***
Джувон выпрямляется и ничего не говорит, когда Донсик закрывает за ним дверь. Он понял, что есть ценность в молчании, в том, чтобы не выдавать себя. Ничего не говори, ни в чем не признавайся, какой бы безнадежной ни казалась ситуация. Люди обязательно протянут тебе верёвку, чтобы повеситься. Никогда не бери ее. Джувон молчит. Из-за этого, но еще и потому, что задерживает дыхание. Донсик подходит к нему и кивает на рюкзак в его руке. — Что ты с ним делаешь? Медленно, с трудом Джувон заставляет себя выдохнуть. — А что это похоже? — Хм. Подтасовка улик? Технически это правда. Джувон кивает. — О? Значит, это ты похитил Шин Джию? Бросили ее в подвал, порезал и пришел сюда уничтожить улики? Джувон молчит. Донсик смеется. Крайне безрадостно. — Серьезно? Даже не отрицаешь? Лучше, чтобы я считал тебя убийцей, чем просто сказать мне правду? Джувон вздергивает подбородок. — Какую правду, Ли Донсик? Внезапно Донсик делает шаг вперед и хватает Джувона. Тот отступает так быстро, что роняет рюкзак и врезается в полки за спиной. Донсик ухмыляется, подходя ближе. Он протягивает руку, пальцы зависают прямо над лицом Джувона. — Вы так боитесь легкого прикосновения, лейтенант Хан? Никогда не бери верёвку. Джувон встречается взглядом с Донсиком, не позволяя себе отвести взгляд. Он наклоняется вперед и утыкается прямо в протянутую руку Донсика. Безрассудное поведение, опасное. Джувон не знает, что делает, просто любое действие Донсика — вызов, и Джувон не собирается проигрывать, и губы Донсика так близко, и он по-прежнему так хорошо пахнет… Донсик резко вдыхает, но не отстраняется. Кончики его пальцев мягко касаются кожи Джувона. Сердце Джувона бьется слишком быстро. Никто так не прикасался к его лицу; никто вообще так к нему не прикасается. Он хочет отстраниться. Хочет податься вперёд. Он не знает, чего хочет, но у него кружится голова от того, как он жаждет этого. — Господин Ли Донсик, — бормочет он, слегка задыхаясь. — Так достаточно близко для вас? Донсик пристально смотрит на него. Джувон смотрит в ответ, и на мгновение ему действительно кажется, что Донсик притянет его к себе и поцелует прямо здесь… Но вместо этого Донсик смеется — коротко и слегка заикаясь. — Вот же сопляк, — говорит он, отпуская лицо Джувона и вместо этого хватаясь за его запястье. Грубые, теплые пальцы Донсика обхватывают рукав его куртки, так близко, так ужасно близко к руке без перчатки. Сердцебиение Джувона удваивается, утраивается. Донсик поднимает запястье Джувона в воздух между ними, разглядывая его не прикрытые пальцы. — Я долго не мог сложить картинку воедино. Честно говоря, даже неловко, сколько времени это заняло. Знаешь, у моего второго Хан Джувона нет способностей — ни у кого из нас их там нет — и ты так похож на него: упрямый, сдержанный, суетливый. У тебя даже такая же дурная привычка принимать глупые решения и попадать в неприятности, не ставя в известность своего партнера. Кстати, это раздражает. Прекрати так делать. Джувон сглатывает. «Не указывай мне, что делать», — хочет сказать он, но в горле слишком пересохло, чтобы говорить. — И все же, — продолжает Донсик. — Есть различия. И возможно совсем не те, которые я ожидал. Отчего-то мне казалось, что ты будешь счастливее. Даже не знаю, почему я так решил. — Он слегка смеется. — Наверное, просто надеялся. Глупо с моей стороны. С чего бы спасение Юён изменит его? Конечно, ты по-прежнему такой же несчастный. Джувон хмурится. Он не знает, о ком говорит Донсик. Кроме того, он вовсе не несчастен. Да? Нет. Конечно, нет. С ним все в порядке. С ним все в полном порядке. — Но есть отличия, — продолжает Донсик, прежде чем Джувон успевает возразить. — Мой другой Джувон становится эмоциональным, оступается, выдает свои секреты. Он даже раскрыл свое прикрытие, так ему не терпелось победить. Но не ты. Ты хранил секреты гораздо дольше, правда? И научился держать их при себе. Джувон ничего не говорит. Донсик нежно сжимает его запястье. — Я решил, что отчасти понял в ту ночь, когда ты спас Юён. Твоя реакция и потом, пару дней спустя, когда ты наконец взорвался в Бан Хочхолем. Одно дело проблемы с общением с людьми, и совсем другое — реакция на травму. Очевидно, кто-то причинил тебе боль, но кто? Хан Гихван? Конечно, в это можно поверить; я легко мог бы в это поверить. А вдруг это был кто-то другой? Вдруг тебя ранили на работе, напал какой-то серийный убийца, твой собственный Кан Джинмук? Об этом вы с Юён так долго говорили? Кстати, она тебя очень любит, чуть не оторвала мне голову, когда я попытался надавить на нее по этому поводу. Надеюсь, ты всегда хотел старшую сестру, потому что теперь она у тебя есть. Джувон открывает рот, но все еще не может им воспользоваться. Слегка качает головой. — Нет? — уточняет Донсик, слегка улыбаясь. — Но такова особенность людей, лейтенант Хан: вы не можете помешать им любить вас, как бы сильно ни старались. Не в ваших силах защитить их от этой любви. Вам просто нужно это нести. Вы сможете потерпеть? — Чего вы хотите? — наконец, отрывисто произносит Джувон. Донсик медленно отпускает его рукав, пальцы парят в воздухе, так близко к коже Джувона. Приглашение. Вызов. — Я хочу, чтобы ты взял меня за руку, — говорит Донсик, — если сможешь. Джувон пристально смотрит на него. Он хочет, вот в чем дело. Внезапно ему захотелось взять Донсика за руку сильнее, чем вообще чего-либо в своей жизни, захотелось узнать, каково это — прикасаться ладонь к ладони, переплетать пальцы, сжимать, не отпускать. Он тоже мог бы это сделать; он и раньше прикасался к чужим рукам, пусть и ненадолго, только по необходимости и с большим беспокойством и концентрацией. Если он подготовится, если сосредоточится и будет очень, очень осторожен… Но Джувон сомневается в своей способности быть осторожным, когда дело касается Ли Донсика. Он не знает, как протянуть руку. И не уверен, что сможет отпустить ее. — Вашу руку? — уточняет Джувон, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. — С чего бы? — Ладно, — говорит Донсик. — А как еще ты докажешь, что не такой, как я? — Сумасшедший? — интересуется Джувон, вертя пальцем у виска. Донсик смеется. — Одаренный. Одаренный. Конечно, Донсик именно такой. — Моя самая большая беда, — говорит Джувон, — это вы, господин Ли Донсик. — Правда? — невозмутимо спрашивает Донсик. — Ты уверен, что еще не время? Как думаешь, сколько пройдет времени, прежде чем кто-нибудь еще войдет сюда и потребует объяснить, что ты делаешь? Немного. Даже если никто вообще не войдет, камеры видеонаблюдения… Он должен это сделать. Ему нужно это сделать, и все же… — Вам тоже придется ответить на эти вопросы, — жестко говорит Джувон. — Если так волнуетесь, может, вам лучше уйти. — И бросить моего партнера? — цыкает Донсик. — Как можно? — Я не хочу видеть вас здесь, — шипит Джувон, это правда и ложь одновременно. — Вы мне не нужны. Мне не нужно… — Хан Джувон, — голос Донсика так мягок. — Неужели и правда так трудно признаться? Джувон смотрит на него. Донсик все еще улыбается, но теперь его улыбка печальнее. — Ты вообще можешь произнести это вслух? Джувон сглатывает и отводит взгляд. «Никогда не бери веревку», — думает он, но веревка уже вокруг его шеи. Она вот-вот задушит его, и время не терпит. Ему нужно сделать это сейчас. Он должен сделать это, или уйти. Если он уйдет, Шин Джиа умрет. Если, конечно, она уже не мертва. Все это может быть напрасно. Может, он напрасно поставил всё на кон. Или он спасет её, как не спас Чхве Минджи. Джувон выдыхает. Так больше нельзя. Он может навестить еще одно тело в морге, зная, что мог бы остановить это, не будь так напуган. Он не хочет видеть Шин Джию там — не то вещь, не то человек. Этого нельзя допустить. Он не может. И не допустит. И если это значит, что Донсик узнает, тогда… Ладно, пусть знает. И всё же. — Вам не обязательно быть здесь, — говорит ему Джувон. Последний шанс на самосохранение. — Я не оставлю своего партнера, — настаивает Донсик. Еще один добросердечный узел на удавке. Джувон кивает, вдыхает и выдыхает. Тянется за тестом по химии. Тянется за веревкой.***
