Теневой сад

Планы по поиску нэн были весьма расплывчаты, но одно Гон знал точно: оставаться на этом месте ему совершенно не хочется. Именно поэтому на звонок информатора и заманчивое предложение он ответил однозначное "Да", даже не успев как следует высохнуть после купания в речке. Возможностью встретиться с обладателем интересующего хацу нельзя пренебрегать, особенно сейчас, когда ему жизненно необходимо разгрузить мысли. В арендованный домик вернуться пришлось за необходимыми вещами, расставаться с которыми пока не было никакой нужды. Да и лицензию Ассоциации терять — идея так себе. Все же именно она была главным подтверждением его связи с миром охотников, пока он лишён нэн. Игнорируя запахи свежего завтрака с кухни и попытки Хисоки обратить на себя внимание, Гон закинул всё необходимое в рюкзак и ушёл. Связался с хозяйкой домика и самым убедительным образом выпросил продление аренды ещё на неделю. Не хватало ещё, чтобы Хисока задержался здесь на несколько дней и напугал бедную женщину до смерти. Что ж, придется признать. В этот раз Хисока его обманул — нагло и бессовестно, — но реальная их стычка пройдёт уже на условиях Гона. Дожидаться информатора пришлось на причале, перед отправкой корабля на большую землю, вместо заявленного кафе в центре городка. Но такая корректировка даже к лучшему, и Гону удалось сесть на более ранний рейс поезда, чтобы не терять времени и приступить к поискам как можно скорее. В отличие от прошлых поездок он не любовался природой и не пытался занять себя разговорами с другими пассажирами. В первый день он пытался продумать дипломатическую речь, но весь настрой сбило единственное сообщение со знакомого номера: "Не против встретиться?". От наглости у Гона чуть не перехватило дыхание — ему хватило совести добавить игривый смайлик в конце! — и контакт отправился в чёрный список. Как и советовал Киллуа ещё несколько месяцев назад. Яркие виды, маленькие деревеньки и несколько городов стремительно пролетали перед глазами, смешивались в единое целое с пересадками и переходами на другие острова. Пока, наконец, он не оказался в назначенном месте. Крепко сложенный на вид домик прямо у моря, единственный на всей береговой линии. Наверняка арендованный, потому что только дурак станет встречаться с незнакомцем на личной территории. От воспоминаний аж передергивает — в прошлый раз, когда Гон был в подобной ситуации, закончилось всё совсем не так, как ему хотелось бы. И всё же ему предстоит важная встреча, нет времени на переживания. Загадочный нэн-пользователь с цветочной способностью настолько нелюдим, что связь с ним приходилось налаживать через пятерых не знакомых друг с другом людей. Список правил невероятно длинный, Гон мысленно перебирает все, поправляя лямки рюкзака: не смотреть в глаза, не подходить ближе трех метров, не делать резких движений, не выряжаться в красное, не повышать голос, не оборачиваться через левое плечо, не называть по имени. Последнего бояться не приходится — как зовут пугливого нэн-пользователя ему так и не сообщили, перестраховавшись, чтобы Гон его случайно не спровоцировал. Один только список правил намекал на то, что затея была рискованной, но азарт лишь больше подталкивал его вперед. Небольшая вежливая беседа, ничего смертельно опасного — он только расспросит как можно подробнее, был ли у этого пользователя учитель, откуда он черпал вдохновение для хацу и способен ли направить эмоции для материализации чего-то иного. Ему так нужны контакты, хоть какие-то зацепки в поисках. Гон предупреждает о своем появлении до того, как ступает на небольшую лестницу веранды. В домике что-то шуршит, спешно распахивается дверь, и Гон наконец встречается с исключительно интересным… и странным человеком. Тот оказывается едва выше него, точно не старше тридцати, в мешковатой аляпистой одежде и с мелко бегающими глазами. Старательно отводя от них взгляд, Гон здоровается и представляется. — Я