Мойра
Чем готов пожертвовать человек ради неумолимо растущей силы? Варианта всегда было два: всем или ничем – как неоспоримый закон физиологии «всё или ничего». Лишь максимум сможет дать нужный эффект – этим максимумом для Рейеса было незапатентованное вещество в руках гения. «Overwatch» уже давно надрывно трещал по швам и вот-вот готов был развалиться – подставь ему лишь очередную подножку, чтобы ускорить процесс. Деморализованные сотрудники, давление со стороны мирового правительства, ядовитые замыслы в кругах оперативной группы – все это уничтожало мысли о светлом будущем для «Overwatch». Падение было так близко, но крах штаба произошел даже быстрее, чем предполагали те, кто строили заговоры за спинами бравых солдат, за спиной самого Моррисона. Штаб-квартира стала местом столкновения двух противоборствующих сторон – Рейес и Моррисон стали камнем преткновения в развязавшемся конфликте, доведя ситуацию до ее очевидного исхода. Тотальное уничтожение твердыни благоразумия – разрушение штаба без права на восстановление. Взрыв имел колоссальные последствия не только для мирового порядка, но и для лиц, что нарушили оный – Габриэль был в ужасающем состоянии, которое исправить не смогла бы даже сама доктор Циглер, чей талант всегда расценивался, как чудо. О'Доран всегда презирала «Overwatch» за их слабость, за их желание угодить всем, за их боязнь сделать прорыв и дать волю тем, чей потенциал мог удивить даже самые незаурядные умы. Мойра рискует там, где другой бы благоразумно отступил, поддавшись веянию гуманности и здравого смысла. Тело Габриэля, как цветок, за которым нужен тщательный уход, но порой, когда листья начинают увядать, а цветы теряют свой загадочный блеск, необходимо прибегнуть к стимуляции – так случилось и с Рейесом. Его критическое состояние не давало даже минуты промедления, ведь с каждой секундой его тело могло сдаться и больше никогда не стать триумфальным открытием, не стать блаженным совершенством в руках создателя. – Нужно немного потерпеть, – ее голос приторный, как самый сладкий мед, но он не звучит, как услада для ушей, а напоминает лишь издевку с требованием. Вряд ли в таком состоянии Рейес слышит хоть что-нибудь – его тело истекает кровью, раны зудят, а боль растекается по всему телу, цепляясь за нервные окончания и заставляя мужчину содрогаться и стонать от изматывающей боли. В его венах струится коктейль из веществ, которые в здравом уме никто бы никогда не смешал и тем более не ввел бы человеку в агональном состоянии, но Мойра – исключение из правил. Привкус риска на губах или это кровь от излишних терзаний собственной нижней губы. В ее глазах играет безумный блеск гениальности и трепетного желания увидеть итог – он станет идеальным. – Почему я подвергаюсь этой агонии? – голос Габриэля хриплый, напоминает скрежет металла с оттенком ржавчины. Страшно признавать, но ей нравится эта хрипотца, напоминающая о его тяжелом состоянии. – Не стоит меня благодарить, Габриэль. Я всего лишь спасла тебе жизнь, – она подавит усмешку, надменно, самодовольно улыбнется, коснувшись острыми ногтями чужого виска, словно самая нежная и любящая мать, и снова пропадет в темной пучине его сознания, которое теперь будет бесконечно агонировать в такт его телу.Габриэль
Смерть. Это было первой мыслью растерзанного Габриэля после катастрофического взрыва в штаб-квартире «Overwatch». Мужчина не чувствовал свое тело, не видел света и не мог различить даже малейшего звука. Напоминало ощущения в подстреленной конечности во время болевого шока. Вот только сейчас, судя по всему, подстрелили все конечности, голову и туловище. Осталось только сознание, которое никак не могло собрать картину произошедшего. Кто он? Где он? Почему? Разум Рейеса силился уловить обрывки воспоминаний, но все тщетно. Это приводило командира «Blackwatch» в ярость, которая помогала бороться с надвигающейся паникой. Боль возникла внезапно, оповещая о том, что разум мужчины все еще был привязан к смертной оболочке. И она была столь чудовищной, что последний сильно пожалел об этой привязанности. Эта боль не была похожа ни на что иное – а уж в боли Рейес разбирался прекрасно, испытав все прелести войны на себе – она пронизывала каждую клетку его тела мучительными импульсами. Импульсы исходили отовсюду – все его существо стало одним единым комом адской боли. Ослепленный агонией, Габриэль едва не пропустил чье-то лицо, на мгновение вынырнувшее из сплошной завесы тьмы. Эти рыжие волосы и два разноцветных глаза показались ему очень знакомыми, но его сознание не могло сосредоточиться ни на чем ином, кроме как на попытках не сойти с ума. – Почему...