***
Для Гермионы вести записи было просто необходимо. Она отмечала мелкие наблюдения за Нарциссой, пока та работала в саду: слабость хватки, периодический тремор рук, трудности с длительным удержанием секатора. За первые полчаса Гермиона исписала почти страницу ее физиологическими изменениями, добавив на полях дополнительные мысли. Нарцисса стояла на коленях, опустив одну руку без перчатки в грязь, и разочарованно хмурилась, но потом вытерла руку и снова надела перчатку. – Вы недостаточно поливаете свои розы. Сейчас, когда на дворе лето, полив должен быть два раза в неделю. Прежде чем поливать, убедитесь, что почва не полностью высохла. От этого будет зависеть, сколько воды вам нужно использовать. Поливайте розы дважды в неделю. Почувствуйте грязь. – Вы должны быть осторожны, чтобы избежать попадания грязи на цветки. Какой смысл в розах, если они грязные? Не допускайте попадания грязи на цветки. –И помните, что с белыми розами Сандерса нужно обращаться иначе, чем с вьющимися розами в оранжерее. Их можно тренировать, просто вырезая некоторые старые стебли у основания. Обрежьте старые стебли у осно… – Мисс Грейнджер! – возмущенный голос Нарциссы Малфой заставил ее остановиться. Она медленно поднялась на ноги, слегка поморщившись. Гермиона протянула руку, чтобы поддержать ее, но та упрямо отмахнулась. – Я в порядке. Гермиона не заметила, как дрогнула ее рука. Она уже собиралась записать это, как вдруг ее остановил раздраженный возглас. – Вы должны непрерывно делать записи? – огрызнулась Нарцисса. – Вы должны наблюдать или даже помогать. – Так я лучше учусь. – Повторение тоже помогает учиться, – Нарцисса сложила руки и окинула Гермиону долгим укоризненным взглядом. – Почему вы решили посадить розы, мисс Грейнджер? – Они привлекают опылителей. Гермиона никогда не видела, чтобы кто-то так изящно закатывал глаза. – Полагаю, это лучший ответ, чем что-то бессмысленное, но с вашими красочными мнениями обо всем на свете, меня поражает, насколько вы занудны. – Простите? – Я не хотела обидеть, – казалось, что Нарцисса вкладывала в каждое слово смысл. – Дело в том, что розы – это не просто пыльца или красивое цветение. Это история в цветке, универсальный язык и лекарственные свойства. Как человек, который варит и создает бальзамы, как вы, я бы подумала, что вы используете свои розы по полной программе. – В основном я варю зелья для пациентов, – Гермиона опустила взгляд на свои записи. – Я не против варки, но это не моя страсть. Скорее, необходимость. Я доверяю своим собственным зельям больше, чем тем, которые производятся в больших количествах. Для себя я почти ничего не варю. – А что же вы делаете для себя? – вопрос Нарциссы заставил Гермиону серьезно задуматься. – Я задаюсь этим вопросом уже несколько месяцев. Секунды, последовавшие за ее словами, словно застыли в паутине, не желая ни произноситься, ни слышаться. Она неловко сдвинулась с места и посмотрела вдаль, на линию деревьев, надеясь, что это поможет ей расслабиться под пристальным взглядом. – Возможно, ваш сад принадлежит вам, но ведь на самом деле не только вам, тогда как большая часть его и ваших усилий идет на благо других, – неожиданно Нарцисса направилась к дому, прекратив разговор. Гермиона последовала за ней, задаваясь вопросом, не вышло ли время, но Нарцисса все еще была в перчатках, что означало, что она направляется в оранжерею, чтобы поработать над вьющимися розами. Единственное, что ей пришло в голову, это обрезать отцветшие цветы. Нарцисса неспеша поливала розы своей палочкой, а Гермиона начала обрывать все отмирающие цветки, какие только могла увидеть, чтобы ускорить садоводческий процесс. Нарцисса