В небесном пепле

      Он чувствовал, как его тело заметает вихрь ледяного песка.     Повсюду была тьма.      Однако он знал, что тьма обманчива по природе своей. И не доверял ей. Ему и без того было известно, что конкретно его окружает.      Бескрайняя пустыня, лишенная жизни. Изуродованный Эдем без единого деревца, ручья или бабочки. Только ледяной песок. Только холод.     Тело давило к земле – новый дом требовал его к себе, стремясь заключить в свои удушающие объятья ещё одного мятежника, отринутого Всевышним. Раз и навсегда превратить в безвольного слугу.      Кроме того, была боль.     Она, конечно, притуплялась и холодом, и чувством безысходности, однако… если бы способность отвлекаться от боли, означала ее прекращение!     Он также знал, что его крылья теперь отвратительны: суставы вывихнуты, поломанные перья черны и обуглены, аномально изогнутые кости торчат из-под кожи. Тело горело, тело стонало, тело переживало небывалую агонию в абсолютной неподвижности. Он бы кричал, извивался, молил о пощаде. Да нет сил.     Как жалко он, должно быть, выглядит с высоты Небес, лёжа вот так, распластавшись на песке с раскинутыми крыльями. Ну, или тем, что от них осталось.     Может, над ним даже смеются сейчас, над неудачником, что не уследил за языком и своим любопытством перешёл рубеж дозволенности. Может.     Но с каждым мигом безразличие и ненависть к прошлому миру давались ему все легче. Теперь он один – с ним только холод и пустыня. И свобода. Она единственная из того, что есть у него до тех пор, пока он не провалится в тягучий песок по зову Снизу.      А это скоро произойдёт, он чувствовал.      Холодно, очень холодно. Ветер с ледяным песком – он так для себя прозвал морозные крупицы – хлестал его кожу нещадно. Глаза щипало до слез, а вдыхаемый студёный воздух опалял горло. Он задался вопросом, неужели ему, больному и отчаявшемуся, суждено замерзнуть здесь навеки?      Нет, он не умрет. Слишком просто. Пусть те, кто его сюда отправил, идут к… к… куда-нибудь! Лишь бы подальше от него.      И вдруг что-то обласкало его теплом. Теплом таким нежным и спасительным, что он не сдержал стона. Это что-то прикоснулось к его лбу, разгладило непослушные пряди волос. Оно имело удивительный по своему разнообразию запах: свежий весенний первоцвет, чернила, пыль пергаментного свитка, древесина и – неожиданно – гарь…     Кроули открыл глаза.      Азирафаэль.      Он рвано выдохнул, поперхнулся: то ли саднило в горле, то ли щипало в носу и глазах. Это был сон. Мираж, иллюзия, бред. Что угодно, но не реальность!     Реальность – это Ангел. Весьма обеспокоенный Ангел.     Он попытался приподняться, завертел головой. Однако та же рука, что подарила ему тепло во сне, опустилась на его грудь, принуждая лечь.    – Кроули, тише. Не двигайся, – зашептал ему Азирафаэль. Ангел наклонился к нему так близко, что Кроули ощущал тепло дыхания Азирафаэля на своём лице. – Ты серьезно ранен. Я пытаюсь придумать, как вылечить тебя. Мои чудеса могут тебе навредить, я приберегу их на крайний случай. Нет, не шевелись, Кроули! Не трать силы, дорогой, прошу тебя.     А ещё реальность – это боль, но не в крыльях и лопатках, как было во сне, а в левом боку, возле ребра.     Тут Кроули вспомнил.     Йорки, Ланкастеры…     Вот Эдуард приказывает ему охранять короля. Вот их с королем Генрихом ловят ланкастерцы. Вот его пронзает стрела. Вот Маргарита Анжуйская в шатре в окружении придворных: она намеревается казнить пленных. Вот Азирафаэль отважно заступается за него перед королевой.    – Ох, Ангел.     Кроули закашлялся. С каждым его содроганием беспощадная боль расходилась по всему телу, вплоть до кончиков пальцев. Рана пульсировала, обжигала кожу и внутренности. Словно кто-то прорезал в его плоти отверстие и засыпал туда раскалённые угли.     Когда приступ прошёл, Кроули обессилено опустился на подушку и осмотрелся, насколько это было осуществимо, не поворачивая головы.     Над ним нависал деревянный потолок, по краям покрытый чуть видной паутиной, маленький прикроватный столик стоял возле постели. Пыльный сундук в углу, такое же пыльное окно. А сам Кроули, похоже, лежал на небольшой кровати, укрытый горой одеял и шерстяных тканей.    – Я договорился с одним сэром, чтобы он одолжил нам дом на некоторое время, – пояснил Азирафаэль, наблюдая за ним. – Он живет в Сент-Олбансе один и за приличную плату согласился временно переехать к своей кузине. Кроули, ты весь дрожишь!     Азирафаэль вновь приложил ладонь к его лбу и нахмурился.    – З…здесь холодно, – пробормотал Кроули.    – Разве? – удивился Азирафаэль и опустил взгляд на испачканные в золе пальцы (вот откуда запах гари!). – Я только что ещё подложил дров в очаг. Дорогой, здесь теплее, чем в королевской опочивальне! Это ты весь горишь, у тебя озноб.     Кроули поежился, его и правда знобило: голова болела так, будто ее стягивали кожаным ремнём, а конечности заметно потряхивало дрожью.     – Эффект освященного оружия, – произнёс Кроули.     Ангел заломил руки.    – Ты знаешь, что может помочь? – спросил Азирафаэль. – Есть же что-то у демонов противоположное, ну, к примеру, святой воде, кресту или Библии?.. Что-нибудь особенно адское?     Кроули знал ответ: особенно адское – адский огонь. Средство, проверенное опытом герцогов Преисподней. В теории он, действительно, мог исцелить от подобной раны. В теории. Но где взять такой огонь? Как использовать в нынешних обстоятельствах? Да и черта с два он позволит Азирафаэлю приблизиться к убийственному пламени.     – Едва ли мы что-то придумаем, Ангел, – проговорил Кроули. – Разве что, ты наведаешься в гости к Сатане и ненароком спросишь у него совета за чашкой чая. Я-то сейчас и пальцами щелкнуть не в силах.     Азирафаэль даже не приподнял уголков губ в ответ на шутку. Видно, Кроули вместе с демоническими чудесами утратил и чувство юмора. Ужасная потеря.    – А пентаграммы? Демонические тексты? Дьявольские атрибуты? – продолжал перечислять Азирафаэль. – Может, мне тебя проклясть?    – Сомневаюсь, что ты сможешь, Ангел. Нет, Азирафаэль, никакому демону не дано спастись от сссвятой воды.    – Причём тут святая вода? – изумился Ангел.    – А чем, по-твоему, они акхх… освятили стрелы?    – Молитвой, – ответил Азирафаэль. – Только молитвой.    – Тогда это меняет дело.      Да, на протяжении жизни среди людей Кроули не раз от всей души желали, “чтоб хранил его Господь”. После таких доброжелательных напутствий он чесался по несколько недель, но рано или поздно зуд проходил. Здесь было нечто иное.    – Особо верующий монах?     Азирафаэль сокрушенно вздохнул.     – Я не успел его остановить, как назло, узнал позже всех про освящение стрел, – признался он. – Это паломник из Франции, Кроули. После Уэйкфилда Маргарите приглянулся странник-соотечественник с исступленной верой, и она взяла его в свою свиту. Фанатик, как по мне. Все теперь метят в святые после Жанны. Даже благословляют оружие во имя Его.     Азирафаэль, печальный донельзя, смочил в ведре белую повязку и положил ее Кроули на лоб. Ледяная ткань заставила его скривиться.    – Мне и так холодно, Ангел!    – Кроули, надо снять жар!     – В городе, что нет лекаря?    – Нет! – разозлился Азирафаэль. – Двое сбежали, одного старика нечаянно зарубили в битве. Только повитухи и остались. У Маргариты есть личные лекари, но я сомневаюсь, что…     Азирафаэль замялся, не окончив фразу.    – Что они разберутся в тонкостях демонических ранений? – просипел Кроули.     Ангел в нетерпении всплеснул руками.    – Кроули, да как ты не поймёшь! – воскликнул он. – Ты йоркист. После суда Маргариты все знают об этом. А Сент-Олбанс кишит ярыми ланкастерцами, которые от безделья только и мечтают, как бы тебя вздернуть или обезглавить. Ты предлагаешь искать помощи у них? Это чудо, что до тебя до сих пор не добрались!     Вот как, значит. По экспрессивной реакции Азирафаэля Кроули догадался, что Ангелу и самому досталось от бывших сподвижников за спасение врага.    – Ангельское чудо? – уточнил Кроули.    – Нет, совершенно человеческое. Они просто боятся Маргариту.    – А Маргарита к тебе привязана, да?      Азирафаэль убежденно покачал головой.    – Нет, конечно. Для неё вообще не существует привязанностей.     Кроули усмехнулся, и голову моментально прорезало болью. Он волей подавил несвоевременный всхлип.     – Ангел, серьезно? Не знай Маргарита о своей привязанности, думаешь она пожалела бы меня, такого же ка…     Он прикусил язык. Помутнённый от раны рассудок не контролировал речь.    – Я не совсем тебя понимаю, Кроули.    – Да, неважно, Ангел. Неважно… Не бери в голову.      Кроули прикрыл глаза. Непродолжительным разговором он исчерпал свои малочисленные силы. Азирафаэль опять взволнованно засуетился.    – Кроули?    – М?    – Рану надо обработать.    – А если нет? – он поплотнее закутался в одеяла, не желая подвергаться новым мучениям.     Но Азирафаэль был упёрт, как никогда.    – Кроули!     К сожалению, спорить с Ангелом было бесполезно. Как бы Азирафаэль не отличался от своих белокрылых собратьев, упрямство являлось чертой, присущей всем небесным воинам без исключения. И Кроули капитулировал.    – Хорошо! Делай, акхх…что пожелаешь…     Азирафаэль стянул с него покрывала, и холод сиюминутно прошиб тело Кроули, вызывая стаю мурашек.    – Ангел, – поражено протянул он, оглядывая себя. – Почему я в одной тунике и чулках?     Азирафаэль раздраженно хмыкнул и продолжил раздевать Кроули со сноровкой знахаря, готовящего больного к осмотру.    – Каким образом, по-твоему, я должен был перевязать рану, чтобы остановить кровь, если бы ты лежал, наряженный как на парад?    – Дело стиля, Азирафаэль… Подожди, ты перевязывал меня?     Ангел, оголив Кроули живот, приступил к разматываемую полотняной повязки.    – Разумеется, иначе ты бы умер от потери крови, – заявил он.    – Развоплотился, – поправил Кроули.    – Да, и оказался бы в Аду со святостью под нижним ребром.     Кроули перевел дух. С такой жуткой перспективы он ещё не рассматривал своего положения. Впрочем, его ранили недавно, а рассудок вернулся к нему лишь с пробуждением: довольно поздно, чтобы трезво осознать произошедшее. Этот факт, наверно, относительно извинял его беспечность к собственной судьбе, утешил себя Кроули.     – Насколько все серьезно? – спросил он.     Азирафаэль бережно размотал повязку и отложил ее в сторону. Кроули скосил глаза на рану. Не очень уж страшная, если представить, что это просто слегка продырявленное смертное тело.    – Тебе крупно повезло, Кроули, что стрела не проникла глубоко, – задумчиво ответил Азирафаэль. – Лучник, пустивший ее, очевидно, заколебался в последний момент или на что-нибудь отвлёкся, не знаю…    – Рядом был Генрих, они боялись задеть короля.    – Говорю же, крупно повезло!    – Да я вообще везунчик.      Кроули только расслабился от прикосновений ангельских тёплых рук, как послышался звук выдергиваемой пробки. Рану, и без того горящую болью, начало неумолимо жечь.    – Ааай… Боже! Тьфу ты, Дьявол…мать твою, Азирафаэль!      Боль, казалось, в миг возросла в три раза по сравнению с той, что была до снятия повязки. Кроули не смог сдержаться: он выгнулся и зашипел, точно проткнутая копьем змея.     – Потерпи, дорогой! Нельзя допустить заражения крови… – извиняющим тоном сказал Азирафаэль, удерживая его на месте.    – Чем ты меня поливаешшшь?      Азирафаэль продемонстрировал ему темную бутылку из-под вина с выгравированной на обратной стороне печатью льва.    – Бургунссское, что ли? – прохрипел Кроули.    – Оно самое, – кивнул Азирафаэль, убирая бутылку под кровать. – Урожай пятнадцатого года.    – Символично, учитывая ссситуацию Франции в тот год.    – Да, но ты и сам знаешь, как Генрих Пятый был охоч до вина. Он превосходно в нем разбирался, я помню.    – Стой-стой, так это из запасссов старины Гарри?     – Приберёг на особый случай. Думал выпить с тобой, как вернусь из Франции.     – Ну что ж, акх! Бутылку мы все-таки откупорили…     Азирафаэль его отвлекал целенаправленно – Кроули это понимал. Заводил разговор о бутылках, препирался на пустом месте, нёс каламбур… Очень по-азирафаэлевски, на самом деле. Получалось скверно. Никакие истории, включая самые незаурядные, не могли победить боль. Но Кроули Ангелу не мешал, даже подыгрывал. В конце концов, мелодичный голос Азирафаэля невероятным образом успокаивал.     Когда с процедурой покончили, а рану снова перевязали (на этот раз с нанесением на неё какой-то вонючей мази), Кроули облегченно выдохнул. Азирафаэль поднёс к его губам чашку.    – Выпей, это должно снять жар.     Кроули принюхался к жидкости, недоверчиво поморщился, но тем не менее послушно проглотил содержимое чашки и откинулся на подушку.     – И где ты… – Кроули слабо взмахнул рукой, указывая сразу и на перевязку, и на мазь.    – Научился лечить пострадавших? – подсказал ему Азирафаэль.     Кроули кивнул.     Азирафаэль присел к нему на край кровати. Отер лицо рукавом кафтана.     – Во Франции, Кроули, – устало ответил он. – Ещё когда сопровождал Генриха. В той стране было столько битв… волей не волей научишься оказывать помощь.    – Там что-то случилось, верно? Во Франции?     Кроули давно это подозревал, и предчувствия не обманули. В чертовой Франции произошло нечто, что вынудило Азирафаэля пропасть на десятки лет. Проклятая страна, проклятый Генрих Пятый, который увлёк туда англичан.     Азирафаэль отвёл глаза. Чтобы чем-нибудь занять руки, он снял с головы Кроули подсохшую ткань, обмочил ее в медной чаше и опять положил на лоб.    – Да, Кроули. Много плохого, – наконец ответил Азирафаэль.     О, Сатана! Сколько горечи в голосе. Если бы Кроули мог открутить время вспять, он бы зубами вцепился в Ангела, не позволяя тому отправиться на континент!.. Если бы мог… Кроули задышал глубже. Он ощущал, как мышцы лица расслабляются, веки норовят опуститься, и заподозрил неладное.    – Азирафаэль, – позвал он. – Ты чем меня напоил?     Ангел смело взглянул ему в глаза.    – Тебе стоит поспать, Кроули. Горячка не пройдёт сама по себе.     Очаровательная подлость со стороны Ангела: подмешал ему что-то в напиток в надежде усыпить. Что ж, ему удалось – маленькая победа Стража Восточных Врат над коварным Змеем. Провёл-таки. А Кроули доверился безоговорочно.     – Сссволочь, Ангел.    – Прости, дорогой. Тебе нужен сон.     Кроули закопошился в ворохе одеял, желая укрыться потеплее. Холод не отступал: или озноб никак не проходил, или он просто… просто… Нет! Кроули не станет думать об этом. Слишком глупый, печальный конец тогда получается. Ни капли не стильный. Он не может умереть. Не сейчас, когда спустя долгие годы Азирафаэль был так близко к нему. Заботился о нем. Переживал.     Заметив его копания, Азирафаэль положил свои нежные, испачканные в золе и мази, ладони на руки Кроули. Мягко сжал их.    – Так ведь теплее? – поинтересовался он.     Кроули слабо кивнул. Ладони Азирафаэля и впрямь были очень тёплыми. Они согревали.     Согревали, как солнечные лучи в конце апреля, как гладкий песок в только что сотворенном Эдеме, как тёплые потоки ветра на Небесах…      Кроули прикрыл глаза. Он засыпал, убаюканный снотворным средством и тёплом ангельских рук. Засыпал, надеясь, что, когда он проснётся, Азирафаэль будет рядом. И его тепло вместе с ним.        На небе уже зажигались звёзды, когда Азирафаэль вышел из «Козла и волынки». Он быстрым шагом направился прочь от таверны и центра города, в сторону арендуемого им дома на окраине Сент-Олбанса. Ему приходилось спешить по нескольким причинам. Во-первых, он оставил спящего Кроули одного на целый час. Очень-очень уязвимого Кроули. Если (не дай Господь!) за ним в отсутствие Азирафаэля явятся ланкастерцы, Кроули не то что не сможет сопротивляться, он даже не проснётся перед тем, как его развоплотят. Вторая причина спешки заключалась в чугунной чаше с захлопнутой крышкой, которую Азирафаэль нёс из таверны на всех парах, дабы ее содержимое не успело остыть. Собственно, из-за этой чаши ему и пришлось покинуть дом. Для Кроули было важно поддерживать силы в смертном организме, а еда, как знал Азирафаэль, значимо этому способствовала. Раз уж он не мог помочь Кроули ангельскими чудесами, то будет использовать методы человеческие.      Азирафаэль взял в таверне говяжий бульон с добавлением овощей и приправой из мускатного ореха. Не самое изысканное блюдо на его вкус, но обессилевшему Кроули тёплый бульон должен быть полезен.      Азирафаэль залетел в дом, едва не поскользнувшись на ступеньках. Он мельком подумал, как было бы нелепо пролить добытый бульон у порога и так и не донести его до больного. Но Азирафаэль вовремя схватился за дверной косяк, не позволив февральскому льду расстроить свои планы.     Дом, который он снял у одного служивого сэра, был камерным: Азирафаэль прошёл по узкому коридорчику мимо прилегавшей к нему кухни и сразу же очутился в спальне, в которой под слоем одеял лежал Кроули.      Тот уже не спал.    – Где ты был, Ангел? – спросил Кроули, всем своим видом демонстрируя недовольство по случаю отсутствия Азирафаэля.      Несмотря на хмурый взгляд, Азирафаэль различил проскользнувшие в голосе Кроули нотки облегчения. Неужели он всерьез предполагал, что Азирафаэль его бросит? В таком состоянии?    – Я принёс тебе говяжьего бульона, чтобы ты смог поесть, – сообщил ему Азирафаэль. – Как ты себя чувствуешь?     Он поставил чашу на столик и снял с себя упленд – в доме было довольно жарко по сравнению с погодой на улице.    – Бульон? Есссть? Мне? Смеёшься, Азирафаэль?    – Ничуть. Кроули, ты не ответил на мой вопрос.     Азирафаэль сел в кресло с деревянными обшарпанными подлокотниками и истертой тканью обивки. Видно, владелец дома любил подолгу проводить вечера, сидя вот так.  Азирафаэль ожидающе поглядел на Кроули. Не то чтобы сон сильно улучшил его состояние. Кожа была все такой же бледно-серой как утром, глаза воспалились и покраснели, а дыхание стало сиплым и неровным.      Кроули, однако, лишь беззлобно хмыкнул:    – Бывало и хуже, Ангел, – коротко бросил он. – В прошлом веке, например.      Нет, не было. Азирафаэль знал. Испанская инквизиция, вне сомнения, оказалась страшной вещью. После того, как Кроули вживую увидел это порождение изобретательного на подобные ужасы человеческого ума, он опустился совершенно. В результате долгих поисков Азирафаэль застал его в тяжелейшей стадии алкогольного отравления, приправленного беспросветной хандрой и жгучим цинизмом. Но даже тогда положение Кроули не было столь отчаянным.      Азирафаэль вздохнул и подложил подушку к стенке кровати. Желтые глаза неотрывно следили за каждым его действием с некоторой настороженностью. Он наклонился к Кроули, просунул руки ему под лопатки и приподнял его так, чтобы раненый подопечный сумел облокотиться на подушку и принять более-менее сидячее положение.      Кроули рвано выдохнул. Его гибкое горячее тело замерло от прикосновений.  Азирафаэль торопливо поглядел на рану.    – Тебе больно, дорогой?     Кроули широко раскрыл глаза.    – Что? Нет! Н-нет…Просто… – глаза Кроули лихорадочно забегали, он смотрел куда угодно, только не на Азирафаэля. – Все в порядке, правда.    Азирафаэль, отстранившись от него, выпустил Кроули из необычных полуобъятий.    – Я хочу, чтобы ты поел.     – Вот ещё, Ангел!..    – Это не обсуждается.      Азирафаэль снял крышку с чаши и позаимствованной из таверны ложкой перемешал бульон.     – Я не смертный, Азирафаэль, если ты вдруг забыл.     – Я не забыл, – заявил он. – Но твоё тело человеческое и нуждается в пище, равно как и во сне, пока ты не сможешь поддерживать в нем энергию демоническими силами.     – Твоя похлебка меня не спасёт. Я демон, а не ребёнок, чтобы со мной возиться.    – Бульон.    – Что?    – Это бульон, а не похлёбка, дорогой.    – Да какая к черту…     Кроули умолк под осуждающим и удручённым взглядом Азирафаэля. Он демонстративно поморщился, но взял ложку и зачерпнул ей немного бульона. До рта Кроули его не донёс: руку неконтролируемо трясло – бульон пролился на покрывало.    – Черт! – прошипел Кроули, должно быть, злясь и на себя за слабость, и на Азирафаэля за его приставучесть, и на несчастный бульон просто за существование.    – Давай я.     Азирафаэль выхватил из ослабевших пальцев ложку и, пока Кроули не успел запротестовать, поднёс бульон к его рту.     Кроули посмотрел на Азирафаэля так ошалело и испуганно, что без возражений проглотил содержимое ложки.    – Твой приговор? – спросил Азирафаэль.     Кроули поспешно облизнул сухие губы и прерывисто выдохнул:    – Н-неплохо.     С ангельской невозмутимостью пользуясь замешательством идеологического врага Азирафаэль скормил ему полчашки бульона. Кроули только и делал, что открывал и закрывал рот, проглатывая раздобытую Азирафаэлем человеческую еду. Он даже не прожевывал овощи, что попадались в бульоне, так велико было его удивление. Азирафаэль отлично понимал, в чем заключалась причина внезапной послушности Кроули, и совсем не по-ангельски пользовался ей. Но ради всего святого! Речь шла о спасении жизни. Какие могут быть личные границы?     Наконец, Кроули, очевидно придя в себя, отодвинулся от очередной поднесённой ложки.     – Ну все, Ангел, довольно!     – Ты не съел и чаши.    – Меня начинает тошнить от его запаха, – сказал Кроули. Выглядел он и правда так, будто его могло вырвать с минуты на минуту. – Если ты продолжишь меня кормить, долбанный бульон выйдет наружу, и твои усилия будут напрасны.     Азирафаэль недовольно покачал головой, но настаивать не стал. Чаша вновь была закрыта и вместе с ложкой убрана из спальни.      Кроули сполз с подушки. Азирафаэль проверил его лоб – казалось, жар потихоньку спадал.     – На этот раз я засну сам, – предупредил его Кроули.     Азирафаэль виновато кивнул. Он обмочил в воде платок и вытер с губ Кроули жир. Затем встал, потушил масляную лампу и снова сел в кресло. Дом погрузился во тьму. За пыльным окном в ночном небе нельзя было разглядеть даже звёзд.     Азирафаэль придвинул к себе столик, а после зажег пару свечей.     – Что ты собираешься делать? – спросил Кроули, наблюдая, как он достаёт чернила и пергамент.      Азирафаэль в задумчивости пощекотал кончиком пера подбородок.     – Я буду писать отчёт, – лаконично ответил он.     Кроули, кряхтя и придерживая повязку внизу живота, повернулся на здоровый бок и вперил взгляд в Азирафаэля.    – Гавриилу?    – Угу.    – О победе в Сент-Олбансе?    – Да, Кроули.     Азирафаэль говорил отрешенно, вертя в руках перо: мысль посетила его неожиданно, нужно было верно подобрать слова для отчета, чтобы никто не заподозрил, чтобы ни у кого не возникло сомнений…    – Что ты сказал? – переспросил Азирафаэль, отвлекшись.    – Я сказал, – с нажимом произнёс Кроули, – что тебе стоит особенно похвастать возвращением короля. Напиши, что это было целью атаки, а не ликвидация Уорика и Эдуарда.      Азирафаэль представлял, на что намекал Кроули. Победа ланкастерцев была лишь частичной: город взяли, но предводители Белой розы скрылись для дальнейшего сопротивления. Если Азирафаэль сделает акцент на спасении монарха из плена, неудача с Эдуардом Йоркским будет выглядеть менее показательной.    – Да, но я все же…      Азирафаэль замолчал, тщательно обдумывая дальнейшие слова. Под проницательным взглядом Кроули он несколько смутился, но азартный блеск в глазах уже предвещал принятое решение.    – Я думаю, – продолжил он, отчего-то вдруг увлёкшись рассматриванием свечи. – Думаю, что Гавриил и без того останется доволен результатом. Маргарита победила, как никак. Однако… хм… Эдуард Йоркский гипотетически мог сбежать из-за злодейского вмешательства одного… хм… демона. Очень хитроумного и серьезного соперника, надо признать. Ярого приверженца оппозиции, да! Этот демон не сидел сложа руки, он сумел увести из-под носа королевы всех лидеров йоркистов для своих новых козней. И если, опять же…гипотетически, начальство Верхнего Офиса по каким-то причинам имеет контакт с Нижним по вопросу гражданской войны в Англии, – как мне удалось выяснить, такие обсуждения проводятся, – то… этого самого демона могут, вероятно, похвалить. За хорошо проделанную работу. Это будет благоприятной ситуацией для такого демона в случае, если он некоторое время не сможет писать отчеты. Ну не знаю, к примеру, если несвоевременно будет ранен освящённым оружием и не выйдет вовремя на связь. Например.      Азирафаэль закончил свою казуистику и набрался смелости взглянуть на притихшего Кроули. Тот смотрел на него широко раскрытыми глазами. В неровном свете свечей Азирафаэль различил чёрные округлившиеся змеиные зрачки, как тогда, на Восточной стене Эдема, где Кроули впервые узнал об отданном людям огненном мече. Сейчас к этому взгляду примешалось что-то еще. Что-то, что в демоне – посланнике Сатаны – не бывает априори. Азирафаэль не мог этого расшифровать, но взгляд Кроули был… он был странным. Тёплым, неверящим, благодарным одновременно и каким-то… Азирафаэль не знал, как его охарактеризовать. Не для демона. Но Кроули смотрел, будто видел перед собой нечто феноменальное, уникальное до умопомрачения, не принадлежащее никому, кроме него одного, и оттого ещё более бесценное.    – Этот демон, – Кроули сглотнул, – был бы очень обязан такому отчету. И его автору.     Азирафаэль улыбнулся ему невольно. Он разгладил пергамент, обмакнул перо в чернильницу.    – Тогда, пожалуй, самое время приступить, – прошептал Азирафаэль. – А тебе нужно поспать, Кроули, я считаю.    – Все, что хочешь, Ангел.     Азирафаэль постарался не придавать значения тону, с каким Кроули произнёс эти слова. Иначе слишком уж своевольно все получалось. Да и Кроули едва ли говорил бы столь раскованно, если б не жар и не исключительные обстоятельства произошедшего в этот день с момента взятия Сент-Олбанса. Кроули закрыл глаза, и Азирафаэль приготовился писать. Перо заскрипело по пергаменту. Но мерное сопение раздалось только полчаса спустя. Азирафаэль решил, что все это время Кроули просто молча лежал без сна и думал о чем-то своём.        Это была самая тяжелая ночь на памяти Азирафаэля.      Он прожил на Земле тысячи лет, ему выпала участь помнить много леденящих кровь ночей. Ночь Великого Потопа в Месопотамии, ночь в Голгофе после распятия Иисуса, ночь в Иудейских горах перед падением Иерусалима. Это были страшные ночи. Он помнил их все. Ночи, полные человеческого страдания. Сердце Азирафаэля сжималось при мысли о них.      Но эта ночь была другой. Здесь, в юго-восточном городке Англии, страдал не кто-нибудь, а Кроули.      Кроули. Змей искуситель. Демон. Враг. Конкурент за людские души. Такой знакомый, такой близкий, такой…дорогой Кроули. У них с Азирафаэлем было то, чего не имело ни одно существо во Вселенной. Пять с половиной тысяч лет на двоих.      Поэтому страдания Кроули ощущались гораздо острее, чем страдания жителей Града Небесного или обитателей Двуречья, или даже сына Господня.      Первые часы все шло неплохо. Кроули уснул, Азирафаэль неровным почерком настрочил половину отчета. Было тихо. Только усилившийся ветер начал протяжно завывать за окном. Поднявшийся жесткий снег настойчиво стучал по стеклу.     Но едва Азирафаэль расслабился и вздохнул спокойно, как Кроули учащенно задышал. Заметался по кровати, сам того не понимая, он причинял себе боль лишними движениями.      Азирафаэль, прикоснувшись к руке Кроули, попытался его разбудить. И похолодел от ужаса. Рука была горячей как пекло. Когда успел повыситься жар? Почему Кроули не просыпался?     Азирафаэль поджег фитиль лампы, поставил ее на стол. Свет разбавил темноту спальни. И Азирафаэль разглядел лицо Кроули. Господи Боже.     Азирафаэль знал эту серость кожи, знал эти темные отметины под глазами, знал это дыхание. Знал, что они предвещали. Так умирали люди. Солдаты, чьи ранения были несовместимы с жизнью.    – Кроули! – в испуге воззвал Азирафаэль.     Кроули не отвечал, его лихорадило и трясло. Он выгибался, метался по подушке… А потом тишину прорезал дикий стон.     Это стало последней каплей.      Пусть у Гавриила отвиснет челюсть, когда он увидит расход чудес из небесных резервов! Архангел сам виноват: нельзя ограничивать чудеса в период войны!     Приободрившись этой крамольной мыслью, Азирафаэль сбросил одеяло с Кроули, задрал его тунику и направил свою целительную благодать прямиком на рану. Только свет, только тепло, никакой святости.     Но ладони Азирафаэля словно обожгло. Вспышка света ударила по глазам так резко, что он даже покачнулся. Что-то не позволяло благодати проникнуть, отбрасывало ее назад. Организм Кроули инстинктивно сопротивлялся внешнему воздействию, его оккультное тело не пропускало ангельскую благодать.     Кроули закричал.     Азирафаэль отдёрнул ладони от раны. Неужели сделал хуже? Этого следовало ожидать, учитывая их ангельско-демоническую природу.     Испытывая особенно жгучий приступ боли, Кроули взвыл.     Азирафаэль в отчаянье привалился к спинке кресла. Ну почему все так?     Почему он способен помочь кому угодно, но не самому близкому существу?      Время, словно нарочно издеваясь над ними, шло медленно, по крупицам отсчитывая минуты.     Кроули не просыпался, его метания становились учащеннее, на лбу проступали капли пота.     Азирафаэль обтирал ему лицо влажным платком и старался не поддаваться панике. Это просто лихорадка. Так бывает. Рана обработана, она не смертельна, значит, все должно наладиться.     Он влил в рот Кроули жаропонижающего средства, одолженного из Сент-Олбанских знахарских запасов, хотя сомневался, что настойка подействует. В прошлый раз жар не прошёл, он лишь временно снизился, чтобы ночью возрасти с новой силой. Но Азирафаэль отказывался терять надежду.      В половине пятого утра его нервы были на пределе. За окном была все такая же чернота, а к состоянию Кроули добавился бред, будто тому досталось мало несчастий.  Сначала разобрать слова было трудно. Кроули шипел и стонал, цепляясь липкими пальцами за простыни и сминая их в приступе боли. Но вскоре бред приобрёл осмысленность, речь – разборчивость. И герои кошмаров Кроули получили вполне реальные имена.     – Нет, герцог, я вам говорю, надо выступать сейчас… Да, и я об этом! Королева скоро родит наследника, время не терпит…     Йорк. Маргарита. События десятилетней давности. Первые тревожные отзвуки приближающейся войны.    – …ты не в сссилах оценить размах моего замысссла, Хассстур! Заговор против короля – это высссшая работа виртуоза. И босс одобряет, кстати. Чума давно не в фаворе, если хочешь знать…     Его начальство. Хастур, значит. И Люцифер тоже. Наверное, Кроули видит свой визит в Преисподнюю.    – …дайте гонца! Дайте гонца! Сюда. Что во Франции? Что с королем? Ах, ты… Дик, скорее печать! Дик!     А вот и слуга Кроули. Тот смышлёный молодой человек. Азирафаэлю он нравился. Что с ним теперь? Жив ли он после Сент-Олбанса?..     Тон Кроули изменился. Голос зазвучал надрывнее. Азирафаэлю было неловко: он чувствовал себя посторонним, что подглядывал за кулисы личной истории Кроули без его ведома.    – Двадцать лет! – запрокинул голову он. – Как долго еще ждать, Азирафаэль? Тебя нет уже двадцать лет… Двадцать лет…К черту все!      Азирафаэль застыл. Он тоже герой кошмара? Неужели Кроули в самом мучительном сне видит то время, когда его не было рядом?    – Где ты? Они забрали тебя. Забрали на Небеса… Ублюдки! Все вы ублюдки! – Кроули всхлипнул, голос стал тише и печальнее. – Забрали…. Ангел, вернись. Пожалуйста, вернись! Я прошу, Ангел…    – Кроули, я здесь! – Азирафаэль, не вытерпев стонов Кроули, обхватил его лицо, убрал со лба взмокшие волосы. – Здесь, с тобой. Не во Франции, не на Небесах. Проснись, Кроули, давай же.     Метания прекратились.      Подействовало?      Азирафаэль затаил дыхание.    – Ангел, где ты? Двадцать лет…     Слышать дальше было выше его сил. Азирафаэль сжал голову руками и взмолился:    – Господи! Пусть это прекратиться, помоги ему! Услышь меня, Господи!     Никто предсказуемо не ответил. Снег продолжил безразлично стучать в окно, а ветер завывать, тоскливо и равнодушно.      Азирафаэль перехватил руки Кроули, удерживая того от беспорядочных движений, и сложил их вместе, накрыв его ладони своими. Кроули пытался вырываться, бормотал про Францию и Гавриила, про Ланкастеров и Йорков, про стражу и пудинг, про отрубленные головы и освящённые стрелы. Но потом затих.     Азирафаэль, не отпуская его сцепленных на груди рук, упёрся в них головой и прикрыл глаза.      Какая тяжкая ночь.      Азирафаэль не позволял себе чувствовать. Эмоции в сторону, только холодный рассудок. Что он может сделать?     Итак, почти сутки минули с тех пор, как в направлении Сент-Олбанса была выпущена первая ланкастерская стрела. Кроули был ранен в начале битвы. Выходит, полученной ране не меньше двадцати часов.     Головная боль, испарина, бред – лишь признаки жара. Они не опасны.     Стрела извлечена. Воспаления в ране нет, Азирафаэль проверил. Да и человеческих органов не задето, хвала растяпости лучника…     Но отчего Кроули становится хуже? Что Азирафаэль упускает из виду?     Он перебирал в уме варианты один за другим, останавливаясь на каждом, сосредоточенно его обдумывая. Однако ничего не подходило. Азирафаэль имел лишь догадки, из них не извлечёшь выводов, не вынудишь зацепку!..     Занятый работой мысли Азирафаэль не сразу заметил, как в спальне посветлело. Ночная мгла таяла, новый февральский день приходил ей на смену. Такой же серый, как предыдущий.     Азирафаэль ощутил слабое движение – пальцы Кроули дрогнули под его руками. Он в надежде поднял голову. Лицо Кроули выглядело… умиротворенным. Морщины от болевых судорог разгладились, дыхание выровнилось, и губы больше не гнулись в искривлённой гримасе. Азирафаэль мог бы подумать, что Кроули стало лучше, он хотел так думать! Однако опыт общения с ранеными солдатами, рыцарями, и даже королями зловеще предостерегал: это лишь затишье, оно обманчиво, и то, что последует за ним, будет далеко от хорошего. Азирафаэль был вынужден признать правду, хотя бы перед самим собой.     Утро было холодным. Азирафаэлю пришлось подложить в очаг пару поленьев, чтобы сберечь в доме ускользающее тепло. Какая долгая выдалась в этом году зима, мелькнуло у него в голове. Или просто им с Кроули она казалась особенно долгой? Они никогда не были так втянуты в деятельность людей одновременно, никогда не трудились столь усердно, чтобы обеспечить мир. Кроули, строго говоря, вообще не должен был способствовать прекращению войны. А ведь способствовал…     И вот, чем все обернулось! Кроули поплатился за нарушение правил Великой Игры. Поплатился сурово. Если бы он не поддержал план Азирафаэля и поступил бы как порядочный демон, то легко бросил бы короля ланкастерцам, а сам целый и невредимый сбежал с Эдуардом и Уориком.      Но нет. Кроули рискнул. Он всегда рисковал без колебаний. Ставил на кон все и выигрывал.     Только не в этот раз. В этот раз Кроули умирал. Не развоплощался, не исчезал временно с Земли, нет… Умирал.      А Азирафаэль был вынужден на это смотреть, бессильный что-либо предпринять – вот оно какое, наказание для него.      Следы ночной темноты рассеялись окончательно, в доме, как и за окном, стало светло. Азирафаэль несмело тронул Кроули за плечо. Тот пошевелился и (о чудо!) открыл глаза.  Его взгляд какое-то время бессмысленно блуждал по потолку и стенам, и только потом, вероятно, когда Кроули полностью отошёл от сна, сфокусировался на Азирафаэле.    – Обычно я говорю комплименты тебе, Анкхел…кх-кххх… Но сейчас видок у тебя… помятый.     Кроули закашлялся, попытался привстать, однако тут же бросил эту затею, едва не согнувшись от боли. Он дал себе пару минут на передышку, лёжа с закрытыми глазами. А после поднял взгляд на Азирафаэля.    – Все плохо, да?    – Дорогой…     Отвечать Кроули было тяжело. Видеть его тоже. Азирафаэль подоткнул ему одеяло, лишь бы отвлечься на что-нибудь.    – Паршиво как-то вышло. И глупо, Ангел… Как глупо, если бы ты знал! Почему именно так? Из всех ужасных… акх-кх… концов именно этот? У Него скверное чувство юмора, я всегда знал.    – Ты не умрешь.      Губы Кроули дернулись – не поверил, но попытку солгать оценил.     – Как считаешь, Он приходит за такими, как мы? Смерть. Или в его расписании время только для людей?     Азирафаэль отчего-то разозлился.     – Ты не умрешь, – упрямо повторил он. – Не умрешь, я не хочу этого! – осознав, как эгоистично прозвучала последняя фраза, Азирафаэль смешался. – То есть я… я имел в виду, что тебе…    – Я тоже не хочу, Ангел.     – Я придумаю, как это исправить. Должен быть выход!    – Да? – Кроули выгнул бровь. – Ты можешь… придумать. Но боюсь, Смерть не тот товарищ, который примет твой белый флаг и сядет за стол переговоров.     Азирафаэль не стал препираться дальше, поймав на себе пристальный взгляд желтых глаз. Кроули смотрел на него понимающе, тоскующе, почти ласково. «Прощается», – догадался Азирафаэль. Этот… негодяй прощается с ним! И где же излюбленный оптимизм Кроули? Где непокорность судьбе? Где увлеченность жизнью, стремление к открытиям, к познанию, к новому дню? Почему Азирафаэль должен верить за них двоих?      Он обязан верить!      Кроули прикрыл глаза. Азирафаэля внезапно посетила пугающая мысль. А что, если это последний раз, когда он говорит с Кроули? Что, если тот больше не проснётся? Что, если эти жалкие часы – все что у него осталось? У них было пять с половиной тысяч лет. Как много! Азирафаэль мог ценить каждый год, каждый день этой долгой бессмертной жизни с Кроули. А сейчас в его распоряжении лишь часы, может, даже минуты… Крохи по сравнению с тысячелетиями.      Азирафаэль оглядел Кроули. Он и не представлял, в какую значимую часть жизни превратился для него эдемский Змей Искуситель. Незаменимую часть. Невосполнимую ничем.      Длинные паучьи пальцы… Чёрная змейка на правом виске… Тонкие сухие губы…  Вихляющая походка и бархатный смех, стильные наряды и темные очки, вечные споры и доверительные улыбки… Яркий огонь рыжих волос. Показной цинизм и неожиданная мягкость. Тихая крадущаяся поступь. Рациональная практичность и спрятанный от всех романтизм. Запах костра и древесины, дорогих тканей и эдемского песка… Как сможет Азирафаэль жить, если все это исчезнет? Что будет за мир без Кроули? Какими мучительными будут воспоминания о нем?..      Азирафаэль отвёл взгляд, быстро заморгал. Кроули. Он не мог его потерять. Не его.     – Может, ты получил заражение крови? – предположил Азирафаэль только для того, чтобы Кроули вновь открыл глаза и отреагировал хоть как-нибудь.    – Нет, Ангел. Я же говорил, что извлёк стрелу демоническим чудом… Все было безопасно, поверь.     Азирафаэль насторожился.    – Извлёк? – переспросил он севшим голосом.    – Ну да, не ходить же с торчащей из бока палкой… Эй, куда ты?     Азирафаэль подскочил. И как он раньше не додумался? Почему не предусмотрел?..    – Кроули, дорогой мой, – затараторил он. – Мне нужно кое-что проверить прежде… В общем, я очень скоро вернусь.    – Так ты уходишь?      Голос Кроули звучал убито. Азирафаэль, натягивающий упленд, виновато поморщился.     – Я быстро. Это очень важно, пойми! Я обещаю, что вернусь, как можно скорее.     – Я тебя не держу.     Азирафаэль сделал вид, будто не обратил внимания на обиженный тон. Как ребёнок, честное слово!    – Конечно. И, Кроули…    – М?    – Попытайся не заснуть до моего прихода.     Азирафаэль не поделился своими опасениями насчёт того, что Кроули может уже не проснуться в следующий раз. Однако его отлично поняли. Губы Кроули сложились в горькую усмешку.    – Не волнуйся, Ангел, я тебя дождусь, – слабо откликнулся Кроули, а после паузы зачем-то добавил: – Всегда.    – Обещай.    – Я демон своего слова, Ангел.     Азирафаэль удовлетворенно кивнул. Он бегло осмотрел Кроули, поджал губы и вышел из дома, осторожно закрыв за собой дверь.      Тонкий слой снега захрустел под сапогами. Ветер успокоился, совсем смиренно притих в ранний час. В Сент-Олбансе было тихо. Этим утром город переживал последствия недавней бойни, зализывал раны, оставленные Йоркистским и Ланкастерским оружием – острыми шипами благородных Роз. Да, очень тихо… И людей почти нет: жители Сент-Олбанса, должно быть, не рискуют выходить из домов, пока ланкастерцы не покинут город (мало ли что взбредёт в голову необузданным рыцарям), а солдаты, вероятнее всего, спят, изнурённые продолжительными походами.      Азирафаэлю было известно, где йоркисты держали Генриха до освобождения: рыцари Алой розы в подробностях пересказали Маргарите свой подвиг спасения короля. Разве Азирафаэль виноват, что ненароком подслушал?      Итак, найти место не составило труда. Вот они – те самые ворота! Азирафаэль проскользнул внутрь.      Он очутился в опустевшем саду, снег, его покрывавший, был грязный и вытоптанный – последствия драки ланкастерцев со стражами короля не сумела скрыть даже ночная метель. Азирафаэль прошёл к амбару мимо небольшого палисадника. Внутри было пусто, как он и ожидал: только горы мешков с урожаем да разбитый фонарь. От стен амбара взгляд его переместился к одинокому дереву. Клён, наверно. Неужели Кроули тоже наблюдал такую безотрадную картину? Говорят, Генрих пел песню во время атаки Алой розы. Насколько же велико тогда безумие короля Англии…     Азирафаэль замер, осмотрелся по сторонам. Прислушался. Энергия, противоположная его собственной – ангельской, шла вдоль амбара и соседских домов. Азирафаэль направился к ее эпицентру, где обнаружил длинный проход, соединявший двор с торговой частью города. Значит, Кроули, услышав приближение ланкастерцев, расширил пространство, а затем увёл за собой короля. Что ж, план мог бы сработать, если бы солдаты Маргариты не окружили город со всех сторон.     Азирафаэль протиснулся в проём*, после чего пробрался вдоль стен к выходу в переулок. Здесь тоже было пусто: ни одного человека или хотя бы заблудшего животного. Азирафаэль сделал пару шагов в сторону от прохода, когда ощутил отголоски чужой боли. А ещё святости, совсем немного.  *У него было подозрение, что у Кроули это вышло гораздо ловчее, учитывая ширину прохода.     Он сосредоточенно ходил по переулку, внимательно глядя себе под ноги. Спустя две минуты Азирафаэль резко остановился, присел и зарылся руками в снег.      Он извлёк на свет совершенно обыкновенную стрелу. Чёрный металлический наконечник, светлое древко с блеклыми алыми пятнами (видно, снег очистил стрелу от большей части крови), гусиное оперение, изящная прорезь в хвостике для тетивы. Но в силу эфирной природы, Азирафаэлю было видно то, что укрывалось от глаз людей при их взгляде на стрелу.      Святость. Не такая мощная как от святой воды или церковных писаний, конечно. Скорее, подобная силе нательного креста. Азирафаэль тщательнейшим образом рассматривал стрелу, вертя ее в руках. Из-за этой стрелы жизнь Кроули висела на волоске. Из-за этой стрелы Азирафаэль мог потерять его навсегда. Если теория не подтвердится.     Азирафаль проводил пальцами по древесине, пока не выдохнул облегченно:    – Да!     В дюйме от наконечника была зазубрина – маленькая, но острая деревянная щепка с человеческий ноготь. Большей части ее не хватало.      Он должен был догадаться и раньше.     Азирафаэль убрал стрелу в карман упленда. Поправив капюшон, он поспешил к центральной площади Сент-Олбанса за необходимыми приборами. Счёт пошёл на минуты.        Когда Азирафаэль шагнул в дом, он всей душой надеялся, что Кроули не уснул. Спать для него сейчас было опасно, каким бы желанным сон не казался. Поэтому Азирафаэль вздохнул свободно, услышав на пороге комнаты тихое:    – Ты быстро, однако…    Изнеможённый Кроули лежал в постели и был все таким же смертельно бледным, каким Азирафаэль покинул его. Но он держался в сознании. Как и обещал.    – Я знаю, в чем проблема, Кроули, – объявил Азирафаэль, снимая верхнюю одежду.    – В моей удачливости? – предположил Кроули.    – В стреле.    – Так и я о том же! Акх… Ты представь, за тысячи лет ни одного кх-кхх… ссстрелкового ранения. А тут надо же… раз и сразу святое! Чтоб наверняка.     – Прекрати говорить и слушай меня.     Кроули мигом замолчал. Азирафаэль и сам удивился тому, как непривычно строго прозвучал его голос.     – В твоей ране осталась часть стрелы. Очень и очень маленькая часть, я не заметил ее, когда обрабатывал рану, – Азирафаэль указал на перевязанный бок Кроули. – Но она до сих пор там, и я думаю, именно в этом и заключается причина того, что…     Он не договорил, не хватило смелости облечь в слова то, что подразумевал. Зато у Кроули хватило.    – Того, что я умираю. Я п…понял, Ангел.    – Ты не умрешь.     Азирафаэль повторил это в который раз, но так убежденно, что, если бы Катон взял с него пример, Карфаген разрушили бы гораздо раньше.     – Звучит так, будто у тебя есть план, – прохрипел Кроули.    – Я намерен извлечь ее.    – Извлечь?    – Ты прекрасно расслышал, дорогой.     Азирафаэль присел к нему на край кровати и продемонстрировал найденную стрелу.    – Древесина тут была плохой изначально, – объяснил он. – Когда ты ее дернул, щепка зацепилась за рану. Беда в том, что она так же освящена, как и вся стрела. Поэтому боль и не проходит, а тебе становится все хуже.    – Как… как… ты её нашел? – пробормотал Кроули, с опаской глядя на стрелу. Слова давались ему все тяжелее.     – Ходил к тому месту, где на тебя напали люди Маргариты.    – Так вот, куда тебя носило.     Азирафаэль отбросил стрелу в угол спальни и повернулся к Кроули.    – Я принёс специальные щипцы, договорился кое с кем и мне их одолжили на время. Они для извлечения наконечников стрел, но в нашем случае тоже подойдут. Это будет больно, Кроули. Однако лучше так, чем бездействие.     Кроули перевёл дух. Он бросил взгляд на рану, потом на Азирафаэля, тяжело вздохнул и сказал:    – Ты не обязан, на самом деле. Процесс будет мерзким и… ну понимаешь же, я не смогу сдерживать себя…    – Хватит нести чепуху, Кроули. Я хочу помочь. И не лги мне, я и сам вижу, как ты хочешь жить.     Кроули отвёл взгляд. При дневном свете серость его кожи сливалась с невыразительным цветом покрывал.      – Я не лгу тебе, Азирафаэль, – произнёс он, рассматривая потолок. – Чего тебе нужно от меня? К чему…акх-кх… к чему все эти прелюдии?    – Ты не должен сопротивляться, – ответил Азирафаэль, потирая обожженные ночью ладони.    – Я, по-твоему, идиот?    – Я говорю о твоей… оккультной природе. Я не лекарь, мне необходима страховка, если извлечь древесину без чудес не выйдет.    – Хочешь осыпать меня благодатью? – догадался Кроули.    – Если возникнет необходимость. Тебе просто нельзя сопротивляться ей, прими ее, и она не причинит тебе вреда.    – Я постараюсь.     – Кроули, ты должен мне довериться, – настаивал Азирафаэль.     В ответ раздалось раздражённое хмыкание.    – Если я и могу кому-то доверить копаться в моем брюхе, то только тебе, Ангел.     Больше он ничего не сказал. Азирафаэль, решив, что это максимальная гарантия, какой он мог добиться, приступил к делу.    – Выпей.     Он поднёс к губам Кроули бутылку. Тот принюхался и прошипел:    – То сссамое бургундссское?    – Оно крепкое.     Кроули обхватил губами горлышко, сделав четыре больших глотка. Азирафаэль же начал разматывать повязку раны.    – И ещё кое-что, Кроули.    – Ч-чего?    – Попытайся быть в сознании, как можно дольше.     Азирафаэль заметил, каким взглядом Кроули удостоил лекарские щипцы. Миниатюрные, железные и устрашающие.    – Ты много требуешь, учитывая характер акх… процедуры.     Азирафаэль отцепил повязку от раны и невесомо прикоснулся пальцами к оголенному боку.    – Я прошу, а не требую.    – Просят обычно… другим тоном, – голос Кроули дрожал от боли.    – Будем считать, что я забыл о вежливости.    – Ты-то?.. Ай! Черт, всссе!..      Азирафаэль с помощью лекарской лопатки исследовал рану. Когда прибор коснулся ее краев, Кроули зашипел. Азирафаэль не отвлекся. При свете дня осматривать рану было куда проще, чем в прошлый раз, когда он в полутемной комнате старался оказать посильную первую помощь и не допустить потери крови. Сейчас Азирафаэль действовал быстро, хладнокровно, отгородившись от тяжких стонов Кроули, он абсолютно владел собой, сконцентрировавшись на цели. И вскоре заметил ее. Этот крохотный кусок освященной древесины.     Не размениваясь на предупреждения, Азирафаэль взял щипцы и подцепил щепку.  Кроули закричал. Его тело непроизвольно выгнулось от боли, когда Азирафаэль дернул древесину. Она поддалась, а секунду спустя лежала у него на коленях. Такая маленькая и такая смертоносная.     А Кроули, душераздирающе стоная, продолжал выворачиваться в кровати. По его лицу пробежала болезненная судорога. Азирафаэль залил рану вином и поспешно приложил к боку плотную ткань повязки. Она тут же окрасилась в насыщенный бордовый – цвет смеси крови и вина.     Следующие часы Азирафаэль помнил плохо, но точно знал, что от выносливости Кроули зависело выживет он или нет. Злосчастная щепка успела распространить святость по телу, однако теперь, когда была извлечена, Кроули получил шанс справиться с последствиями ее влияния самостоятельно. Больше Азирафаэль никак помочь не мог.      Но ждать было мучительно. Все было мучительно: смотреть, как Кроули, впав в беспамятство, дергается от боли, слышать, как он борется за новый вздох, чувствовать его немеющие пальцы, до того такие горячие!     Внезапно Азирафаэль ощутил холод. Дуновение со спины, совсем легкое, но пронизывающее до костей. Азирафаэль не обернулся, даже не дрогнул. Лишь, придвинув кресло к изголовью кровати, накрыл Кроули невидимым крылом. Он так никогда и не узнал (да и неоткуда было знать), что на мгновение взгляд его исполнился той суровой беспрекословной решимости, что отражалась в глазах Сандальфона при уничтожении Содома и Гоморры или в свирепом взоре Гавриила во время бунта на Небесах.      Решимости настоять на своем и идти до конца. Любой ценой.    – Уходи.     Это было единственное слово, которое Азирафаэль произнес спустя долгие минуты. Но никто не ответил. Азирафаэль бросил взгляд через плечо. Позади него никого не было.      Сквозняк шел от маленького окна: очевидно, старые створки совсем одряхлели и пропустили морозный воздух. Хорошо, если так. Очень хорошо.     Азирафаэль спрятал крыло, вместо этого он укрыл Кроули одеялом и смахнул с его лба застывшие холодные капли. Голова Азирафаэля отяжелела от беспокойных мыслей и нервного напряжения минувших суток, тело же ломило от усталости. Чуть поколебавшись, он откинулся на спинку кресла, привычным жестом потер глаза, чтобы взбодриться, и сам не заметил, как провалился в глубокий сон.        Силы его покидали. Каждое движение давалось все труднее. Порой он чувствовал, что если вновь сделает шаг, то тотчас упадет и уже не поднимется никогда. Но его ждали там, впереди… где-то вдалеке, но ждали. Он был обязан добраться.      Все что было вокруг него – стерильная пустота, белизна от края до края. Никаких указателей, географических ориентиров, хоть какого-то намека, куда идти и где свернуть… Ничего. Ни одной подсказки.      Однако и это он бы стерпел, нашел бы выход сам без наводок. Но за ним волочились крылья. Крылья настолько тяжелые, будто их превратили в свинец. Они мешали ему идти, задерживали, давили вниз, не говоря уже о том, как безумно от них болела спина, особенно – возле лопаток. Честное слово, будь здесь хоть что-нибудь наподобие меча, он бы отрубил каждое крыло. Невелика потеря. То, что ожидало его вдали, было гораздо важнее.     Еще шаг. И еще. И еще один… Может, он уже близко, просто не знает об этом. Как позорно будет тогда сдаться, упасть на колени перед самой целью! Поэтому еще шаг и…     Он занес ногу над пространством, намереваясь ступить, когда его окутал холод. Что-то подкрадывалось к нему со спины, оно было ледяным и устрашающим. И неизвестным.    Безнадежный стон вырвался сам собой. У него нет шансов победить это. И сил сопротивляться тоже нет. Как бы он ни хотел. Сейчас все скитания прекратятся, и пытка будет кончена, ноющие крылья не смогут мучить тело.      Но его ждали. Его до сих пор ждали. Ему необходимо попытаться, пусть это будет последний рывок.     И он побежал. Все тело тут же заныло в мольбе остановиться. Лопатки резануло обжигающей болью, молниеносным зарядом сковывая кости. А он продолжал бежать упорнее – назло всему миру. И удивительное дело: чем дольше он бежал, тем легче ему становилось. Боль отступала… на смену ей приходил странный задор.      Он разгонялся все быстрее и быстрее, ощущал, каким мертвым грузом бьются о пол его крылья, неуклюжие и бесполезные, которые только и могут, что причинять боль своей тяжестью.      Еще рывок, и еще один. Холод, так его ужаснувший, отступал бессильный против неожиданного прилива воли. Воли к жизни. И готовностью за нее бороться.     Вдруг он увидел его. Ангела с взъерошенными белоснежными кудрями, с нежной молочного цвета кожей, с мягкими округлыми плечами... Азирафаэль. Он сидел спиной к нему, склонив голову и что-то любопытно разглядывая внизу, в пустоте. Ему захотелось выкрикнуть его имя – легкое, воздушное, приятное до невозможности, одно из тех имен, что оседает лаской на языке.     Спонтанное решение окликнуть Азирафаэля пришло не вовремя, так как тот уже обернулся и, увидев его, отчего-то беспокойно нахмурился. Он рванулся к Ангелу, забыв обо всем. Он успеет, он сможет, он наконец-то нашел его!..     Двадцать ярдов. Азарафаэль торопливо поднялся. Десять. Предостерегающе взмахнул рукой. Пять ярдов. Испуганный вскрик оставлен им без внимания. Три фута – он почти коснулся Ангела… и потерял опору под ногами. Чувство сродни тому, когда при спуске по лестнице с уверенностью ставишь ногу в пустоту, а предполагаемые ступени превращаются в мираж.     Последнее, что он увидел были широко распахнутые светлые глаза. Дальше – падение. Он стремительно летел к земле, подхватываемый порывами ледяного вихря. Как горько будет вновь приземлиться в снежную пустыню, когда он был так близко к спасению… так близко!      Но… снежная пустыня? Откуда ему было это известно? Откуда?.. С поразительной отчетливостью он осознал, что уже был там – он (уже!) лежал разбитый в ледяном песке, он помнил и поломанные крылья, и первых людей, и следы на песке… Сюжет повторялся, со злобным торжеством понял он. Значит, это была не реальность. Все нереальность. Он уже выбирался отсюда. И помнил, как сделал это.      Всего лишь проснулся.     Комнату заливал свет, и он был не слепящий глаза, как во сне Кроули, а спокойный, дневной, солнечный свет. Свет мира людей. Господи… тьфу ты, Сатана, до чего же хорошо на Земле!     Азирафаэль спал в придвинутом к кровати кресле, его ладонь в подозрительной близости лежала рядом с ладонью Кроули. За время сна Ангел чуть сполз с выцветшего сиденья, и его голова в неудобной позе покоилась на плече.      Азирафаэль не привык спать, с какой-то непонятной грустью вспомнил Кроули, сон мог сморить Ангела только в исключительных случаях. Сквозь приподнятые веки Кроули смотрел на него, такого уставшего, такого бледного, с мешками под глазами. Да, он и сам едва выглядел лучше, если не хуже, но все же… видеть в подобном состоянии Азирафаэля – всегда свеженького, бодрого и улыбчивого – было как минимум странно (а как максимум больно).       «Он бы не был таким, не умудрись ты получить стрелу в брюхо, – шепнул Кроули тошный голосок изнутри. – А этого бы точно не произошло, будь в Англии мир. И мы прекрасно знаем, кто именно способствовал развязыванию войны, да, Кроули?»     «Заткнись!» – приказал он голоску, в раздражении дернув головой. У демонов априори не может быть совести, Кроули не планировал стать исключением и обзавестись ей.     Его движения хватило, чтобы ангельский чуткий сон прервался. Азирафаэль озадаченно раскрыл глаза. Он размял затекшую шею, проморгался, будто не веря, что все-таки поддался искушению Морфея, и поспешно взглянул на Кроули.     Беспокойство на его лице уступило место облегчению.    – Как ты, дорогой? – трепетно, словно обращался к чахлому ребенку, спросил он.      Только сейчас Кроули с запозданием вспомнил, что перед тем, как отрубился, он переживал не самую комфортную операцию с извлечением освященной, чтоб ее, древесины.     – Жив. До сих пор, – с удивлением сказал Кроули, прислушиваясь к собственному организму.      Место ранения еще определенно болело, и сил во всем теле не было даже на то, чтобы подняться, однако сводящее с ума ощущение горящей плоти исчезло. Оглушенный этим открытием, он посмотрел на Азирафаэля, пристально за ним наблюдавшего. Ангел все понял, все прочитал. Он сглотнул, возвел взгляд к потолку, вдыхая полной грудью.     – Не вздумай благодарить Его, – предупредил Кроули.     Азирафаэль снова встретился с ним глазами.    – И не собирался, – ответил он. – Ты страшно перепугал меня, знаешь?     Почему-то, несмотря на отчаянность их ситуации, от этих слов внутри у Кроули потеплело.     Они с Ангелом были подобно морякам, что пережили шторм и уцелели вдвоем, хватаясь за одну балку. Выплыли к желанной суше. После такого нет сил притворяться, нет сил играть отведенную роль по чужому сценарию. Они пережили шторм. Вместе. Азирафаэль спас его. Сколько языков мира им доступно, чтобы признать это! А они обязаны продолжать бестолковую игру. До скончания дней.    – Я теперь твой должник, – язык слушался Кроули через силу.    Я так тебе благодарен.    – Еще какой, – согласился Ангел. – На ближайшее столетие, несомненно.     Я знаю, дорогой… я знаю.     Кроули покачал головой. Переглядки, якобы случайные жесты – язык, в котором нет слов, – только он у них есть. Но они научились говорить и на нем. И понимать друг друга тоже.     – Я расквитаюсь с тобой, когда вытащу тебя из какой-нибудь передряги, – протянул Кроули.    – Пока в передряги попадал только ты, – лукаво блеснул глазами Азирафаэль. Облегчение вскружило ему голову, маленькая комнатка старого Сент-Олбанского дома вмиг показалась лучшим местом во Вселенной.     – Ничто не вечно.    – И от кого же, по-твоему, ты будешь меня спасать? – опьяненный радостью, Ангел проказливо улыбнулся, что делал изредка, украдкой. Кроули уставился на него: ему показалось, или Азирафаэль кокетничал? Ангел продолжил дразниться: – От людей, может?     – От тебя самого, Ангел.      Азирафаэль посмотрел на Кроули с укоризной, но взгляд его был теплым, немного даже заботливым. Кроули знал, что это не навсегда, что поведение Азирафаэля изменчиво как весенний ветер – то ароматные легкие дуновения, предвещающие скорое лето, то, нежданные, студеные порывы, приносящие дождь и гром. Знал, что сейчас Азирафаэль как никогда любезен и откровенен с ним, однако пройдет время и тон Ангела приобретет деловитые нотки. Знал, что Азирафаэль зависим от Небес больше, чем он от Преисподней. Знал, что на одной чаше весов у Ангела – Начальство и Всевышний, на другой – Земля и конкретный демон. Знал, что каждый раз чаши будут клониться из стороны в сторону, не находя баланса.      Кроули также знал, что ему будет трудно привыкнуть к непостоянству Азирафаэля. Знал. Но был готов учиться. Подстраиваться под него. Выручать его. Склонять чашу весов в свою сторону. В конце концов, их связывали тысячи лет на Земле! Кто еще мог иметь нечто схожее с этим сроком? И, возможно, однажды придет день и Азирафаэль не выберет Небеса. Возможно. Однажды.     А пока Кроули довольствовался тем, что есть: лучами солнечного света в зимний день, дружеской улыбкой Азирафаэля и ноющим боком от продырявленного тела в придачу. Но Сатана не даст соврать… – даже в этом можно найти свою особенную необычайную прелесть!       