Bad ideas make the best memories..

      Оглушенный происшедшим, Ран смотрел вслед уходящему Ену, не думая об истекающем времени. Он прерывисто дышал, и дрожащими пальцами касался своих губ, словно желая удостовериться, что все, что только что случилось между ним и старшим – действительно было. Единственная мысль не оставляла его сейчас: он должен быть рядом! Что бы не случилось, он должен быть с Еном сейчас.       - Ен... – шептал он одними губами, - я… с тобой. Я смогу, я сейчас…       Чего стоило ему подняться, знал только сам Ран. Опираясь на изгородь, он встал и тут вдруг понял, что забыл свечу… Ран уперся двумя руками в изгородь и несколько раз глубоко вздохнул. Голова закружилась, но Лисенку показалось, что если вот прямо сейчас наклониться, то у него хватит сил ее схватить.       Он потянулся рукой, и уже бледные пальцы почти коснулись свечи, как в этот момент он потерял равновесие и рухнул на колени на то самое место, где только что стоял перед ним Ен. От слабости мутило, но Ран все же взял свечу и осторожно прикрыл ладонью пламя…       Наверное, еще никогда Лисенок не чувствовал себя так плохо. Нужно было снова вставать, но сделать это со свечой в руке оказалось сложной задачей.       - Ен… Я справлюсь… Я смогу… - шептал он, покрываясь испариной. И да – это действительно была удачная попытка: он поднялся, крепко держась за изгородь одной рукой, а другой – удерживая свечу. Его шатало, окружающая действительность то исчезала, то внезапно проявлялась снова, голова Рана кружилась так, что, в какой-то момент борьбы с самим собой его дважды вырвало чем-то отвратительно кровавым.       На какое-то время стало значительно легче, Ран взглянул на пламя – оно по-прежнему теплилось в восковой чаше оплывающей свечи. «Это хорошо, - думал он, - еще есть время».       - Ничего… - шептал Ран одними губами. - Ничего, Ен…       Он сделал один шаг, перехватился рукой, затем еще один. Он был уверен, что до конца изгороди точно сможет дойти, а дальше решит по обстоятельствам. Каждый шаг давался с огромным трудом – словно это была такая пытка, наказание за беспечность, за слабость и безвольность…       Ран плакал, шептал имя брата и шел. Он не сломался бы даже, если б умер по пути. Это была настоящая, правильная «дорога к Ену», и он собирался дойти во что бы то ни стало.       Когда до конца изгороди осталось пару шагов, Ран остановился, чтобы подышать и неожиданно разглядел впереди чью-то невысокую фигуру. Одну или две – Ран не мог понять, - все плыло перед глазами. Может, это Ен вернулся?..       - Ен.. – Ран хотел крикнуть, но голос лишь хрипел.       Конечно, тот, кто виднелся впереди был не Ен. И да, их и правда было двое: две девушки-кисен бежали ему навстречу.       - Господин Ли Ран! Господин Ли Ран! – кричали они, перепуганные его видом. Они подхватили его под руки, собираясь отвести в Меенгак, но Ран запротестовал.       - Отведите меня… Где сейчас играют… Прошу вас…       - Но господин! Вам нужно лечь, - всхлипывая, уговаривали его девушки.       - Я лягу… Потом… Мне нужно быть… Рядом с братом… Помогите, прошу… - как ни держался он при девушках, но сил не было убеждать их, губы Рана дрогнули.       Слезы в его глазах и эта безмолвная мольба потрясли кисен, они поняли, что спорить и уговаривать – не то время сейчас.       Всхлипывая, они сделали то, что он просил: приобняли с двух сторон и помогли продолжить путь. Ран был благодарен и улыбнулся. Хотелось сказать что-то милое двум ангелам, что Провидение ниспослало ему в самый тяжелый момент.       - Еще ни разу…в жизни… Меня не обнимали… две красавицы сразу… - сказал он так громко, чтобы кисен могли его услышать.       Он шел, не сводя глаз с веранды, на которой шла игра. Хохотал Доккакви, шумели вокруг играющих демоны, и среди нечетких линий, пятен света и неясных движений, Лисенок видел рыжую шевелюру брата. Ран молил только о том, чтобы Ен не принял решение отыграться.       Когда девушки привели его к играющим, он наконец увидел кумихо. Говорить о чем-то, просить его остановиться в этот момент было слишком поздно: Ен проигрывал так же необратимо, как и он сам. Ран смотрел на Ена, как он напряженно думает, прежде чем сделать ход, как закусывает губу, как чертыхается… Неужели он верил в то, что отыграется?.. Он смотрел на руки брата, на его полную решимости, напряженную фигуру, сидящую перед Доккакви.       «Я буду смотреть на тебя, пока еще могу дышать… Кажется большего я не достоин… Я очень виноват… Прости меня…»       После он ничего не видел: свет бумажных фонариков смешался перед глазами в одно сплошное марево, куда-то ушли звуки и ощущения, и Рана накрыла темнота.