— Ты не обязан этого делать, — говорит Донсик на следующий день. Они припарковались на обочине дороги, за углом от развлекательного центра в Мунджу. Джувон, сидящий на пассажирском сиденье, оглядываясь, слегка ухмыляется. — Беспокоитесь обо мне, господин Ли Донсик? — Да, — говорит Донсик. Ухмылка Джувона исчезает. Технически Донсик не ошибается. Джувон не обязан этого делать. Есть и другие варианты. Например, он может рассказать некомпетентным детективам по делу Шин Джиа все, что он видел. А учитывая, кто его отец, его, может, даже не накажут. С другой стороны, как раз из-за отца Джувона, может, и накажут. В любом случае, это не важно. Истинная проблема именно в том, чтобы донести эту правду — помимо того, что при мысли об этом Джувона бросает в дрожь. Его видение не является убедительным доказательством, приемлемым в суде, а учитывая, как эти детективы относятся к людям со способностями, что ж. Скорее всего, они даже не стали бы утруждать себя расследованием зацепки. Именно поэтому Джувон с Донсиком провели свой выходной, лично проверяя учителя химии Шин Джиа — Го Хэсона. Фальшивая улыбка. Прилив сдерживаемого гнева. Споришь с результатами своего теста? Поправляешь меня на моем же уроке? Думаешь, я и дальше буду это терпеть? Может, наконец, мне научить тебя вести себя прилично? Это солидная зацепка. Проблема, как всегда, во времени. Шин Джиа пропала без вести семьдесят два часа назад, и с каждым мгновением ее шансы остаться в живых становятся все меньше и меньше. Го Хэсон, возможно, и похитил ее — конечно, он даже мельком почувствовал неладное в шкуре Джувона, — но сегодня тот всего лишь пошел на работу, вел занятия и организовывал поисковые группы для Шин Джии. Убийцы часто вовлекаются в расследование, но то же самое делают обеспокоенные или мучимые чувством вины учителя. Если он не преступник, они не могут больше тратить на него время. Если же преступник — нужны более конкретные доказательства. У Джувона больше шансов получить их. «Я устрою ловушку, — сказал он Донсику, когда придумывал план. — Буду приманкой». — Хан Джувон… — Подожди меня, — говорит Джувон и выходит из машины. Он снимает перчатки, засовывает их в карманы и направляется к центру отдыха, где Го Хэсон развешивает поисковые плакаты. Джувон кивает ему. Го Хэсон улыбается и кивает в ответ. Это самая простая часть. Джувон вежливо спрашивает о плакатах. Го Хэсон отвечает с приторной ложной скромностью. Что-то вроде: «моя лучшая ученица» и «я должен стараться», и «я делаю то же, что сделал бы любой другой». Джувон желает ему всего наилучшего. Спотыкается на неровном участке тротуара. Го Хэсон, в костюме с короткими рукавами, конечно, инстинктивно ловит его. А почему бы и нет? В конце концов, он хороший человек. Посмотрите, какой он милый и заботливый. Джувон отпускает предплечья Го Хэсона. Знакомая ледяная дрожь пробегает по его венам. Джувон отталкивает это, игнорирует, смущенно извиняется. Го Хэсон легко отшучивается. Джувон еще раз благодарит его и уходит. Шатаясь, возвращается к машине Донсика, вцепившись в видение зубами. — Джувон… — слышит он, падая на сиденье, но Джувона уже нет, он где-то в другом месте, он… Возле хижины. Он видит адрес, когда заходит в дом, спускается по лестнице. В его руке нож. Он ждал, когда сможет им воспользоваться. Он так долго ждал, чтобы, наконец, им воспользоваться. Шин Джиа прикована цепью в углу подвала. Глаза в отчаянии широко раскрыты. Ищет выход. Выхода нет. Джувон позаботился об этом. Нет, Го Хэсон позаботился об этом. Он не собирается торопиться. Он будет растягивать это так долго, сколько сможет. Он — они — собираются преподать Джиа урок, и эта стервозная всезнайка, наконец, усвоит урок. Они, улыбаясь, подходят ближе с ножом в руке. Заносят нож. И пускают его в ход. Джувон задыхается, приходя в себя. — Джувон? Хан Джувон! Джувон-а! Джувон моргает и выдыхает, оглядываясь по сторонам, когда возвращается в свое тело. Они ехали куда-то, да. Всего в нескольких улицах отсюда, припаркованы на обочине рядом с машиной Джувона. Донсик за рулем смотрит на него широко раскрытыми глазами, словно в любой момент готов встряхнуть Джувона. Страх на его лице настолько очевиден. Джувон удивляется, почему никогда этого не замечал. Джувон совсем не чувствует страха. Он чувствует себя очень… спокойным, уравновешенным. Честно говоря, ему немного скучно. — Тебя так долго не было, — говорит Донсик. — Так всегда, когда ты прикасаешься к кому-то? По-разному бывает. Джувон не особенно хочет обсуждать это прямо сейчас. — У него есть вторая недвижимость, — говорит он и дает Донсику адрес. Им по-прежнему не хватает доказательств для ордера — экстрасенсорные видения такая серая зона в подобных случаях — если только они не обратятся к Квон Хеку, на которого можно положиться только, если тот будет уверен в согласии Хан Гихвана. А Хан Гихван, конечно, не одобрит. Он больше не хочет иметь ничего общего с Джувоном. Джувону все равно. Это так приятно — не беспокоиться. — Предоставь это мне, — говорит Донсик, когда Джувон напоминает ему об ордере. Джувон фыркает. Донсик, вероятно, представляет себя каким-то вольнодумцем, который в одиночку отправляется на спасение попавшей в беду девушки. Джувон, конечно, не может с ним пойти. Правдоподобное отрицание. Лучше притвориться, что его здесь вообще никогда не было. Джувона все утро беспокоила мысль о том, что Донсик в одиночку пробирается в подвал к какому-то сумасшедшему ублюдку, но сейчас он уже не помнит почему. Это не важно. Джувон внес свой вклад, и что бы ни случилось дальше, это не имеет к нему никакого отношения. Спасут они девушку или нет. Пострадает Донсик или не пострадает. Ничто из этого ничего не значит для Джувона. Ему неинтересно. Нет тут никакого веселья. Он открывает дверцу машины, и Донсик хватает его за плечо. Джувон опускает взгляд на его руку. — Да? Разве вам не нужно спешить на помощь, господин Ли Донсик? Донсик пристально смотрит на него. — Ты в порядке? — Почему бы и нет? Похоже, не этот ответ ждет Донсик, однако все равно отступает, пусть и неохотно. В конце концов, ему нужно добраться до спасателей. — Помнишь план? — уточняет Донсик, все еще наблюдая за ним. — Мы встречаемся у меня дома? Джувон улыбается. — Конечно, — лжет он и едет домой.***