я...подвергаюсь этой а г о н и и? – спросил сиплый голос, доносящийся словно откуда-то из-под воды. Рейес не знал, что это был за голос. Но черт возьми, он озвучил его главный вопрос! Вот только ответ был весьма странным. «Это ты называешь спасение?» – хотел прокричать Габриэль, но лицо уже исчезло. А вместе с ним исчезло и все остальное. Вообще все. На этот раз боль была похожа на что-то реальное. Например, горение заживо. Рейес рывком дернулся вверх, натягивая ремни, а затем рухнул обратно на кушетку. Его мускулистое тело прогнулось дугой, а рот приоткрылся в немом крике, но вместо раскатистого вопля из него донесся лишь скрип поврежденных связок. Тогда Габриэль попытался открыть глаза, но его обожжённая сетчатка запылала, подобно раскаленным углям. – С в е т, – прохрипел бывший командир «Blackwatch», впиваясь в обивку кушетки своими ногтями, – б о л ь.Мойра
– Только попробуй умереть, – Мойра чуть ли не скрипит зубами, когда тело Рейеса в очередной раз выгибается в напряженных конвульсиях. Ее самоуверенности стоило бы позавидовать – она и не предполагала иного исхода, не предполагала, что Габриэль может умереть после того, что она с ним сотворила. Он был настолько силен, что несколько раз умудрился надорвать плотные ремни, сдерживающие его на хирургическом столе – это вынудило Мойру попробовать погасить его подвижность транквилизаторами, но из-за бесконечного цикла разложения и регенерации препараты не могли попасть в кровоток, растворяясь в густой дымке его тела. Пальцы дрожат от эмоционального напряжения, пока доктор судорожно пытается нацепить датчики на Рейеса – одно неловкое движение и этот монстр вырвется из плена оков, унеся за собой и жизнь О'Доран. Ее холодность неумолимо становится шаткой, но сдаваться даже в такой патовой ситуации не входит в планы женщины. Минуты медленно, но верно растягиваются в часы – этот утомительный процесс изматывает сильнее, чем миссии, в которых некогда участвовала О'Доран под руководством того, чья жизнь находится в ее руках. Приступ агонии постепенно сменяется реконвалесценцией – Габриэль становится спокойнее, а пульсация густой дымки принимает более медленный темп, но не прекращается, напоминая о том, что о н все еще борется за свою жизнь. Его голос разрезает напряженную обстановку лаборатории, вызывая волну колющих мурашек. Свет становится совсем тусклым, а освещение исходит лишь от синеватых мониторов, отражающих состояние ее командира – критическое. О'Доран стучит ногтями по одному из планшетов, записывая все изменения, произошедшие за несколько часов изнуряющей работы над телом Рейеса. То, что он остался жив – это невероятный скачок в ее экспериментах, ведь большая часть подопытных не выдерживала пул веществ, из которых и создалась «вакцина от всех болезней». Первая ночь будет самой тяжелой и бессонной – кроме нее следить за ним никому не разрешалось, как и подходить в ближайшее время. Даже Мойра не знала, чего ожидать от того, чей организм пережил то, от чего нормальный бы человек погиб. Наверное, здесь сыграли роль эксперименты по улучшению солдат, в которых участвовал Рейес, будучи еще молодым солдатом. Восхищение теплилось в груди тяжелым комом – восхищение своим творением и своим умом. – Габриэль, – она наклоняет голову в сторону и неотрывно смотрит на чужое лицо, где то и дело оголялись зубы настоящего хищника, снова скрываясь в темной пелене, а затем и за кожей, которая успела восстановиться. Ладонь плавно скользит вдоль чужого предплечья, а пальцы почти сразу проваливаются в густую дымку – ощущения невозможно описать существующими словами, это даже не похоже на обычный туман.Габриэль
