Свободный сердцем

      Уже к закату в славном эльфийском лесу нашлась пара, которую великий Эру не наградил детьми и которая была готова взять Лайнгара к себе на попечение. Мальчик часто видел этих эльфов ещё не будучи сиротой и знал, что дом их был богат, а быт — спокоен.       Бэйнлот — милая эльфийка редкой красоты, была нежна со всеми, а по весне нередко раздавала детям подарки, привезённые её мужем с дальних берегов: девочкам — узорчатые заколки или гребни, а юным эльфам — деревянные кинжалы, что не могли ранить их, но повеселить — вполне. Лайнгар никогда не видел, чтобы Бэйнлот кричала или плакала, лишь улыбка порой озаряла её лицо, а глаза всегда светились добротой и лаской. В тайне мальчик мечтал о такой матери. Рандир же, муж Бэйнлот, был дружен с Орофером и вхож в королевский двор. Эльф часто отлучался в неведанные детям земли, а потом рассказывал им сказки о других народах, глубоких морях и опасных горных хребтах. Лайнгар любил слушать эти истории и представлять, что это он — отважный мореплаватель, стойкий воин и мудрый странник. Рандир, бывало, трепал его по макушке и улыбался, глядя в горящие мечтой детские глаза.       Супруги были достойнейшими из эльфов, и Лайнгар, сам того не осознавая, был к ним привязан: покорён светлой душой Бэйнлот и мужественным ликом Рандира.       Но мальчик от этого отказался. Ещё свежа была рана, расползшаяся по его маленькому сердцу, и страх, что за счастье и любовь нужно будет в последствии заплатить вдвойне. Лайнгар был к этому не готов. Однако, ему надолго заполнились огорчённые лица Рандира и Бэйнлот, их опущенные руки и печальные улыбки. Мальчик тогда отвел глаза и отступил назад, в то время как больше всего на свете он хотел оказаться там, где ему бы было хорошо. Больше всего на свете он хотел сделать шаг вперёд к тому, о чём мечтал, сидя на раскидистых ветвях старого дуба при ещё живом отце.       Тогда Лайнгар и предпочёл строгие воинские казармы уютному тёплому дому. Для королевской службы он был ещё мал, но учится мальчику никто не запрещал, тем более, что там были и другие дети его возраста.       Так и начался путь Лайнгара в королевской страже, и этот путь захватил его сердце и душу на многие годы.

***

— Вставай.       Перед глазами Лайнгара возникла участливо протянутая рука, тонике пальцы который были облачены в грубую ткань тренировочных перчаток. Эльф уронил голову на землю и зажмурился. Всё плыло. Подниматься совсем не хотелось, да и сил едва хватало, но остаться лежать значило бы принять поражение. А проигрывать Лайнгар хоть и умел, но крайне не любил.       С раздражённым шипением эльф приоткрыл веки и, стараясь не замечать чёрных точек перед глазами и ноющей боли во всём теле, встал, нарочно проигнорировав предложенную руку. Орки в долинах и пауки в лесах помогать не станут. Это он отлично усвоил за минувшие года обучения. — Сильно больно? — с долей вины спросил эльф напротив и неловко переступил с ноги на ногу. — В самый раз, — Лайнгар отмахнулся и глубоко вздохнул — головокружение всё не опускало его. — Продолжим? — Да куда тебе… — начал было противник, но будущий стражник, не дослушав, взмахнул мечом.       На службу Лайнгар ещё не вступил, хотя уже мог бы, поскольку являлся прекрасно обученным воином. Эльф, бывало, допускал ошибки и падал на колени или на спину от усталости, боли или обидной подлой подножки, но всегда поднимался, насколько бы плохо он себя ни чувствовал. Упорство и сила духа тянули его вперёд, на самую вершину, без промедления и отдыха, на зависть другим. Лайнгар работал на износ, чтобы достичь того, чем владел сейчас, и никогда не жалел об этом. Если бы пришлось, он делал бы и больше.       Поражение — это указание на ошибки, которые следует исправить, не больше.