Уже почти десять вечера, когда кто-то приходит в его квартиру. Кто его таинственный гость? Джувон откидывается на подушки дивана, лениво обдумывая возможные варианты. Возможно, Хан Гихван. Хотя маловероятно — обычно Джувона вызывают в отчий дом, а не навещают в его собственной квартире, — но не невозможно. Известно, что в редких случаях Хан Гихван заглядывает в гости — всегда без предупреждения и никогда для чего-то приятного. До него уже дошли новости? Учитель химии в старшей школе взят под стражу; его ученицу пытали, но спасли живой? Только Чжихун отправил сообщение о новостях Джувону. Очевидно, хижина Го Хэсона находится недалеко от того места, куда Донсик регулярно ходит по выходным, и когда Донсик зашел попросить повязку — неуклюже с его стороны, вот так споткнуться о ветку — он услышал что-то похожее на приглушенный крик изнутри дома. Естественно, как детектив, он должен был проверить. Джувон фыркнул, читая сообщения Чжихуна. [Донсик, ты серьезно? На этой байке ты настаиваешь?] Он слишком легко может представить наглую ухмылку своего партнера, когда тот с веселой дерзостью отвечает на вопрос за вопросом. На самом деле, почти бесит, что этот план, вероятно, сработает. Кому-то действительно нужно сбить с Донсика спесь. Джувон, откинувшийся назад и небрежно крутящий нож в руке в перчатке, хочет быть тем, кто это сделает. У него есть свои идеи. Он точно знает, что нужно Донсику. Но, возможно, Хан Гихван тоже понимает, что эта история — чушь собачья. Может, он подозревает о причастности Джувона и пришел с каким-нибудь предостережением, какой-нибудь утомительной лекцией, очередным приказом, которому — он уверен! — будут беспрекословно следовать, — но ох, сегодня Джувон не в настроении выслушивать указания, что ему делать. Он сомневается, что будет выполнять хоть какие-то приказы. Но может сам отдать парочку, да. Было бы так забавно увидеть, как Хан Гихван хоть раз задрожал, хоть раз испугался. К сожалению, этого, вероятно, не произойдет, не сегодня. Вероятнее всего, у его двери стоит Квон Хек, тем более Джувон игнорирует его звонки уже несколько недель. Может, тот пришел от имени Хан Гихвана или просто хочет дать Джувону какой-нибудь бессмысленный, совершенно непрошеный совет. Хеку нравится это делать, он всегда проходит тонкую грань между подлизыванием к сыну босса и подкалыванием Джувона за то, что он сын босса. Хек так сильно хочет быть настоящим сыном Хан Гихвана, что это смешно. И грустно. И трогательно. Хек всегда думал, что он лучше Джувона. Джувон может наконец показать ему, насколько он неправ. Если, конечно, его таинственный гость не Ли Донсик. Это, конечно, возможно, учитывая, что Джувон не ждет в подвале Донсика, как обещал, хотя есть несколько причин, почему это маловероятно. С одной стороны, это долгая и утомительная поездка из Мунджу в Сеул; с другой — Донсик вполне может все еще торчать в участке. Давать показания, заполнять дополнительные документы, лгать, лгать и лгать. Возможно, он даже бдит в больнице — присматривает за Шин Джиа. Донсик, в конце концов, сентиментальный тип. Он так сильно заботится о вещах, которые не имеют значения. Все равно. Донсик живет духом противоречия, и разве не в его репертуаре прийти сюда без приглашения и попытаться перехитрить Джувона в его собственном доме? Джувон хочет, чтобы это был он. Кажется он хочет этого больше всего на свете. Его таинственный гость все еще стоит у двери и ждет. Стойкий. Упрямый. Назойливый. «Донсик. Донсик, уходи, пожалуйста, пожалуйста, держись подальше». Джувон снова задумчиво крутит нож. Кровь на лезвии, кровь на полу. Решения, решения. «Не открывай дверь. Ты заперся здесь не просто так, помнишь? Не делай этого, пожалуйста, пожалуйста, не делай этого…» Джувон рассматривает нож еще мгновение, затем пожимает плечами и кладет его на кофейный столик. Он встает с дивана и подходит к камере у входной двери, наклоняется и улыбается тому, что видит. «Пожалуйста…» Джувон нетерпеливо открывает дверь. На пороге с небрежным видом стоит Донсик, засунув руки в карманы, но его взгляд остёр, когда он всматривается в лицо Джувона. — О, нет, — говорит он. — Так не пойдет. — Господин Ли Донсик, — улыбка Джувона становится шире. — Пришли проведать меня? Донсик открывает рот, но какой бы легкомысленный ответ он ни собирался дать, тот замирает у него на языке. Его глаза расширяются. Джувон опускает взгляд на свой левый бок. Обычно Джувон возненавидел бы всю эту кровь под его белой рубашкой — красные пятна пропитывают ткань и портят ее, но сегодня ему это кажется почти красивым. Сегодня Джувон другой. Сегодня он совсем не похож на Джувона. У Донсика перехватывает дыхание, когда он смотрит на кровь. Затем он ругается, вваливается в квартиру Джувона и захлопывает за собой дверь. Джувон, забавляясь, позволяет отодвинуть себя назад и осмотреть, теплые руки Донсика поднимают его липкую рубашку, тот серьезно осматривает четыре пореза на боку. Разумеется, все они не слишком глубокие. Может, Джувон попытался сделать последний поглубже, когда стало ясно, что причинять боль самому себе не так очищающе, осуществимо и весело, как кому-то другому. Возможно, какая-то маленькая, никчемная частичка Джувона и попыталась повернуть нож и вонзить его целиком себе в живот, прежде чем у него появится шанс ударить кого-то, — но сейчас эта частичка почти исчезла, тонет все глубже, и ему будет гораздо лучше без нее. Он станет намного счастливее без этого. И будет самой лучшей версией самого себя. Донсик явно расстроен, и это тоже радует Джувона. — Тебя так это беспокоит? — спрашивает Джувон. — Пара капель крови? Я думал, потребуется нечто большее, чтобы напугать тебя. Донсик смотрит на него. — Вот чего ты хочешь прямо сейчас, Джувон? Напугать меня? О, Джувон хочет большего. Ведь он столько ждал. Он заслуживает большего. Джувон хочет, чтобы Донсик плакал и умолял. Он хочет вырезать красивые красные фигурки на коже Донсика. Крылья бабочки, пожалуй. Ведь именно это и делает Донсик, да? Ему нравится играть в бабочку, изменяя будущее, перекраивая мир. Он, наверное, считает себя таким особенным, но кто он такой, чтобы обладать такой властью? Джувон будет ломать его до тех пор, пока он не станет маленьким и жалким, и не превратится просто в красивую мертвую бабочку, приколотую к стене. Джувон ничего этого не говорит. Он просто оглядывает Донсика с головы до ног и улыбается. Донсик кивает. — Хорошо, — говорит он. — Ты можешь это сделать, но сначала давай позаботимся об этом. Джувон снова бросает взгляд на маленькие порезы, из которых все еще медленно сочится кровь, и пожимает плечами. — Почему бы и нет? — говорит он и снимает свой темный кардиган, затем стягивает белую рубашку через голову. Он бросает ее на пол и откидывается на спинку дивана — о, здесь тоже немного крови, — пока Донсик ищет аптечку. Джувон мог бы сказать ему, что она на кухне, а не в ванной, но зачем? Гораздо забавнее наблюдать, как он суетится, чувствуя себя не в своей тарелке. Донсик обычно такой уверенный в себе, такой высокомерный. Он всегда считает себя самым умным, но это не так, не сейчас, уже нет. Здесь он не главный. Донсик, в конце концов, находит аптечку и возвращается к Джувону, бросив взгляд сначала на нож на столе, а затем, дольше, на диван в красных пятнах и окровавленную белую рубашку на полу. — Кажется, сейчас ты не возражаешь против беспорядка, — наконец говорит Донсик, садясь рядом с Джувон. «Я ненавижу это, избавься от нее, выбрось и беги…» — М-м-м. Мне нравится, — говорит Джувон, когда Донсик начинает протирать кожу Джувона влажной тряпкой. Его прикосновения точны, нежны, и какая-то часть Джувона — та далекая и тонущая, та часть, которая никак не сдохнет, — дрожит от такой близости рук, от близости рук Донсика. Это раздражающая реакция, сентиментальная, но так не должно быть. Интересно, что бы сделал Донсик, если бы Джувон сейчас забрался на него, впился ногтями ему в спину и крепко поцеловал в губы. Отстранился бы Донсик? Ответил бы на поцелуй так же крепко? Иногда он смотрит на Джувона так, словно ищет что-то в его лице, будто ищет кого-то в лице