***
Ли Донсик — псих, причём псих не простой. Печально известная личность. Слухи о нём невероятным образом дошли до Министерства иностранных дел в Сеуле. Говорят, он чрезвычайно могущественный экстрасенс. И конченый сумасшедший, однажды помешавший убийце расправиться с его собственной сестрой. Он редко понимает, где находится. И сеет хаос, куда бы ни пошёл. Хан Джувон прекрасно понимает, как чьи-то способности могут привести — и часто приводят — к безумию и отчаянию, особенно если они чересчур сильны. Это одна из многочисленных причин, по которой большинство полицейских управлений решительно не поощряют заявителей с такими недугами. (В остальном, конечно, вина широко распространённого общественного осуждения указанных недугов и невозможность законно использовать доказательства, полученные в результате экстрасенсорного расследования в суде.) Тем не менее, до прибытия в Маньян, Хан Джувон предполагал, что слухи, циркулирующие вокруг Ли Донсика, слегка преувеличены. Если уж он действительно зашёл так далеко, то как смог остаться на службе в полиции, даже в столь маленьком и незначительном городке, как Маньян? А потом Хан Джувон встретил этого человека. В свой самый первый день в Маньяне Хан Джувон заходит в участок и обнаруживает горстку полицейских и абсолютный старушечий хаос. Все пялятся на него: это неудобно, но не слишком необычно. Однако лишь один человек встаёт и говорит: «Хан Джувон», после чего разражается диким и отчаянным хохотом, заставляя всех вокруг замолчать. Бабульки то ли обижены, то ли недовольны. Остальные полицейские смущены или обеспокоены. Никто не выглядит особенно удивлённым. — Хён, — нервно произносит самый молодой офицер. — Что ты?.. Но смеющийся человек просто отмахивается от него. — Лейтенант Хан Джувон, — на этот раз он говорит так, словно представляет его своим коллегам. — Вы что, не узнаёте? Его отец, знаете ли, знаменит. Парень вдыхает, сжимая зубы. — Полагаю, Ли Донсик, — холодно выдаёт он. — Я тоже о вас наслышан. Мужчина низко склоняет голову, и на его лице появляется насмешливая улыбка. Хан Джувон не кланяется в ответ. Со временем их отношения лучше не становятся.***
Раздражающий и несносный Ли Донсик по какой-то причине всегда наблюдает за Хан Джувоном. К сожалению, у него для этого масса возможностей, ведь, как бы это ни бесило, шеф Нам Санбэ сделал их партнёрами. Кажется, решения Нам Санбэ столь же непонятны и случайны, как и всё в этом месте. Хан Джувон не хотел быть партнёром Ли Донсика, а Ли Донсик не горел желанием быть напарником Хан Джувона, поэтому… Нам Санбэ поставил их вместе? Это место — сумасшедший дом. Полный абсурд. (Это странно ещё и потому, что Донсик хоть и протестовал против этого решения почти так же сильно, как Джувон, но всё же слегка улыбнулся, когда думал, что никто не видит. Странно. Подозрительно.) Однако не только странные решения Нам Санбэ делают этот участок аномалией. Хан Джувон никогда не работал в месте, где так открыто, так удивительно терпимо относились к экстрасенсорным способностям. Как и у Джувона, у Ли Донсика бывают видения. Джувон — ясновидящий, причём ясновидящий-эмпат, что намного, намного хуже. Он видит только прошлое, а Ли Донсик иногда видит во снах и будущее. Джувон это знает, потому что знают все. Мужчина постоянно говорит об этом, шутит, превращает свои видения в игры: два пророчества и ложь, например. Ну, вы поняли. Остальные же офицеры просто… подыгрывают. Будто это нормально, и Ли Донсик не нарушает с полдюжины социальных табу, с лёгкостью болтая вслух о своих видениях. Чо Гильгу и Хван Кванён иногда выглядят разочарованными или раздражёнными выходками Донсика, но… на этом всё. Абсолютно никто в участке, похоже, не испытывает к нему отвращения. Или страха. Конечно, не все в Маньяне такие. Стигматизация здесь так же сильна, как и везде — возможно, даже сильнее. В конце концов, городок-то маленький. А Ли Донсик и в этом себе не помощник. Зачастую он намеренно играет роль местного сумасшедшего. Кажется, это доставляет ему некое извращённое удовольствие. Джувон вообще его не понимает. Выставлять напоказ свою истинную натуру таким образом — не только невежливо, это… риск, ужасный риск. Опасно быть настолько публичным, настолько собой. У такого поведения всегда есть последствия. — Сиди тихо в психушке до самой смерти, — сказал Хан Гихван, и мать Джувона так и поступила. Список людей, знающих его истинную природу, очень короткий. Он разделяется на тех, кто находится в этой стране, и на тех, кто ещё жив. Это Хан Гихван, Квон Хёк и трое мужчин, ставших свидетелями его эмоционального срыва пару недель назад. Их, разумеется, быстро подкупили или заставили замолчать угрозами. Как раз перед тем, как Хан Гихван сослал Джувона в этот абсурдный крошечный ад. Впрочем, у него всё в порядке. Джувон не нуждается в том, чтобы кто-то знал о его личных делах и недостатках. Ему не нужно принятие со стороны коллег. Он не жаждет нежных чувств вроде симпатии, родства или принадлежности. Он