постараюсь сильно вас не задерживать, — заверяет он, опустив глаза в пол. Обувь у его собеседника с закрученным носом, напоминает дурацкие туфли Хисоки, которые тот выгуливает время от времени. Гон неосознанно хмурится, но старается держать тон голоса ровным. — Я наслышан о вашем хацу, и оно кажется мне очень-очень интересным. Мне знакомы случаи, когда эмоции усиливали нэн, но вы пошли гораздо дальше и стали создавать из них нечто новое. Поэтому мне очень хотелось бы послушать… что вас подтолкнуло к этой идее? Вы не подумайте, мне это интересно исключительно в собственных целях! Точнее, это бы помогло мне в поисках кое-чего важного. Он старается выдерживать голос в меру спокойным, пусть внутри него все кипит от предвкушения — и немного от адреналина. В паре шагов от него нэн-пользователь переступает с ноги на ногу, встряхивает растрепанной копной волос и, кажется, немного успокаивается. Следует небольшая скомканная речь, которая повторяет то, что Гону сообщили ранее. Затем, сложив пальцы в замочек, мужчина чуть прокашливается и предлагает: — Могу показать вам их отдельно. Чтобы не опасно… из рук, например. — Да, конечно! Главное не так, как вы их обычно применяете, а то мне уже хватило цирка с выплевыванием лепестков, — под конец Гон все же срывается на лёгкое раздражение, отмахивается рукой, будто хочет откинуть ещё свежие воспоминания. А затем замирает; даже без нэн чувствуется, как сильно из-за него начинает волноваться этот чудак. Он впивается ногтями в собственные ладони, нервно дёргает ногой, и Гон, инстинктивно подавшись вперёд, спешит исправить положение. — Вы не подумайте, я не о вас! Понимаете, просто надо мной недавно очень глупо… — впрочем, договорить он не успевает. Как только Гон поднимает глаза и ловит взгляд взволнованного мужчины, в груди что-то тяжело ударяется о ребра. Кажется, будто его зацепило небольшой звуковой волной шумного концерта, или же сердце стало каменным и грузно навалилось на грудную клетку. Ещё не осознавая, что именно произошло, он хватается за футболку, пытается нащупать причину резкого дискомфорта. Пользователь нэн перед ним бледнеет, бормочет что-то себе под нос ещё более неразборчиво, чем до этого, и пятится назад. — Что вы сделали? — на одном прерывистом выдохе выпаливает Гон, но в следующую секунду понимает, что ответ ему уже не требуется. Скомканно извиняясь, мужчина перешагивает через порог и в одно мгновение захлопывает за собой дверь. Первая реакция — последовать за ним, и Гон едва не вырывает ручку, пытаясь попасть внутрь. Некоторое время он ещё пытается договориться, кричит через дверь, напрочь забыв, что так лишь окончательно потеряет все шансы на нормальный разговор. В конце концов он просто выбивает дверь плечом, забегает внутрь, игнорируя грохот, оглядывается, несется дальше, распахивает уже и чёрный вход. И совершенно не чувствует чужого присутствия. Здесь слишком мало пространства, чтобы затаиться, а на земле нет и намека на следы, по которым он мог бы пойти. Чувствуя, как нарастает паника и раздражение на самого себя, Гон в сердцах бьёт кулаком по ближайшей стене. В противоположном углу домика слетает зеркало и рассыпается на сотню блестящих осколков. Давящее ощущение в груди усиливается, распространяется на всю грудную клетку и начинает жечь лёгкие, будто он вышел подышать в разгар песчаной бури. Он не сделал ничего критически неправильного — убеждает он себя в первые мгновения. И почти тут же приходит к другому выводу. Он сам испортил все своей несдержанностью. Всего за пару минут Гон успевает пройти как минимум три стадии принятия чего-то определённо ужасного. Признавать свой промах не просто стыдно — до слез обидно, и потому первым, у кого он пытается попросить помощи, становится не Киллуа. Выудив телефон из кармана, он набирает Кайто, уже готовясь услышать целую лекцию о том, что жизнь его ничему не учит. Но этого не происходит — после долгих попыток