Джувона. Человек, что сощурившись, смотрит на искаженную фотографию. Вдовец, смотрящий на призрак своей возлюбленной. Джувон может поцеловать его, если захочет. Это не обязательно будет капитуляцией. Он всегда может воспользоваться ножом позже. Или во время, если станет скучно. Но не успевает он что-либо сделать, Донсик снова начинает протирать порезы Джувона, на этот раз спиртовыми салфетками. Они сильно щиплют, и Джувон издает негромкое горловое рычание. Донсик удивленно смотрит на него. — Малыш. Он… издевается над ним? Сидит и издевается, пока Джувон держит нож в нескольких дюймах от его руки? Донсик смеется и кивает на нож. — Ну, давай. Используй его, если ты так расстроен. Я думал, потребуется нечто большее, чтобы ты потерял самообладание. Улыбка Джувона становится жестче. — Я ничего не потерял, Ли Донсик. — Вот это настрой. — Донсик коротко поднимает кулак. — В бой! Джувон выдыхает. Как Донсика еще не убили, можно только догадываться. Тот заканчивает перевязывать порезы Джувона, оставляя свою теплую руку на его боку. — Мы сменим их завтра, — говорит он. — Не хотелось бы, какого-нибудь заражения. — Мы? — Ну, я подумал, что побуду здесь несколько дней. Ты ведь снова приготовишь ужин, верно? Пальцы Джувона подергиваются. Наглость, самонадеянность. Донсик действительно думает, что может просто ввалиться сюда и… — Осторожно, лейтенант Хан, ваша маска снова сползает. — Донсик поднимает окровавленный нож. — Вот чего ты хочешь? Он протягивает нож Джувону. Джувон наблюдает за ним, ожидая подвоха. Донсик только улыбается и снова протягивает его. Джувон принимает. Нож холодный и приятный в его руке. — Думаешь, я им не воспользуюсь? Донсик качает головой. — Я знаю тебя, Хан Джувон. Джувон смеется. — Ты действительно думаешь, что сейчас разговариваешь с Хан Джувоном? Он приставляет лезвие к шее Донсика сбоку — тот не отшатывается, не моргает. Все будет кончено за считанные секунды. Легкое надавливание, быстрый надрез кожи… — Думаешь, он собирается тебе помочь? — интересуется Джувон. — Он ведь даже не твой Хан Джувон, правда? Твой Хан Джувон мертв, его больше не существует. Ты убил его, и теперь эта разбитая версия — все, что у тебя осталось. Но сейчас не он контролирует ситуацию. По правде сказать, он никогда ее не контролировал. Так что, если хочешь жить… Он давит на нож. На шее Донсика появляются маленькие красные точки. — …тебе придется умолять меня. Но Донсик не умоляет. Он даже не выглядит испуганным, только немного грустным. — Каждый Хан Джувон — мой Хан Джувон, и ты не разбит, не потерян. Ты все еще здесь. Пальцы Джувона крепче сжимают нож. — Если ты думаешь… — Я вижу тебя, — говорит Донсик, наблюдая за ним. — Я вижу тебя, Джувон-а, и знаю. Вернись ко мне. Рука Джувона начинает дрожать. Донсик медленно отстраняется от лезвия. Джувон не следует за ним, вообще не может пошевелиться. — Трудно вспомнить, да? — тихо спрашивает Донсик. — Наверное, так тяжело помнить сейчас, кто ты такой. Отделять себя. Ты всегда делаешь это в одиночку? — Ли Донсик… — Ну, конечно, — вздыхает Донсик. — Маленький, самоотверженный дурачок. Больше так не делай. Теперь у тебя есть люди. — Донсик… — Я вижу тебя, Джувон-а. Мой Хан Джувон. Вернись ко мне. Вернись. Нож выскальзывает из его руки, падает на пол, и Джувон, дрожа, сворачивается калачиком. Донсик протягивает руку и грубо притягивает Джувона к груди, обхватывая его руками. Джувон позволяет обнять себя на мгновение, утыкается лицом в плечо Донсика и плачет. Затем отталкивает Донсика и направляется прямиком к своему бару с выпивкой. Он наливает себе немного виски и залпом выпивает. Алкоголь обжигает, и ему хочется еще. И он наливает себе еще, щедро, на три пальца. — Джувон… Джувон игнорирует его. Он хватает бутылку со стаканом и трясущимися пальцами ставит их на кофейный столик. Ему нужны наручники. Ему нельзя доверять в таком состоянии. Где же они, где… А, вот. — Хан Джувон. Джувон критически оглядывает комнату. Диван не подойдет. Велотренажер тоже. Клюшки для гольфа, письменный стол… Да, письменный стол. Он защелкивает один из наручников на ножке стола, затем возвращается за виски — только Донсик уже налетел, выхватывая стакан и бутылку. — Верни, — требует Джувон. — Или что? Снова будешь меня резать? Джувон сглатывает, внезапно почувствовав тошноту. Кровь очень медленно стекает по шее Донсика. — Ты должен уйти. Нужно залечить… — Джувон, да я при бритье резался сильнее, — раздраженно говорит Донсик. — Может, забудешь об этих наручниках и приготовишь нам ужин, а? Вообще-то невежливо оставлять гостя голодным. — Тебя не приглашали, — категорично напоминает ему Джувон. — Отдай. Это. Обратно. — Нет, — говорит Донсик. — Можешь приковать себя наручниками к этому столу или забрать свою выпивку. Что тебе нужно больше? Взгляд Джувона падает на бутылку. — Хм. Так я и думал. Джувон отказывается отвечать на это. — Тебе лучше уйти, — повторяет он. — Он может… я снова могу ускользнуть. Точно. Это не кончится за одну ночь. Донсик кивает. — Так я и думал. Ты когда примерно изменился? Через три дня после того, как спас Юёну? Это всегда так долго? Не всегда. Но становится все хуже. Джувон уверен, что становится хуже. — Ну, нет проблем, — говорит Донсик, когда Джувон не отвечает. — Я уже сказался больным за нас обоих. Кстати, у тебя тяжелый грипп. Постарайся немного покашлять, когда мы вернемся. Ты когда-нибудь прогуливал школу? Ладно, я уверен, что ты был образцовым учеником. Наверное никогда не нарушал ни одного правила, да? Что ж, тогда попрактикуемся. Ты можешь… — Послушай меня, — огрызается Джувон, и его пальцы снова дергаются, ему хочется заткнуть Донсику рот, придушить его, посмотреть, как он синеет и замирает. Вместо этого Джувон запускает пальцы в волосы, сильно дергая за пряди. — Он все еще будет здесь. Мы причиним тебе боль. Мне нравится, я хочу… — Тише, Джувон-а. Джувон пристально смотрит на него. Донсик внимательно рассматривает его, затем отпивает из бокала Джувона, морщась от жжения, или вкуса, или от обоих. Когда он, наконец, возвращает его Джувону, бокал почти пуст, и Джувон должен оскорбиться, должен взять себе новый стакан. Негигиенично и попросту отвратительно пить из этого — он такого не делает, — но этот уже у него в руках, и ему нужен алкоголь прямо сейчас, все, что он может достать, все, что угодно, ему это нужно. Он допивает, и закрывает глаза от острой боли в груди. — Вот что мы сделаем, — говорит Донсик минуту спустя, когда Джувон снова открывает глаза. — Я остаюсь. Я верну тебе бутылку, и можешь напиться до бесчувствия, если именно это тебе сейчас нужно. Но сначала мы закажем еду, и ты будешь пить воду — я не позволю тебе умереть от алкогольного отравления. Согласен? — А я могу выдвинуть несколько условий? — кисло спрашивает Джувон. — Конечно, — отвечает Донсик. — Хочешь съесть что-нибудь особенное? Джувон игнорирует его. — Я надеваю наручники. — Нет. — Так безопаснее. — В этом нет необходимости. — Это… — Хан Джувон, если ты еще раз попытаешься ударить меня ножом, я сам надену на тебя наручники, хорошо? В противном случае, это перебор — приковывать себя наручниками к мебели и напиваться до потери сознания. Что еще? Джувон оглядывает себя: темные перчатки, голая грудь, забинтованный бок. Он снова натягивает кардиган, не заботясь о рубашке под ним. Обычно его беспокоило бы такое обнажение, не потому, что он… стесняется или что-то в этом роде, просто… это беспокоит его. Ему нравится укутывать себя, обволакивать и защищать. Нравится иметь между собой и миром какую-то прослойку. Однако сейчас его это не волнует. Может, потому, что он уже так расхристан. И слишком устал. Может, сейчас в нем слишком много Го Хэсона, чтобы о чем-либо беспокоиться. Он вздрагивает и отдает свой телефон и ключи от машины. — Не позволяй мне ни с кем разговаривать. Или куда-то ходить. Выброси мою рубашку. Не трогай стиральную машину. Не пытайся что-либо готовить на моей кухне. Донсик ухмыляется. — Мне запрещено готовить или убирать? — Нужно ли мне, чтобы ты затопил или сжег мне сейчас квартиру? — Вы совсем в меня не верите, лейтенант Хан. Что-нибудь еще? Джувон раздраженно смотрит на него. — Не подавай мне больше никаких ножей. Ради всего святого, Донсик. Донсик смеется и забирает нож, благополучно убирая его. — Хорошо, Джувон, хорошо. Думаю, я справлюсь.***