не хочет, чтобы кто-то пытался спасти его от неизбежности безумия. Он не хочет, чтобы кто-то знал его сердце. Он не завидует, совершенно не завидует Ли Донсику. Просто… иногда, в моменты слабости, он задаётся вопросом, каково было бы разделить с кем-нибудь эту тайную часть себя. Если бы этот человек мог каким-то образом помочь ему управлять своими способностями — не просто подавлять, а последовательно использовать их для помощи людям, не теряя при этом себя в процессе… Но он не может. Нет никого, кому он мог бы довериться. Хёк, наверное, смог бы помочь, пускай и немного. У него тоже есть способность, но она сильно отличается от способности Джувона. Хёк может тонко манипулировать мыслями и эмоциями людей. Он не в состоянии вызвать эмоции и никогда не заставит человека сделать что-то непотребное и опасное, выходящее за рамки его характера. Это больше похоже на… лёгкий толчок. Психическое иглоукалывание. Тихий, настойчивый шёпот. Джувон не знает, использовал ли Хёк эту способность на нём и сколько раз, но, откровенно говоря, это не имеет значения. По-настоящему он никогда ему не доверится, потому что Хёк предан только двум людям: себе и Хан Гихвану. Он тот сын, которого хотел иметь Хан Гихван. Секретный инструмент в его арсенале. Сам Джувон никогда не смог бы стать таким оружием. Он слишком упрям. Слишком нестабилен. Может, Хёк и заботится о нём. По крайней мере, так он говорит. Порой Джувон думает: «Может, это и правда так?» Но если выбор встанет между Хан Джувоном и Хан Гихваном, выбор между привязанностью и амбициями. Что ж, это вообще не выбор, правда? Никто не предпочтёт Хан Джувона себе. Впервые он усвоил этот урок двадцать лет назад. С тех пор ничто не смогло его переубедить.***
Хан Джувон знакомится с Ли Юён на первом командном ужине. Они собираются в маленькой мясной лавке, которой управляет дружелюбная немолодая женщина по имени Хан Чжоним. Её дочь, Ю Джеи, недавно вернулась в город, и она, как и Джувон, не спешит доверять людям, если судить по настороженным, циничным взглядам. Джувона это вполне устраивает. Он не будет пытаться завоевать её доверие. И не ставит цели понравиться кому-то из этих людей. Ни О Джихве (детективу из Мунджу, старшей сестре О Джихуна), ни Пак Чжонджэ (местному художнику и другу детства Ли Донсика и О Джихвы), ни Ли Минджон (студентке колледжа, приёмной сестре Ли Донсика). Ни Ли Юён, лишённой всех фаланг на пальцах рук, которая представляется с яркой улыбкой на лице и поблёскивающими глазами. Разумеется, Хан Джувон читал об этом деле. Двадцать лет назад Кан Джинмук убил молодую женщину по имени Бан Чжусон. Ли Юён стала свидетелем, поэтому он схватил её и изувечил до того, как ей удалось сбежать. Ли Донсик, очнувшись от видения, в котором на его сестру напали, смог обратиться за помощью и спасти её. И хотя мужчина не успел спасти саму Бан Чжусон, зато сообщил о преступлении в полицию — тогдашнему лейтенанту Нам Санбэ. Тот поймал Кан Джинмука с поличным, когда он пытался спрятать тело Бан Чжусон в тростниковом поле. Его быстро осудили. Он умер в тюрьме больше десяти лет назад. Хан Джувон знает, что Ли Минджон когда-то носила фамилию Кан. Её удочерила семья Ли вскоре после ареста Кан Джинмука. Он также знает, что Ли Донсик всё ещё живёт в отчем доме; Ли Минджон — в Сеуле с сокурсниками, а Ли Юён — где-то в Мунджу, с, кажется, О Джихвой. Он даже знает, что отец Ли Донсика умер несколько лет назад от сердечного приступа, а мать живёт за границей с друзьями из церкви. В детстве у неё никогда не было возможности путешествовать. Он знает — или, скорее, осознаёт — что смотрел на руки Ли Юён дольше приличного. Её улыбка превратилась в гримасу — должно быть, уже привыкла. Джувон подумывает извиниться, но решает этого не делать. Он вообще не часто извиняется. Поэтому, скорее всего, его слова прозвучат неискренне, даже если это совсем не так. Вместо этого он представляется, низко склоняя голову — для неё, конечно, ниже, чем для любого в комнате — и делает комплимент её пальто. Оно красное, хорошего качества. Внезапно Джувон представляет, как этот смелый цвет смотрелся бы на её брате-близнеце. Мысль сбивает с толку. Парень моргает, чтобы прогнать её. Ужин — дело неприятное. Во-первых, у него уже болит голова — частое, но всё же отвлекающее и болезненное явление. И Джувон раздражён — возможно, до неоправданной степени — когда О Джихва упоминает его отца. Единственное благо этого изгнания — редкие встречи с Хан Гихваном. Однако, каким-то непонятным образом, он всегда присутствует в комнате, физически или нет. Джувону также кажется, что он обидел Пак Чжончжэ, не пожав тому руку, что лично он считает нелепым. Разве не грубее ожидать, что люди будут прикасаться к тебе? Хан Джувону никогда не понять некоторых общепринятых традиций. Однако ему стоит быть осторожным. Если он слишком явно будет избегать прикосновений, люди заподозрят неладное. Только экстрасенс стал бы от них уклоняться. И постоянно носить перчатки. К