We'll cast some light and you'll be alright

Они не разговаривают об этом — да Фанди и не хотел бы. Дни теперь тянутся медленно, хотя солнце садится всё раньше, и похожи, как картинки, которые Уилбур давал ему в детстве, чтобы он искал отличия. Фанди охотится, собирает цветы, готовит и иногда убирает, но старается даже не смотреть на Дрима лишний раз: тот словно стал больше, одевшись в плащ с меховой оторочкой, и Фанди корит себя за непозволительную в его положении привязанность, ослепившую его аж на четыре месяца их странствований. Там, куда идёт Дрим, будет только кровь. Там, куда смотрит Дрим, он всегда ищет цель. Охота затягивается — уже сменившие шкуры зайцы спугнуты неверным шагом и исчезли в синем снеге, из-за которого малейший шорох звучит как взрыв. Темнота опускается стремительно, как накинутое плотное одеяло, и Фанди обнаруживает себя посреди поляны, освещённой только мерцающими точками звёзд: снежные дюны застывают в тишине, как будто время остановилось, между согнутыми тяжестью снега ветвями елей замер последний робкий ветерок. Фанди слышит шорох — притаившийся за пнём заяц стремительно несётся через опушку, поднимая снег в воздух сильными задними лапами. — Вот ты где, — азарт подхватывает его с места и швыряет вслед зайцу, как дикого зверя, и Фанди слишком поздно понимает, что ноги неудержимо скользят по слою льда: то, что он принял за поляну, оказалось замёрзшим озером, припорошенным снегом. Он как заворожённый смотрит на антрацитовый силуэт проплывающей под ним огромной рыбины, когда лёд начинает оглушающе громко трещать и расходиться под ногами. Фанди успевает краем глаза заметить яркую зелёную вспышку в нескольких футах от себя, прежде чем чёрная вода накрывает его с головой. Он приходит в себя — с судорожным вдохом садится на постели, тут же ощущая, как мышцы скручивает болью и со стоном возвращаясь обратно, закутываясь в одеяло с головой: призрачный холод до сих пор трясёт его плечи. — Дрим, — зовёт, ещё не очнувшись до конца, но нуждаясь хоть в ком-то поблизости, хоть в чьём-то голосе, но никто не отзывается. Фанди зовёт ещё раз и второй, старается нащупать спрятанное в кармане куртки кольцо, но куртки на нём нет, только слишком большая, остро пахнущая потом рубашка. — Дрим, я совсем один. Он совсем один — как вчера, и позавчера, и за год до этого, и за десять лет, вечно оторванный от всего, что ему дорого, никому так и не понадобившийся. Фанди замечал кое-что, когда был ребёнком: других детей родители учили тому, чему их самих учили их родители, и так до бесконечности. Дети копировали смех или интонации взрослых, до этого скопированные ещё и ещё множество раз, отдающиеся эхом привязанности и родства. Все дети вокруг него были любовными письмами, отсылаемыми сквозь поколения, и только Фанди не мог вспомнить, как улыбается отец, как он проявляет нежность и заботу, оставшись к подростковому возрасту неподписанным пустым конвертом. Он летел сквозь время даже меньше, чем один, — с болезненной, голодной пустотой внутри, которая год от года становилась только неистовее, вот-вот готовая поглотить его самого. Фанди сдаётся и начинает хныкать, продержавшись всего ничего — маленький, беспомощный и бестолковый, бесполезный и пустой: сколько ни сдерживай своё горе, сколько ни притворяйся лучшей версией себя, из уродливых обрубков позади этого качающегося на ветру фасада всегда будешь собираться только ты сам. Фанди переворачивается на бок и продолжает плакать, как забытый на ярмарке ребёнок, прижав к мокрому горячему лицу ладони и содрогаясь всем телом, каждый дюйм которого при малейшем движении пронизывает боль. Он слышит сквозь полудрёму-полубред, как Дрим кладёт что-то на стол, а затем чувствует, как сзади его обнимают крепкие руки, прижимая к тёплой груди, и как к его затылку мягко прикасаются губы и шепчут: — Ты не один. Дрим приподнимается на локте, берёт его руку и надевает на безымянный палец кольцо: — Запомни то, что я скажу. Никогда не теряй его. Не носи, если хочешь, но нигде его не оставляй. Если ты будешь в опасности, я найду тебя, — Дрим сжимает руку Фанди в своей, а тот никак не может перестать плакать, — как бы далеко ты ни был. Маленькая жилка-ниточка выбирается из кольца и привязывает их друг к другу, затягивая тугой узелок. Фанди просыпается рано, ещё до восхода, пока база ещё подёрнута пепельно серой дымкой отступающего сумрака. Открывает глаза и замирает, слыша, как за спиной тихо сопит крепко спящий Дрим. Если Фанди немного подвинется, их спины соприкоснутся. Он протягивает руку и осторожно касается Дримового бедра поверх одеяла, надеясь, что это движение, которое так легко списать на случайное, сможет разбудить Дрима, но этого не происходит. Фанди осторожно поворачивается на другой бок. Маска Дрима лежит на столе, глядя пустыми чёрными глазницами в потолок. Фанди чувствует, как громко бьётся его сердце, потому что Дрим так близко и впервые так открыт. Приподнимает руку, чтобы коснуться взъерошенных светлых волос, но сонный голос останавливает его: — Не трогай. Рука зависает в воздухе, и Фанди поспешно сглатывает, мысленно приготовившись рассыпаться на пылинки, чтобы не ощущать эту неловкость. — Отвернись. Фанди разворачивается и слушает, как Дрим встаёт, подходит к столу и берёт маску, и отчего-то чувствует разочарование: эти мгновения близости были слишком коротки, чтобы ему хватило, но теперь сама их возможность заставляет его жгуче хотеть оказаться снова так же близко. — Я… — Дрим медлит, стараясь подобрать нужные слова, — я не должен был нарушать твои границы. Этого больше не повторится. Фанди не отвечает, не особенно старательно делая вид, что спит, и Дрим подыгрывает ему: забирает одежду и исчезает, как обычно, словно ничего не произошло.