Джувон отрывками помнит эту ночь. Он пьет размеренно и механически. Очевидно, Донсику это не нравится, но он не останавливает его, не сразу, ведь это было условием их устного соглашения. Джувон немного ест и пьет воду, запивая все большим количеством виски. Поначалу это хорошо, он впадает в ступор. Джувон развалился на диване — вокруг тепло, мягко и все плывет. И Донсик рядом. Это и правда приятно. Они немного говорят о своих способностях. У Донсика те развились в тринадцать, а вот у Юён не было никаких. Отчасти поэтому жители Маньяна предпочитают его сестру-близнеца. — О, тогда я ненавидел свой дар, — задумчиво говорит Донсик, отпивая глоток воды. — Все эти видения будущего, и как ни старался, ничего не получалось изменить. И на какое-то время я перестал пытаться. Отказался от своего будущего — любого будущего, и тогда… Тогда Донсик спас Юён, и ненаписанное будущее поглотило его целиком. — Дар, — фыркает Джувон, подливая виски в свой стакан. — Конечно, это дар, — говорит ему Донсик. — Ты так не считаешь? Если бы не ты, Шин Джиа была бы сейчас мертва. Конечно. Джувон кого-то спас. Ему должно быть приятно, и, возможно, так и будет завтра, когда он не будет таким одурманенным и разбитым. Но это не дар. Это выявление лучшего из худшего; это впервые в жизни поступить правильно и тут же пострадать от последствий. Притворяться, что это своего рода благословение… — Ты сумасшедший, — заявляет ему Джувон, тыкая в лицо Донсика и пытаясь удержать его в фокусе. — Вот почему ты сумасшедший. — Может быть, — беззаботно говорит Донсик. — Но именно поэтому у меня есть Юён. Именно поэтому у меня есть Минджон-а, шеф. И моя мать все еще узнает меня, а отец, по крайней мере, не умер в одиночестве в снегу. Именно поэтому у меня был шанс рассказать Джихве о Ли Чанджине — о, ты его не знаешь; он уехал много лет назад, но однажды она чуть не вышла замуж за этого ублюдка. Думаешь, я бы променял все это? Всего лишь на капельку здравомыслия? Джувон качает головой и пьет. Он бы променял. Он бы отдал все. — Ты так этого боишься? — тихо спрашивает Донсик. — Не всегда должны быть жестокие психопаты, знаешь ли. — Это не важно, — отвечает Джувон. — Они проникают внутрь. Несмотря ни на что, они проникают внутрь, и тогда… Ты не понимаешь, ведь если ты порежешь себе запястье, если спрыгнешь с крыши больницы, ты сам режешь, и ты прыгаешь, а она… Была ли то вообще его мать в тот день? Этот вопрос всегда преследовал его. Может она пыталась обрести покой, и прибегла к единственному спасению, которое у нее оставалось. Или же то могла быть чья-то чужая память, чужой призрак, отдающий приказы. Она действительно прыгнула или смотрела, как падает ее тело? Джувон дрожит. — Я хочу быть собой, — говорит он. — Я хочу быть собой, когда умру. — Ты не умрешь, Хан Джувон, — твердо говорит Донсик. — О чём мы говорим? О ком мы говорим? Джувон наливает себе еще виски. Ставит бутылку на стол слишком резко. — Хорошо, — говорит Донсик после долгой паузы. — Ну, вот почему ты больше не проходишь через это в одиночку, да? Кто-то стоит на страже, кто-то обеспечивает твою безопасность. Нет. Это свидетель, а у него не может быть свидетелей. В одиночку это просто бардак, а со свидетелем — сцена. А за то, что устраиваешь сцену, всегда есть последствия. — Например, какие? — интересуется Донсик. — Какие последствия? Например, ему девять лет, и он узнает, что его мать мертва, но службы не будет, потому что только слабые люди совершают самоубийство, говорит Хан Гихван, и в любом случае, у Хан Джувона нет матери, или, по крайней мере, он должен притворяться, что ее нет. Но она есть, была, пускай и бросила его, чтобы спасти себя… Мать все еще принадлежала ему, и он не может отпустить ее. Скучает. Хочет, чтобы она оказалась внутри, в безопасности, поэтому снимает перчатки и достает ее ожерелье, которое украл до того, как отец успел его выбросить, и которое прячет в своем комоде уже больше года. Его мать носила его, когда Джувон был совсем маленьким; оно болталось, и он играл с ним, а она всегда смеялась. Как давно он слышал этот смех, и теперь никогда больше не услышит, и Джувону просто хочется сохранить этот звук внутри себя, хочется почувствовать, как он бурлит в его груди… …Только не это воспоминание она оставила после себя. Вместо него Джувон видит, как Хан Гихван с презрением берет ожерелье, называет его безвкусной дешевкой и говорит ей, что отныне сам будет подбирать ей аксессуары, поскольку ей даже в этом нельзя доверять. А затем вспышка гнева, унижения, ощущения, что она вообще заперта в клетке и вливает вино себе в глотку, чтобы забыться, сбежать, сбежать, сбежать… И Джувон, дрожащий, расстроенный и отчаянно пытающийся бежать, сбежать подальше от своего горя, спускается вниз, забирается в винный погреб и пьет прямо из бутылки. Это отвратительно; ему мерзко, но вместе с тем он отчаянно хочет этого, потому что хотят материнские воспоминания, и он знает, как и она, что это их единственное спасение. Он никогда не вспомнит, сколько ему удалось выпить. Никогда не вспомнит, как, спотыкаясь, выбежал из дома на соседский задний двор. Зато будет помнить, как упал в их бассейн, и как кто-то вытаскивал его, и потрясенные голоса, когда его вырвало вином и хлоркой на траву. Он вспомнит, как рука отца внезапно сжала его плечо, дернула и потащила обратно домой. «Она мертва, дурачок! — закричал Хан Гихван, срывая с него ожерелье и разрывая пополам. — Разве ты не понимаешь? Ждешь мертвеца? Почему ты не можешь остановиться? Она не вернется!» И несколько дней спустя Джувон уже летит самолетом в Англию, и пройдет почти десять лет, прежде чем он снова увидит Корею, и теперь уже он усвоил урок; усвоил, что всегда есть последствия использования своих способностей. Последствия в виде смущения, когда ставишь себя в неловкое положение. И очевидное горе. Но сейчас… Сейчас Донсик пронзительно смотрит, прижав руку ко рту. «Джувон-а», — произносит он сквозь пальцы, и в его голосе… что-то есть. Жалость, печаль, гнев или любовь; этого слишком много, что бы оно ни было, слишком много, и Джувон слишком пьян, чтобы справиться с этим сейчас. Он пытается отстраниться, падает с дивана, начинает смеяться. А затем… Прошло какое-то время, потому что он снова вернулся на диван и ведет себя как подонок, сам не зная почему. Может, дело в алкоголе, хотя обычно тот не делает его жестоким. Или же снова объявился Го Хэсон, который очень не хочет уходить; это немного похоже на него, весь этот злобный нарциссизм, насильственные намерения и пьяные, неуклюжие пальцы, которые шарят в поисках чего-то, чем можно ударить. С другой стороны, сам Хан Джувон даже в своем уме и абсолютно трезвый уже является, как охарактеризовал его один коллега из отдела по иностранным делам, мерзким сукиным сыном. Он нехороший человек и знает это. Холодный, критичный и трусливый, из тех, что убивают людей, а затем получают за это повышение. Вероятно, для всех было бы лучше, если бы Хан Джувон действительно помешался и его навсегда заперли в какой-нибудь тихой психушке. По крайней мере, тогда Донсика не было бы рядом. И он не оказался бы в такой опасности. Его шея… — Тише, тише, я в порядке, — говорит Донсик, и Джувон почему-то лежит на полу в ванной и плачет, а Донсик не отдает ему бутылку виски. — Никакого алкогольного отравления, — напоминает ему Донсик, и, да. Это тоже было условием, пускай и глупым. Итак, Джувон, в конце концов, перестает спорить, а затем Донсик укладывает его спать, и все вертится перед глазами; даже когда он лежит, все продолжает вертеться. И Джувон хватает Донсика за руку пальцами в перчатках и говорит: «Не отпускай». И Донсик не отпускает.***