Когда свет сходит на нет, тело мужчины падает обратно на кушетку. Его глаза, горящие двумя угольками в тусклом освещении мониторов, лихорадочно осматривают окружение. Множество диагностического оборудования. Больница? Слишком мрачно. К тому же, в больнице тебя не приковывают к кушетке. Кстати, знакомый почерк. Тело пронзает очередная волна боли, заставляя Габриэль забыть о всех своих размышлениях и отдаться этому «чудесному» ощущению целиком и полностью. На этот раз из его рта вырывается даже что-то похожее на стон. Агония длится всего пару минут, но за это время Рейес едва ли не впадает в небытие. – Мойра? – переспрашивает бывший командир «Blackwatch», различив хорошо знакомые нотки глубокого голоса, – что все это значит? Не дожидаясь ответа, мужчина дёргает руками, пробуя путы на прочность. На этот раз учёная постаралась. Взгляд мужчины задерживается на чужом лице, нависшем над ним, подобно хищной птице. Почувствовав прикосновение, Габриэль приподнимает голову и видит черную дымку, окутывающую его тело. Нет, не окутывающую. Кожа метиса буквально становилась ей, меняя свою структуру. Как это много раз проделывал Габриэль во время боя. Вот только теперь это происходило независимо от его желания. – Останови это! – рычит мужчина, чувствуя приближение очередной критической точки.Мойра
Она прекрасно понимает, что Габриэль находится в состоянии полной отрешенности, в состоянии, когда самостоятельно не можешь объяснить, что происходит и справиться с собственным телом. Порой в голове зависала мысль о том, что стоило бы оставить Рейеса умирать, не награждать его таким даром, но была бы ученая собой, если бы не попробовала обмануть саму природу и поставить крест на прошлой жизни Рейеса. Гулкие стоны и хрипы растекаются негой по стенам лаборатории, а О'Доран лишь уповает на них – так звучит эволюция, так звучит прогресс. Лишь пройдя через боль и страдания, ты получишь то, о чем так давно мечтал – признание, власть, силу и чувство неописуемого удовольствия от своего незаурядного ума. Вопрос Рейеса остается без ответа – то ли из-за того, что Мойра просто не успела объяснить ему, то ли от того, что ей просто не хочется затрагивать этот вопрос. Все было сделано так, как и должно было, а остальное Габриэля не должно было волновать – он жив и уже за это должен быть бесконечно благодарен. Его рычание в очередной раз разрезает гнетущую обстановку помещения, взывая к оставшемуся здравому смыслу ученой. Вот только она лишь с надменной улыбкой посмотрит на страждущего, коснется ладонью его щеки и слегка сожмет подбородок напоследок – ему лучше заткнуться сейчас, если он не хочет продолжить агонировать и дальше. – Габриэль, ты уже давно выбрал свой путь и теперь требуешь прекратить это? Прекратить то, к чему я так долго шла? Ха, ты явно не понимаешь, насколько важно то, что с тобой происходит, – она прекрасно осознает, что от очередной волны гнева Рейес может вырваться и нанести ущерб не только дорогостоящей аппаратуре, но и жизни О'Доран, которая лишь больше подливала масло в огонь – возможно, она целенаправленно хочет вывести командира из себя и пронаблюдать за тем, как он контролирует свою новую силу. Впрочем, она все равно будет смиренно ждать, когда он пройдет через стадию отрицания и наконец-то будет сотрудничать с ученой, наконец-то попробует хотя бы зацепиться за незримый контроль над собственным телом.Габриэль
Новый приступ боли отпечатывает каждое слово Мойры в памяти мужчины словно каленым железом. Нет, он не выбирал этот путь. Как не выбирал становиться сгустком какой-то потусторонней хрени. Просто так было нужно. Но с приходом смерти всякая нужда отпадает сама собой. Стоп. Откуда мысли о смерти? На этот раз тело Габриэля не просто агонизирует – оно буквально распадается на молекулы. Кожа отслаивается от мышц, мышцы – от костей, а кости и вовсе исчезают в чёрном мареве, что подаётся навстречу учёной. С уходом от плоти боль отпускает мужчину. Избавившись от гнета постоянной агонии, Рейес даже вспоминает некоторые обстоятельства своей смерти. Да, именно смерти, ведь подобный взрыв не под силу пережить даже ему. Что нельзя было сказать о Джеке. Этот везучий сукин сын всегда находил выход даже из самой безвыходной ситуации. Воспоминания о Моррисоне вызвали в Габриэле ту самую ярость, которая не дала ему распасться окончательно. Разумеется, он должен был заплатить за то, что случилось с Рейесом. Но сначала метис хотел понять, что, черт возьми, с ним происходит и какое место в этом занимает явно безумная учёная. Габриэль материализовался уже без сдерживающих пут. Из-за вернувшейся боли этот процесс проходит столь неудачно, что бывший капитан становится похожим на настоящую мумию: лишенная кожи нижняя часть лица, испещренный шрамами череп, два чернеющих провала вместо глаз и горящие жаждой мщения зрачки в их глубине. Пальцы Рейеса обхватывают подбородок «спасительницы» железной хваткой человека, способного одной рукой свернуть чью-то шею. Вернее, стараниями последней уже не человека. – Ты найдёшь способ исправить это, – рычит Габриэль на ухо учёной, призывая на помощь все благоразумие, чтобы не откусить его. Навязчивая мысль шепчет о том, что это каким-то образом должно облегчить страдания. – Или, по крайней мере, унять эту чёртову боль. Иначе я наполню ею оставшийся отрезок твоей непродолжительной жизни.Мойра