***

      Когда он пришел в себя, день был уже в разгаре. Он был в постели и вокруг хлопотали девушки-кисен. Ли Ран открыл глаза и сел, тут же вспомнив события последних нескольких часов.       - Ен… - прошептал он, - где Ен? – спросил он взволнованно.       - Господин пришел в себя! – воскликнула одна из тех, кто вчера помог ему дойти до веранды, где с Демоном Игры сражался его брат. Тут же сбежались все девушки и окружили его.       - Господин Ен ночью выиграл у Доккакви! Выиграл, представляете?! – восклицали он наперебой.       - П-представляю, - проворчал недовольно Ран, - я же жив, кажется.       - Мы приготовили для Вас укрепляющий чай! Как Вы себя чувствуете? – щебетали девушки.       «Как недодушенная мышь", - думал Ран, не решаясь сказать это вслух.       - Где мой брат? – спросил он еще раз, вглядываясь в глаза каждой девушке. Но ни одна из них не успела ответить – в комнату вошла Рю Хонджу.       - Ен на рассвете ушел в горы, – сказала она задумчиво, разглядывая Рана. - Советую дождаться его здесь, вряд ли у тебя хватит сил его искать.       «В горы?.. – изумился про себя Ран. – Почему в горы?»       Ран хорошо помнил эту старую традицию: лисы уходили в горы в одиночестве обычно для того, чтобы зализывать раны.       - Он… ранен? – спросил Ран, напряженно вглядываясь в глаза Хонджу.       - Ну, как тебе сказать, - презрительно бросила Хонджу. – Может да, может – нет. Если бы ты не был такой дрянью, Ли Ран…       Ран дернулся и быстро выбрался из постели, нервно прижимая к себе простыню.       - Мне нужна моя одежда! – рявкнул он, вне себя.       Девушки кисен тут же нашли и принесли ее, при этом поставили для него выгородку - шелковую ширму, чтобы у господина была возможность одеться.       Он торопливо застегивал черную рубашку, когда Хонджу подошла почти вплотную – ее и Рана разделяла лишь тонкая шелковая ткань, натянутая на деревянную раму.       Она совершенно без стеснения разглядывала его вблизи. Взгляд ее был пристальный и не обещал ничего хорошего. Ран опустил голову, делая вид, что слишком занят… Завершив разглядывание, Сова недобро усмехнулась.       - Понять не могу, отчего тут сходить с ума? Что в тебе такого особенного, чтобы Ен вечно рисковал жизнью? С чего ты взял, что можешь безнаказанно подставлять его, маленький щенок? – процедила она сквозь зубы и жестко ухватила Лисенка за подбородок наманикюренными пальцами. Ран зашипел – хватка у Совы была волчья.       - А ты знаешь, что у Ена сердце болит после каждой твоей выходки, засранец?! – ядовито спросила Хонджу.       Ран вскинул на нее пораженный взгляд.       - Что, не знал? – презрительно прошипела Сова, словно она была не сова, а кобра.       - Н-нет.. – потерянно прохрипел Ран, - отпусти лучше.       - Лучше? – притворно изумилась Хонджу. – Лучше бы придушить тебя, - устало договорила она, приблизив лицо к самым глазам Рана. - Да нельзя – Ен мне не простит.       С этими словами она резко отпустила его подбородок, царапнув напоследок ногтями, - так, что на коже остались тонкие кровавые дорожки, и вышла из комнаты на глазах у притихших, потрясенных кисен.       То, что она сказала о здоровье Ли Ена, произвело на Лисенка гнетущее впечатление. Желание тотчас найти брата стало нестерпимым, и Ран бегом бросился прочь из Меенгака.       