Следующее утро… очень неловкое, но Джувона, по крайней мере, не рвет, и у него нет особого желания порезать своего партнера на красные ленточки, так что в сравнении со вчерашним днем, прогресс налицо. Донсик заставляет его позавтракать и не ворошит пьяные воспоминания о прошлой ночи, за что Джувон ему чрезвычайно благодарен. Он также, по-видимому, не выбросил его окровавленную рубашку, а вместо этого постирал вручную. «Видишь, я не нарушал твоих глупых правил», — смеется Донсик, и каким-то образом он действительно вывел пятна с ткани, снова сделав ее девственно-белой. И Джувон вынужден признать про себя, что сложная буря эмоций внутри, когда Донсик рядом, — не просто влечение; это тоска, удивление, голод и… любовь. Теперь это назвать можно и нужно. Это любовь, или настолько близкое к ней чувство, насколько он может испытывать. Какая странная, новая и пугающая вещь. Очевидно, Джувон пытается выпроводить Донсика, чтобы спокойно пострадать в одиночестве из-за этого ужасающего открытия, и столь же очевидно, что Донсик с радостью отказывается уходить. Он остается на следующие несколько дней, спит на диване, ест еду Джувона и комментирует его спартанские вкусы в оформлении. И если Джувон все еще фантазирует о его убийстве, что ж, на самом деле это не серьезно, по крайней мере, не каждый раз. Он определенно как минимум дважды жаждет его крови, и оба раза пытается запереться в ванной, пока это не пройдет. Донсик всего раз позволяет ему выйти сухим из воды; во второй — преграждает ему путь, подшучивает над ним и даже пытается снова обнять. Это чудесно. И ужасно. Джувон не знает, что делать. Мало-помалу Го Хэсон медленно угасает. Джувон уверен. Вполне уверен. Тем не менее, на четвертый день он нерешительно стоит возле своей двери, готовый отправляться на работу. — Джувон, — говорит Донсик. Тот дергается. — Тебе пора уйти, — говорит он, разглаживая рубашку и не встречаясь взглядом с Донсиком. — Возможно, я позвоню еще раз. Просто на всякий случай. — Ты в безопасности, — говорит ему Донсик. Джувон хмурится. — Я не имел в виду себя. Я имел в виду… — Ты в безопасности, — снова говорит Донсик. — Сейчас тебе лучше. Уж я-то знаю. — Никто не знает, — возражает Джувон, и в его словах больше горечи, чем он ожидал. Люди слишком высокого мнения о себе, слепо доверяют собственным суждениям. В конце концов, все думали, что знают Го Хэсона. Он не был всеобщим любимчиком, но, конечно, никто не думал, что он способен на нечто подобное. Люди думают, что знают и Хан Гихвана: честный комиссар полиции, отличный отец, всегда на службе у других и никогда себе самому. Они не знают, насколько он хладнокровен, насколько местами чудовищен. Конечно, он не мучает молодых девушек. По крайней мере, он не убийца — на это Джувон может рассчитывать, как бы мало это ни было — однако он все равно бросил свою жену, вместо того, чтобы по-настоящему ей помочь. Он толкнул ее на смерть и даже не сожалеет об этом. Хан Гихван не знает значения слова «сожаление». Никто не знает по-настоящему его не знает, и не могут знать Хан Джувона. — Никто не знает, — повторяет Джувон. — Никто понятия не имеет, что на самом деле происходит внутри человека. — Конечно, — кивает Донсик, — но все равно полезно иметь взгляд со стороны. Вот почему в трудные дни кто-то должен рядом быть: сложно иметь перспективу, когда ты нездоров. Джувон скрещивает руки на груди. — Не припомню, чтобы видел кого-то в твоем подвале, Ли Донсик. — Что ж, — легкомысленно говорит Донсик, — возможно, я это изменю. — Изменишь, — говорит ему Джувон. — С этого момента там буду я. — Лейтенант Хан, вы заставляете меня краснеть. Хотите сказать… — Да, — говорит Джувон. — Я тоже беспокоюсь о тебе. Донсик замолкает. И снова Джувон не может прочитать выражение его лица, но… он кажется любящим, испуганным и более чем немного грустным. Он часто делает такое лицо, глядя на Джувона, и с того момента в подвале, с тех «я скучал по тебе», и «я видел тебя в видении», Джувон начал задаваться вопросом… Хорошо. Итак, доказательства. Донсик иногда путает времена, но особенно с Джувоном, словно не может решить, принадлежит ли его партнер прошлому или настоящему, живым или мертвым. То, как он прижал Джувона к полкам в комнате вещественных доказательств, как кончики его пальцев мягко коснулись щеки Джувона. Как он сказал: «Мы не враги. Я совсем не так к тебе относился». Донсик оттолкнул руку Джувона в подвале, не дав ему взглянуть на определенные вещи. «Хан, говорилось в том клочке, но Донсик отчаянно замотал головой. — Ты пока не должен знать. Тебе нельзя. Некоторые вещи лучше не знать». Донсик ищет другого Джувона в лице Джувона. Искаженная фотография. Призрак. «Ли Донсик, — думает Джувон. — А не умер ли и я в той твоей другой жизни? Ты сейчас оплакиваешь какую-то мою версию? Предназначена ли мне та же участь?» Это не важно, решает Джувон. Если Донсик может спасти его, он это сделает, даже если вообще-то, ему лучше этого не делать. А если не может — что ж, значит нет, и какой тогда смысл беспокоиться об этом. Джувон верит в это. Он знает, что это правда, потому что… Ой. Ой. Дело не только в том, что он любит его. Все гораздо страшнее. Джувон доверяет Донсику. Джувон никому не доверяет, даже себе, но… Доверяет Донсику. — Лейтенант Хан? Джувон встречается с ним взглядом. Напарник все еще смотрит на него, как… вот так… и Джувон не знает, что с этим делать, ни с чем из этого. Он сглатывает. — Мы опоздаем, — говорит он и открывает входную дверь.***