не отпускала ее руку. – Смотрите и учитесь, – она достала секатор, и Гермиона смотрела, как Нарцисса прищипывает, а затем отрезает цветок чуть ниже места соединения основания со стеблем. – Ваш метод, хотя и не является неправильным, не подходит для вьющихся роз. Они цветут один раз, – Нарцисса перевела взгляд на верхушку шпалеры, куда розы не дотягивались. – Нам следует немедленно провести обрезку, но давайте переложим их в более горизонтальное положение. Так они будут лучше расти. – Но они сами по себе росли так. – Нет ничего такого, что магия не могла бы исправить до следующего цветения. Долгое время они работали в дружелюбном молчании. Гермиона использовала свою палочку, чтобы направить последние трости в нужное русло, когда Нарцисса нарушила тишину. – Люди начинают говорить. – О чем? – она остановила работу. – О вас, – глаза Нарциссы были острыми, а лицо ровным, что не давало возможности прочесть ее мысли. – О вас все больше шепчутся в обществе, мисс Грейнджер. О вашей выходке с Визенгамотом только и говорят. Новости распространялись быстро, но Гермиона и не подозревала, что они зашли так далеко. – У вас есть какие-то вопросы, которые вы хотели бы решить? – терпеливо спросила Гермиона. – Единственное, что меня беспокоит, это то, что в следующем году у меня может быть другой целитель, – она поудобнее устроилась на диване. – И не собирается ли мой нынешний целитель с блеском вернуться в политику. – Люди так говорят? – Да, – Нарцисса утрированным движением сняла садовые перчатки и положила их рядом с собой. – И что вы ответите на эти слухи? – Мой ответ заключается в том, что я – целитель. Ваш целитель. – Хорошо, – как проколотый воздушный шарик, она сдулась, уголки ее рта опустились, и она покачала головой. – В амбициях нет ничего плохого, но мне бы не хотелось так скоро привыкать к другому целителю. – У меня нет желания быть политиком, но я уверена, что вы так же, как и я, устали от нынешней ситуации в Министерстве. – Никто не слеп к деятельности правящего Визенгамота, мисс Грейнджер. Коррупция вопиюща, а то, как они игнорируют все опасности, исходящие от Пожирателей смерти, достойно порицания. Тем не менее, я не в состоянии принять меры. – Возможно, вы всего один человек, но вы можете изменить ситуацию. – И именно это вы собираетесь сделать, мисс Грейнджер? – снисходительное отношение Нарциссы задело ее. – Ворваться, как воин, и подчинить Визенгамот своей воле. Так вы собираетесь что-то изменить? – Я уже сделала это однажды, и это спасло работу вашего сына. Это заставило ее замолчать. Когда Гермиона вернулась к своей задаче, или попыталась это сделать, в ее шаге послышалось удовлетворение. – Моему сыну не нужна работа, на которой он настаивает. У него есть обязанности, он обязан сохранять эту семью и ее будущее. Это его занятие. Не его работа – бегать за Пожирателями смерти, чуть не погибнуть самому или вступать в союз с движением, которое потерпит неудачу, – она потянулась к стакану с водой, стоявшему на столе перед ней, и медленно отпила из него. – Шансы на успех не... – Я преодолевала и худшие трудности. Невероятные. И вот я здесь. – Вы заблуждаетесь, если думаете, что только вы можете что-то изменить. – Я так не думаю, – возразила Гермиона со страстью, которую заставила себя сдержать, когда увидела, как вздрогнула бровь собеседницы. Она попробовала повторить, уже спокойнее, несмотря на искру в жилах. – Это не так. Я также не верю, что смогу сделать это одна, потому что я не одна. Но вы были одиноки, когда пришли к Гарри той ночью в лесу. И вы все изменили. Молчание вернулось с новой силой, еще более тяжелой, чем прежде. Задумчивая Нарцисса