счастью, благодаря своему образованию в Англии, где от страдающих таким ожидают не только осторожности, но и активного подавления своих способностей, Джувон лучше большинства научился справляться со своими видениями. Конечно, он всегда должен оставаться начеку — отсюда и постоянные головные боли. (Вторая их причина, разумеется, Ли Донсик.) Если Джувон хоть на мгновение ослабит защиту… Хорошо, что его способности полностью сосредоточены в руках. Случайное прикосновение не вызовет видений. И легко — относительно легко — взять предмет, не заглянув в его долгое и кровавое прошлое. Человеческую память, к сожалению, игнорировать гораздо труднее. У людей столько чувств! Постоянно. Даже в детстве он мог справиться с тёмными и уродливыми человеческими поступками. А вот эмоции разрушают. Лавина бесполезных чувств мучает, разрывая на части. Если нужно, Хан Джувон может очень, очень осторожно пожать руку. Иногда у него получается ненадолго отогнать видение. Но он предпочитает не рисковать без крайней необходимости. Лучше вообще не прикасаться к людям. К счастью, все в Маньяне уверены, что Джувон панически боится микробов, и чем больше он это отрицает, тем сильнее они верят в обратное. Эта уловка работала на него почти всю его жизнь. Помогает и то, что ему не приходится особенно усердно притворяться. Его вполне обоснованное беспокойство бактериями и общее презрение к грязи, возможно, и не квалифицируются как настоящая фобия, но всё же не отменяют искреннего отвращения к тому, что выдаётся за санитарию в полицейском участке. Он всерьёз подумывает провести генеральную уборку всего помещения в своё следующее офисное дежурство. Самое главное — здесь никто не подозревает его в ясновидении. И всё же. Для него здесь слишком много людей. Столько народу теснит его в этом ограниченном, неуютном пространстве. Они смеются, разговаривают и неприятно близки. Это крайне нервирует. Ему остаётся лишь потерпеть какое-то время. Когда ему наконец удаётся сбежать, он с удивлением обнаруживает Донсика в другой комнате, за нарезанием мяса. Он даже не заметил его ухода, что совсем на него не похоже. — Шеф терпеть не может, когда уходят, не попрощавшись, — предупреждает его Донсик. — Ну и что? — отвечает Джувон. Его нельзя уволить за то, что он рано ушёл с командного ужина. К тому же он не горит желанием осчастливить Нам Санбэ. Что он ему сделает? Назначит ужасного напарника? Заставит общаться с коллегами в нерабочее время? Отправит гоняться за стариками по грязным полям? Он смотрит вниз и видит пакет с новым замком внутри. По-видимому, уже второй такой, купленный Донсиком за последние полгода. Джувон вздыхает. Ему не нравится Ли Донсик. Он никогда его не полюбит, но… — Вы не должны позволять этой семье держать себя на крючке. Мужчина поднимает на него глаза. — Что? Джувон кивает на пакет. — Вы не несёте личной ответственности за Бан Хочхоля, — заявляет он, раздражённый, что приходится указывать на столь очевидные вещи. — Вы не виноваты в гибели Бан Чжусон. Благодаря вам её убийца не вышел на свободу. Донсик смотрит на него долгим, нервирующим взглядом. Затем улыбается, что не менее тревожно. — О-хо-хо, — говорит он. — Уже беспокоишься обо мне? Джувон в ужасе отступает. — Вздор. С чего мне о вас беспокоиться? — Ты мой партнёр, — невозмутимо отвечает Донсик. — Конечно, ты должен беспокоиться обо мне. — Я беспокоюсь только о том, что когда-нибудь вы разозлите не того человека и вас убьют, — заявляет Джувон, — И мне придётся притворяться грустным на ваших похоронах. — Вы так холодны, лейтенант Хан! Неудивительно, что у вас нет друзей, — но говоря это, Донсик всё ещё улыбается. — Кажется, ты мне всё-таки нравишься. Парень не вздрагивает, но едва сдерживается. — Я не заинтересован в том, чтобы нравиться вам. — Я уж сам решу, кому симпатизировать, — заявляет Донсик. Он что-то тихонько напевает себе под нос, откладывая в сторону большой разделочный нож. Когда он вновь поднимает глаза, на его лице появляется странное выражение. Джувон не знает, как его интерпретировать. Он будто бы сбит с толку. Печален. — Я думал, ты будешь другим, — тихо произносит Донсик. Джувон замирает. Он имеет в виду… Донсик действительно знал имя Джувона ещё до того, как тот представился. И хотя он утверждал, что это из-за Хан Гихвана… Он ведь мог сказать, что Джувон — не тот послушный наследник Национального полицейского управления, которого он ожидал увидеть… Очевидно, есть альтернативное объяснение: Донсик узнал его, поскольку видел раньше, в видении. Ещё до того, как они встретились. Если это правда… Что он знает? Мог ли он знать, что я… Нет. Джувон не знает наверняка и, раз пока он не уверен, должен вести себя осторожно. Нельзя себя выдать. Если он чему и научился за последние двадцать лет, так это умению хранить секреты. Поэтому он не делает того, чего хочет — подходит к стойке, хватает Донсика за свитер и требует объяснений. Расскажи мне, что ты видел! Расскажи об этом будущем. ЧЕМ я отличался? Ты уже знаешь, на что я способен? Ты видел момент, когда я окончательно теряю себя? Оно того стоит? Пожалуйста! Мне нужно, чтобы оно того стоило. Вместо этого Джувон вздёргивает подбородок и хладнокровно говорит: — Я тоже надеялся на лучшего партнёра, господин Ли Донсик. А затем разворачивается и покидает лавку.***