Он бежал по улице Чосона среди спокойно прогуливающихся или спешащих по делам людей, и те невольно шарахались в стороны, уступая дорогу. Рана шатало от слабости, но все равно - он почти летел, не снижая скорости на крутых поворотах. Вскоре широкая улица сменилась каменной лестницей, что круто поднималась вверх, в узкой и, с каждым шагом Рана, все более сужавшейся улочке старого города.       Здесь Ран впервые начал задыхаться – после ночных приключений полностью восстановиться не удалось, да и сильные эмоции – переживания за брата - не добавляли физической крепости.       Когда он оказался на тропинке, ведущей вдоль глубокого скального оврага, поросшего кустарником, слова Хонджу, острой бритвой врезавшиеся в память, все – от первого до последнего - прокрутились в его голове, словно в аудиозаписи, несколько раз.       Сова сто раз была права, и у Рана не было никаких возражений по поводу нелестных эпитетов, что она одарила его в присутствии кисен, но то, что она сказала о сердце Ена глубоко поразило его. Как он мог не знать, не заметить такое? Как возможно было настолько погрузиться в собственные страдания, чтобы не знать о том, что у Ена проблемы?!       Он уже не мог бежать – просто шел быстрым шагом, задыхаясь и останавливаясь время от времени. Большие глаза Хонджу, исполненные ненавистью, ее жестокие и справедливые слова, смешивались в мыслях Рана с сокровенными воспоминаниями о ночном поцелуе…       С одной стороны, он тщетно пытался отогнать тяжесть, что навалилась на него, а с другой – память о грубоватой нежности губ брата тревожила глубоко похороненную в душе надежду на чувства, о которых Ран не позволял себе даже думать. Он и сейчас не позволял себе думать слишком много, просто очень хотел скорей найти Ена и убедиться, что с ним все в порядке. Однако, чутье подсказывало ему, что не может быть все идеально, если Лис ушел в горы один.       Дождь полил ровно в тот момент, когда Ран вышел на альпийские луга. Здесь тропа расходилась в стороны, разветвляясь на несколько других, идущих в разных направлениях. Солнечное небо, что было внизу, над городом, здесь, на глазах затянулось тучами и где-то отдаленно, в черно-синем мареве грозы рокотал дремлющий гром.       Все это наверняка встревожило бы простого путника, вышедшего в горы на прогулку, но никак не Ли Рана: гроза – это было ровно то, что надо! Это было именно то, что он так отчаянно искал: резкая смена погоды говорила, что Лис где-то рядом, и явно не в лучшем настроении. Ран остановился на распутье и, подняв лицо к небу, крикнул что было сил.       - Ееее-нааа!!!..       В ответ Лисенку обычный дождь превратился в ливень – рубашка вымокла насквозь за минуту, прилипла к телу, над головой грохотал гром, оглушая. Гроза явно шла в разгул.       - ЕЕЕнааа!.. - кричал Ран снова. - Где ты?!.. Пожалуйста, покажись! Ответ Рану был все тот же, только в этот раз к дождю и грому добавились огненные всполохи молнии. Одна из них ударила прямо в тропу - Ран шарахнулся в сторону, поскользнулся и рухнул в мокрую траву.       - Енаа.. – крикнул он отчаянно, - Пожалуйста… Ееен!.. Ну, где же ты?..       Вокруг разыгралось настоящее светопреставление: гром оглушал и пытаясь докричаться до брата, в разбушевавшейся стихии Ран не слышал собственного голоса. Ко всему, что уже происходило «на сцене» зеленых альпийских лугов, добавились сильные порывы ветра. Ливень хлестал по лицу, молнии лупили со всех сторон…       Ран не боялся в своей жизни ничего, но, в эпицентре грозы на пути к горному перевалу ощутил ужас. Эта гроза… Ран понимал, что она, - не случайное явление природы, а гнев Горного Духа Чосона, его брата - Кумихо. Пытаясь справиться с происходящим, он молил о том, чтобы Ли Ен был в порядке и еще - о том, чтобы он успокоился, сменил гнев на милость.       