Тебе не удастся вернуться

…Мин Е потребовалась целая вечность, чтобы вновь обрести равновесие. Возможно, противник действительно превосходил его в умении приводить сердце в смятение. Быть может, он даже говорил правду — но Мин Е отчетливо понимал, что, что бы ни происходило в Шан Цин в прошлом, настоящем или будущем, он более не мог влиять на ход событий. Его единственным долгом перед Сан Цзю, Тянь Хуан, и всеми кто был ему дорог, было уничтожение Дьявольского бога — всё остальное более не имело значения. Глубокие медитации сменялись усиленными тренировками и долгими прогулками по тому, что осталось от некогда роскошного дворца, помогая коротать время в ожидании следующего столкновения. Чу Мо более не объявлялся, так что Богу войны удалось кое-как восстановить силы. Так однажды, бродя по полуразрушенным коридорам, он впервые наткнулся на ханба Сы Ин, демона засухи. Высокая, напоминающая призрака, облаченная в алое с ног до головы, подручная Чу Мо была увлечена тем, что создавала темную формацию, а потому не сразу заметила, что за нею наблюдают. Мин Е все никак не мог решить, хочет ли он поскорее покинуть это место незамеченным, или продолжить наблюдение. Сы Ин была первым живым существом, которого ему удалось повстречать в этом забытом богами месте, и за сотни лет сражений Мин Е никогда еще не был так рад видеть демона. Возможно, будь он умней, он бы воспользовался преимуществом внезапности и попытался атаковать, но в последний момент что-то остановило его. На тот момент демоница, казалось, не несла в себе опасности. — Повелитель, — Сы Ин, наконец, повернулась к Мин Е, но затем нахмурила лоб, а холодные серо-зеленые глаза ее сощурились. — Ах, это ты, глупый дракон… Похоже, она была разочарована — однако все же не была настроена враждебно. — Я думал, здесь никого нет, — помолчав, заговорил Мин Е. Он сам не знал, почему его слова звучали так, словно он пытался оправдаться, что помешал. Сы Ин молча усмехнулась, поправляя серебристые локоны. Длинные пальцы ее сомкнулись на изящной рукояти алого зонтика. Мин Е ничего не оставалось кроме как откланяться и уйти. Сам того не замечая, он направился в сторону, где еще не бывал, и вскоре вновь остался один. Длинная чудом уцелевшая анфилада открывала путь через пустынные залы дворца, где эхо шагов тонуло в знобящей тишине. Чёрный базальт колонн здесь поглощал и свет, и звук, и лишь отблески редких факелов словно дивные цветы распускались в бесконечной тьме, рассыпая вокруг себя золото. Мин Е за это время так сильно привык к тишине, что потрескивание пламени теперь напоминало шепот, вынуждая его озираться. Он не хотел, чтобы Чу Мо снова застал его врасплох, а потому должен был оставаться начеку. Здесь, в заточении бездны, он был чужаком, и к тому же понятия не имел, кто еще оказался в этой западне. Очевидно, если демон засухи была жива, было вполне вероятно, что и другие высшие демоны сохранили жизнь и силы. Если бы они все предприняли попытку атаковать Мин Е одновременно, неизвестно, чем бы все закончилось. В самом деле, было странно, что они до сих пор не расправились с ним — и еще сильней сбивало с толку, почему Дьявольский бог его щадил. Погруженный в свои мысли, Мин Е сам не заметил, как подошел к балкону, выходящему к ледяному озеру. Он слышал легенды о том, что в его мертвых водах некогда могли перерождаться демоны, но понятия не имел, было ли это правдой. Казалось, что здесь, под землей, не может быть ничего, что могло бы дарить жизнь, даже если речь шла о темных сущностях. Над застывшими водами клубился ледяной пар, но при этом они не были скованы льдом. Мин Е, будучи Драконом Потопа, обитателем вод, не чувствовал здесь себя в своей стихии — напротив, чем ближе он подходил к черной подернутой дымкой глади, тем сильнее нарастала смутная тревога. Остановившись в полушаге от края гранитного выступа над самой кромкой воды, он задумчиво склонился, вглядываясь в мутные отражения. Ледяной туман теперь окутывал даже его ноги, однако при этом словно бы рассеивался, если долго в него всматриваться. Озеро было неподвижным и тихим, будто было в самом деле мертво. Его поверхность оставалась зеркально-спокойной. Мин Е вздрогнул, когда внезапно заметил в отражении смутно знакомые заостренные скулы и подбородок, и лишь затем осознал, что лицо, на которое он смотрит — его собственное. Он нахмурился, пытаясь понять, действительно ли выглядит именно