- - -
Последние три недели работы над дворцом Алькасар-Сарай- самые тяжелые в жизни Кавеха. (Альхайтам будет настаивать, что они самые трудные только до этого момента, потому что все из Хараватата — педанты, и Кавех совершит тяжкое преступление, который приведет его в тюрьму до конца его сократившейся жизни, так что, возможно, хорошо, что они не разговаривают уже несколько месяцев). Трость становится необходимостью, а затем и ее становится недостаточно. Строители подхватывают легкую простуду, у Кавеха начинается жар и кашель, который он не может переболеть. Последнюю неделю он не может усвоить ничего, кроме простого риса, и даже его нужно принимать в другое время, чем лекарства. Онемение танцует по его конечностям, оставляя жгучую боль на следующий день. Это не важно, потому что финиш уже в поле его зрения, и он знает это здание лучше, чем свое тело. Если он упадет мертвым после того, как строительство будет окончено, так тому и быть. Кавех ведет лорда Сангемах-Бей на экскурсию, во время которой не обращает ни на что внимание. Она довольна. На следующее утро он не может встать с кровати. Причина не в отсутствии желания или силы воли. Дело в том, что он слишком слаб, чтобы сесть. Ему всегда становится хуже после завершения проекта, вспоминает он. Сейчас это не важно. Дворец Алькасар-Сарай закончен, клиента привели на осмотр, им все понравилось. Больше ничего не осталось. Не осталось… ничего. Тело Кавеха сгорает и болит, разум же больше не чувствителен из-за осознания боли. Он закончил то, над чем работал все это время. Он закончил. Это не ощущается так, как он думал оно будет. Не ощущается, словно ничего вовсе. У него нет ни малейшего понятия, что делать теперь. Он об этом не задумался. У него не было времени. Теперь, что бы он не делал, это не имеет значения. Он закрывает глаза.- - -
Каве раньше никогда не просыпался в Бирмастане, но он знает это место достаточно хорошо, чтобы не быть дезориентированым и понять, где находится. Он не уверен в том, почему он тут, но место, по крайней мере, знакомое. Человек, сидящий рядом с его кроватью со словарем Энканомии тоже ему знаком. — Аль-Хайтам? — зовет Каве. — Ты и правда заболеваешь после окончания сроков. — бормочет тот, убирая книгу в сторону. — Ты разве не должен быть на экзамене? — спрашивает Каве. — Это было неделю назад, — говорит аль-Хайтам. Однако, несмотря на заявление, которое должно вызывать сильную тревогу, он выглядит скорее облегченным. — Ох, — вздыхает Каве, хмурясь. — Что случилось? — Мне не назвали конкретный диагноз, — начал аль-Хайтам. Значит, он не знает. — Но они дали тебе антибиотики, поэтому ясно, что у тебя что-то, связанное с инфекцией. Это первый раз, когда ты проснулся в сознании. Кавех кивает. — Они спросили меня, знаю ли я, где ты получал медицинскую помощь последний год. — продолжает аль-Хайтам. — Тигнари. — отвечает Кавех. — Лесной смотритель? Он не врач. — Он говорит мне об этом все время. — бормочет Каве. Аль-Хайтам смотрит на Кавеха так, словно тот является вступлением к сочинению, которое он не хочет писать. — Лорд Сангемах-Бей оплачивает твое пребывание в больнице, — наконец говорит он. — Так что тебе лучше поскорее выздороветь. Она выставит тебе счет до последней моры. Кавех думает о том, чтобы сесть, но одна из его рук слишком онемела, чтобы он мог определить, покоится ли она все еще на кровати. — Так и будет. — Дворец. — медленно произносит аль- Хайтам. Для тебя… Стоил ли он того? — Да, — говорит Каве, уводя взгляд в сторону.- - -