Почему-то в том, что брат злится, Ран не сомневался. Лишь единственный факт позволял ему надеяться, что не все так плохо – гроза не была холодной, ледяной, как это часто бывает в горах. Ливень хлестал по лицу, ветер рвал его тело, молнии грозились ежесекундно сжечь, но в эпицентре стихии было тепло: даже сейчас (что бы с ним ни происходило в этот момент) Ен заботился о брате.       Самое трудное в этой ситуации было то, что Ран совершенно не понимал куда ему идти, а стихия лишь усиливала переживания. Мысли Рана, и без того мучительные, становились все более тяжелыми, навалилась усталость.       - Ееен! – крикнул он из последних сил, чувствуя отчаянье. – Я виноват, Ен! Я виновааат!! Умоляю, покажись!..       Словно эти слова и были правильными: в один из огненных всполохов впереди, еще выше, под раскидистым деревом Ран разглядел знакомую до боли фигуру: Ен сидел, привалившись спиной к стволу дуба, согнув в колене правую ногу. В сторону Рана он не смотрел.       Шатаясь и поскальзываясь, Лисенок бросился к нему сквозь всполохи и дождь. Молний было очень много, и Рану казалось, что он бежит сквозь пламя. Когда до холма, где был Ен, осталось всего несколько шагов, Лис наконец увидел его и попытался подняться, но не успел: насквозь мокрый, задыхающийся от бега Ран бросился к его ногам, крепко обнял согнутое колено и прижался к нему щекой. Сердце Рана разрывалось, он совершенно не думал о том, как все это выглядит, ему было все равно.       - Ен.. Енаа.. – шептал он, касаясь губами ткани одежды, обтягивающей коленку брата. – Он даже не пытался унять слезы и рваное от бега и переживаний дыхание. – Я нашел тебя… нашел…       Ен молча, неотрывно смотрел на него и думал, что это сумасшедшее мгновение его жизни, возможно, и есть тот короткий миг счастья, который ему позволен в этом мире, в эту эпоху, а если быть честным – во всей его долгой, бесконечной жизни. Ему было очень страшно, но убегать он не собирался.       За эту ночь Ен был очень измучен. Выиграв, и получив известие от Хонджу, что Рану лучше, что он заснул спокойным сном под присмотром кисен, Лис схлопотал «по полной» свой короткий сердечный приступ, который упорно считал просто «нервами» и «усталостью».       Плохо ему стало под утро, и, предупредив Хонджу, он отправился подышать горным воздухом и отлежаться где-нибудь повыше, в тени деревьев. До альпийских лугов он добрался довольно легко, но на холм взобрался уже с трудом. Он устроился под деревом, опираясь спиной на ствол и закрыл глаза. Наверное, пару минут он сидел просто так, стараясь глубоко дышать, прикрыв глаза.       А потом его скрутила истерика: он рыдал, закрыв глаза двумя ладонями, проклинал себя и Рана за то, что происшествие с Доккакви стало возможным. Уровень стресса во время игры с демоном, особенно с пониманием, что сейчас, в эту минуту умирает его Ран, был очень силен, поэтому выходил спустя несколько часов долго и трудно.       Ен и не хотел, и страстно желал видеть Рана. Он и хотел высказать ему все, что думал, пока медленно тянулись бесконечные минуты неизвестности, и не хотел ничего говорить. А еще, он прекрасно понимал, что Ран теперь все знает: ведь до того, как сразиться с Демоном Игры, он сам открылся перед ним тем горьким, совсем не братским поцелуем.       