Следующие несколько недель… трудные. С одной стороны, Хан Гихван действительно утверждён в должности генерального комиссара, и поздравления всего участка предсказуемо невыносимы. Единственный человек, кто на этой неделе кажется угрюмее Джувона — это Донсик. Хотя его настроение в принципе склонно к непредсказуемости и маниакальности. Джувон же просто постоянно раздражён. (Не угрюмый, не смурной, не надутый, господин Ли Донсик. Раздражённый, в основном из-за вас.) С течением времени всё труднее и труднее отрицать тот факт, что Донсик — несмотря на несносность, невыносимость и абсолютное безумие — удивительно добр. Конечно, не всегда. У него острый язык. Он устраивает публичные разборки с власть имущими, которых ему лучше избегать. (Он терпеть не может мать Пак Чжончжэ, непонятно почему.) Просто чудо, что Донсика до сих пор не уволили — даже если Нам Санбэ столь явно на его стороне. Однако его напарник терпелив и нежен с другими — особенно со слабыми, кого больше некому защитить. С ними он редко думает о себе. Джувон стал свидетелем того, как Донсик раздавал свои обувь, куртку, деньги и обед людям, которые, по его мнению, нуждались в них больше. Это невыносимо. Джувон не хочет симпатизировать Донсику. Ни за что. Но его мучает этот образ: Донсик, улыбающийся под холодным февральским дождём. И Джувон начинает думать о самых разных вещах. Как мог бы выглядеть Донсик без этой мокрой одежды. Что он мог бы дать Джувону, если бы тот осмелился попросить? Это заставляет его думать, что, может быть, может быть… Мираж заканчивается, стоит мужчине сказать что-то вроде: «Съешьте что-нибудь, лейтенант Хан. Вы снова перегибаете палку с чувством вины? Разве я не говорил вам перестать пропускать приёмы пищи?» И Джувон чувствует мороз по коже. Потому что Донсик никогда не говорил ему этих слов. Он не должен знать, почему Джувон чувствует себя виноватым или что он вообще чувствует вину. Чхве Минджи. Знает ли Донсик, как Джувон подвёл её? Донсик видит только будущее. По крайней мере, так он утверждает. Но Чхве Минджи мертва. Так откуда ему знать о ней, если он вообще знает. Или же он просто играет с Джувоном, выдвигая дикие предположения и туманные заявления в надежде, что тот… Что? Признается, что у него есть способности? Что смерть Чхве Минчжи — его вина? Что Донсик от него хочет? Он наверняка чего-то хочет. То, как он смотрит на него, словно… словно Джувон — некая странная, увлекательная головоломка. Будто он забавляет, разочаровывает и ставит в тупик одновременно. Мог ли Донсик проводить собственное расследование? Есть ли у него тайный, корыстный интерес в убийстве Чхве Минчжи? Однако Джувон даже представить не может, откуда они могли знать друг друга. Вся жизнь Донсика прошла в Маньяне. Он больше нигде не жил и не работал. И если Донсик не играет с ним… Если не пытается заставить расколоться… Значит, Джувон сам расскажет Донсику о своей способности — о том, как не использовал её, когда должен был, и как провалился, когда наконец это сделал? Помнит ли Донсик все секреты, которые напарник ещё не решился ему раскрыть? Помнит ли, как говорил ему то, что скажет через неделю, месяц, год? Джувон не из пугливых, но мысль о том, что его узнают таким… уязвимым, глубоко нервирует. Донсик его нервирует. Поэтому он держится на максимальном от него расстоянии, игнорируя поддразнивания напарника, его доброту, его странные и удивлённые взгляды. Он пришёл сюда не для того, чтобы его любили. Он здесь не для того, чтобы кому-то нравиться. Это наказание. Джувону нужно только выжить. А потом он сбежит из этого места, сбежит от этих людей, и всё снова обретёт смысл.***
Это, должно быть, было неизбежно — что Джувон оступится и совершит ещё одну ошибку. На удивление, когда это наконец происходит, Ли Донсика не оказывается поблизости. После смены он прогуливается по Маньяну, оглядывая дома и размышляя, стоит ли что-нибудь здесь снять, просто чтобы избежать долгих ежедневных поездок из Сеула. Ли Юён переходит улицу, возможно, направляясь обратно в свой цветочный магазин. Она видит его и на ходу машет рукой, но тут её взгляд перемещается на что-то позади него. Что-то настолько ужасное, что её лицо бледнеет от ужаса. Джувон оборачивается, готовый увидеть бандита с ножом, жертву, истекающую кровью, пулю, летящую в него… Но на обочине дороги припаркован только светло-голубой фургон доставки. Он слегка покачивается. Молодой человек переставляет какую-то мебель, но парень не выглядит угрожающе. Ему не угрожает опасность. Нахмурившись, Джувон оборачивается и видит, что Ли Юён всё также стоит посреди улицы, застыв на месте. А позади неё по дороге быстро едет красный грузовик. Слишком