Выздоровление проходило медленнее, чем рассчитывал Кроули. Оккультные силы возвращались к нему только по мере восстановления физического тела, так что идея заживить рану щелчком пальцев отпадала сама собой. Но прогресс, безусловно, был: воспаление спало и травмированные ткани мало-помалу начали сращиваться вновь.     Поскольку состояние больного стабилизировалось, Азирафаэль стал чаще отлучаться из дома. По уклончивым ответам Ангела Кроули смутно догадывался, что тот собирал сведения о политических планах Маргариты, если уж она отлучила его от воспитания принца. По нескольку раз в день Азирафаэль приносил Кроули еду из «Козла и волынки», настаивая на том, что для скорейшего выздоровления ему необходимо питаться как нормальному человеку, после этого Ангел проверял рану, и затем опять убегал, надежно заперев за собой дверь.        Кроули даже полюбилась такая жизнь. Днем, пока Азирафаэль отсутствовал, он спал в надежде набрать достаточное количество демонических сил, чтобы накопленной энергией исцелить рану, а вечера и ночи проводил в компании Ангела, который обязательно возвращался к заходу солнца. Конечно, их сближение с Азирафаэлем было временным, но после долгих лет, проведенных в милях от Ангела, совместные часы под одной крышей казались Кроули сущим подарком. Заслуженным или случайным – какая к черту разница?..     Одним вечером Кроули в деталях пересказал события рокового дня перед взятием Сент-Олбанса Алой розой: про разлад с Эдуардом Йоркским, про подозрения в государственной измене, которые он вызвал в юном герцоге, про Дика, про историю с письмом Азирафаэля, про корыстное предложение Моубрея убить немощного короля Англии. Чем дольше Кроули говорил, тем сильнее хмурился Ангел, а под конец рассказа он вообще приобрел вид крайне задумчивый и мрачный. В тот вечер Азирафаэль почти все время молчал, он сидел сосредоточенный, погруженный в собственные мысли, и утром, едва рассвело, упорхнул из дома по своим делам. Ангел даже не заскочил пообедать и спросить Кроули о его самочувствии.      Азирафаэль вернулся уже после заката. Кроули услышал, как скрипнула дверь и лихорадочно дернулся к кровати. Он уже два дня нарушал запреты Ангела, пробуя пройтись до дальней стены без опоры, и не хотел, чтобы его так скоро раскрыли. Когда Азирафаэль переступил порог комнаты, Кроули лежал, накрытый одеялом по самый нос.    – Ты замерз? – удивленно спросил Ангел.    – Ага, – обиженно пробурчал Кроули, – кто-то не зашел сегодня подбросить дров в очаг, и никому не нужный демон прозябает, будто его заморозили на девятом кругу Ада.     – Не паясничай, – бросил Азирафаэль, но Кроули заметил виноватую тень, пробежавшую по лицу Ангела, когда тот наклонился к остывшему очагу.      Азирафаэль развел огонь, приоткрыл створку, чтобы тепло быстрее разошлось по дому, и извиняющимся тоном сказал:    – Я взял из таверны бульона… – начал он.    – Снова чертов бульон!..    – И говядины. Жареной. Со специями.     Кроули выпятил нижнюю губу, но препираться не стал. Говядину в «Козле и волынке» готовили неплохо, хотя и стоила она так, будто была лакомством для королевских особ.     Пока Кроули уплетал ужин и глотал злополучный бульон, Азирафаэль умылся теплой водой из подогретой тары и занял привычное место в кресле.    – Был сегодня у Маргариты с Эдуардом, – сказал Ангел. – Все кончено, Кроули, она не доверяет мне мальчика. Как бы я не пытался, я теперь не влияю на него. Значительное чудо могло бы помочь, но я связан по рукам и ногам.     Кроули дожевал мясо, бросил в чашку обглоданную кость и заглянул Азирафаэлю в глаза.    – Мне жаль, Ангел, правда, – очень серьезно произнес он. – Что мы оба потеряли их. Я – герцога, ты – принца. У тебя был хороший план.     Азирафаэль печально улыбнулся ему, кивнул.    – Придумаем новый, – в конце концов сказал он и протянул Кроули влажный платок вытереть пальцы и губы.        Время бежало скоротечно. Зима, как бы ни упрямилась, подходила к своему концу. День прибавлялся, прибавлялись и силы Кроули. Теперь он мог почти безболезненно передвигаться, рана пусть и чесалась от мазей, но тревожила все меньше, а щелчка пальцев было уже достаточно, чтобы сотворить какую-нибудь пакость спустя многочисленные дни затишья.      Да, Кроули более чем устраивали подобные улучшения (особенно, при воспоминании о том, что у него был весьма реальный шанс умереть), и все же гнетущее чувство неопределенности вызывала мысль о скорых переменах. И приближающейся разлуки. Они не говорили об этом с Азирафаэлем, но Кроули долго прожил среди королей и лордов, чтобы понимать: партия Йорков и Ланкастеров, где главным призом оставался английский престол, продолжалась, а значит наступало время для следующего хода. Проблема заключалась в том, что ни Кроули, ни Азирафаэль не знали, какая роль им отведена в безжалостной игре теперь. И отведена ли?      Насчет своего положения Кроули догадывался. Со стороны Белой розы обвинений против него было выше некуда – дезертирство в Уэйкфилде, лояльность к врагу, сдача Генриха Шестого Алой розе, и это йоркисты еще не знали про освобождение Дика и конспиративную переписку с Азирафаэлем. Ни о каком снисхождении и речи быть не могло. Да и как Кроули явится к Эдуарду со словами: «О, герцог, тут такое дело! Помнишь, ты доверил мне охранять короля? Так вот, не вышло. Тем двум рыцарям Подвязки снесли башку, а мне…кхм. Веришь или нет, свои мозги от палача я умудрился сберечь, чтобы продолжить давать тебе верные советы. Ну, примешь обратно в компанию или как?»     Блеск. Если он приедет с этим к Эдуадру, герцог без промедлений прикажет доделать то, что не сумел закончить ланкастерский палач, и голова Кроули слетит с плеч.     Конечно, всегда можно прикинуться кем-то другим (например, собственным сыном), но подсознательно Кроули надеялся на другой вариант. Если они с Азирафаэлем не могут прекратить войны, то не лучше ли просто оставить все как есть и переждать следующие годы где-нибудь…      В Италии.      Почему нет? Кроули давно хотел побывать во Флорентийской республике, он много слышал о Медичи, о новой жизни, приходящей на смену веку старушки Чумы, что истерзала Европу бешеными нападками. Во Флоренции же зарождалось нечто великое. И Кроули желал собственными глазами увидеть, какие плоды человеческой гениальности принесла его шутка с яблоком. Более того, он желал разделить чувство гордости за людей с Азирафаэлем. Это отчего-то казалось значимым. Доказать Ангелу, что они способны не только на войну и уничтожение, на месть и ненависть, но и на искусство, на истинную красоту, на созидание и творение.      Вот только Азирафаэль не согласится. До тех пор, пока не отчается остановить кровопролитие в Англии, пока не перепробует все доступные ему варианты, Ангел будет упрямиться. А Кроули никуда не уедет. «Но все же, – шептала ему глупая надежда. – Если Маргарита с концами отстранит от партии Азирафаэля, который запятнал себя дружбой с йоркистом, если исключит всякую возможность участия Ангела в делах, быть может, тот передумает?»      «Ждать», – сказал себе Кроули поздним мартовским вечером. Ждать момента, когда ланкастерская королева примет финальное решение. А там уж либо настаивать, либо нет. Однако путешествие во Флоренцию Азирафаэлю стоит предложить заранее, зародить в душе соблазн заблаговременно, выражаясь профессиональным языком. Кроули многим был готов пожертвовать ради побега с треклятого Острова вместе с Ангелом, и время – наименее серьезная из жертв. Необходим только повод заговорить о путешествии.     И повод подвернулся.     Азирафаэль вернулся ближе к полуночи. Кроули бросил на него отрешенный взгляд, поправил шерстяное одеяло, укрывавшее его ноги, и невесело уставился в огонь очага.    – Что? Даже не будешь ругать меня за нарушение режима? – угрюмо поинтересовался он из кресла.     Азирафаэль вопросительно поднял бровь, усаживаясь в кресло напротив.    – Ты же не дитя, Кроули, в самом деле, – ответил Ангел, нисколько не смутившись. – Я вижу, что тебе гораздо лучше и… – тут он замялся и его щеки чуть запунцовели.      Кроули весь подобрался.    – И?     – В общем, я считаю, что ты уже вполне окреп, поэтому… Кхм. Поэтому не будет ничего плохого в том, если мы отметим, пусть и запоздало, нашу встречу после продолжительного перерыва.      Азирафаэль выпалил это единым махом и, не смотря Кроули в глаза, извлек из плотного мешка бутылку вина и великолепные бокалы с серебряной отделкой. Очень эстетичные, даже на привередливый вкус одного демона с замашками.    – Ты что, спёр их с королевского стола? – опешил Кроули, указывая на бокалы.     Ангел округлил глаза и возмущенно цокнул языком.    – Если хочешь знать, я вез их с собой из самого Лондона, – с интонацией задетого достоинства произнес он.      Кроули ухмыльнулся. Вез из самого Лондона, чтобы по возможности выпить с приставучим приятелем-демоном? Вот, что ты подразумеваешь под своим ответом, а, Ангел?     – Еще бы, – пробурчал Кроули. – А что с вином?    – Ну, вино, увы, не бургундское, – Азирафаэль горько ухмыльнулся – очевидно, припоминая, как истратил коллекционную бутылку на промывку раны. – Но вроде бы и это должно быть сносным. Оно уж точно превосходит все, что здесь есть.    – Азирафаэль, – в сердцах простонал Кроули, – я сейчас тоскую по любому пойлу! Да дай мне хоть египетского пива… Я его, кстати, пробовал.     – Правда? – оживился Ангел, разливая рубиновую жидкость по бокалам. – А я так в свое время и не успел.    – Куда тебе! Ты все ошивался в Александрии, свитки свои перебирал и перечитывал.    – Какое-то время. Пока библиотека не сгорела, – Азирафаэль сделал большой глоток вина.     Кроули прикусил себе язык. Не надо было вспоминать Александрию, знал ведь, как близко к сердцу Ангел воспринимал гибель ее главной сокровищницы.     – Что у красотки Марго? – он спросил не задумываясь, дабы скорей уйти от неприятной темы.     И сразу же понял, что спросил!..     Азирафаэль поморщился и, глядя в бокал, сообщил:     – Она планирует заручиться поддержкой Франции для борьбы с Йорком. Но король Карл совсем плох. Разумнее вести переговоры с его наследником.    – Очередным Людовиком?    – Именно.    – Но ведь он же за наших! – Кроули вдруг почувствовал, какой двоякий смысл приобрело его восклицание, и быстро поправился: – То есть за йоркистов. Белую розу.     Азирафаэль улыбнулся уголком губ.     «Ангела это тоже позабавило, – подумал Кроули. – То, как неуловимо люди стали «нашими», как легко поменялись выражения и смыслы в одном слове».    – Людовик, скорее, ни за кого, – поделился размышлениями Азирафаэль. – Вернее, он за Францию, за наследие отца. А Франция тем сильнее, чем слабее Англия. Учитывая, что в наши дни ее раздирают Йорки и Ланкастеры… Как по мне, поддерживая то одних, то других, Людовик лишь заостряет конфликт, и позиции Франции крепнут за счет неустойчивости конкурента.    – Хитрый малый, – кивнул Кроули, щедро отхлебнув вина. Госп…Сатана! Как же он соскучился по нормальным крепким напиткам!.. – И как тогда подбить Людовика на союз с Алой розой?    – Действовать его же методами, полагаю.     – Шпионаж, взятки и придворные интриги?    – Наблюдение, выстраивание отношений и дипломатия.    – Ха! Остроумно, Ангел, хотя…      Кроули резко замолк. В его сознание мелкими клыками вцепилась ядовитая мысль, вцепилась мертвой хваткой – не освободишься. Кроули вперил в Азирафаэля подозрительный взгляд.    – Постой, Ангел, – Азирафаэль заметно напрягся от его тона. – Ты же не хочешь сказать, что во Францию Маргарита отправляет тебя?     «Скажи нет, Азирафаэль! – взмолился Кроули про себя. – О, Господь, я же ни о чем другом не прошу. Больше не прошу. Ну уж если ты такой всесильный, каким любишь казаться, пожалуйста, пусть он скажет нет…»      Азирафаэль удрученно молчал.     – Ангел, – тихо проговорил Кроули, отчаянно не желая сдаваться.    – Думаешь, мне это нравится?    – Так откажись.    – Не могу.     А Господь оставался глух. Что ж, следовало ожидать.    – Опять чертова Франция! – взвыл Кроули. Вино уже растеклось по телу, и язык слушался разума все меньше. – Блядская история повторяется! Ты мчишься во Францию черт знает зачем! А потом что? Вновь исчезнешь? Сколько прикажешь тебя ждать? Двадцать лет? Сотню? Вечность?..     Кроули мог продолжать, он слишком хорошо помнил те десятилетия – время, когда боялся, что Азирафаэль не вернется никогда. Помнил чувство неизвестности. Помнил, как нетерпеливо рвался читать доставленные с континента письма и как ни в одном не находил имени Ангела. Как изводил себя. Злился. Тосковал.       Поэтому, да, он мог продолжать. Но внезапно на его плечо опустилась рука Азирафаэля, и Кроули утих.    – Этого больше не произойдет, – сказал ему Ангел, подавшись вперед. – Я обещаю тебе.     Кроули безмолвно наблюдал, как в светлых глазах Азирафаэля мерцало отражение огня. Его губы заалели от вина, волосы были взлохмачены, неровные тени плясали на лице. Кроули смотрел на него, ничего не говоря.     А Азирафаэль продолжал:    – Я не представляю, что мне следует делать сейчас, Кроули. После Уэйкфилда Наверху все меньше интересуются тем, что происходит здесь. Игра, по их мнению, слишком затянулась. Гавриил доволен видимостью победы Ланкастеров, а в это время Эдуард Йоркский коронуется в Лондоне. Но война не думает кончаться, ты и сам понимаешь.     – Но Франция… – подал голос Кроули.    – Франция – это возможность вернуть доверие Маргариты. Королеве нужен тыл, нужна поддержка родины, и если я сумею склонить Людовика на ее сторону или хотя бы выведаю положение дел…    – Считаешь, она позволит тебе снова советовать и наставлять? – протянул с сомнением Кроули.    – Лучше так, чем бездействие.    – Но почему? Ты сам сказал, что Гавриилу теперь плевать на происходящее.     Азирафаэль покачал головой.    – Дело не в Гаврииле. Кроули, неужели ты не понимаешь?    – Не понимаю, черт возьми.     Ангел отстранился от него, откинувшись в кресло, он осушил бокал.      «Флоренция, – напомнил себе Кроули, – Азирафаэлю стоит сказать про Флоренцию». Поездка с Ангелом в расцветающую Италию была подобна малютке-надежде, что сладко спала в колыбели. Кроули лелеял ее, оберегал, надежно укрывал одеялом, чтобы сберечь. Надежда имела право жить.      Он видел, как Ангел устал от холода, от слякоти и снега, от скудной грубой пищи, от мечей и стрел, от сражений, от Маргариты, от ее лордов и их интриг. Франция – не выход. Они с Азирафаэлем попали в воронку гражданской войны, что утягивает все глубже и не отпускает. Уже давно пора вырваться из нее. Однако что-то преграждало Ангелу путь к свободе, что-то давило на него.     – Так что, Азирафаэль?     Ангел пронзительно посмотрел на Кроули, и тому стало неуютно под его взглядом.    – Мы тоже причастны к этому, Кроули. Мы тоже несем ответственность.     Кроули сглотнул. Во рту было кисло.    – Не мы разожгли костер войны, Азирафаэль, а люди.    – Но мы направили в него искры. Раздули пламя вместо того, чтобы потушить.    – Послушай, мы были при дворе всего пару лет. Что они по сравнению с многовековой враждой лордов?    – И все же пары лет хватило. Не отрицай, дорогой.     О, Кроули хотел бы. Вот только, что толку? Кроули не чувствовал того же в отношении людей, что и Азирафаэль, да и понятно – он демон, его обязанность разжигать войны, а не завершать их. Но похожие далекие отголоски этого ощущения были ему знакомы, они возникали в последнее время в его сознании, однако Кроули уперто отворачивался от настырных мыслей.     В доме повисла тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в очаге. Кроули методично заливал в себя вино и бросал беглые взгляды на Азирафаэля. Ангел замер в кресле, он все еще сжимал в пальцах бокал, но не притрагивался к нему губами. Можно было решить, что Азирафаэль уснул, если бы его глаза беспокойно не бегали, будто Ангел читал никому невидимую книгу.    – Когда Генрих Пятый умер в Венсенском замке, я собирался вернуться в Англию, – сказал вдруг Азирафаэль     Его голос звучал хрипло. Кроули прекратил пить и повернулся к Ангелу.    – То был конец августа, жуткая дизентерия, во Франции росли волнения… Я правда стремился переплыть Пролив и оказаться дома. Но меня задержали приказания Небес. Они готовили масштабный проект, как заявили мне тогда, а потому хотели, чтобы я оставался во Франции, где тот будет реализован. Проект, – повторил Азирафаэль так, словно это слово было покрыто мерзкой слизью. – Масштабный проект.     Кроули догадался слишком быстро. В конце концов, у него и тридцать лет назад имелись подозрения.    – Жанна д’Арк?     Азирафаэль кивнул.    – Михаил предстал перед бедной девочкой и убедил ее, что однажды она спасет Францию. Жанна была талантлива, умна, отважна – я помню, мы встречались. А еще она верила, Кроули, мало кто так верил, как верила Жанна. Уж я-то могу судить. А все эти чудеса… мои не стеснялись продемонстрировать великолепие Божьей силы.      Ангел сокрушенно покачал головой. Кроули застыл, ему рассказывали личное, это было ясно. Наверное, он являлся единственным существом в мироздании, кому Азирафаэль мог описать знаменитую историю про французскую мученицу так, как воспринимал ее сам.     – После освобождения Орлеана трудно было ей не восхищаться. Но затем – коронация Карла… она стала бесполезна для французского короля, Михаил удовлетворился результатом и вернулся к своим делам, девочка же оказалась в плену у англичан. Ее обвинили в ереси, ты знаешь. Я вмешивался в процесс суда, я связывался с Гавриилом, я пытался, но… – Азирафаэль перевел дух. – Небесам требовалась новая святая. Орлеанская Дева, погибшая в огне, – трагическая кончина для главной мученицы тысячелетия. Изящнее и не придумаешь, верно?     Тут голос Азирафаэля надломился. Он уперся лбом в ладонь и просидел так несколько минут. Потом вздохнул, выпрямился и вновь заговорил уже без мятежной иронии:    – Я был в Руане до конца. Не знаю, почему. Вероятно, наказывал себя этим за то, что не смог помочь, не рискнул противиться Гавриилу. Я видел, как горело ее тело. А после… Я не мог вернуться в Англию, я… мне было необходимо время, чтобы подумать, чтобы взвесить все, чтобы понять! Я покинул Европу, выпросил у своих отпуск и бежал.    – Куда? – мягко спросил Кроули. – Где ты провел двадцать лет?     Азирафаэль немного оживился.     – О, это бесконечно много миль на юго-запад, Кроули. Совершенно иной континент. Жаркий, тропический, яркий. Европейцы пока понятия не имеют о его существовании. Там живут поразительные народы! Представляешь, у них свой календарь и водопроводы. А еще там растут коричневые клубни, местные готовят их и получается изумительно вкусно. Я пытался научить тех людей письменности, но у них своя система – веревочные узлы, не поверишь! Там целая цивилизация, Кроули, я даже жалел, что тебя не было со мной…     Заключительную фразу Азирафаэль произнес вовсе не восторженно. Кроули предположил, что Ангел вспомнил о причине, по которой ничего ему не сообщил. Ладно, сегодня они с этим покончат. «Давай, Кроули!» – приказал он себе.    – Ну, теперь объяснимо, отчего я не чувствовал тебя в Европе, – сказал Кроули. – Откровенно говоря, тогда я подумал, что тебя забрали на Небеса, раз ни в Англии, ни на континенте ты не наблюдался. Но, Азирафаэль, какого Дьявола ты не предупредил меня, что отправляешься скитаться на другой конец света к народам с коричневыми клубнями и водопроводами в придачу?     Кроули постарался, чтобы в его голосе не проскользнули эмоции, однако все же не преуспел: многолетние истрепанные нервы давали о себе знать. Он затаил дыхание в ожидании ответа.     Азирафаэль печально ему улыбнулся.    – Мне следовало написать тебе из Франции, сейчас я понимаю, – брови Ангела виновато вздернулись. – Но в тот год, Кроули, и все последующие я думал, что, узнав про Жанну, ты станешь задавать мне вопросы, на которые у меня не найдутся ответы. И я… я не знаю, быть может, я просто испугался.     Азирафаэль произнес это с такой глубокой искренностью и раскаянием, что у Кроули заныло сердце*. Он понял, чего остерегался Ангел. Сомнений. Сомнение рождается из вопроса. Кроули в свое время хорошо усвоил этот урок. *Он предпочел не размышлять о подобной аномалии для демона. Успеется.    – Что изменилось? – негромко спросил он. – У тебя нашлись ответы?    – Вовсе нет. Я всего лишь осознал, что ты не будешь задавать мне вопросы.     Это было бы смешно, если бы не было правдиво. Азирафаэль, белокрылый ангел, так искренне убеждал его, демона, что будь у Змея-Искусителя возможность поставить под вопрос небесные постулаты, ненавистные любому выходцу Преисподней, дабы заставить врага засомневаться в правильности своих действий и приказах начальства, Кроули бы отказался.      Абсурд, полнейшая сумятица и абсолютная правда.      Кроули не спросил бы, Кроули и не спросит. Не задаст вопросы. Не искусит на сомнения. Кроули на собственном опыте знал им цену и ни за что не позволил бы Азирафаэлю ее заплатить.     Он бы мог так поступить с Ангелом во время Великого Потопа или распятия Плотника из Галилеи: сомнений те события вызывали предостаточно. Однако, к счастью, в те дни вера Азирафаэля в непогрешимость вышестоящих божественных сил была непоколебима как скала, и Кроули со своими вопросами максимум пощипал бы траву в низине ее возвышенности. И с места бы скалу не сдвинул ни на дюйм.      Сейчас же слова конкретного демона достигли бы положенных ангельских ушей. Возымели бы эффект. Но кое-что отделяло нынешнего Кроули от того, что был в Голгофе и Месопотамии.      Долбанные тысячи лет!     Слишком большой срок, чтобы не привязаться к Азирафаэлю.     Слишком большой срок, чтобы собственноручно подвести Ангела к черте.     Так что Азирафаэль – наивный, доверчивый Азирафаэль – не ошибался: Кроули цинично усмехнется или пожмет плечами, или промолчит. Но не спросит.     Тишина между ними затянулась. Азирафаэль смущенно прочистил горло.    – Прости, что вынудил тебя беспокоиться столько лет.    – Не извиняйся, – рявкнул Кроули, мигом простивший Ангелу двадцатилетние переживания. – И я не беспокоился. Просто не хотел, чтобы тебя заменили каким-нибудь идиотом из небесной канцелярии.    – Конечно, – с легкостью принял его ложь Азирафаэль.     Даже не сделал вид, что поверил, засранец!    – Конечно! – буркнул Кроули.     Он вспомнил про Флоренцию, про возможное путешествие в компании Ангела – малютка-надежда проснулась в своей колыбели и заплакала, привлекая внимание Кроули.    – Знаешь, Азирафаэль, – рискнул он, – мы могли бы оставить Англию на время. Перебраться туда, где посуше и потеплее. Туда, где едят изысканные блюда, а не жесткое мясо с овощами, где говорят об искусстве, о поэзии… Ты же любишь поэзию! Устроим себе маленький отпуск, как считаешь?     На несколько секунд Кроули поверил, что Азирафаэль согласиться. Ангел смотрел на него столь нежно, столь благодарно, что малютка-надежда захлопала в ладоши и залилась звонким радостным смехом.     До тех пор, пока Азирафаэль не сказал:    – Кроули, я не могу уехать. Тогда в Руане я был обязан помочь девочке, но я оправдал свою слабость. Оправдал запретом Гавриила, безвыходностью ситуации, смирением Жанны… Подходило бесчисленное множество причин! Однако ответственность за эту войну частично лежит и на мне. Я не прощу себе, если сдамся и умою руки. Я буду стремиться, может не прекратить войну – тут мы с тобой прокололись… но постараться ослабить ее жестокость, снизить жертвы по возможности, искать пути для примирения. Я должен попытаться, Кроули!     Должен. Это слово было тяжелым как камень… как железо. Оно вырвало из рук Кроули глупую малютку-надежду и погребло ее под свои весом у него на глазах. Задушило прямо в колыбели.     Должен.     Хорошо, пусть так. Ведь Ангел в действительности будет себя корить за то, что бросил англичан на произвол судьбы. Ему-то не знать! Азирафаэль довольно настрадался за последние полвека, чтобы терзаться сожалениями в очередной раз.     – Когда тебе ехать? – глухо спросил Кроули.    – В течение ближайшей недели, – удрученно ответил Ангел. – Точную дату я определю сам.     Ближайшая неделя. Самое длительное из того, сколько им осталось провести вместе, прежде чем их разлучит Пролив, – семь дней. Мало, да. Но Кроули не имел таких семи дней на протяжении двадцати лет ожидания Азирафаэля. Зато как-то справился.     А Флоренция…      Ну что Флоренция?! – С карт не исчезнет. Подождет.       Азирафаэль отбывал в первое мартовское воскресенье.     Накануне вечером Кроули сидел на старинном ковре в гостиной* и приглушенно ругался**. Напротив Кроули на погнутых ножках стояло зеркало, и пламя свечей в четырех канделябрах освещало отражение его взбешенного лица. У ног валялись несуразные железные ножницы.  *Он разнообразия ради переместился туда, ибо комната за дни выздоровления осточертела. **О степени его недовольства говорил факт того, что в ход шли проклятия древнейших языков, в том числе и забытых.     Раздался звук поворачиваемого в замке ключа, входная дверь открылась, и по полу повеяло холодом с улицы.     В гостиную бодро шагнул Азирафаэль, но тотчас удивленно застыл, завидев Кроули.    – Что ты делаешь, дорогой?    – Смена имиджа, Ангел, не ясно?     Азирафаэль, аккуратно снимавший с себя теплый упленд, несмело сказал:    – Вообще-то, не очень.     Настроение Кроули испортилось окончательно. Из зеркала на него смотрело раздраженное отражение себя самого с идиотским топорщившимся хохолком.    – Просто ты понятия не имеешь, что прически можно менять, – чисто из вредности бросил Кроули. – Ходишь с одной и той же из века в век.     Ангел озадаченно провел рукой по примявшимся от капюшона кудрям и обиженно поджал губы.    – Между прочим, она универсальна, – с апломбом заявил Азирафаэль. – И к чему ты решил поиграть в цирюльника?     Кроули страдальчески вздохнул от совершенно бестолкового вопроса.    – Неужели не понятно, Ангел? Нынешнему мне путь к Эдуарду заказан. Этот мальчишка слишком хорошо запомнил мои косяки. Но немного демонических сил, новый образ, щепотка моего персонального обаяния – и вуаля! Внебрачный сынок блудливого лорда Кроули едет ко двору исправлять грехи отца и восстанавливать честь рода. Поэтому, – заключил Кроули, поднося ножницы ко лбу, – с волосами надо расстаться.     Возле него лежали несколько отрезанных прядей, вот только то, что оставалось на голове даже с натяжкой нельзя было назвать стильным. Неровность, взлохмаченность и чертовы хохолки!..     Кроули с ненавистью дернул ножницами. Зря. Он не успел поймать собственный вскрик. Согнулся от боли в боку.    – Что? – Ангел был уже подле Кроули.    – Ничего, – сквозь зубы прошипел тот.     Азирафаэль не отступал:    – Рана? – встревожился он. – Еще болит?     Кроули мысленно прорычал. Ну как с таким заботливым можно?    – При резких движениях, – неохотно ответил он. – Это пройдет. Я в порядке.    – Почему бы не сотворить чудо? – спросил Азирафаэль, проводя пальцами по острой стороне ножниц.     Кроули хмыкнул так, будто ответ был очевиден.    – Неспортивно, – сказал он и сконфужено добавил: – А еще с чудесами я постоянно промахиваюсь, выходит не то, что нужно. Хотя, наверняка, сейчас не лучше.     Кроули злобно теребил хохолок.     – Для начала хорошо бы их расчесать, – услышал он.     В следующие секунды Кроули лишился дара речи. С необычайной для себя пронырливостью Азирафаэль подставил к зеркалу кухонный стул, сел и явил свету неизвестно откуда взявшийся гребень.     – Давай ближе ко мне, – поманил Ангел его.     Кроули с ошарашенными глазами без единого слова подсел к Азирафаэлю. И вздрогнул, почувствовав прикосновение ангельских пальцев к голове.      Азирафаэль неспешно расчесывал спутанные волосы. Зубчики гребня легонько задевали кожу. Непослушные хозяину пряди в руках Ангела становились шелковыми и податливыми. Предатели.      Когда Азирафаэль отложил гребень, он зачем-то провел рукой по волосам – от макушки до плеч – и Кроули едва позорно не потянулся за его ладонью.    – Ты уверен, что хочешь их отстричь? – тихим голосом уточнил Азирафаэль, выхватывая из его рук ножницы.      Кроули оперативно вспоминал, как складывать буквы в слова.    – Я все равно начал.    – Насколько коротко?    – Короче, чем у тебя, – выдал Кроули, чуть подумав.    – Надо же… А ты находил мою прическу старомодной!    – Неизменной, Азирафаэль.     Ангел не торопился орудовать ножницами. Он невесомыми и одновременно властными движениями перебирал пряди, разглаживал их, приводил в перфекционистский идеал. Кроули перевел дух. Ангел что, издевался?    – Давай уже, Азирафаэль! Не жалей их. Режь.     И Азирафаэль не жалел.     Огненно-рыжие пряди пламенным дождем посыпались на ковер.     Спустя две трети часа из зеркала на Кроули смотрел взлохмаченный коротковолосый чудик. До стильного все еще было далеко, но прическа, определенно, выглядела аккуратней той, что получалась у Кроули.    – Нехило ты меня обкорнал, – прокомментировал он.     – Как ты и просил.    – Зато видок настоящего побочного сына. Спасибо… ну, за помощь. То есть за прическу.      То ли Азирафаэль излишне смущался, то ли Кроули не умел благодарить – так или иначе, они оба почувствовали странную неуклюжесть.     – Не за что… В смысле, хорошо, да, – Азирафаэль на секунду прикрыл глаза, а затем продолжил более уверенно: – Так ты отправляешься к Йорку?     Кроули с готовностью подхватил подсказку:     – Ага, – как можно безразличнее произнес он. – Ты говорил, совет признал его королем. Я подозреваю, что скоро они сделают это официально. Надо успеть вклиниться в партию до коронации.     – На этот раз с письмами будет туго?     – Ну… у Дика нет крыльев, чтобы мотать из Англии во Францию и обратно.    – Есть торговые корабли.     Кроули нахмурился. Он не любил отказывать Ангелу. И он понимал стремление Азирфаэля задействовать все их ресурсы для достижения цели. Но Дик?..    – Слушай, парень довольно натерпелся из-за нас с тобой. Я не хочу рисковать им опять. К тому же раньше мы справлялись и без него.     Азирафаэль поджал губы и совестливо вздохнул.    – Ты прав. Этот юноша не игрушка, чтобы вертеть им, как нам вздумается. Он и без того выручал нас долгие дни, – Ангел покачал головой. – В последнее время я часто забываю, что это я здесь ангел…    – Ой, да брось! – Кроули терпеть не мог Азирафаэлевых самобичеваний. – Это бы сжечь, – он кивнул головой на отстриженные волосы.     Ангел ни с того ни с сего всполошился.    – Да-да, точно! Пойду брошу их в очаг, – он наклонился собрать пряди. – А ты пока, будь добр, проверь рану и наложи еще мази.    – От нее зудит кожа, – простонал Кроули.     – Ну потерпи еще ночь, пожалуйста, – попросил Азирафаэль, выходя из гостиной. – Завтра мы расстанемся, и я должен быть уверен, что твое состояние стабилизировалось.    – Стабилизировалось, – передразнил он Азирафаэля, когда тот скрылся в спальне.     И тем не менее взял со стола проклятую склянку.       Утром в воскресенье Кроули проснулся от ощущения, будто ему в нос насыпали пепла. Открыв глаза, он с омерзением обнаружил, что на его груди преспокойненько лежала обугленная заляпанная записка.      Адресанта угадывать не приходилось. Такое свинство было характерно только ненавистной адской конторе*. По всей вероятности, послание отправили ночью. Обычно записки начальства оказывались рядом с Кроули, где бы он не находился, включая постель, – в Аду, конечно, не слышали о личном пространстве.  *При всей нелюбви Кроули к Небесам, он честно признавал, что им хотя бы знакомо понятие опрятности.     Кроули со стоном поднялся, пробежался глазами по одиозным каракулям Вельзевул и громко фыркнул. В Нижнем Офисе неожиданно заинтересовались ситуацией в Англии. Чисто из противоречия конкурентам, ранее пекшихся о Ланкастерах, его начальство желало победы Йоркам. В записке Кроули изъявляли благодарность за долгую работу и отменный результат, а заодно приказывали продолжать поддерживать Белую розу. Эти застопорившиеся в развитии идиоты, которые все узнавали с опозданием, даже не догадывались, что Небесам игра стала в корне безразлична.     Но из послания Вельзевул вытекал еще один важный вывод. Кроули помнил, как Азирафаэль написал своему начальству отчет, где словно бы вскользь упоминал о противодействии конкретного демона Алой розе. Ангел придумал, что именно Кроули своими дьявольскими кознями способствовал тому, что Эдуард Йоркский и значительная часть его армии успели оставить Сент-Олбанс до атаки ланкастерцев. И поразительным образом спустя пару недель теперь уже начальство Кроули высылает благодарность своему подчиненному и дает указания действовать в том же духе.      И Небеса, и Ад знали о творящихся на Земле событиях исключительно в трактовке Азирафаэля. Значит, обе конторы имели связь друг с другом. Сомнений быть не могло.     Кроули еще не решил, как поступить со вскрывшимися обстоятельствами, хотя предполагал, что в первую очередь следует рассказать Ангелу. Тому нужно быть в курсе лишнего козыря в их рукавах. Вот только не сейчас – Кроули слышал, как Азирафаэль в самую рань возился в гостиной, укладывая вещи в сундуки.      Внезапно ему захотелось сделать Ангелу что-нибудь приятное. Азирафаэль столько сил убил на то, чтобы выходить Кроули. Пожертвовал своим положением ради жизни врага, терпел его капризы и своенравие. Не отплатить ему хоть чем-то было дьявольски несправедливо.     Кроули чуть поразмыслил и щелкнул пальцами. Объемы демонических сил от благодарностей начальства отнюдь не уменьшались. Это Небеса были скупы на чудеса.     Он вздохнул. Тот самый день пришел – они с Азирафаэлем вновь разъезжались в разные стороны. Но сегодня хотя бы дорога будет комфортнее – демоническое чудо сию обстановку обеспечило.     Кроули оделся и вышел в гостиную. Ангел с энтузиазмом смотрел в окно.     – Гляди, Кроули! – увлеченно позвал он. – Гляди, какой экипаж! Какие лошади, Бог ты мой! И повозка большая, да к тому же с закругленным верхом… У кого из лордов Маргариты есть такая? Интересно, чья она…    – Твоя, – ответил Кроули.     Азирафаэль рассмеялся, качая головой.    – Да что ты, в самом деле! У меня вовсе не… – он осекся.     Ангел внимательнее вгляделся в окно, а затем повернулся к Кроули.    – Это ты сделал?     Кроули пожал плечами и проворчал:    – Ну, я.    – Это очень…    – Если скажешь мило, верну обратно твою ветхую колымагу! Ад прислал благодарность, – не стал откладывать важные сведения Кроули. – Мы не ошиблись – у них есть связь. Так что я просто облегчил нам путь своими премиальными. На заднем дворе стоит такая же черная.    – И все равно я признателен…    – Иди уже! Я выеду следом.      Азирафаэль стрельнул в него глазами*, взял за ручку носилку с сундуками и покатил ее к двери. *Будь воля Кроули, он бы давно объявил эти стрелялки вне закона.    – Ангел, – окликнул его Кроули, проводя рукой по колючему ежику обстриженных волос.     Азирафаэль обернулся.    – Да?    – Не исчезай больше на двадцать лет, – промямлил Кроули. – И на тридцать. И вообще… ну, то есть…    – Не буду, Кроули, – пообещал Азирафаэль.     Ангел задержал на нем взгляд. Мягко улыбнулся. Затем отодвинул засов двери и вышел.     Кроули не отрываясь смотрел в окно. Смотрел, как Азирафаэль оглаживает лошадей, как неловко убирает свои сундуки, как садится в экипаж.      Когда Ангел уехал и на мокром снегу промялись полосы от колес, Кроули отошел от окна. Он потянулся, пощупал место ранения и удовлетворенно кивнул.      На кухонном столе лежала карта Англии. Кроули вгляделся в точку, отмеченную «Лондон». Партия Йорков была сейчас там. Недолгий путь из Сент-Олбанса по сравнению с дорогой в Реймс или Париж, куда направлялся Азирафаэль.     Кроули тяжело вздохнул и, воровато оглянувшись по сторонам, вперил взгляд в потолок.    – Игра продолжается, да? – устало спросил он.     Ответом ему, как всегда, было молчание.