поймать связь Гон слышит лишь "абонент не в сети", произнесенное самым бездушным механическим голосом. Он пробует снова и снова, будто упорство поможет ему пробиться через отсутствие связи. Тщетно. В горле начинает першить, из груди вырываются странные хрипы, а вариант с помощью с соседних островов стремительно отпадает. Ещё несколько звонков друзьям впустую, и он умудряется дозвониться Морау. Тот, с шумом моря и криками чаек на фоне, обещает прислать всех, кого только сможет, и тут же отправляется поднимать собственные связи. Но это слишком долго — поиск людей, время на дорогу, на обдумывание хоть какого-то плана действий. Гон нервно листает список контактов в поисках кого-то, кто смог бы помочь незамедлительно. Все известные нэн-экзорцисты разбросаны по континентам, добраться до них самостоятельно будет той ещё задачкой. Дышать становится труднее, удаётся только бессильно злиться на свою глупость и несдержанность, и Гон хватается за грудь. Давящее чувство не проходит, накрывает его всё сильнее, он опирается на дверной косяк, горбится и заходится кашлем. Если до этого он мог обманывать себя, уверяя, что ему кажется, то теперь, пока по трахее поднимается что-то мешающее, цепляющееся странными ворсинками за слизистую, отрицать становится бессмысленно. Первый цветок Гон не ловит, позволяет ему упасть на пол, как можно дольше не хочет касаться проблемы и оттягивает момент. Это только начало, напоминает он себе, дальше будет только хуже. Терять время нельзя, он вдали от Ассоциации и всех, кто мог бы ему помочь. В голову приходит только один человек, который может оказаться поблизости, и обращаться к которому нет никакого желания. Когда Гон откашливает в ладонь второй белый цветок, на нём видны следы крови. Соцветия крупные, вытерпеть их гораздо сложнее, чем нежные лепестки камелии, с раздражением думает он. Ладонь сжимается в кулак, сминая цветок. У него нет выбора. Хисока — последний оставшийся вариант. К тому же, вполне вероятно, что материализованная эмоция может быть связана с ним, уж слишком свеж его поступок в памяти и слишком многое напоминало о нём с самого утра. Гон выходит на воздух, облокачивается на стену дома и листает список контактов, пока не находит нужный — скрепя сердце приходится убрать его из черного списка. Перед глазами плывёт, вдохи становятся рваными, а голова кружится настолько, что Гон даже не замечает, когда гудки сменяются весёлым голосом. — Соскучился всё-таки, милый? — сладко тянет Хисока в своей привычной манере. В ответ Гон срывается на очередной приступ кашля, настолько сильного, что на глаза наворачиваются слёзы и начинает подташнивать. — Гон?.. — Я… не знаю… Не знаю как, но, — приходится сделать перерыв, чтобы глотнуть воздуха, — ты придёшь и разберёшься с этим. Понял? Повисает тишина, связь немного сбоит, Хисока на том конце линии пропадает. Дозвониться во второй раз не получается, да и Гону становится уже не до этого. От крупных, раздражающих стенки трахеи цветов его полноценно мутит, внутренности сжимаются в воспаленный ком, и следующие несколько минут оставляют его совершенно опустошенным и с головной болью. Теперь, лично испытав на себе это хацу, ему больше не кажется, что в лепестках, вырывающихся наружу, есть какой-то завораживающий драматизм. В том, что Хисока способен его найти, Гон не сомневается. Слишком много раз они сталкивались в отдаленных уголках мира за последнее время, чтобы это можно было списать на случайность. Если Хисока и следит за ним, сейчас это лишь сыграет на руку. Вот только захочет ли он сдержать свое обещание?.. При любом раскладе не известно, сколько остается времени. А потому Гон делает все, что в его силах: кое-как, пошатываясь, возвращается на веранду. В промежутках между надрывным кашлем и лезущими наружу цветами он пытается выровнять дыхание, успокоить разум и тело, как при медитации, чтобы найти уничтожающую его эмоцию. И полностью ее погасить. Это плата