быстро. — Госпожа Ли Юён! Однако она, кажется, его не слышит — даже не моргает — а водитель или пьян, или отвлёкся, потому что он не сворачивает и не притормаживает. Хан Джувон ругается, бежит со всех ног и всё равно не успевает. У него ничего не получится… У него получается. Он хватает Ли Юён, вовремя оттаскивает её с дороги и, спотыкаясь, отбрасывает спиной к обочине. Они теряют равновесие. Он падает и хочет подхватить её, чтобы она не слишком сильно ударилась… Знакомая ледяная дрожь пробегает по венам. Ему хватает времени осознать, что его голые пальцы сомкнулись вокруг её ничем не прикрытого запястья, вспомнить, что перчатки всё ещё в кармане, и подумать: «Нет, подожди». Потому что потом он… Идёт где-то в темноте по длинной просёлочной дороге. Там припаркован синий фургон, который слегка покачивается. Он подходит ближе и заглядывает внутрь… Молодой мужчина в очках душит девушку — светлые волосы, синий свитер — и… о Боже, она умирает, он убивает её, он убивает её, он… Поднимает голову. Боже, о Боже, о Боже, о Боже, о… Юён — нет, Джувон — отступает. Он пятится, в ужасе прикрывая рот, а мужчина выходит из фургона и приближается. О Боже, он действительно… «Дяденька», — говорит Джувон. Слово дрожит у него во рту, когда он указывает на фургон, на мёртвое тело, лежащее там. Но эта девушка, она не может… Не может на самом деле быть мёртвой, правда? Это уловка, розыгрыш. На самом деле он бы её не убил… «Что это?» — спрашивает Джувон. Нет, это спрашивает Юён, хотя точно знает, что это такое. Конечно, знает. Она понимает, что вот-вот случится с ней, с ним, с ними… Они оказываются в фургоне, с кляпом во рту и связанными руками. Они смотрят на тело мёртвой женщины. Они будут следующими, они умрут, они действительно умрут прямо сейчас… Мужчина стоит над ними на коленях, с ножом в руках. Их пальцы… Он режет им пальцы… Они кричат сквозь кляп… Какое-то время спустя мужчина тащит тело в тростниковое поле. Это их шанс. Они должны уйти, должны спастись, должны БЕЖАТЬ… Джувон вновь оказывается на обочине, смотрит в вечернее небо и кашляет в тряпку, которой больше не существует. Он пытается дышать. Ему нужно дышать, а Ли Юён смотрит на него сверху вниз. Она прижимает его, сковывает, она… — Лейтенант Хан? — зовёт Ли Юён, с тревогой глядя на него. — Вы со мной? К ним медленно приближаются люди. Голоса, любопытный шёпот. О, нет, Ли Юён! С ней всё в порядке? А с этим молодым человеком? Видели, как быстро ехала та машина? Ну и молодёжь нынче! Даже не остановился… Может, вызвать скорую помощь? Кто-нибудь видел… — Я в порядке! — весело говорит всё ещё ужасно бледная Ли Юён. Её голос чересчур громкий. Она слегка смещается, становясь между ним и зрителями… Нет, запоздало понимает он. Она пытается заслонить его от любопытных глаз. — Благодаря лейтенанту Хану! У нас всё в порядке! Она наклоняется ближе, намеренно не касаясь его кожи. — Лейтенант Хан? — бормочет она. — Мы ведь в порядке? Джувон с трудом переводит дыхание, поэтому довольствуется кивком. Он приподнимается с земли, и каким-то образом им удаётся встать. Хотя не вполне ясно, он ей помогает или она — ему. Оба так сильно дрожат; люди вокруг аплодируют. У него дрожат руки. Его пальцы. Они на месте. У него ещё есть его пальцы. Юён смотрит на него снизу вверх влажными глазами и улыбается. — Хотите выпить? — спрашивает она. — Я бы не отказалась.***
В конце концов они оказываются в каком-то маленьком баре, распивая соджу. Хан Джувон редко пьёт в компании и почти никогда — соджу. Он предпочитает виски, вино, иногда выпивает бутылку шампанского. Порой может пригубить макколли на их невыносимых командных ужинах, но никогда — больше одной миски. Выпивка для него — то, чем он занимается в одиночестве. Чтобы успокоить нервы, развеять призраков в голове. Снотворное — но не слишком часто. Ему стоит быть осторожным. Он должен быть очень, очень осторожен с тем, когда, почему и сколько пьёт. Прямо сейчас ему плевать на осторожность. Прямо сейчас ему всё равно, если его одежда забрызгана придорожной грязью. Плевать, если кому-то покажется странным, что он сидит в помещении в перчатках. Плевать, если увидят, как он сутулится, прислонившись к столу, такой разболтанный и невоспитанный. Прямо сейчас он не хочет ни вина, ни виски, ни шампанского. Он хочет соджу, много соджу. Так часто бывает после видения — часами, иногда целыми днями. Меняются его вкусы, манера говорить, страхи, все его чувства. Сейчас он чувствует так много и так сильно. Он тонет, тонет в неистовой буре чувств Юён. Он умрёт… Он действительно умрёт. Парень делает ещё один глоток. — Вы, наверное, думаете, что я дура, — говорит Юён, с дрожью улыбаясь своему бокалу. — Чуть не попала под машину из-за того, что случилось двадцать лет назад. Джувон вовсе так не думает. В основном он просто старается не плакать, но ещё — решить, нужно ему извиняться или нет. Очевидно, он не хотел всё это увидеть. Но это личная травма Юён. Она тихо жила внутри неё, но теперь он всегда будет