Наступает временное затишье. Работать неловко, первые несколько дней после возвращения, когда быстро становится ясно, что никто не верит, что у лейтенанта Хана грипп. По крайней мере, шутки на эту тему не иссякают. Как он мог заболеть? Ведь тогда пришлось бы коснуться кого-нибудь, чтобы подхватить инфекцию. Эти шутки демонстрируют слабое понимание того, как происходит передача инфекции воздушно-капельным путем, хотя Джувон действительно редко болеет, чем всегда гордился, учитывая, сколько лет одноклассники, а потом коллеги насмехались над ним из-за отказа от рукопожатий. Тем не менее, Донсик легко меняет тему, шутливо признаваясь, что солгал насчет гриппа; на самом деле, у него были плохие дни, и он не хотел, чтобы у Джувона возникли неприятности из-за прогула работы только потому, что он заботился о нем. — Никто в это не поверит, — шипит Джувон несколько минут спустя, когда они остаются одни. — Конечно, поверят, — бормочет Донсик. — Это гораздо убедительнее, чем кашлянуть один раз, бросая на всех свирепые взгляды. Лейтенант Хан, даже мило, насколько плохо вы играете. Джувон топает прочь, не испытывая абсолютно никаких чувств из-за того, что Донсик назвал его милым. К счастью, и к сожалению, этой лжи удается удовлетворить Чо Гильгу и Хван Гванёна, хотя шутки так и не прекращаются; теперь они просто дразнят Джувона, называя милым. Джувон абсолютно точно собирается убить Ли Донсика. К сожалению, также очевидно, что Нам Санбэ ни в малейшей степени не одурачен, и О Джихун тоже явно что-то подозревает, учитывая, что заехал к Донсику домой с супом и наткнулся на закрытую дверь. На самом деле, Джувон не… боится их реакции. Он всего лишь… встревожен. Слегка трепещет. Потому что да, Нам Санбэ и О Джихун принимают Донсика, но ведь оба знают его буквально десятилетия. А Джувон не пробыл в Маньяне и двух месяцев и почти не удосужился завести друзей. Джихун может просто сообщить о своих подозрениях, а Нам Санбэ прикажет провести расследование, и один или оба обратятся к прессе с заявлением о потенциальном скандале. По меньшей мере, им следует стараться избегать контактов с Джувоном, чтобы сохранить его на достаточном и осторожном расстоянии. Но ничего из этого не происходит. О Джихун так же агрессивно радушен, как обычно, а Нам Санбэ смотрит на Джувона серьезно и задумчиво целых три секунды, а затем изрекает: «С возвращением», и машет рукой: работы много, пропущенные патрули, так что давай на выход. В этом нет никакого смысла. Они наверняка уже должны подозревать, кто он. Почему они просто… принимают его таким? Почему? Он может обладать какими угодно опасными или рискованными способностями. Ему нельзя доверять. Они вообще едва его знают. Но Донсик говорит: «Таковы маньянцы», — и лишь смеется, когда Джувон требует пояснений. Это выбивает Джувона из колеи на несколько дней, но к следующей неделе, когда по-прежнему ничего не происходит, он начинает расслабляться. Снова ходит на командные обеды и даже обнаруживает, что они ему нравятся — хотя, конечно же никому в этом не признается. Он также возобновляет свои полурегулярные обеды с Юён. И первый состоялся в тот день, когда Джувон возвращается на работу, и, к его удивлению, Ю Джэи тоже появляется, видимо, потому, что Юён — вечный оптимист, который отказывается признавать поражение. — Слышала, вам нездоровилось, — говорит Джэи Джувону, как только садится. Слово «нездоровилось» повисает в воздухе, наполненное двойным значением. — Теперь уже получше? Джувон вздыхает. Сегодня он слышал эту фразу от многих людей — хотя и без закодированного акцента — ведь у О Джихуна доброе сердце и длинный язык. Ужасно раздражающая комбинация. — Теперь уже вас беспокоит моя печаль? — сухо спрашивает он. Юён обхватывает голову руками. — Наверное, — говорит Джеи. Джувон растерянно моргает. Он не ожидал такого признания. И совсем не ждал, что это окажется правдой. — Почему? Только потому, что я болел? Джеи невнятно соглашается. — В последнее время, — говорит она, потягивая чай, — мои любимцы рассказывают мне свои истории, в которых неизменно фигурируете вы. Слышала, вы спасли одной из них жизнь. Юён с излишним энтузиазмом кивает. Джувон, глядя на нее, хмурится. — И Донсик рассказал, как вы помогли ему в один из его плохих дней, — продолжает Джеи. — Если я все-таки решу остаться, а вы все еще будете здесь и продолжите так хорошо относиться к моим друзьям… Думаю, придется мне позаботиться малость и о вас. Таковы люди, знаете ли. Он не знает и решает обойти эту тему. — Значит, планируете остаться в Маньяне? Работать с матерью? Джеи пожимает плечами. — Пока не решила. Я какое-то время путешествовала. И никогда не думала, что вернусь сюда, но, похоже, часть моего сердца все еще здесь. И оказывается, на самом деле, тут не так уж плохо. Джувон, который провел значительную часть своей жизни на другом конце света, немного знает об этом. — Люди везде пугливы и недалеки, — говорит он. Она криво улыбается ему. — Единственное, что я решила, — говорит она, — больше за меня никто выбирать не будет. Почему я должна из-за них убегать? Я сама решаю, где мое место. Неделями Джувон не может выбросить эту мысль из головы. «Я сам решаю, где мое место». Хан Гихван вообще не связывался с Джувоном с момента его перевода в Маньян. Возможно, и правда намерен раз и навсегда избавиться от Джувона. Но если нет, если наказание закончится… Джувон примет собственное решение. Раньше это далось бы легко, едва ли вообще пришлось выбирать. Конечно, он бы вернулся. Кто бы захотел остаться в такой дыре? Джувон должен думать о своей карьере, и, кроме того, как бы он ни спорил со отцом, как бы вызывающе себя ни вел, Джувон очень редко игнорировал какие-либо реальные приказы Хан Гихвана. Джувон подчиняется, потому что всегда подчинялся, ведь так избегают последствий; так остаются в безопасности. Три месяца назад Джувон никогда бы не подумал, что будет здесь счастлив. Но три месяца назад Джувон многое даже представить себе не мог. Он никогда не сочетал себя с обычными обедами — не из-под палки или деловыми встречами. Он никогда не думал, что почувствует любовь или что-то близкое к ней. Считал себя неспособным. Он также не думал, что может спасти кого-либо с помощью своих способностей; никогда и не мечтал встретить кого-то, кому будет не все равно, кто останется рядом в худшие времена. Казалось, трагический конец неизбежен. Он всегда предполагал, что однажды сойдет с ума. Ему никогда даже в голову не приходило, что он может жить себе и все равно иметь счастливый конец. «Теперь у тебя есть люди», — сказал ему Донсик, и Джувон даже не подозревал, что именно этого он хотел, но теперь. Теперь ему интересно, не стал ли и он, как Ю Джэи, наконец, принимать собственные решения. Он прикидывает, не принадлежит ли часть его сердца также Маньяну.***
Конечно, все разваливается на части. Это происходит почти через месяц после ареста Го Хэсона, причем самым импульсивным и нелепым образом. У Донсика было несколько… неплохих дней, хотя и и не самых лучших. Он путает детали чуть больше, чем обычно, способен вспомнить, кто жив, а кто мертв, и может перечислить все правила и предписания, которые ему бросают, но затем забывает дату — просто не по сезону тепло, если вы думаете, что сейчас февраль, а не конец апреля, — и профессию Пака Чонджэ, который не является офицером полиции, даже если иногда рисует для полиции, и какие блюда Донсик и Джувон ели вместе: Донсик точно не проигнорировал баранину, приготовленную для него напарником; он съел все до последнего кусочка, поддразнивая Джувона по поводу его западных кулинарных предпочтений. Времена у Донсика опять сбились, и Джувон — обеспокоенный и не признающий своего беспокойства — говорит что-то едкое об организационной системе Донсика. Тот же, как всегда в своем репертуаре, лишь смеется и соглашается, что над этим нужно поработать, и это наталкивает помешанного на порядке Джувона на идею. Он правда не пытается шпионить. Хотя Джувон не прочь подсмотреть, если есть веская причина, но сейчас он этого не делает. Просто… Джувон тонул, а Донсик увидел его и вытащил. Донсик остался рядом. Он потратил время и усилия, чтобы постирать окровавленную рубашку Джувона, хотя мог бы просто выбросить. Теперь она у него любимая. Он даже больше не носит ее, просто… иногда хватает и прижимает к груди, как плюшевого кролика, с которым спал в детстве. Все это очень неловко. У Донсика нет такой футболки. Джувон не может