за азарт, желание вернуть утраченный нэн, которое почти перешло в одержимость, или же за раздражение от идиотского розыгрыша? Почти задыхаясь от очередного крупного соцветия, он отчаянно перебирает в голове все, что могло послужить причиной. Окровавленные белые цветы в виде маленьких пирамидок с неприятными ворсинками — главный ключ к разгадке. Однако даже их название приходит в голову слишком поздно — каштан. Он вспоминает, что видел похожие цветочные гроздья у подножия Кукуру, когда они только начинали цвести. Но смысл их остается полной загадкой. Цветы рвутся наружу все чаще, и все реже получается сделать полноценный глоток воздуха. Внутри все зудит, распирает от постороннего присутствия, царапает и давит, давит, давит. Душит его, оставляя все меньше надежды на неожиданное спасение. Сложно сказать, сколько он ещё так продержится. Глотки воздуха становятся настоящей роскошью, голова идет кругом, и Гон прислоняется лбом к низким перилам веранды. В руке он крепко сжимает телефон и мечется между желанием позвонить Киллуа и пониманием, что тот наверняка успел вновь сменить номер. Открытый контакт поблескивает перед глазами, и экран расплывается от слёз, выступивших после особенно крупного цветка. В таком состоянии он не сразу различает звук шагов. — Я думал, ты устроишь мне засаду, — раздаётся совсем близко, но стука каблуков не слышно, даже когда Хисока ступает на деревянный настил. — Придумаешь что-то интересное, пригласишь уединиться… А ты решил собрать себе погребальный венок. Он опускается рядом на одно колено и подцепляет подбородок Гона пальцами, вынуждая посмотреть на себя. На его лице — ни намека на макияж, укладку или ехидную ухмылку; губы сжаты в тонкую линию. Со странным, будто раздраженным взглядом Хисока внимательно рассматривает его, и Гон вяло вертит головой, чтобы высвободиться из хватки. Это была плохая идея, ну конечно, стоило догадаться, что Хисока ничем ему не поможет, только составит компанию и будет подшучивать над Гоном, пока он не умрет. Он уверенно нажимает на кнопку вызова, что как и прежде красуется на экране телефона. Расстраивать Мито своими хрипами не стоит, но нужно успеть попрощаться хотя бы с Киллуа, пока способность разговаривать ещё не утрачена до конца. Однако Хисока выхватывает телефон из его рук — из динамика слышно подтверждение мыслей Гона: прежний номер больше не действителен — и с серьезным лицом смотрит на него. — Ты позвал меня, чтобы помочь. Не отвлекайся, — Хисока подается ближе, свободной рукой касается его шеи, ведет подушечками пальцев к ямке между ключицами, и Гон непроизвольно вздрагивает. — Только не надо меня… снова трахать, — сипит он и кривит губы. — Это явно… не от большой любви… лезет. На очевидную колкость Хисока не реагирует, лишь кладет телефон Гона рядом с собой и усаживает его, прислонив спиной к доскам перил. В горле ком из-за очередного подступающего цветка, от нервов начинает знобить, а плечи сковывает от несуществующего мороза. — И от чего же в таком случае? Что мне прикажешь с этим делать? В ответ Гон лишь мотает головой и смаргивает слёзы. Хисока разглядывает соцветия на полу и быстро что-то печатает, постукивая ногтями по экрану. Гон следит за тем, как меняются эмоции на его лице, как он в мгновение поджимает сильнее губы и становится мрачнее. — Что там? — выдавливает Гон прежде, чем все тело скручивает от нового приступа. — Связи нет, — коротко отвечает Хисока, немного помедлив. В этом нет ничего удивительного, он тоже ловил сеть через раз, но Хисока продолжает гипнотизировать взглядом экран, пока не переключается на представление перед ним. Что ж, теперь у него есть возможность вживую посмотреть на то, что он пытался сымитировать всего пару дней назад. Этот цветок загораживает трахею сильнее, чем остальные. Гон роняет голову, давится, жмурится, хватается за горло в неосознанной попытке вытащить застрявшее соцветие. Наконец, оно падает на пол, а