вискам, сводя лицо в судороге. По щеке потекло что-то вязкое и липкое, и воздух наполнился запахом крови. Чу Мо не знал, попал ли он в одного из противников. Оперение единственной его оставшейся стрелы пропиталось кровью вместе с ложем и прицелом арбалета. Всё вокруг расплывалось. Он сжал челюсти, понимая, что, если сейчас отступит, вероятно, для него все будет кончено. Быть может, мальчишка, которого он наивно пытался спасти, и предал его в итоге, но речь сейчас шла уже не о том, чтобы ему помочь, а о собственном выживании. Кое-как Чу Мо вынудил себя открыть кровоточащий глаз. К его удивлению, боль оказалась терпимой. Сквозь мутно-красную пелену и дождь он всё же смог сообразить, что его прошлый выстрел поразил противника насмерть. Оставшийся заклинатель куда-то сбежал, так и бросив мальчишку, даже не освободив его из сетей. Чу Мо нахмурился, пытаясь понять, что ему делать дальше. Он не собирался брать на себя ответственность за ребенка — тем более, тот его предал и, похоже, боялся куда больше своих обидчиков. Но должен ли он был его оставить, так и не освободив? Осторожно спрыгнув с камней, Чу Мо подошел к нему. — Я не собираюсь тебе вредить. Поскольку мальчишка не сводил с него широко распахнутых испуганных глаз, он более не стал ничего разъяснять и просто принялся развязывать сеть. Ему потребовалось несколько минут, чтобы расслабить все крепко стянутые узлы. — Ты можешь возвращаться в деревню, — он сбросил остатки пут, оттолкнув их в сторону ногой. Впрочем, ребенок не предпринял попыток подняться, и это действительно взволновало Чу Мо. — Ты не можешь идти? Ты ранен?.. Разумеется, заклинатели избили мальчика, и, вероятно, у него был перелом руки, но едва ли это могло как-либо помешать ему встать. — Тебе не стоит оставаться в лесу, — снова обратился к ребенку Чу Мо. — Что, если они вернутся? Прошло ещё несколько тягостных мгновений, и, осознавая, что более ничем не сможет помочь несчастному мальчишке, он развернулся, чтобы вернуться в лес. Оставаться поблизости дальше было рисковано. Однако, стоило ему развернуться к ребенку спиной, как тот закричал во всё горло: — ОН ЗДЕСЬ!!!.. *** …Чужие воспоминания постепенно рассеивались, словно туманная дымка над озером. Мин Е, склонившись к воде, всё ещё ощущал запах дождливого леса и крови, а в ушах его звенел пронзительный крик. Тот факт, что ребенок предал своего спасителя, потряс его так сильно, что он далеко не сразу заметил, что в тёмной глади озера отражается не только он сам. Пара ярких золотых глаз уставилась на него словно из далёкого прошлого. Бледное лицо холодно улыбалось, а затем пошло рябью, и два отражения похожих друг на друга как две капли богов на мгновение смешались в один размытый силуэт. Мин Е запоздало отшатнулся, понимая, что Чу Мо находится прямо за его спиной. Было неясно, как долго он там пробыл. — Мне не стоило сюда приходить, — теперь он не был уверен, что может смотреть Чу Мо в глаза. Он не мог прекратить думать о юноше, выросшем в храме в полном одиночестве. Впервые он увидел в Дьявольском боге нечто человеческое, некую уязвимость — вероятную первопричину того, кем Чу Мо стал в будущем. Это оказалось окровением. — Прошлое не имеет значения, как и настоящее, — Чу Мо, напротив, не испытывал смущения. Казалось, он вовсе не стыдился того, каким был прежде — как будто его более не могли задеть события его юности. — Я понимаю, — Мин Е кивнул, но на самом деле совершенно был сбит с толку. Он не знал, чем закончилась история в лесу, но мог предположить, что на крик сбежались оставшиеся лучники. Наверняка