постирать его вещи и ждать, что это окажет какую-то существенную эмоциональную поддержку, но он хорошо справляется с систематизацией, категоризацией, укладкой всего на свои места. Донсик в одиночку пытается упорядочить воспоминания о нескольких жизнях в ограниченном пространстве своего подвала, но все архивы рано или поздно должны быть обновлены. Так жить просто невозможно. Джувон уверен, что они с Донсиком смогут придумать новую систему, которая поможет его партнеру лучше ориентироваться. Он понимает, что это ничего не решит. Но может помочь. Он хочет помочь. Но Донсик, будучи в целом невероятно сложным человеком, который любит ухмыляться и притворяться, что с ним все в порядке, даже когда это совсем не так, может решительно отказываться от помощи. Поэтому Джувон не говорит ему, почему хочет встретиться в их выходной; в конце концов, легче атаковать лично, без предупреждения. Донсик приглашает его, но когда он приходит, дом пуст, и есть лишь сообщение, что он пошел в магазин купить кое-что на завтрак. Джувон мог бы терпеливо сидеть снаружи в ожидании возвращения хозяина, но не делает этого. Начался небольшой дождь, а Джувон не догадался взять с собой зонтик, к тому же в подвал Донсика очень легко проникнуть. Если тот Хан Джувон делал это регулярно, этот не видит причин, почему бы ему этого не сделать. В ожидании он оглядывает подвал, качая головой при виде различных бумаг, приклеенных скотчем к полу. Конечно, Джувон пока не будет ничего менять — в этом безумии должна быть какая-то закономерность при всей своей ущербной хаотичности, — но начинает набрасывать на свой телефон идеи, очевидные улучшения, которые помогли бы попытаться сделать это пространство действительно пригодным для жизни, при этом предоставляя Донсику легкий доступ к нужной ему в трудный день информации. Джувон также старается пока не смотреть слишком внимательно ни на что со своим именем. Позже это может стать камнем преткновения, если Донсик категорически откажется признать, как умер тот Джувон, но они найдут обходной путь. На данный момент это не проблема. Хан Джувон приехал в Маньян в 2021 году, а тот другой — в 2020; оба они очень опаздывают по своим срокам, поэтому их пока легко игнорировать. Лучше начать с начала, где наверняка не будет фамилии Хан. 15 октября 2000 года. День исчезновения и убийства Ли Юён. Джувону требуется несколько минут на поиски, он ходит из одного конца подвала в другой, прежде чем находит нужное, и тут… Тут…***
— Хан Джувон? Х… — Резкий вдох. — Джувон. Джувон не оборачивается. — Джувон-а. Он выдыхает. — Почему ты меня так называешь? Донсик подходит ближе. Джувон слышит его, стоя совсем рядом. — А почему бы и нет? — спрашивает Донсик после паузы. Джувон смеется. — Джувон. Садись. Мы поговорим об этом. Джувон, однако, не садится. И не смотрит в лицо Донсику, а продолжает пялиться на фотографию в своей руке, с которой на него в ответ спокойно смотрит Хан Гихван. На полу у его ног валяются другие бумаги, страницы, которые выскользнули из онемевших пальцев. Он прочитал такие слова, как «пьяный», «седан» и «запись», такие слова, как «небольшая ошибка», «Хан Джувон» и «поживем — увидим». Он бросил их, но не фотографию. Он не может оторвать от нее взгляд. И с некоторым замешательством думает, будут ли они с Хан Гихваном похожи друг на друга через двадцать лет. «Люди слишком высокого мнения о себе, слепо доверяют собственным суждениям…» — Хан Джувон… «Они считают, будто знают Хан Гихвана…» — Я думал, что умер, — говорит Джувон, прерывая Донсика. — В той твоей другой временной шкале. Ты так волновался, когда я взял тогда ту вырезку. И иногда тпк смотришь на меня, вот я и подумал… «Что я тебе небезразличен, что, может быть… может быть, ты тоже любил меня. Я подумал…» — Мы были партнерами, — говорит Джувон. — Были, — настаивает Донсик. — И есть. Джувон снова смеется. — М-м. Эффект бабочки. — …Что? «Если отбросить эффект бабочки, трудно представить, как та ужасная ночь двадцать один год назад могла повлиять на Джувона или его семью...» — Теория хаоса, — объясняет Джувон. — На самом деле нет ничего случайного. Хан Гихван… «По крайней мере, он не убийца… Не убийца, хотя бы… он не убийца…» — Он убил ее, — говорит Джувон. — Он не… — Мой отец убил твою сестру. «Там была машина? Там действительно была машина?» Ли Юён, мертва, сбита насмерть, еще до того, как у нее появился шанс по-настоящему повзрослеть, стать таким добрым, замечательным человеком, каким и является сейчас. Ли Юён сгинула, просто… сгинула. — Он вел машину, — говорит Джувон. — И скрыл это. Логично. Все это очень логично. «Очевидно, кто-то причинил тебе боль, но кто? Хан Гихван? Конечно, я мог бы в это поверить; в это легко поверить…» «Почему-то я думал, ты будешь счастливее…» «Глупо с моей стороны. С чего бы спасение Юён изменило ЕГО?» — Он бы убил ее, — говорит Донсик. — Но этого не произошло. На этот раз я не допустил. Джувон… — Ты расследуешь его? — спрашивает Джувон. — Я что?.. Джувон медленно кивает сам себе. Вот что всегда выбивалось, да? Почему Донсик вообще хотел быть его другом, в этой жизни или в той? Что логичнее? Что Донсик любит Джувона таким, какой он есть, хотя никто никогда не любил, или что он сближается с ним, чтобы подобраться к его отцу, либо как один из шагов в сложном плане наказать Хан Ки Хвана за преступления, которые не подпадают под закон? Или из желания копнуть глубже и убедиться, что Хан Гихван не убил какую-нибудь другую девушку той ночью на дороге. И если так, то все это было, все было… Шаги приближаются. — Джувон, посмотри на меня. Джувон пока не может. Как ему смотреть на Донсика? Как он смеет злиться на то, что Донсик использовал его, когда, в конце концов, именно так поступил бы любой? Ли Юён… Эта веселая, упорная, добросердечная девушка… Джувон ей не брат, он вообще ей никто, и все же, он так взбешен при мысли, что кто-то может быть настолько беспечным и бесчеловечным и убить ее, и просто… Просто притвориться, что этого не было и замять все… «Кто-то сбил ее», — сказал тогда Джувон, но это был не просто кто-то. А его отец. Как Джувону смотреть на Донсика, но, самое главное, — как Донсик может смотреть на него? Потому что, даже если Донсик не использовал его, даже если действительно имел в виду каждое сказанное им слово… «Здесь ты в безопасности, Джувон-а…» «Если я скучал по тебе, значит, просто увидел во сне…» «У тебя теперь есть люди…» «Мой Хан Джувон…» …как это может продолжаться? Как этого будет достаточно? — Джувон. Несчастного случая никогда не было, но он все же произошел. Это нереально, но реально для Ли Донсика. И для Джувона, по-своему, ведь теперь он знает, на что способен его отец. Конечно, ему уже стоило знать, он должен был заподозрить, что мужчина, который довел свою жену до самоубийства, легко мог убить молодую женщину и скрыть это, но… но… «По крайней мере, он не убийца... на это Джувон может положиться...» Трагедия на грани фарса. Все в Маньяне действительно невыносимо смешно. — Джувон-а, — твердо говорит Донсик. — Этого не было. Это ничего не меняет. Этого не должно быть. И ничего не должно менять. Джувону не стоило доверять самому себе и не осознавать, что вообще доверял своему отцу. Ему вообще не стоило позволять себе доверять Ли Донсику. Джувон дурак, что чувствует такую боль и разбивает себе сердце, но... «Каждый Хан Джувон — это мой Хан Джувон». И Джувон поверил ему. Медленно, очень медленно Джувон оборачивается. — Это всё меняет, — тихо говорит он и уходит.