Гон откидывается назад и делает рваный вдох. Он тут же понимает, что передышек больше не будет — где-то глубоко внутри уже начал расти новый цветок, заслоняя дыхательные пути. Стоит только зрению сфокусироваться, и он видит, как Хисока без спроса быстро пролистывает его сообщения и историю звонков. Полноценно разозлиться из-за этого не выходит — Хисока тут же заваливает его короткими вопросами. Он просил помощи у Ассоциации? Кто-нибудь вызвался остановить действие хацу? Он хоть что-то предпринял сам? Гон чувствует себя какинским болванчиком, кивая в ответ на все. — Я попробую достать их банджи-жвачкой, но тебе придется открыть рот и пропустить мои пальцы, — невозмутимо предлагает Хисока после небольшой паузы. Даже не пытается сделать вид, что это шутка, глупая и неуместная. — Там их… только… не хватало! — Гон почти задыхается, больше от возмущения, чем от очередной преграды в трахее. — У тебя есть идея получше? — все с таким же серьёзным лицом спрашивает Хисока. — Это поможет выиграть нам немного времени, ты хотя бы будешь успевать подышать. Голова идет кругом, перед глазами снова начинает мутнеть, и Гон мечется, не зная, готов ли он подписаться на новые издевательства. Но вариантов у него не много. Наконец, он выдавливает: — Можно… не внутрь? — наверное, он звучит сейчас просто жалко. Хисока придвигается ближе, разбивает последнюю надежду коротким "Нет". — Иначе я просто не дотянусь, либо задену что-то важное, а тебе станет ещё хуже. Наверное, ему уже нечего терять. Как бы ни было обидно задохнуться, пока Хисока тычется ему в гланды, ещё обиднее будет так ничего и не предпринять. Когда он приоткрывает рот, собственная уязвимость почему-то ощущается ещё острее. Хисока не дает ему времени, чтобы обдумать это — придерживая голову за подбородок, он проталкивает пальцы в его рот. Аккуратно, почти мягко для его привычных движений, он проскальзывает глубже, пока не упирается в заднюю стенку. Гон тут же давится, заходится в приглушенном кашле и от неожиданности сжимает зубы на пальцах Хисоки. Но тот совсем не обращает внимания, даже когда на языке вновь появляется металлический привкус. Глотку застилает липкое, вязкое ощущение, и в панике Гон понимает, что ему совсем перекрыли дыхательные пути. Это невероятно больно, довериться Хисоке не получается совсем — это кажется скорее изощренной пыткой, чем помощью. А затем что-то поднимается наружу, гораздо быстрее и даже не так болезненно, как раньше. Хисока достаёт пальцы вместе с пирамидкой раскрывшихся соцветий, по языку прокатывается приторная сладость. — Не так плохо, правда? — спрашивает он и тут же толкается обратно, не давая шанса ответить. В этот раз он кладет свободную руку ему на щеку, избавляет его ещё от нескольких цветов и — пока Гон пытается отдышаться — смахивает большим пальцем невольно выступившие слёзы. На его бледном лице — лишь полная сосредоточенность, никакой самодовольной улыбки или хитрого прищура. От происходящего сложно не испытывать диссонанс. Хисока выглядит так, будто действительно лишь делает то, что должен, помогает побороть страшное хацу, но в его действиях улавливается подтекст. Или проблема в том, что Гон теперь не может не замечать этого. В таком отношении нет ничего приятного, но, зная Хисоку, ощущается это просто… странно. Хисока складывает то, что удалось достать, аккуратной горкой рядом с Гоном и, приподняв бровь, спрашивает: — Полегчало? Только теперь Гон прислушивается к ощущениям. Ему не просто стало легче дышать — он не чувствует, чтобы новые цветы распускались в лёгких. Странно, неужели подавить и перекрыть эмоцию — не единственный способ спастись? Внутренний голос упрямо твердит, что всё не может быть так просто, но Гон лишь отмахивается от этого. — Кажется, — он делает особенно глубокий вдох, скорее чтобы убедиться, что он может дышать, чем из-за реальной необходимости, — кажется, правда легче. Спасибо… — через зубы выдавливает