Хоть на край света

Утро начиналось как обычно рано, но сегодня как-то иначе. Не было слышно привычной тишины, ведь она вставала раньше Туманова, чтобы не только привести себя в порядок, но и приготовить завтрак, не уснув при этом. Её разбудил голос Всеволода Алексеевича, потому что она привыкла на него мгновенно реагировать, он говорил с кем-то по телефону. Вот тоже новость, журналисты не беспокоили их уже давно, и Сашка могла надеяться, что это “давно” продлится навсегда. Хотя из газет ему звонили, и ему нравилось с ними болтать, обсуждать всевозможные темы, она не редко замечала его заинтересованный взгляд, когда кто-то звонил, и улыбку, собиравшую лучики морщин в уголках глаз. Странно, но ничего необычного, можно, даже нужно вставать и бежать заниматься утренними делами, а то ведь Сокровищу нужно завтракать, а она тут валяется, зависнув в пучине размышлений. — Доброе утро, Всеволод Алексеевич, — он уже сидит на кухне, пьет чай, закончил говорить. Будто бы ее ждал, чтобы о чем-то рассказать. Сашка молчит, наливает в кастрюльку воду, отмеряет на весах нужное количество монастырской овсянки, куда более полезной и долгоусваеваемой, чем хлопья быстрого приготовления, ставит на огонь и поворачивается к Сокровищу. — Доброе утро, Сашенька. Я поговорить с тобой хотел, ждал пока ты проснешься. — Я вся во внимании, Всеволод Алексеевич. О чем вы хотели поговорить? — Как ты смотришь на то, чтобы поехать на фестиваль? — На фестиваль чего? — На музыкальный, — голос спокойный, он уверен, что она согласится или хотя бы заинтересуется. — И что мы там забыли? Если вы не в курсе, то я слушала исключительно ваши песни и песни ваших коллег, с которыми вы пели. Молодняк с произведениями про Кавказское диско и Бабку без квартиры меня не интересуют, — это она вспомнила недавно включенный по ошибке музыкальный канал, где это творение поразило сначала ее слух, а потом и Сокровища, которое не совсем удачно зашло на кухню, точнее не очень во время. Потом пол вечера возмущался, кто такие песни пишет и зачем? “Неужели нормальных тем не осталось?” — его слова. — Меня пригласили провести лекцию для подрастающего поколения, рассказать, где брать вдохновение, как подносить себя зрителям, как работать с продюсерами. Он продолжал что-то еще говорить про лекцию, Сашка мрачно помешивала кашу и переключилась на нарезку вишни. Разрезала ягоды на пополам, доставая из них косточки. Подушечки пальцев окрасились в розовый цвет, придется отмывать. И кому эта лекция нужна? Не будут подростки его слушать, он для них мамонт или динозавр, и уж точно не авторитет и она это прекрасно понимала или он тоже? Для него ведь каждый такой выезд — целое событие, внимание к своей персоне, которого сейчас ему так не хватало, иллюзии Сашка особо не питала. — Если вы хотите, поедем. — А ты? — принялся за уплетание каши, которую она перед ним только что поставила. По кухне витал приятный терпкий аромат вишни и кофе, который варился в турке. Пенка поднялась почти до самого верха, Сашка выключила газ и разлила дымящийся напиток по чашкам, поставила на столе. — Всеволод Алексеевич, вы знаете, как я отношусь к нынешнему шоу бизнесу, и раньше так же относилась, но тогда у меня был повод его терпеть, а теперь нет, — теперь повод сидел на ее кухне и пытался считать ее настроение, которое Сашка старалась держать на плаву, потому что не хотела его расстраивать и отговаривать от поездки. Он должен куда-то выбираться, если ему так хочется, может быть вот такие мелочи и составляли радость его сегодняшней жизни, так кто она такая, чтобы эту радость отбирать? К тому же он взрослый человек и может представить, на что соглашается. Или уже согласился? Дальше завтракают молча, точнее Сокровище завтракает, а она пьет кофе с его печеньем, не самым вкусным, но для завтрака ей больше и не надо, а после таких новостей тем более не полезет. Нужно было морально подготовиться к поездке, ведь фестивали проходят черт знает где, ну даже если в парке, не на поле каком-нибудь, есть что-то надо, а парки обычно ограничивались чем-то жирным или безумно сладким. И музыка эта, шум, как на стадионе будет, много людей, толкотня, но поедет, куда уж денется, одного его не отправит, это было бы верхом эгоизма. — Так где говорите будет проходить фестиваль? — В Калининграде, — Сашка подавилась кофе, прокашлялась и вопросительно глянула на Туманова. — А ничего поближе вы найти не могли? — Так я не искал, мне предложили и я согласился, — а, теперь понятно, почему такое лицо спокойное было, все решено заранее и обсуждение так, формальность, чисто из вежливости. Боялся, что если не согласится сразу они найдут кого-то еще? Можно поспорить, что быть лекторами немногие артисты рвались. Те кто помоложе устраивают фан-встречи с автографами, селфи и вопросами про личную жизнь, им нечего было рассказать своим фанатам про искусство, да и не стали бы те слушать, им