её свидетелем. Теперь она поселилась и в нём. Юён злится? Он бы злился. Предстать таким… Чтобы о нём узнали… — Я не считаю вас дурой, — отвечает он, наливая им обоим ещё по стаканчику. — Ну, а я считаю, — говорит Юён. — Вы знали, что я должна была поступить в Сеульский национальный? Тогда у меня были мечты, цели, которых я хотела достичь, а после… Я пыталась. Действительно пыталась. Я знала, что всё закончилось, но иногда даже выходить из дома было… Качая головой, она делает ещё один глоток. — Двадцать лет прошло, и я всё-таки выбралась из дома. В конце концов начала новую жизнь. Я счастлива, но тут… Всего-то и нужно было? Синий фургон? Разве это не самая абсурдная вещь, которую вы слышали? — Госпожа Ли Юён… — Так и есть, — продолжает она. — Это абсолютно нелепо. То, что произошло тогда, было… ужасно, просто кошмар. Хотя и заняло меньше получаса. Тридцать минут двадцать один год назад, и посмотрите на меня сейчас. Джувон… что ж. Он плохо ладит с людьми и редко понимает, что им нужно, но чувствует, что сейчас один из тех моментов, когда следует быть чутким и внимательным, деликатно подбирать слова. Он должен подтвердить её чувства и одновременно опровергнуть страхи. Вот что нужно сделать. К сожалению, он понятия не имеет, как это сделать. Кроме того, он уже немного пьян и почему-то всё ещё дрожит, несмотря на выпитый алкоголь. Поэтому он говорит: — Вы, очевидно, очень умный человек, госпожа Ли Юён. Пожалуйста, перестаньте быть такой идиоткой. Рот женщины приоткрывается. Он опрокидывает в себя стопку. — Вы умная, — утверждает он. — Поэтому наверняка знаете, что с травмами так не бывает. Это травма. Её не победить логикой. Вы просто… выживаете. Ни с того ни с сего он думает о матери, о своей матери, которая не смогла выжить. Его руки дрожат сильнее, когда он наливает им ещё по стакану, расплёскивая немного жидкости мимо. — Выживать — это хорошо, — опустив глаза, говорит он ей, тщательно убирая лужу. — Продолжайте в том же духе. Когда она наконец заговаривает, голос Юён звучит очень мягко. — Лейтенант Хан… — Кроме того, — перебивает он, пока эта мягкость не успела стать невыносимой, — Вы всё равно занимаетесь любимым делом, не так ли? Вам нравится ваш цветочный бизнес. — Откуда вы знаете? — Вы без умолку твердили о нём за ужином на прошлой неделе, — бормочет Джувон. Он даже не подозревал, что кого-то могут так сильно волновать цветы сливы. Она смеётся. — Это дело моей мамы. Я просто его унаследовала. Джувон смотрит на неё, совершенно не впечатлённый. — Значит, теперь он ваш, — категорично заявляет он. — Вам это нравится. Нравится этот город. И ваша партнёрша. О Джихва. Она поднимает на него глаза. Парень пристально смотрит в ответ. — Она вам нравится. Не так ли? Юён кивает. — Итак, вы занимаетесь тем, что вам нравится, — подытоживает Джувон. — Ваши желания просто изменились, вот и всё. Это не обязательно плохо. Долгое мгновение царит тишина. — Спасибо, — тихо говорит Юён. Он просто пожимает плечами и отводит взгляд. Джувон лишь указал очевидное. Это не стоит благодарности. — Лейтенант Хан? А чего хотите вы? Он открывает рот, возможно, желая сказать ей, что хочет уехать из этого города, или разобраться с её бесчувственным братом, или избавиться от своих видений раз и навсегда, но замолкает, потому что внезапно ему приходит в голову… — Не припоминаю, чтобы кто-нибудь меня об этом спрашивал. Разве что мать. Трудно сказать наверняка. Он не помнит её так хорошо, как должен. Хотя, когда её заперли, ему уже было восемь и девять — к моменту смерти. Однако он так долго старался не думать о ней, что теперь трудно доверять тем воспоминаниям, которые у него остались. Он помнит её доброту. Помнит, как она прикасалась к его лицу мягкими пальцами в перчатках, смеялась и рассказывала ему истории. Он также помнит, как она игнорировала его. Помнит остекленевшие от алкоголя и боли глаза, от лавины воспоминаний слишком многих людей. Он помнит звук её голоса, когда она спросила… «Ты отпустишь меня, если я оставлю тебе Джувона?» Её и правда волновали его желания? Или он просто хотел, чтобы так было? Разумеется, его отец никогда не удосуживался спросить о таком. — Я хочу… — медленно произносит Джувон, обдумывая вопрос. Пытаясь отличить свои желания от желаний отца. А ведь до недавнего времени он считал это одним и тем же. Ему не хочется быть слабым. Не хочется закончить, как мать. Он хочет быть правомерным, исполнительным, полезным. Хан Гихван хочет для него того же. Но Хан Гихвана волнует только, полезен ли Джувон ему. Чего никогда не произойдёт, хочет он того или нет. Джувон поднимает свои дрожащие руки, поворачивает их то в одну, то в другую сторону. — Я не хочу, чтобы всё было так, — тихо говорит он. Я не хочу терять себя. Не хочу умирать, став кем-то другим. Он думает, что она извинится или скажет что-нибудь благонамеренное и безнадёжно банальное обо всём хорошем, что он может сделать со своими способностями. Но то, что она в итоге произносит, гораздо хуже. — А