Чу Мо в его вымотанном состоянии, с поврежденным глазом, не смог бы легко отбиться. — Если бы ни тот день, у меня бы не было Убийцы богов, — усмехнулся Дьявольский бог. — Мой арбалет — часть меня. Пролив мою кровь, они создали первый артефакт. Мин Е наконец поднял взгляд на Чу Мо, пытаясь сообразить, что именно тот имеет в виду. Он ведь едва не потерял свой глаз, и, к тому же, столкнулся с предательством человека, ради которого был готов пожертвовать собой. Ради которого впервые убил. Как мог он быть так равнодушен к своей судьбе? — Ты сочувствуешь не мне, а самому себе и чувствам, которые в тебе вызвали мои воспоминания, — продолжил Чу Мо прохладно. — Твои переживания и бесконечная грусть по тому человеку, которым я некогда был, не способны помочь ни ему, ни мне сейчас. Лучшее, что ты можешь сделать — забыть всё, что ты видел, либо принять это, как даность. — Я не способен принять зло в людях и мириться с ним, — Мин Е нахмурился. — Те заклинатели и мальчишка были неправы на твой счет. Не все такие, как они, и наверняка, если бы кто-то вступился за тебя, всё сложилось бы иначе… — Твоя жалость ещё более отвратительна, чем их предательство и озлобленность, — оборвал его Чу Мо, морщась. — От тебя у меня болит голова так, что сводит зубы. Если бы тебя в самом деле заботило, что чувствую я, ты не стал бы меня жалеть. Мин Е вздрогнул. Его словно окатили ледяной водой — как же он сразу не понял?.. Дьявольский бог был настолько чуток к чужим страданиям, что любой, кто сочувствовал ему, мог причинить ему боль. Осознание это привело Мин Е в ещё большее отчаяние. Всё это время он был уверен, что Чу Мо — не человек, что ему чуждо всё, что обыкновенно испытывают люди. Так легко было верить этому, сражаясь со злом — но в результате оказалось, что зло не могло существовать само по себе, отдельно от человека. — Ты действительно не понимаешь, что делаешь хуже, — Чу Мо поморщился. — Что же, иного я и не ожидал. В следующее мгновение он развернулся, чтобы уйти, но Мин Е, преодолев себя, впервые его окликнул: — Постой… ты... чувствуешь все мои переживания? — от волнения он, сам не замечая, прижал руку к груди, тщетно пытаясь укрыть своё болезненно сжимающееся сердце. — Я чувствую смятение, боль и тоску всего мира, — Чу Мо, не оборачиваясь, говорил тихо и ровно, как если бы даже это не могло его взволновать. — Это моё призвание. Мой дар. Из боли рождается тьма, и в какой-то момент её становится так много, что она обретает форму. Я — лишь оболочка того, что существует с начала времён. Зеркало, отражающее ваши пороки. — Но ты ведь чувствуешь… — повторил Мин Е. — Разумеется. Мин Е, продолжая смотреть в застывшую спину Чу Мо, молчал так долго, что в какой-то момент его горло свело. Он в самом деле не знал, что сказать, потому что никогда не задумывался, что представляет собой зло. Какова была природа Чу Мо? Неужели кто-то действительно мог быть рожден лишь для того, чтобы страдать?.. В этом не было никакой справедливости — почему кто-то вынужден был расти в одночестве в заброшенном храме, и слыть причиной всех бед лишь потому, что существовал? Как вообще предполагалось, что кто-то мог победить зло? Разве мог быть кто-то один причиной всех страданий? И разве мог кто-либо искоренить всю боль и страдания этого мира, убив одного человека? Мин Е ужаснулся своей внезапной догадке. В голове шумело так, что он едва слышал, что говорит. — Ты не обязан быть тем, кем себя считаешь, — прошептал он глухо. — Ты не Дьявольский бог… и никогда им не был. — Как же ты глуп, — Чу Мо, не оборачиваясь, его покинул.