Смятенное состояние Ена в итоге создало ту бурю, в которую угодил Ран. Ен ждал, не сомневаясь, что брат его найдет и, наверное, им придется откровенно поговорить по следам всего, что произошло ночью, он даже пытался придумать какие-то пути к отступлению…       Глядя сейчас на откровенно ластящегося Лисенка, он понимал, что ему никуда от себя не деться. От этого невероятного зрелища боль, что сдавливала его грудь, отступила совсем, гремучая смесь отчаянья и надежды разлилась по венам и руки сами потянулись к Рану, чтобы притянуть ближе, к груди, к самому сердцу… Вот также - сильно и нежно, как сейчас брат обнимал его коленку, ему хотелось обнять Рана и подарить столько ласки, сколько он мог, всю, на какую был способен.       - Ен…- прошептал Лисенок едва слышно и поднял глаза.       Ен не ответил, лишь продолжал неотрывно смотреть в его лицо, выражающее и муку, и нежность одновременно. Дышать стало трудно.       Он отлип от дерева, выпрямляясь, затем, не говоря ни слова, протянул руку и зарылся пальцами в волосы Рана, массируя под ними кожу… Тот вздохнул и потянулся вверх, за его рукой, приподнимая подбородок, открывая взгляду Ена свою шею.       Секунду Лис смотрел на нее завороженно, потом скользнул ладонью вниз, очерчивая пальцами скулу до подбородка и обратно: Ран напряженно сглотнул, продолжая смотреть в лицо брату. Они рассматривали друг друга так, словно видели в первый раз.       Дождь по-прежнему лил, но раскаты грома раздавались все дальше, а всполохи молний становились реже и бледней. По лицу Рана стекали капли воды и невозможно было понять – дождь это или слезы. Все тело Лисенка дрожало, и Ен видел – Ран его ждет. Осознание самого этого факта, как и того – чего именно он ждет, будоражило посильнее любой самой крепкой выпивки.       Ен прекрасно понимал, - если не справится с собой сейчас, обратного пути не будет, и также ясно видел, что уже не справляется. Однако, он еще держался, словно перед прыжком в эту пропасть, как у приговоренного, у него было время для последнего желания. Но Ран разрушил даже это «затишье перед бурей»: в один из моментов, когда ладонь Ена, нежно очертив его скулу, спустилась к подбородку, он неожиданно приник к ней горячими губами, целуя и прижимаясь мокрой от слез щекой.       О, какие молнии в этот момент разгулялись по телу кумихо! Ен вздрогнул, с трудом переводя дыхание. Решимость Лисенка одновременно и пугала, и восхищала его. Здесь, перед ним, в своей прилипшей к телу одежде, отчаянно откровенный, смиренно ожидающий его, Ран был шокирующе прекрасен.       Ен словно впервые видел его – никогда раньше не открывалась ему вот эта - бьющая в самое сердце, искушающая нежность Рана. Ен слышал удары своего сердца, в ушах словно колокол гремел, сознание мерцало: то он совершенно терял связь с реальностью, едва не пожирая янтарными лисьими глазами трепещущее существо перед собой, то снова становился человеком, чувствующим все до мелочей, и глаза его наливались слезами, не желающими пролиться.       Состояние это не поддавалось никакому контролю. Ена влекло к Рану с огромной силой, но в отличие от брата, ему недоставало решимости. Однако, Лисенок справился и с этим.       - Ен… - прошептал он срывающимся голосом - я… не могу больше… правда… Понимаю… Наверное я тебе противен… Я…       Этого Ен уже не перенес.       - Ран… Нет! – вскрикнул он, вцепился руками в мокрую одежду Лисенка, словно испугался, что тот может исчезнуть, и рывком притянул к себе. Он прижался лицом к его виску, по-лисьи втягивая носом знакомый запах, и ничего не слышал больше – ни шума листвы над собой, ни далеких раскатов грома, лишь стук своего сердца и дыхание Лисенка.       Губы Рана были холодными и дрожащими, в его руках он трепетал всем телом и кажется плакал, и Ен, чувствуя, что в любой момент может разрыдаться сам, вылизывал его смуглую шею, согревая поцелуями все манящее пространство – от подбородка, через выступающую косточку кадыка до ямочки ключиц.       Ран молчал, лишь его пальцы на затылке Ена могли что-то сказать о его состоянии: то нежно перебирали рыжую шевелюру, то вдруг вцеплялись в волосы, словно желая вырвать их с корнем. И сам он - то вдруг начинал вырываться, что-то бессвязно шепча, то затихал и льнул губами к губам Ена так, словно хотел вымолить прощение…       В эти периоды «затишья» Ен начал ощущать свое сумасшествие: желание накатывало волнами, и каждая следующая была намного сильней предыдущей, моменты осознания происходящего становились короче, перед глазами словно взрывались звезды. Поцелуи становились жадными, все меньше времени оставалось бережной нежности: братья боролись друг с другом за лидерство.       Как и все, что было между ними до этого момента: соперничество, споры и драки, Ран и Ен горели в руках друг друга словно два факела – поцелуи и ласки сменялись короткими укусами, отметинами на коже, жесткими столкновениями. Как инь и ян, как «да» и «нет» они отчаянно стремились друг к другу, будто единственное, чего хотели – стать единым целым, словно их тела являлись единственным к этому препятствием...       В какой-то момент, потеряв опору, они рухнули на землю, сцепившись, покатились по траве.       В этой короткой войне Ран проиграл добровольно. Ен придавил его коленом и навалился сверху, прижимая запястья к мокрой траве. Он был очень уязвим в этот момент – все чувства обострились, прикосновения к Рану опьяняли, он насмотреться на него не мог, натрогаться руками, тысячи ласковых слов носились в его голове, но он не мог произнести ни одно.       Тогда Ран принялся за пуговицы на его рубашке, подаренной Хонджу, и Ен замер, не дыша. Это было слишком нереально: расстегивая каждую следующую пуговицу, Ран, преодолевая земное притяжение, снизу тянулся к его губам, вытягивая ими из Ена всю душу, а после поцелуем согревал открывшийся обнаженный участок кожи и вжимался в него разгоряченным телом…       Затем нетерпеливые ладони Рана высвободили его рубашку из брюк и тут же заняли ее место – касаясь поясницы, пробираясь под ремень, очерчивая теплыми ладонями талию. Ен никогда не думал, что такое ему может понравиться, но сейчас, уронив голову на грудь Рана, совершенно терял волю – ощущения были сладкие и обезоруживающие.       Над пряжкой ремня Лисенок замер, а когда снова нагнулся и повел языком по коже под ним, слегка надавливая, Ен от неожиданности дернулся, ударившись затылком о землю и понял, что возбужден до ломоты. Его охватил восторг и ужас одновременно...       - Ран!.. – потерянно вскрикнул он, вцепляясь руками в траву. Дальше он помнил только, как исступленно перебирал и тянул его волосы, а тот вылизывал, обнимал губами его член, словно это было сладкое мороженое, втягивал его в себя и повторял все это сотни раз…       Наслаждение было сумасшедшее. Ен совершенно терял себя, умоляя Лисенка не останавливаться, шептал что-то, звал его по имени, стонал или ругался. Время тянулось долго - вязкое, невыносимо чувственное… И разрядка была такая же - мучительно-острая. Чтобы не кричать, Ен прикусил свою руку, но это не слишком помогло – изливаясь вязким белым, он стонал и шептал имя брата на все лады, а Ран слушал его голос, как самую желанную в мире музыку, и боялся верить, что все закончится хорошо.       