так, или все дело в том, как ледяной туман преломляет скудный свет, делая его до странного похожим на Дьявольского бога. Ему даже пришлось поднести руку к лицу, чтобы убедиться, что то, что он видит — всего лишь отражение. Поверхность озера неожиданно покрылась мелкой рябью, а затем почернела, как будто поглотив в себя разом весь свет. Даже туман застыл на месте. Мин Е замер, вдруг обнаружив, что где-то там, под толщей воды, размытые образы поднялись со дна и теперь соединялись в четкие формы, сливаясь в ожившую картину… *** Большинству людей неизвестно, что существует та черта, за которой боль отнимает голос — им неведомо чувство беспомощности агонии. Они не знают, каково это, когда ты не можешь кричать, а твой шепот так тих, что никто не услышит. Даже едва появившиеся на свет младенцы кричат с первым вдохом — но Чу Мо был рожден в тишине. Он не плакал, когда его взяли на руки. Его золотые радужки глаз казались двумя лучинами в прогорающем горниле, и он был совершенно тих. Позже, Чу Мо оставили в храме у склона горы, решив, что он не проживет долго. Там, среди лесов и скал, он рос в одиночестве, словно сорная трава, наблюдая за тем, как сменяются сезоны. Безымянный храм посещали редко, и еще реже оставляли подношения. Вскоре даже горные духи начали избегать окрестности. Дело было даже не в том, что Чу Мо был в чём-то плох — напротив, он редко попадался на глаза путникам, по неосторожности зашедшим в глушь, и еще реже имел возможность с кем-то говорить. Всё дело было в тёмной энергии, постепенно заполнявшей склон горы. Странники, проходившие мимо в группах, часто начинали ссориться без видимых причин. Прежде процветавшее поселение неподалёку медленно угасало, а люди, жившие там, погрязли в пороках. К моменту, когда Чу Мо исполнилось десять, храм и близлежащая деревня сами по себе практически пришли в запустение из-за своей репутации — но, к сожалению, даже это не принесло ему облегчения. Чу Мо по-прежнему чувствовал боль всякого, кто осмеливался отправиться на гору. Он ощущал страдания каждого, кто имел неосторожность приблизиться к нему, как если бы они были его собственными. Горе и скорбь, тоска и предательство, неразделенные чувства и разбитые сердца, обиды и месть смешивались в его душе в единый поток, от которого он всё сильнее замыкался в себе. Он не смог бы помочь всем этим людям — чаще всего, они и сами не знали, что нуждаются в спасении. Зато слухи о том, что некогда процветавший храм и деревня в упадке из-за тёмной энергии, которая всё возрастает с каждым годом, расходились по провинции, привлекая внимание заклинателей. Говорили, всему виной ребёнок, которого некогда оставили в храме умирать — так люди постепенно прониклись к Чу Мо ненавистью, никогда его в глаза не видев. Разумеется, тут же появились советчики, призывающие его изгнать. Кто-то из них утверждал, что Чу Мо необходимо принести в жертву четырехликому Хуанди на горе Куньлунь. Другие же просто предлагали убить его, чтобы более он не доставлял проблем — но в итоге никто из них ничего не предпринимал, и дело обходилось пустыми разговорами. До некоторых пор. Однажды, гуляя по склону горы, Чу Мо, которому на тот момент исполнилось тринадцать, услышал, как какой-то мальчишка оказался окружен заклинателями. Дюжина лучников обступила несчастного со всех сторон, держа на прицеле ребенка, который едва ли привлек бы их внимание, встреть они его не вблизи заброшенного храма. Чу Мо бесшумно подобрался к месту происшествия, борясь с внезапной тошнотой и мигренью, вызванной присутствием людей и их эмоциями. Он никогда прежде не находился так близко от незнакомцев, и к тому же толком не понимал, что происходило, однако страх и боль беззащитного существа вынудили его отреагировать. Скрываясь в тени деревьев, он замер, пристально наблюдая за происходящим, вслушиваясь в тихие насмешки и шепотки. — Не думаю, что это действительно он, — один из заклинателей усмехнулся. — Слишком уж все просто. — А с чего ты взял, что он вообще существует? Мы обыскали все подножье горы, и этот малец — единственный, кто здесь живет, — ответил ему его напарник. — Но ведь он из покинутой деревни, а не из храма, — снова усомнился все тот же заклинатель. — Мы преследовали его полдня, прежде чем загнали в этот лес… — Хочешь продолжить поиски маленького дьявола дальше? Никто тебя не держит. Можешь прямо сейчас идти прочесывать гору в одиночку. Императору