Донсик знает? И Джувон будто снова не может дышать, словно та тряпка всё ещё затыкает ему рот, душит его даже сейчас. Что он здесь делает? О чём он только думал? Это же сестра Ли Донсика! Вдруг она?.. А что, если?.. — Вам нельзя говорить ему, — отчаянно выпаливает Джувон, в панике едва не опрокидывая свой стакан. Показывать кому-то свой страх — дурная идея, но сейчас он ничего не может с ним поделать. Он едва ли в состоянии замедлить биение собственного сердца. — Пожалуйста! Никто не знает. Никто. Он надеется… Он так надеется, что Ли Донсик ещё не знает. — Я не скажу, — убеждает его Юён тем успокаивающим голосом, каким люди разговаривают с испуганными животными или маленькими детьми. — Не волнуйтесь. Я бы не стала болтать о таком. Джувон сглатывает и кивает, будто эти слова действительно что-то значат, а обещание нельзя просто не нарушить. — Но если никто не знает… — хмурится Юён. — Вы имеете в виду, в Маньяне или… вообще никто? Его так и подмывает сказать «вообще», но это не совсем так. — Есть кое-кто, — неохотно признает он. Два человека. Пять с натяжкой. Или больше, если вспомнить английскую школу-интернат, с учителями, которые учили его: «Отключи это, выбрось из головы». — Люди, которым вы доверяете? — настаивает Юён. Как забавно! Даже слишком. Он начинает смеяться, чувствуя, как у него перехватывает дыхание. Может, для этого нужна практика? Он не часто смеётся. Юён с грустным видом наблюдает за ним. Почему-то кажется неправильным, что человек, который столько пережил, всё ещё может печалиться о нём. Он выпрямляется и пытается взять себя в руки. — Нет. Я им не доверяю. Я никому не доверяю, даже себе. Так безопаснее. Вот. Ему кажется, это звучит спокойно и очень разумно. По какой-то причине сидящая рядом с ним женщина становится ещё грустнее. — Лейтенант Хан, — серьёзно говорит Юён. — Обещаю. Я никому не скажу: ни Джихве, ни даже Донсику, если не хотите. Вы мне верите? Он задумывается. — Хотелось бы. Кажется, этого ей достаточно. Она допивает свой стакан, и он вместе с ней. Однако, когда Джувон собирается добавить, оказывается, наливать больше нечего. — Ха, — удивлённо произносит Юён. — Может, возьмём ещё пару бутылок? Джувон считает, что им обязательно нужно купить ещё несколько бутылок.***
После этого всё становится немного… туманным. Или, может, дело в Джувоне. В какой-то момент он рассказывает Юён о том, как в детстве, спустя пару недель после того, как у него развились способности, и несколько месяцев после того, как увезли мать, отец приносил ему разные предметы, чтобы он мог их потрогать. Но Джувон всё делал неправильно и проваливал тесты, потому что видеть-то он видел, а вот чувствовать не должен был. И перестать отчего-то никак не мог, как ни старался. Как с тем ножом — он прикоснулся к нему и ощутил всю полноту чужой боли внутри. Её было слишком много, и тот, кто держал его раньше, нуждался в освобождении, поэтому резал и резал… Каким злым и раздражённым был потом Хан Гихван! Джувон потерпел неудачу, и экономке пришлось следить за ним весь день, чтобы он не навредил себе. Его трясло от нужды, и это было плохо — сплошной беспорядок — который нужно было объяснять. Если бы Джувон сразу просто прекратил, домработнице не пришлось бы допоздна задерживаться на работе. Хм, странно. Он никогда и никому об этом не говорил и не знает, почему сейчас рассказывает Юён. Ему, вероятно, стоит прекратить, потому что, оказывается, Юён — очень шумная пьяница, и она то и дело громко восклицает что-то типа: «Он что?! Он ЧТО?» и «Я УБЬЮ ЕГО!» Что изрядно беспокоит, ведь обычно она такая жизнерадостная и дружелюбная. Наверное, ей не следует столько пить, раз от этого она такая злюка. Джувон совсем не сердится. Он чувствует себя… свободным, развязным. В какой-то момент он забывает, где находятся его руки, и это так… Обычно он всегда знает, где его руки. Он должен. Это действительно очень важно. Однако в конце концов он их находит, так что, наверное, всё в порядке. Время снова колеблется, рушится. Стол выглядит мягким, но это не так. Это ложь. Он липнет ко лбу Джувона. Парень слышит, как Юён с кем-то разговаривает — точнее использует приложение для преобразования голоса в текст. «Забери нас, братик, мы пьяны!» Но Джувон всё же не настолько пьян, поэтому он медленно поднимает голову — почему она такая тяжёлая? — и смотрит, как Юён подливает себе ещё. Он задаётся вопросом: трудно ли ей было научиться делать это без помощи кончиков пальцев? Особенно больших. И пользоваться мобильным телефоном? Наверное, ей столько всего пришлось выучить заново. — Кое-что, — подтверждает Юён настолько невнятно, что Джувон не сразу её понимает, — Но деваться некуда, верно? Как ты и сказал: выживай. — Затем она протягивает ему бутылку. — Попробуешь? Он пытается, хотя руки сейчас почти не слушаются, словно они действительно больше ему не принадлежат. И, о, это было бы здорово! Разве это не было бы здорово? Может, поэтому эти руки и кажутся ему такими тяжёлыми и медлительными