Гон. Даже спасение не помогает простить его окончательно, но оставаться неблагодарным не хочется. — Жаль только, я не успел нормально расспросить того пользователя, а связаться с ним было сложно и… Его тут же перебивают. Очередная странная, несвойственная для Хисоки манера. — А по-моему, с тебя уже хватит, — вид у него чуть более расслабленный, однако в глазах мелькает нечто странное. — Это была идиотская и бессмысленная затея. Требуется некоторое время, чтобы осознать, что Хисока действительно решил читать ему нотации. — И об этом говоришь мне ты? — Да, — Хисока оценивает его состояние беглым взглядом с головы до ног и с тяжёлым вздохом расслабляет плечи, — не в твоём состоянии нарываться на опасности и лезть к людям с таким хацу, пока ты ничего не можешь противопоставить. Конечно, тебе будет обидно проиграть и остаться в дураках. На секунду Гон впадает в ступор. Хисока буквально придавливает его к земле своими словами. Тактика трусливого бегства? Совсем не в его духе. А ещё смеет его упрекать за "идиотскую" затею после того, что сам натворил. Возможно, он прав, конечно, подсказывает голос разума, но возмущение растёт с каждой секундой, словно снежный ком. — Серьёзно? Думаешь, я без нэн вообще ничего не могу?! Иди-ка знаешь куда. — Я лишь говорю, что тебе сейчас надо здраво оценивать возможности. И не стоит цепляться за прошлое. Копить обиды на судьбу бессмысленно. Не оглядывайся назад, пока следуешь за целью, иначе это может плохо кончиться. — Ты мне предлагаешь все забыть?! — внутри все горит от спокойствия, с которым Хисока нравоучительно дает ему советы. — Как минимум не отвлекаться на мелочи в текущих делах, — пожимает он плечами. — Да ты просто издев.. — не успевает Гон договорить, как его останавливает кашель. Нет, он не подавился собственным возмущением, это знакомое, только прошедшее чувство, которое он надеялся никогда больше не испытать. В лёгких снова становится тесно, их заполняют растущие с невероятной скоростью цветы. Ощущение от них напоминает режущее давление, будто внутренности оплели колючей проволокой. Вместе с новыми приступами приходит и тошнота, и головокружение, Гон чувствует, как у него трясутся руки, когда он откашливает крупные соцветия с противными, усложняющими всё в несколько раз ворсинками. Это невыносимо больно, просто развернуться стоит огромных усилий. Кажется, он испытывал бы то же самое, если бы его приняли за вампира и воткнули в грудь осиновый кол, а потом оставили в таком состоянии, пока жизнь не покинет тело. Хисока ловит его за секунду до того, как Гон падает без сил на бок. У него совершенно нет передышек, как до этого. Хисока что-то спрашивает — предлагает помощь? — укладывает его голову к себе колени, похлопывает легонько по спине, отчего становится только хуже, и тут же прекращает. Снова задаёт вопросы, много вопросов, но Гон не отвечает. Он может только дёргать головой, лишь отдалённо понимая, чего от него хотят. Секундная передышка позволяет приоткрыть слезящиеся глаза и посмотреть на клонящееся к закату солнце над морем. Хотелось бы полюбоваться им в других обстоятельствах. Однако сейчас он хрипит, хватаясь за последнее, что оставляет ему набирающее силу хацу, практически рвёт на себе одежду. Хисока больше не пытается своим способом достать цветы. Это не сработало, и он тоже это прекрасно понимает. Только с плохо скрываемым беспокойством отмечает, что у Гона леденеют пальцы, а губы стали совсем синими. Сам он почти этого не чувствует. Ощущает только, как беспомощно раскрывает рот, когда цветов внутри становится слишком много, а воздух совсем заканчивается. Ощущает, как тяжелеет в груди, тяжелеют конечности, веки наливаются свинцом. В какой-то момент, кажется, раздаётся звонок, знакомый рингтон, и Гон дёргается, тянется куда-то, сам уже не зная зачем. Возможно, ему набрал Киллуа. Сам Гон уже не сможет даже прохрипеть в трубку, но больше всего хочется сейчас услышать его