нужен ребенок для жертвоприношения, и мы доставим ему этого пацана, — откликнулся третий напарник. Чу Мо продолжал хмуро наблюдать за происходящим. Он практически не бывал среди людей, однако даже он понимал, что всё закончится для испуганного мальчишки плохо. — Пустите! Я не он!.. — ребенок был не старше восьми лет и выглядел тщедушным. На нём были простые штаны и тонкая рубаха, какие носили сборщики риса. Его бамбуковая доули упала на землю, и кто-то из лучников ее пнул так, что она отлетела, разломившись. — Если ты не он, то где же твои мать и отец, а? Кроме тебя в деревне больше никто не живет! — осклабился один из лучников. — Да! Пацан, где твои родители?! — подхватил другой. Мальчишка, окруженный толпой взрослых мужчин, превосходящих его в силе, не выдержал. По лицу его градом покатились слезы, но в то же время он так ничего и не ответил — лишь стиснул зубы. Чу Мо вздрогнул. Его сознание, слишком чувствительное к чужой боли, мгновенно наполнилась картинами прошлого: кто-то из этих людей убил пожилого старика, который был единственным опекуном мальчика. Сейчас все эти люди попросту глумились над ребенком, прекрасно осознавая, что у него никого не осталось, кто бы мог встать на его защиту. Чу Мо прислонился пылающим лбом к камню, едва сдерживая внезапную ярость, борясь с приступом боли. Странно, но даже ледяной гранит, казалось, не мог унять огонь, внезапно охвативший его голову. — Схватить его! — скомандовал кто-то из лучников, и, когда мальчишка попятился, в шаге от него просвистело несколько стрел, вонзившись в землю. Ребенок снова остановился, и кто-то из небожителей тут же набросил на него веревочную сеть. Под ее тяжестью мальчик упал. Чу Мо тяжело дышал, опираясь на каменный валун. Он весь горел, и, чем дольше он находился рядом с людьми, тем ему становилось хуже. Тьма подступала к глазам, и темная ци поднималась волнами, удушая. Он уже едва мог следить за тем, что происходило — смесь боли, страха и страданий ни в чем не повинного мальчишки сливалась с отвратительным ликованием его преследователей и их жадностью, обозленностью и скверной. Хуже всего было то, что все эти люди на самом деле пришли за Чу Мо — но были готовы издеваться над ни в чём не повинным ребёнком, лишь бы полчить императорское вознаграждение за его поимку. Небо в какой-то момент заволокло грозовыми тучами, так что вдруг в лесу стало так темно, словно наступила ночь. — Не нравится мне всё это, — один из лучников, приложив ладонь ко лбу, всмотрелся в отдаленные вспышки молний на почерневшем горизонте, — нужно уходить. — Что, всерьез боишься пацана? — насмешливо поддел его товарищ. — Сам же говорил, что это вовсе не он… чего так напрягся? Первые капли дождя упали Чу Мо под ноги, и тут же испарились. Еще мгновение, и хлынул дождь, отсекая его от происходящего холодной стеной. В шуме обрушившейся с неба воды было сложно разобрать, о чем дальше переговаривались лучники. Чу Мо понял, что должен что-то предпринять, пока они не забрали мальчика с собой. Но что он мог сделать против десятка вооруженных людей? Он и сам мало чем отличался от ребенка, которого они схватили. К тому же, за всё время, проведённое в медитациях, он не обучился ровным счётом ничему, потому что все его усилия были направлены на то, чтобы притупить постоянно преследующую его боль. Даже теперь мигрень продолжала сверлить его виски, вынуждая думать и действовать быстрее. Чу Мо двинулся вперёд, надеясь, что сильный дождь скроет его присутствие. Он намеревался украсть у какого-нибудь растяпы лук и стрелы и проучить всю эту банду, хорошенько припугнув. Если всё получится, они попросту разбегутся, позволив ему освободить несчастного мальчишку. Шум дождя скрывал его шаги, позволяя передвигаться незаметно несмотря на то, что ему никогда прежде не приходилось красться. Ещё немного — и он оказался за спиной одного из лучников и легко достал несколько стрел из чужого колчана. Дело оставалось за луком… или тем, что Чу Мо поначалу принял за него по незнанию, поскольку этот вид оружия был ему незнаком. Заклинатель поставил его у ноги, поскольку механизм был в самом деле тяжелым, и, видимо, держать его в руках всё время было сложно. Чу Мо дождался удачного момента и осторожно забрал оружие прямо из-под носа его владельца, решив, что быстро сможет разобраться с его устройством. Всё так же бесшумно, пользуясь завесой дождя как прикрытием, он