***

      Работа во дворце оказалась однообразным занятием. Это первое, что понял Лайнгар, наконец вступив на королевскую службу.       Скука смертная. Смертная скука.       Эльф привык двигаться, а не стоять у двери, часами смотря в стену или, если повезёт, в окно.       Впрочем, страж был рад делать и это, ожидая, что совсем скоро его возьмут в лес бороться с настоящей опасностью. Лайнгар жаждал испробовать себя в бою с тем, что люто ненавидел, жаждал показать всем, и себе в том числе, на что он способен.       Но пока что эльф стоял за закрытой дверью в коридоре и едва ли не зевал.

***

      После своего первого похода в глубь леса Лайнгар отчётливо осознал, что всё было не напрасно. Эти изнуряющие тренировки, дни без сна, редкие слёзы, боль и тоска — всё это было не зря.       Сердце эльфа наполнилось огнём, руки — силой, когда первая тварь с визгом понеслась на него, путаясь в восьми огромных лапах. Лайнгар не боялся, напротив, он почти смеялся от внезапного счастья. Страж легко уворачивался от неуклюжих и медлительных паучьих атак, скрывая улыбку за нахмуренными бровями; играючи взбирался на мохнатые спины и насквозь пронзал уродливые головы монстров недавно вычищенным мечом.       Лайнгар был неимоверно горд собой.       «Я — воин», сказал он себе и стёр чёрную кровь с заалевшей щеки. — «Теперь — да».       Эльфу не нужно было ни наград, ни похвалы, ни обращённых на себя взглядов, только лишь то ощущение свободы и счастья, что он испытывал всякий раз, когда брал в руки меч.       Потом всё изменилось, конечно, и Лайнгар заскучал и в лесных походах, но пока неистовая радость не оставляла его.       Ах, как эльф же любил те времена, свою далёкую юность. Через несколько лет он вспоминал об этом, и тень улыбки проскальзывала на его лице. Всего на мгновение, но Лайнгар осознавал, что не всегда жизнь для него равнялась смоченной в вине и дорогих духах скуке.

***

      Эльф мысленно жалел, что выпил лишнего, когда чудом не морщился от головной боли, стоя спиной к огромным дверям бальной залы, где во всю гремела музыка. В конце концов он привалился плечом к стене и запрокинул голову.       Надоело. Осточертело. Приелось.       И сотни подобных слов.       Вылазки в лес уже не приносили былого удовольствия, дозор во дворце прельщал и того меньше. И чего он так ждал и желал, когда годами изводил себя боями и упражнениями?       Лайнгар закрыл глаза.       Эльф впервые пожалел, что отвернулся от Бэйнлот и Рандира много лет назад.       Он стал явственно чувствовать одиночество. Семьи — нет. Друзей — нет. Только те же стражи, что и он сам, потухшие, безразличные. Или Лайнгару так казалось. Впрочем, он всё так же боялся, что найденное счастье ускользнёт, оставив после себя лишь кровавую рану да былое равнодушие. Стражи, что они? Сегодня есть, завтра — уже нет. Убит в бою, отравлен ядом.       Да что же это?

***

      Впрочем, есть ещё на свете нечто новое. Похожее на сказку, которую Рандир рассказывал Лайнгару в детстве. Что-то далёкое, живое, несравнимое ни с чем иным.       Рина.       Надоедливая, смелая, загадочная. Человек редкого ума в эльфийском понимании.       Скажешь слово, она тебе — два. Продолжишь — получишь сразу с десяток. Рассмеёшься — в ответ услышишь смех. Не огонь — пожар.       Лайнгар отвык от битв, тех самых, где кровь горячеет, а глаза — загораются. Но вот она. В поединках нет ни мечей, ни лат, лишь острый ум, да язык, но всё же этого не хватало.       Эльф взглянул на мир вокруг и понял, что он изменился. И мир, и Лайнгар. И это к лучшему.

***

      Сейчас Лайнгар вновь стоял у двери в коридоре и смотрел в окно перед собой.       Скука смертная. Смертная скука.       Или нет? Ведь там вдали лес. Лес, где Лайнгар чувствовал себя свободным, откидывал косу за спину и стирал с алых щёк гадкую чёрную кровь. Лес, где глаза его загорались, а руки твёрдо сжимали тяжёлый отцовский меч.       А лес шумел, колыхался, темнел.       Закат.