скорее интересно, где звезда планирует провести свой следующий отпуск или какую машину собирается покупать покупать. Так что затея на ее взгляд была такая себе, но Туманову об этом знать не обязательно. — Считаешь, что идея плохая? — ну вот, опять, мысли он что ли умеет читать? Народный эмпат России. Она ведь скрывает мысли и свое отношение к этой поездке, но он прочел, нашел лазейку в ее маске, чтобы умудриться заглянуть под нее. — Я считаю, что мы можем поехать туда не на один день, чтобы утром прилетел, а на следующее снова улетать, а остановиться погулять, красивый же город. — Красивый. Я когда-то там выступал, престижно было, почти ведь в Европе оказывались. Прокатиться до Польши или Литвы нам не давали, конечно, потом с годами и времени на это не было, но заграничные продукты были, и главное дешевые, поставщик то рядом. Ну слава богу, переключился, а то невозможно было смотреть на эти грустные влажные полупрозрачные глаза, в которых плескалось что-то неразличимое, похожее на грусть, сожаление по ушедшим годам и надежда, как огонек посреди океана. Надежда, что все-таки это ему по силам, что может он еще осилить перелет в другой город, чтобы прочитать лекцию, которую еще нужно составить, и погулять, показать ей город, все места, что-то даже рассказать. — Ну, я пошел, нужно лекцию составлять, — неспешно поднимается и уходит в сад. Работать на природе лучше, наверное, пусть делает, как считает нужным. Пока он занят делом и не суетится где-то рядом, сетуя, что не может помочь ей с уборкой, Сашка моет посуду, вытирает со стола. Мыть полы еще не пора, она только вчера провела гениральную уборку, пока Сокровище возилось в саду с каким-то цветочками и кустиками, вникнуть в эти мелочи она не могла, но потом наблюдала за ним, проходя мимо окна, ловя взглядом такую знакомую фигуру в их домашних декорациях. Можно пристроится с ноутбуком на подоконнике, выкурить одну сигарету, открывая сначала страницу про фестиваль. Смотрит на список звезд и видит, что из относительно старой гвардии, которая моложе Туманова лет на пятнадцать, всего три исполнителя. Знала только одного, про других слышала мельком, лишь фамилии и отложились. И тем, кого она знала был Георгий Квятковский, его она пару раз видела по телевизору, слышала несколько его песен, хороших в общем-то песен, и сам дядька приятный, можно даже иногда послушать, когда готовит, но в остальном просто певец, ничего того, чтобы выделяло его из всей толпы шоу бизнеса. Разве что фамилия имела польские корни, но родство с какими-нибудь украинцами, поляками, белорусами, да даже болгарами было и мало кого удивляло. В Союзе все были равны, жили по соседству и подобные семьи были нормой. — Сашенька, — доносится да нее его голос, ноутбук с открытой в нем страницей сайта исторических мест откладывается в сторону. — Да, Всеволод Алексеевич, что у вас? — спрыгивает с подоконника, подходит ближе, заглядывает в исписанные бумажки. — Может быть, переписать написанное в телефон или на планшет. Ты ведь поможешь? — И зачем так извращаться? Чем вам бумажки не угодили? Закрепите их на планшете для бумаг, и будет вам радость. — Не хочу показаться несовременным, — вот она его любимая песня про несовременного него. А о своем удобстве, стало быть, думать не стоит. Нет, она сделает ему крупный шрифт, раз ему надо, но на листе куда удобнее делать пометки. Ну если ему так хочется. — Давайте ваши бумажки и планшет принесите, на телефоне совсем мелко будет, — могла бы и сама сходить, но нужно, чтобы он сам делал то, что еще может. Принести планшет из комнаты ему не трудно, возвращается через полминуты, еще и очки прихватил, собирается принимать полноценное участие. Сашка быстро пробегается по тексту, у него почерк красивый, аккуратный, с завитками, поставленный в советском прошлом, где чистописанию отводилась особая роль и все дети, выросшие в то время писали очень изящные буквы, читаемые с первого раза. Как пишут нынешние дети она не знала, откуда бы, но видела, как пишут ее коллеги, порой не заботясь о том, что медсестра или сам пациент не прочтет каракули, которые ему понапишут. Оттуда и неправильные препараты дают и в аптеке очереди из бабушек, которые из-за плохого зрения уже медленно читают, но когда даже Сашка разобрать не может, куда уж пенсионерам. И хорошо если фармацевт попадется с наметанным глазом, а если нет? Могли бы уже ввести правило, что писать нужно четко и внятно. А у Всеволода Алексеевича все понятно, она начинает набирать текст. — Вот тут допиши, что нужно рассказать про голосовой режим, а вот здесь про то как природа вдохновляет, что историю про прогулку в лесу надо рассказать, — буквы на экране сразу крупные, ему хорошо видно, какая часть текста уже написана. — Всеволод Алексеевич, давайте я допишу, а вы потом скажете, что добавить, — соглашается и молчит, наблюдает. — И когда вас природа вдохновляла? — не