забрался на высокий каменный валун, нависавший над поляной, и, смочив стрелы в масле, разместил первую на ложе и взвёл механизм. Ему потребовалась лишь секунда, чтобы поджечь её и отправить в воздух. Он почти не целился, поскольку всё, что ему было нужно — сбить с толку противника. Он не собирался никого убивать — и совершенно точно не был готов к тому, что поразит кого-то насмерть. — Он мёртв!.. Чужие боль и отчаяние, в одно мгновение обратившиеся в зияющую пустоту, заставили Чу Мо в ужасе выронить оружие. Он оказался оглушен — как если бы на мгновение все страдания, переполнявшие его с момента рождения, вдруг затихли, и он впервые ощутил, что означает покой. Лишь на секунду. Внизу, за завесой дождя, тут же послышались встревоженные крики, вырывая Чу Мо из ниравны. Он спохватился слишком поздно — ему не следовало так сильно медлить. Теперь его другие стрелы могли выдать его местонахождение, потому что он утратил фактор неожиданности. — Я ведь говорил, что у меня дурное предчувствие! Нам нужно уходить! — переговаривались между собой лучники. — Никогда не видел таких стрелков — он поразил его верхний даньтянь… немыслимо… — Заклинателя не так просто убить, ты прав. Тот, кто это сделал, опасен... Мне всё равно, что думают другие — я ухожу. Чу Мо также собирался поскорее сместиться, опасаясь, что дождь прекратится, и он окажется на самой высокой точке, где его наверняка заметят, но при этом ему было слишком интересно слушать, о чём переговаривается противник. Распластавшись на скользком камне, он продолжал ловить обрывки разгворов. — Постойте, — окликнул кто-то из заклинателей своих собратьев, — мы не можем так просто уйти. Я уверен, что пацан как-то связан со стрелком. Его надо допросить. — Допросить?! О чём ты говоришь?! Мы здесь все под прицелом — этот человек способен стрелять сквозь дождь в минимальной видимости! — возразил кто-то. — Это наверняка была случайность. Даже великий Хуанди не настолько меток. — Он может быть прав… — поддакнул кто-то. — Ты готов поставить на это свою жизнь?! — Готов. Если мы начнем пытать мальчишку, его мстительный спаситель наверняка не сможет за этим безучастно наблюдать. Если бы он был настолько метким, мы бы сейчас здесь не стояли и не разговаривали. Очевидно, что его целью было спасти пацана. К тому же, он использовал против нас наши же стрелы… у него нет своего оружия. Сердце Чу Мо колотилось так часто, что он едва был способен сохранять спокойствие. Дождь продолжал нещадно лить на него, но, к несчастью, сейчас он не смог бы никуда уйти, чтобы укрыться, даже если бы хотел — многие заклинатели все же решили уйти, и сейчас наверняка бродить по лесу было рисковано. Однако трое оставшихся лучников всё ещё не отходили от схваченного ими ребёнка, который так и продолжал лежать на земле, не предпринимая попыток подняться. Толстая плетёная сеть стягивала его, словно какое-нибудь животное, пойманное на охоте. Чу Мо понимал, что теперь ему не удастся помочь мальчишке, если только он не придумает другой план. Что в самом деле он мог сделать? Не мог же он в самом деле надеяться, что и другие его стрелы случайно попадут в цель? Изначально он собирался лишь отвлечь противника. — Пацан!.. — один из небожителей пнул ребенка, и тот задохнулся от боли. Чу Мо пришлось задержать дыхание, потому что его снова окатило новой волной чужих страданий, а головная боль возобновилась с новой силой. — Ты ведь здесь не один — не хочешь рассказать, кто твой дружок?.. Но мальчик в самом деле был напуган и понятия не имел о том, кто мог встать на его защиту. Вместо того, чтобы ответить хоть что-нибудь, он лишь затряс головой. — Это наверняка дьявол, живущий в заброшенном храме! Я ничего не знаю, клянусь!.. — Дьявол, живущий в храме?.. — один из заклинателей недобро рассмеялся. — В самом деле, эти простолюдины такие глупые… бьюсь об заклад, мы найдем там лишь какого-нибудь простофилю, которого местные называют дьяволом... — Заткнись, — его собрат нахмурился, а затем снова обратился к мальчишке. — Малец, ты ведь знаешь, где находится храм? Покажешь нам дорогу? И, когда ребенок снова затряс головой, он наступил ему на руку. Даже сквозь шум дождя Чу Мо мог слышать пронзительный хруст ломающихся костей, за которым последовал надрывный плач. Перед глазами его в который раз разлилась чернота чужого отчаяния. Похоже, у него не оставалось выбора — он должен был вмешаться прямо сейчас.