Наконец, Ен сел, опираясь об ослабевшие руки, оглядываясь вокруг расфокусированным взглядом. Ран сидел перед ним, едва дыша и напряженно смотрел, ожидая приговора.       Сейчас он любовался братом, как в далеком детстве маленький лисенок восхищался красотой и силой Горного Духа, и думал, что это – точно последний раз, когда у него есть такая возможность. Он был почти уверен, что Ен убьет его, или что еще хуже – сотрет память, когда окончательно вернется в реальность. При этом мысль о том, что брату могло все это понравиться, Ран даже не допускал.       Он молча смотрел, как Ен застегивает брюки, как пошатываясь поднимается на ноги, как смотрит тяжелым лисьим взглядом, приближается… Ран ощутил липкий, безотчетный ужас, остро осознав какую границу он сейчас перешел, и в панике зажмурился.       Но руки Ена вдруг мягко обняли его, настойчиво притягивая к себе. Потом были поцелуи – медленные, глубокие и яростные, и в кратких перерывах между ними Ен то ли рычал, то ли всхлипывал, и Ран боялся определить: злится брат или плачет.       - Т-ты… Мм-аленький… сумасшедший… щенок… - услышал он его голос. - Сучонок сумасшедший… Ран…Ты…       Он вдруг остановился на полуслове, словно что-то внутри него оборвалось. Голос Ена дрогнул, он глубоко вздохнул, волевым усилием заставляя себя успокоиться.       - Открой глаза, - попросил он, - пожалуйста...       Ран отрицательно покачал головой. -       Я знаю… Ты хочешь, чтоб я все забыл, - нервно проговорил он, отворачиваясь, словно одних закрытых глаз было недостаточно.       - Ты! - Ен резко дернул его на себя. – Ты точно…       Ран попытался оттолкнуть брата, но тот слишком крепко держался за его одежду, из-за чего оба потеряли равновесие, и вновь рухнули на землю, где после недолгой борьбы Ен подмял брата под себя.       - Ты точно… родился для того, чтобы мучить меня!.. – хрипел он, задыхаясь от волнения и борьбы. - Но я живой, Ран!.. Я все чувствую… И… ты всерьез думаешь, что я способен сделать такое с тобой?.. Стереть воспоминания о том, что только что было?!.. - Лис почти кричал все это ему в лицо, нависая сверху.       - Ен… - лепетал измученный Ран, дрожа, ласкаясь лицом к груди брата, совершенно не понимая, что происходит.       - Ты думаешь я бы хотел, чтобы ты забыл?! – продолжал Ен сорванным от переживаний голосом. – Да я ждал тебя!.. Я хотел этого, Ран! Хотел и хочу, понимаешь?!...       Выложив все это, он разрыдался, уронив голову брату на грудь.       - Ты… мой… Ясно тебе?! – хрипел он сквозь рыдания. – Мой! Я хочу, чтоб именно это ты запомнил на всю жизнь! Ты - мой! Теперь тебе ясно?!       Лисенку показалось, что разразился гром – такие слова Ран даже не мечтал когда-нибудь услышать из уст кумихо. Какое-то время он боялся пошевельнуться, прислушиваясь к рваному дыханию старшего.       А потом, осторожно, словно боясь что-то сломать, потянулся вперед, обнимая дрожащую от рыданий спину брата, трепещущими, неуверенными ладонями. Он бы тоже рыдал сейчас, но переживать сильней уже не мог, лишь успокаивающе гладил Ена по спине и целовал в склоненную рыжую макушку…       - Мне-то давно ясно… - сказал он тихо. Затем горько усмехнулся. – А ты только сейчас это понял...