голос. — Это не он, — словно прочитав его мысли, Хисока отодвигает телефон подальше. И ругается себе под нос. Шеи касаются пальцы — Хисока мягко прижимает их к ещё бьющейся артерии. Он умирает. Действительно умирает и в этот раз осознает это, а ожидание не сглаживается совершенно уничтоженным состоянием, как было в больнице. До него постепенно доходит, что он ничего не успел, даже попрощаться с близкими напоследок. Все повторяется вновь, но так глупо, по-идиотски. На этом заканчиваются не просто приключения или поиски нэн, но заканчивается всё. В угасающем сознании его поддерживает лишь старое умение надолго задерживать дыхание. Хисока нависает над ним сзади, всё пытается дозваться его, пока не притихает. Теплое касание перетекает с шеи ниже, на грудь, прямо напротив сердца. Пока оно ещё бьется, Хисока может забрать себе его последние удары. Мир постепенно угасает. Теряются запахи, звуки, ощущение собственного тела, мысли обрываются, не успевая оформиться. Гон не сразу отличает чужой голос от шума собственного сердцебиения. — Я, наверное, — напряжённо начинает Хисока, словно у него самого стоит преграда в горле, и набирает воздуха в лёгкие, — и правда заигрался. Даже не помню, когда в последний раз так себя чувствовал. Непривычно. Мне ещё тогда стало неловко, когда ты так искренне за меня испугался, но было уже поздно останавливаться, понимаешь? У тебя слишком много веры в друзей, а я этим воспользовался. У меня не было права издеваться над твоей готовностью помочь. И я не хотел терять тебя так рано и так глупо. Прости. Последнее слово, кажется, нашептывает уже его собственный затухающий разум. Всё кажется уже таким бессмысленным. Не имеющим никакого веса перед пустотой, которая медленно забирает его себе. Что-то было важно раньше. И что-то забирает у него крупицу тяжести оттуда, где он уже почти ничего не ощущает. Всё затихает.

***

Где-то рядом раздаётся пение птиц. На родном острове он привык подниматься вместе с ними, начинать свой день с рассвета. Но сейчас ему меньше всего хочется просыпаться. Он так устал. Совершенно вымотан. Сознание проясняется медленно, обрывками, словно он выныривает из долгого сна, в котором успел прожить целую жизнь. Постепенно он ощущает тяжесть собственного тела, волнами накатывает боль. Всё так ноет. Каждая частица его существа стонет, зудит, и кажется, будто вся боль собирается в одном месте. Скапливается глубоко в груди, в глотке. Гон медленно разлепляет веки. Вяло и тяжело моргает несколько раз, пока не осознает, что пустота перед глазами наливается красками. Деревянный потолок где-то вдали, бледное острое лицо и всполохи красного совсем близко, только руку протяни. Когда зрение наконец фокусируется, лицо отстраняется, а рядом что-то мягко пружинит, перемещая свой вес. — Обещали, что скоро прибудет лекарь, — раздаётся тихо и почти без эмоций. — Лучше не пытайся пока встать, возможно, у тебя сломано несколько рёбер. Гон осторожно поворачивает голову на голос, тяжело моргает ещё раз, пока не осознает, что действительно видит перед собой Хисоку. Тот сидит на краю кровати у его ног и с нечитаемым выражением лица тасует карты в руках, даже не смотря в его сторону. Он всё ещё без укладки и грима, в одном из своих простых костюмов без корсета и украшений. На вороте свободного топика виднеются серые разводы. Заговорить с первой попытки не выходит, Гон хрипит, сипит, пока не выдавливает: — Что ты сделал? — и тут же заходится в тихом кашле. Грудную клетку мгновенно сковывает болью, однако в легких и горле больше не чувствуется преграда. — Ничего такого, через что бы мы с тобой уже не проходили, — расплывчато отвечает Хисока. Что-то в его уклончивости настораживает, но все внимание вновь переходит к собственным ощущениям. С трудом подтянув руку, Гон прикрывает рот в коротком приступе кашля — на ладони остаются серые частицы, напоминающие золу. Он в ступоре разглядывает их, но уже не может в