Хотелось бы Мойре схватить скальпель со стола, чтобы подарить себе толику надежды на защиту, но она прекрасно осознавала, что даже если она захочет вонзить в Рейеса острие скальпеля, он растворится в густой дымке, не оставив на нем ни единого следа. Габриэль действует быстро, резко – типично для себя в бою, на совместным миссиях и даже при обычном разговоре. Он никогда не отличался терпением. Рейес выглядит устрашающе и даже слишком. Его вид внушает панику – это отличная особенность, за которую командир еще поблагодарит ее. О'Доран успевает лишь судорожно сглотнуть, но не подать виду, что внутри промелькнул страх за собственную шкуру – это непростительно для нее, как для ученой, как для сильной и волевой личности. Сейчас Габриэль напоминает животное, а животные, как полагает теория, чувствуют страх, тончайшими струями окутывающий человека – в грудной клетке сжимается плотный ком, но не страха, а напряжения. Оно тяжелое, давящее и болезненное, способное перекрыть ее горло, сжать легкие и заставить судорожно выдохнуть с сиплым сдавленным стоном. Разноцветные глаза неотрывно смотрят на его лицо – изуродованное, истерзанное и готовое раскрошиться в любой момент, слившись с густой дымкой, пульсацией исходящей от разгоряченного тела. В глубине зрачков пляшут озорные огоньки, блестит заинтересованность и нет желанного страха – это болезненное восприятие настоящего зверя, опасного и кровожадного. Глаза закрываются лишь тогда, когда бледную кожу опаляет горячее дыхание, а слух режет рокочущий голос – пора бы очнуться от собственного восхищения и что-то ответить. – Сколько раз ты, Габриэль, кормил меня угрозами и сколько из них осуществились? – она оголяет ряд зубов, невольно прикусывая нижнюю губу и сглатывая гулкий смешок. – Ты мое самое восхитительное творение, – ладони бесстрашно скользят по чужой груди, перемещаясь на шею и проваливаясь в темное марево, вызывая очередной приступ восхищения. – Я найду способ, как сгладить твое состояние, Габриэль, но нужно лишь немного потерпеть, – подбородок уже начинает саднить от болезненной хватки, поэтому Мойра немного жмурится и кривит губы, выражая этим свои неприятные ощущения. Она обязательно сделает так, чтобы больше Рейес не срывался на нее, как голодный пес.Габриэль
Запугивать – это то, что Габриэль умел лучше всего. Пока Моррисон одаривал политиков лучезарной улыбкой, метис ломал террористам коленные чашечки, выбивая из них признание во всех смертных грехах. В конечном итоге, это был сомнительный результат, но все же результат. Его покрытое шрамами лицо и низко нависшие густые брови могли одним своим видом вызвать трепет у тщедушных людей. Взгляд Рейеса был своего рода первым отборочным туром на вступление в «Blackwatch». Многие не проходили даже его. Мойра же прошла. Не потому, что была храброй. И не потому, что была солдатом, повидавшей все ужасы войны. Нет, она была кем-то гораздо хуже – безумной учёной, готовой пожертвовать всем ради науки. Это буквально отражалось в её глазах, маскируясь под интерес. Рейес старался контролировать это. В своей манере. Частично, у него даже получалось – когда доктор О'Доран зависела от его финансирования. Но теперь все было ровно наоборот. Снисходительное «терпение, Габриэль» расставило все по своим местам. Но Габриэль был не согласен. Его чаша терпения уже перевернута. Мужчина чувствует, как чужие ладони скользят по его груди. В отличие от его кожи, горячей от разрываемой её боли, они были холодные. Неожиданно, но это его успокаивает и совсем немного унимает неприятные ощущения, от которых Габриэлю хочется рвать и метать. – Найти его как можно быстрее в твоих личных интересах, – медленно изрекает бывший командир, пожирая чужие глаза взглядом своих изувеченных зрачков, – ведь я больше не терпеливый капитан «Blackwatch». Но и не твоё творение. Мужчина отпускает подбородок Мойры и резким движением разворачивается на кушетке, свешивая ноги с её края. После подобного восстановления он должен был чувствовать слабость, но его тело переполняла энергия. Можно сказать, Рейес чувствовал себя прекрасно, если бы не... Пальцы Габриэль с силой сжимают металл лежака, сминая его, пока он сам не может сделать ни вдох, ни выдох. Лёгкие словно выжигает жидкий кислород, заставляя сокращаться грудную клетку в болезненной конвульсии.Мойра