и поэтому он повсюду разливает соджу, хотя так старается. Смеясь, Юён забирает бутылку, но это приятный смех, добрый. Будто она совсем не возражает, что он провалил тест. От этого он чувствует прилив храбрости и тоже начинает смеяться. И смеётся так сильно, что теряет равновесие и начинает соскальзывать со стула… Однако тут его поддерживает твёрдая рука на плече. Джувон поднимает голову, запрокидывая её назад, и улыбается. — Ли Донсик. Ли Донсик пристально смотрит на него. Он выглядит немного удивлённым. Сбитым с толку. На нём красная фланелевая рубашка, а тёмные кудри обрамляют лицо. Ему очень идёт. Ему вообще мало что не идёт, но… Он хорошо выглядит. Он выглядит нежным — так и хочется прикоснуться! Хм. Обычно Джувон не позволяет себе так думать о людях. — Ли Донсик, — снова произносит он, чувствуя, как распухает во рту язык. — Хочешь выпить? Парень поворачивается, чтобы налить напарнику стаканчик, но тот держит его слишком крепко. К тому же бутылки снова пусты. — Ага, — говорит Донсик, переводя взгляд с него на Юён и обратно. — Неужели этот праведный молодой принц из Сеула развращает мою сестру? Кто-то фыркает. — Маловероятно. О, это О Джихва! Внезапно она тоже здесь: обнимает Ли Юён, которая слегка покачивается на ногах. — Вот, — говорит Джихва, ухмыляясь Юён, — кто точно виновник разгула. — Виновна, — также ухмыляясь, подтверждает Юён. — Братик, не обижай его. Лейтенант Хан спас мне жизнь! — О? — спрашивает О Джихва, приподняв бровь. Донсик смотрит на него. Хан Джувон качает головой, что немного выводит его из равновесия. — Ничего такого, — бормочет он, пока Донсик поддерживает его в вертикальном положении. — Там была машина. Хватка мужчины болезненно усиливается. — Там была машина? — повторяет он. — О, — тихо произносит Юён, моргая. — Нет, всё в порядке, братик. Я в порядке. Не надо… — Там была машина? — переспрашивает Донсик с таким видом, будто сейчас заплачет, что немного сбивает Джувона с толку. — Там действительно была машина? — Меня не задело, — уговаривает Юён, что тоже непонятно. Сидели бы они тут, если бы её сбила машина? Неужели Донсик считает его настолько бессердечным, что полагает, будто бы он не отвёз её в больницу? Джувон… Ох, он пьян. Он действительно слишком пьян для… чего бы то ни было. Юён спотыкается, высвобождаясь из хватки Джихвы, и прислоняется к плечу его напарника, уткнувшись головой ему в руку. — Всё в порядке, — снова говорит она тоном, предназначенным для испуганных животных и маленьких детей. — Я правда в порядке. Донсик глубоко вздыхает. Когда он кивает, Юён широко улыбается и возвращается в объятия Джихвы. Затем Донсик смотрит на Джувона с каким-то тихим опустошением в глазах. — Лейтенант Хан, — говорит он и пытается… обнять Джувона?.. Тот немедленно впадает в панику, отступая назад… … и оказывается на полу. — Ой, — тянет он, моргая и глядя на них снизу вверх. Кто-то определённо хихикает. Зрение Джувона слишком размыто, чтобы быть уверенным, но, кажется, это Джихва. Сейчас она ему не очень нравится. Юён он симпатизирует больше, поскольку та спрашивает: «О нет, ты в порядке?» А Донсик нравится ему больше их всех вместе взятых, потому что он помогает Джувону подняться на ноги, пускай он этому явно не рад. — Зачем ты это сделал? — раздражённо спрашивает Донсик. — Думал, я нападу на тебя? Джувон устало моргает, глядя на него. Донсик хмурится. — Ты думал, я нападу на тебя? — Я… — Джувон трёт глаза. — Думаю, нет. Я… я слишком пьян, чтобы думать. — Ну что ж, — говорит Донсик. — Хоть в этом ты прав. Затем время немного отключается, потому что время — та ещё срань. Они выходят из бара: Джувон машет на прощание Юён, которая весело машет в ответ и чуть не спотыкается. Джихва смеётся над ними обоими. И тут Донсик обнимает его за плечи. Он так близко — намного ближе, чем Джувон позволяет подойти кому-то — и это безопасно, потому что на нём перчатки, но в то же время это совсем небезопасно. Донсик вкусно пахнет. Затем они оказываются в доме, в спальне, и Джувон без обуви, и его пиджак исчез. Он падает лицом в постель, пока Донсик смеётся где-то позади. — Где мы? — бормочет Джувон в подушку. — У меня дома, — отвечает мужчина, — Помнишь? Ты живёшь слишком далеко, Хан Джувон. Джувон? Нет, пока не засыпай. Давай сначала принесём тебе ещё воды и чистую одежду. Хорошо? Нет, одежда — это усилие, это работа. Джувон уже закончил работать. Он устал. Он очень устал. К тому же ему сейчас так трудно держать глаза открытыми. Донсик сидит на краю постели и наблюдает за ним. — Ты уверен? Позволь мне хотя бы снять с тебя перчатки. Разве ты не хочешь умыться? На тебе ещё осталось немного грязи… Мужчина протягивает руку вперёд, касаясь щеки Джувона большим пальцем. Джувон отшатывается. — Не надо, — бормочет он, прерывисто дыша. — Не надо. Донсик убирает руку. — Хорошо, — тихо говорит он через минуту. — Ладно. Здесь ты в безопасности, Джувон-а. — М-м, — говорит Джувон. Кажется, он больше не может открыть глаза. — Лжец. И отрубается.