полной мере испытать ужас перед повторением пытки. Хисока бросает мимолетный взгляд в его сторону. — Раньше этого было гораздо больше, из тебя будто вышло содержимое целой пепельницы. Это, видимо, остаточное, — комментирует он, все так же без игривых или опасных ноток в голосе. — Цветы сгорели внутри тебя, я думал, тебя всего охватит пламенем. Гон заторможенно переводит на него взгляд. — А с рёбрами… что? — Небольшое недоразумение. Кто же знал, что твоё тело сейчас такое хрупкое, — он вновь говорит сплошными намеками, и в голову закрадываются самые плохие мысли. Единственное, что приходит на ум, когда дело касается Хисоки. — Да и я далеко не медик. Между прочим, первый подобный опыт и тем не менее вполне успешный. Гон не любит разгадывать, что Хисока скрывает за своими словами. И этот разговор не исключение, разве что мысли текут более медленно и скомканно, чем обычно. Он догадывается, что Хисока спас его после удушения — больше и некому было, — видимо, пытался реанимировать или даже сделал искусственное дыхание… Нет, о таком варианте ему сейчас хочется думать в последнюю очередь. Гон прикрывает глаза, собираясь с мыслями. События возвращаются в память небольшими кусками мозаики, постепенно собираясь в цельную картину. Боль, и удушающее головокружение, и тихий искренний голос перед полной темнотой. — Ты извинился, — говорит он, даже не зная, какой реакции ожидает. Шелест карт притихает на несколько секунд, затем матрас едва заметно пружинит, избавляясь от чужого веса. Гон поворачивает голову набок, наблюдает за тем, как Хисока ходит по комнате, вертя в руках колоду, словно не знает, куда ее деть. — Ты сделал это, только потому что думал… что я точно умру? — тихо спрашивает Гон. — Уже не так важно, что было вчера или вообще в прошлом, — Хисока не смотрит на него, пытается сохранять безразличное выражение лица, но все же Гон замечает, как он едва заметно поджимает губы. — Это не ответ. Он и сам не знает, чего сейчас добивается. На фоне дышащей в затылок смерти все проблемы показались ему такими мелочными, даже дурацкий поступок Хисоки. А сейчас у него просто нет сил вновь прокручивать это в голове. Даже если Хисока позволил себе небольшую исповедь только потому, что считал его покойником, ему сейчас сложно злиться из-за этого. Хисока молчит, Гон добавляет: — Значит, ты уже успел меня похоронить. — Я бы не простил, если бы ты умер от чужих рук. Лицо Хисоки в этот момент сложно прочитать — что-то среднее между обидой, разочарованием и почти неуловимым сожалением. Это обещание, к которому они всегда так или иначе возвращаются. Смерть одного из них должна быть исходом боя, решающего всё между ними. Они никогда не договариваются о времени и месте, не говорят, какой уровень или какое событие станет сигналом того, что им пора схлестнуться в схватке. Они просто знают, что однажды это произойдёт. Но сейчас у Гона нет нэн, и думать о таком будущем бессмысленно. — Это было бы таким разочарованием, — продолжает Хисока и наконец встречается с ним взглядом. — Не забывай, что от тебя я жду самого захватывающего боя и самого яркого финала. Не важно, твоего или моего. Так что будь добр, постарайся не оказаться вновь при смерти до этого момента. Гон тяжело выдыхает, в груди болезненно щемит. Слышать подобные наставления слишком странно, их сложно списать на скрытую угрозу, когда они давно всё для себя решили. Как и Киллуа, Хисока просит его быть осторожнее, пусть и с не самыми дружескими мотивами. Но неужели он готов всё это время и сам держаться в стороне от смертельно опасных авантюр? Всё-таки Гон тоже ему не сможет простить упущенный реванш. — А что пока? — устало спрашивает Гон. — А пока… — Хисока переводит взгляд на входную дверь, — я подожду, сколько потребуется. Разбитость вновь берет верх, по телу разливается свинцовая тяжесть. Кажется, ему обещали привести лекаря, и будет очень кстати, если Хисока сдержит ещё одно свое обещание.