Кавех не позаботился о том, что будет делать после завершения строительства своего шедевра. Он понимает, что это было иррационально. Должен же быть какой-то период между завершением работы всей его жизнью и внезапной смертью. Но он никогда не думал, чем будет заниматься в это время. Ему негде остаться, потому что несколько последних лет он жил в домике на месте строительства, и теперь, когда работа завершена, на то, чтобы найти новое место, потребуются время и деньги. У него есть немного сбережений, оставшихся после Алькасар-Сарая, но они расходуются на его пребывание в Бирмастане. И они не выпустят его, пока ему не будет, куда пойти. — Оставайся у меня, — совершенно бесстрастно предлагает аль-Хайтам через неделю с просроченной инадзумской газетой на коленях. — Ты разве не в общежитии живешь? — спрашивает Каве. — Устроился на хорошую стажировку. — отвечает аль-Хайтам. — Я купил дом. — Ты купил дом, все еще будучи студентом. Конечно же. — Ну? Не то чтобы у Кавеха есть, из чего выбирать.- - -
Каким-то образом это срабатывает. Кавех восстанавливается настолько, что может работать над чертежами за столом несколько часов в день, а когда не может, то притворяется, что лежит в постели, потому что подавлен, и ничего не объясняет. Аль-Хайтам, в свою очередь, делает вид, что верит ему. Они ссорятся, пока Каве лежит в постели или на диване, но все это теряет свою остроту после того, как в результате одной особенно бурной перепалки по поводу звездных карт у Каве три дня держится высокая температура. Но это работает. Работает и после того, как аль-Хайтам заканчивает Академию, и после того, как Кавех наконец-то начинает зарабатывать столько, что теоретически может выживать самостоятельно, хотя никто из них об этом не говорит. Это работает еще целых два года, дольше, чем Каве думал он будет жить, ровно до одного особенного Фестиваля Сабзеруза. Каве просыпается от мучительной, непреодолимой боли. Его тут же рвет на простыни, что настораживает и потому, что это отвратительно, и потому, что он совсем не чувствует рвоты в горле. Он начинает плакать и не может поднести руку к лицу. Он пытается позвать аль-Хайтама, но язык у него тоже не работает, и звук, который он издает, — это просто придушенный крик. После этого вещи становятся неясными. Кто-то находит его, предположительно аль-Хайтам. Его заворачивают в одеяла и несут в Бимарстан, укладывая в кровать на бок. Вокруг него раздаются встревоженные голоса, постоянные разговоры, которые он не может разобрать. Неопределенный отрезок времени проходит в тумане. Когда Каве снова осознает себя, рядом с его кроватью оказывается кто-то знакомый… но это Тигнари, а он не совсем тот знакомый. — Это происходит, не так ли? — мягко спрашивает Каве. Губы Тигнари складываются в тонкую линию, и затем он делает глубокий вдох. — Если ты имеешь в виду свою смерть, — говорит он, — то да. Множество пациентов с Элеазаром… их состояние ухудшилось после Фестиваля Сабзеруза, но ты — один из самых тяжелых случаев. — Понятно, — говорит Каве. — Почему ты указал меня как второго ответственного за принятия решений о твоем здоровье, а не аль-Хайтама? — Ты знаешь, почему. — отвечает Каве. — Он все еще не знает? — спрашивает Тигнари. — Нет. — Тебе нужно ему рассказать. — говорит Тигнари. — Он должен знать. Каве не отвечает. — Все что тебе осталось — хоспис. Ты можешь заняться этим дома, или в больнице рядом с Караван-Рибатом. — Дай-ка подумать, — говори Каве. — Кавех– — Ты мне только что сказал, что я умираю. — настаивает Каве. Выражение лица Тигнари меняется. Он кивает и уходит. Кавех оглядывает комнату. Он понимает, что на прикроватной тумбочке стоит миска. Он немного пришел в себя, хотя уверен, что это ненадолго, и смог достаточно приподняться, чтобы заглянуть внутрь. Что-то цветочно-розовое и растаявшее. Растаявший заварной крем из роз. Он действительно жесток к аль-Хайтаму. В следующий раз, когда врач приходит поговорить с Каве, последний объясняет, что хочет перевестись в хоспис рядом с Караван-Рибатом.