Маслобойня

Обитель Гилберта находилась в небоскребе, небоскреб среди таких же одинаковых вышек, обычный средний жилой район. Пятьдесят четвертый этаж и две выкупленные капсулы, одна для жилья, вторая для хобби, этакая крохотная студия, со стулом в центре. — Ты будешь стоять здесь, — показал на место перед стулом, — слушать и делать, что я говорю. — Ага, а ты будешь слушать кого-то другого, да? — Меня видно не будет, я в слепой зоне, но ты можешь не притворяться, что меня нет, — Гилберт проигнорировал вопрос, разнервничался только больше. — Когда я скажу «три», это значит, запись началась и ты должен начать раздеваться. Когда я скажу «финиш», дело будет сделанным. — Окей, — встал где было велено, — но ты же понимаешь, что я разденусь за две секунды, и что потом? — Постарайся медленнее, — Гилберт склонился над ноутбуком на длинной стойке, и Вито понял, что тот проверяет работоспособность и положение проекторов, расставленных и натыканным в стенах, в потолке, в полу. — Не обещаю. — Готов? — Гилберт посмотрел в ноутбук, затем на Вито, затем снова в ноутбук, и Вито безразлично пожал плечами. — Тогда «три». Вито видел эти тонкие, бледно зеленые линии повсюду, они разделили комнатку на тысячи мелких квадратов и Вито был в середине. Для проекторов он был пустой формой, отрицательной единицей, препятствием, и именно сталкиваясь об его тело, они передавали его объем. — Ты же не думаешь, что я буду той грациозной кошечкой? — усмехнулся, зная прекрасно, что ему разрешено говорить. Гилберт перестал смотреть в ноутбук и поднял своей непонимающий взгляд, который стал более озадаченным, ведь Вито сел на стул. — Что ты творишь? — тихо спросил Гилберт, а затем по его правой руке поползли строчки, ему прислал сообщение и он отвлекся, читая. — Раздеваюсь, медленно, — и Вито совсем не торопился, запрокинул голову, смотря в серый потолок через немыслимое количество зеленых линий. Прошло несколько минут, прежде чем потянулся к собственному ботинку и небрежно снял его. Гилберт в этот момент был сам не свой уже, капли холодного пота стекали по лбу. Он просто наблюдал. не в силах ничего делать, и новых сообщений не поступало. Вито снял второй ботинок, после остановился. Остановился, сидя, сгорбившись, ловя какой-то яростный адреналин от момента, а затем распрямился и откинулся на спинку стула. Он чувствовал тошноту и злость, когда пальцы коснулись пуговиц рубашки. И он не пытался быть эротичным, не улыбался, не вздыхал, не делал взор затуманенным. Просто расстегивал пуговицы одну за другой, начиная сверху, и думал о том, что делает это каждый вечер и всякие бродяжки спокойно могут наблюдать за этим, не за два миллиона валюты. Последняя мысль заставила Вито улыбнуться, он наклонил голову, справляясь с приступом ироничного смеха. Когда рубашка оказалась полностью расстегнутой, поднялся, и стянул ее с себя за левый рукав, после чего бросил на пол. — Неужели это того стоит? — издевательски спросил Вито вслух, и пальцы коснулись пряжки ремня. Щелк. — Неужели у кого-то от такого стоит? Гилберт был слишком собран и поглощен действом, чтобы услышать вопросы, только вздрогнул, когда очередные строчки сообщения быстро побежали по руке, от кисти до сгиба локтя. — Встань на колени, — приказал он и мельком заглянул в ноутбук проверяя запись. — Ну конечно, ничего неожиданного, — Вито рассмеялся, затем мотнул головой. — На самом деле, я думаю не об унижении, не о том, как мне стыдно, — и медленно опустился сначала на правое колено, а затем на левое, как сломился, — я думаю о том, кем надо быть, чтобы за такое платить. Думаю, в каком-то смысле это дно. — Расстегивай джинсы, — прошептал Гилберт и Вито расстегнул молнию, а затем убрал руки, они повисли вдоль полуголого тела бессильно, голова задралась вверх. — Снимай их. Вито не двигался, он продолжал стоять на коленях, и прикрыл глаза, пронизываясь этим ощущением. Тошнотворным и раздражающим, которое оставляло его безумно спокойным. Он мог бы сейчас убить. — Снимай их, — нервно повторил Гилберт и Вито улыбнулся, но за улыбкой в какой-то степени скрывался предел. Он знал свое притворное равнодушие перед бурей, знал предельно хорошо. — Конечно, — руки легли на грубый пояс, и с усилием, не спеша, Вито начал раздеваться до конца. Ему пришлось встать и возражения не последовало. Так просто он и оказался посреди голограммы абсолютно нагим, и где-то в глубине души абсолютно взбешенным. Но он продолжил просто стоять, понимая, что в этот момент чей-то далекий внимательный взгляд его рассматривает и оценивает, раздумывает, стоит ли его тело таких усилий, вызывает ли отклик. — Встань на колени снова, — сказал Гилберт получив новое сообщение, и Вито со злостью рассмеялся: — Нет. Вместо того чтобы опускаться, он хладнокровно и сдержанно принялся одеваться. Несколько быстрее, чем раздевался до этого. — Эй, что ты делаешь, — протестующе замахал руками Гилберт, притягивая внимание, — раздевайся заново и становись на колени. — Да пошел ты, — Вито накинул рубашку, но не стал застегивать, — уговор был на то, что я останусь без одежды, я это выполнил в полной мере и теперь жду перевода валюты. Гилберт казалось разозлился. Он все еще нервничал, переживал стресс, и то, что Вито перестал слушаться в какой-то степени было оскорбительным, хотя понимал, что дрессировщик тут вовсе не он. И все же. За такие нескромные деньги мужлан со звездами на спине мог бы постараться понравиться, и унизиться, и прогнуться. Гилберт разозлился и хотел было наехать, тоже включить бычку, но Вито подошел так близко, что исходящая угроза стала явной, от него веяло пугающим террором. До Гилберта только дошло, что за этой обаятельной улыбкой, легкими, непринужденными движениями, и небрежными фразами скрывается плохой парень. Вито был плохим парнем, настоящим плохим парнем, и точно каждая его отсидка была за дело. Гилберт даже подумал, что такого животного как Вито с Плутона и отпускать было нельзя. — Я понял, хорошо, — Гилберт отступил к стене и глаза его закатились, на чужой счет в ту же секунду поступили деньги. — Ну пока, — Вито улыбнулся безмятежно почувствовав пополнение валюты, — приятно было поработать. — Плутонский выродок, — прошептал Гилберт, когда остался один, и вспомнил, что нужно выключить запись. Вито же не был уверен в том, для кого он это сделал на самом деле. Спускался в лифте, насвистывая попсовую мелодию и уже вычеркивая из головы произошедшее. Неважно, кто на него смотрел, Вито в конце концов решил, что сделал это все же для себя, только для себя, и после такого, можно было пойти в клуб и закинуться хорошим экстази.