Женщина трет пальцами свой подбородок и недовольно кривит губы – неприятные ощущения на коже оставались даже после освобождения. Хотелось бы сказать что-то гадкое напоследок, но она покорно промолчит, чтобы лишний раз не вступать с ним в конфронтацию. Он продемонстрировал ей все, что было нужно, а заниматься самоубийством пока что не входило в ее планы. – Твоя задача – научиться контролировать свою форму, Габриэль, – голос Мойры снова приобретает спокойный монотонный оттенок, словно несколько минут назад она не пылала от восхищения и больного восторга. Проводит ладонью вдоль своих волос, мягко те перебирая и сжимая у самых огненных корней – боль отрезвляет и приводит ум в порядок. Она поправляет лацканы своего халата и замечает несколько лиловых пятен на белоснежной ткани. – Будет тяжело, но у меня на тебя большие надежды, – она опускает взгляд на чужие ладони, что сжимали край хирургического стола, и гулко вздохнула. Несмотря на полную атрофию собственной эмпатии, ученая прекрасно понимала, что Рейес испытывает то, что когда-то испытывала она, но в десяток, нет, в тысячу раз сильнее. В то время, когда «Overwatch» препятствовал опытам над людьми, а кролики становились неудобными и не подходящими, приходилось использовать новые методы – ставить опыты над собой. Это был самый рискованный поступок в ее жизни – некоторые эксперименты проходили хорошо и даже очень, а некоторый заканчивались бесконечной чередой побочных эффектов. И если с типичными тошнотой и рвотой можно было справиться, то боли порой носили нестерпимый характер – впрочем, оно того стоило, ведь приобретенная сила дала слишком много возможностей. – Тебе нужен отдых, – она трет пальцами висок, – а мне нужно подумать, – женщина огибает стол и останавливается возле Рейеса, несколько секунд томительно смотря на сидящего. Она не будет больше говорить. Оставит его одного в лаборатории – следить за ним сейчас не зачем, ведь ран больше нет, а о психическом состоянии она заботиться явно не будет.Габриэль
У приступов были свои плюсы. Вернее, один плюс: после них монотонно гудящая боль во всем теле кажется даже терпимой. На этом плюсы заканчивались и начинались страдания. В этот раз Габриэль даже смог перенести его молча. Лишь перекосившееся лицо, вздувшиеся на руках вены и судорожный вдох после прохождения кульминация свидетельствовали о том, что мужчина снова терял связь с реальностью. Стоило этим симптомами уйти, как Рейес встаёт на ноги. Первые шаги ощущаются странно. Потому что не ощущаются вовсе: боль заполняет собой каждый нерв, вытесняя холод металлического пола и стерильность лабораторного воздуха. Мужчина проходит на негнущихся ногах вперёд, затем поворачивается к диагностическому оборудованию. Оборванные датчики свидетельствуют о том, что пациент мёртв. Пожалуй, таким Габриэль себя и чувствовал: мёртвым, вычеркнутым из естественного порядка вещей. Что бы там не утверждала доктор О'Доран. – Мне нужен не отдых, а обезболивающее, – хрипло изрекает мужчина, возвращая взгляд к учёной, – и ещё одежда. Иначе Вы съедите меня одним лишь взглядом, доктор О'Доран. В последующие дни Рейес находил отдушину на импровизированном стрельбище. Вместо профессиональных мишеней он расставлял бутылки, а из всего широкого арсенала оружия организации мог позволить себе лишь пистолеты, пару ППшек и свой личный дробовик – то немногое, что нашлось на бывшей оперативной базе «Blackwatch». Стрельба из списанного пистолета позволяла отвлечься от ночных кошмаров и мыслей о явных пробелах в памяти. Габриэль подозревал, что с его психикой было что-то не так. При чем охренеть как не так. Он не мог вспомнить события последних месяцев, быть может даже лет. Но при этом он отчётливо помнил эксперименты Мойры. Даже при условии, что во время этого процесса он был без сознания. Не самые приятные воспоминания. В краткие моменты забытия его преследует тьма, беспросветная и ужасающая. Мужчина плывёт в этой тьме, а затем проваливайся куда-то вниз. После этого он обычно и просыпается. Рейес передергивает затвор пистолета, заставшего времена омнических войн, и наводит его на очередную бутылку.