удерживается Сашка, когда продолжает печатать абзац, где он соловьем заливается про красоту полей, лесов и прочих живописных участков. — Да всегда. Мне всегда нравилось на природе гулять, просто времени раньше не было. Стихов, я конечно, не писал, но настроиться на цикл песен, посвященных Родине и ее красотам помогало. — То-то я смотрю у вас муз столько было. Что, природы не хватало? — Это другое, Сашенька. Природа - источник вдохновения, настраивает на нужный лад, а муза, кхм, на другой лад, я же разные песни пел, — Сашка многозначительно хмыкает, но не комментирует. Лекция не особо длинная, поэтому заканчивает она быстро, добавляет комментарии Туманова, но он на фестивале, наверное, будет еще и импровизировать, поэтому растянется минут на сорок пять. Теплилась надежда, что гостям понравится то, что он приготовил и они даже расщедрятся на вопросы, тогда это продлится подольше, Сокровище сможет подзарядиться их энергией и потом будет бодрым и радостным еще какое-то время, ей очень нравится видеть его счастливым и заряженным, когда в глазах горит огонь, и они кажутся такими темными, почти синими, как ночное небо. Может быть им повезет, и они увидят сегодня звезды. *** Сборы вещей начинают во второй половине дня, оказывается вылет уже завтра вечером, а сообщить об этом он решил только сегодня или это организаторы, как снег на голову падают со своими предложениями? Черт их знает, но собираются обстоятельно, и Сашка радуется, что Всеволод Алексеевич в том состоянии, чтобы ей со сборами помочь. Он собирает вещи, она нужные лекарства, шприцы, канюлю, скоро ее менять, может быть сделать это завтра, до поездки? Есть ему разница, где она совершит эту манипуляцию или нет? Сашка почему-то думает, что есть, и откладывает ее на тумбочку, чтобы не забыть. — Ты с собой еще целую больницу возьми, — шутит он, складывая рубашки в чемодан и доставая гладильную доску для того, чтобы отгладить брюки, которые все равно помнутся и придется переделывать все заново. — Мне так спокойнее, — отвечает Сашка, закрывая косметичку. И правда ведь спокойнее, никто не знает, когда его может накрыть приступом астмы или сахар взлетит до небес от того, что диабетического питания у них в поездке не будет. Пройдет мимо него какая-нибудь дура, вылившая на себя половину флакона духов и все, а ей спасать, успокаивать, лечить. И лучше для этого иметь лекарства и все необходимое, а не прыгать вокруг него бешеным кроликом, в ожидании машины скорой. Хорошо было бы, если бы такого не случалось, но всякое бывает и готовой нужно быть ко всему. — Боишься, что я рассыплюсь на глазах у дорогой публики? — спрашивает он полушутя, откладывая выглаженные брюки. — Боюсь, — неожиданно отвечает Сашка и отводит взгляд. — Просто что что-нибудь случится, поверьте, на публику мне давно плевать. Молчит, осмысливает то, что она сказала, кивает и берет вторые штаны. И хорошо, что молчит, потому что от этой мысли, таящей за собой паутину страхов, она готова разреветься. И если они продолжат эту тему обсуждать, точно не выдержит. Он все понимает, выключает утюг, подходит к ней и накрывает ее большими и теплыми руками, знает, что не оттолкнет, что вот так будет лучше. — Девочка, ну так вот он же я, никуда не делся, — “Пока”, думает Сашка, но из объятий не вырывается, наслаждается его теплом, вдыхает его запах, который оседает на кончике языка чем-то знакомым, очень родным, как вкус любимого блюда, которого всегда будет мало. — И пока никуда не собираюсь, мне есть ради чего еще пожить на этом свете, — говорит, будто бы вновь прочитав ее мысли. И можно понадеяться, что то, ради чего он живет - она. Только даже себе в этой мысли Сашка никогда не признается, слишком она откровенная, собственническая, эгоистичная и не подходящая к Туманову. Это ее мир вращается вокруг него с того момента, когда пока еще незнакомый дядька с приятным голосом остановил толпу. А его мир вращается вокруг искусства и внимания к его персоне, и Сашка в этом мире маленький спутник, который конечно нужен, но и без него вселенная не рассыпется. — Может быть, тебе дихлофос подарить все-таки? Чтобы тараканов потравить. Хватит додумывать, Сашенька. Давай лучше посмотрим, куда в Калининграде можно сходить. Не только же на фестивале время проводить. Сашка переключается, когда он отходит, но через одежду все еще доносится тепло его рук, несет ноутбук. Да, думать о поездке лучше, чем переживать и думать о том, что и без нее он бы справился, потому что не видит она тех нежных взглядов, которыми иногда одаривает ее Всеволод Алексеевич. Он такой же скрытный, как и она, и не привык говорить о том, что чувствует, а может быть поддерживает ее молчаливую игру и не решается нарушить правила. Ему куда проще обнять, сделать что-то для нее в рамках своих возможностей, но не говорить, хотя когда-нибудь он скажет ей, не прямо, конечно, как много она для него значит.