отпила воды и подошла к окну, глядя на пронизанную солнцем зелень, окружавшую ее дом. Свет заливал оранжерею, касаясь бледной кожи и волос Нарциссы, отчего она вся светилась. – Это решение стоило мне всего, что я еще не потеряла тогда. Гермиона присоединилась к ней, убирая секатор в фартук. Она смотрела туда же, куда и Нарцисса. – Вы жалеете об этом? О том, что помогла Гарри? – Ни на секунду. Я сделала это ради Драко. Ради него я готова на все. Они оставались бок о бок, пока Гермиона не вернулась к своей задаче. Но затем Нарцисса перешла на тему, которой Гермиона не ожидала. – Несколько недель я наблюдала за тем, как вы общаетесь со Скорпиусом. Вы ему нравитесь. – Я хорошо лажу с детьми, – Гермиона не могла не улыбнуться. – У Гарри их трое, и я участвую в их жизни с самого рождения. Это вечное приключение. – Как бы то ни было... – Нарцисса полностью отвернулась от окна, – Когда вы говорите с ним, Скорпиус слушает. Вы контролируете его больше, чем его няня. Скорпиус послушен, но не потому, что ему так хочется. Он слушается, потому что от него этого ждут, и я убедилась, что он это знает. Тем не менее, временами с ним бывает трудно. Если бы вы уже не были заняты, я бы наняла вас, чтобы заставить его говорить. Гермиона почувствовала дискомфорт. – Вы уверены, что хотите это обсудить? Они стояли на пороге опасной темы. У нее были свои мысли, и они касались всех границ, которые она отчаянно пыталась не переступать. – Я просто веду беседу, основываясь на наблюдениях. – Я сделала много наблюдений с самого начала, но в то же время я – ваш целитель, а вы – мой пациент. Я стараюсь уважать эти отношения и не говорить все, что думаю о Скорпиусе. Гермиона ухватилась за все нити самоконтроля, но Нарцисса продолжала настаивать. – Разве вы не говорили, что семья важна для вашей методологии в том, что касается ухода? Скорпиус – моя семья. Он не любит многих людей, поэтому я нахожу интересным его постоянное восхищение вами. Вы ежедневно приносите ему растения и начали читать ему, и, хотя я могу легко попросить Кэтрин делать это, но это не будет иметь того же эффекта. Так что будьте любезны. Что вы ему сказали? – Нарцисса... – Я позволяю вам высказать свое мнение. Гермиона знала, что Нарцисса не остановится, поэтому уступила. – Ладно. Довольная собой, Нарцисса ждала, пока Гермиона наденет доспехи. Ничем хорошим это не закончится. – Во-первых, Скорпиусу не нравятся многие люди, потому что он мало кого знает. Да и не хотел бы, учитывая его график и уединение. Гермиона пообещала оставить все, как есть. Уйти. Она сказала достаточно. Но мнение было полностью сформировано и вырвалось из ее рта прежде, чем она смогла его остановить. – Во-вторых, мне и в голову не приходило пытаться контролировать его, как это делаете вы. В этом разница между послушанием и уважением. – Ах, – губы Нарциссы дрогнули. – Это ваш либеральный образ мышления в действии. Вы идете на компромисс и уговариваете. Он ребенок, и как таковой... – Да, он такой. Но не то, чтобы вы обращались с ним, как с ребенком. Вы хотите сделать его достаточно сильным, чтобы он мог противостоять суровому миру, но вы не позволяете ему сделать ни одного собственного выбора. Его расписание слишком жесткое для ребенка его возраста. – Скорпиус изучает все, что должен знать наследник Малфоя: языки, этикет, математику, литературу, историю и искусство, как магические, так и маггловские, а также обычаи чистокровных и причины их важности. Это то, чему Драко научился в том возрасте. – Нет ничего плохого в образовании, но... – Более того, мисс Грейнджер, мой долг как матриарха воспитывать и обучать его. В очередной раз Гермиона подумала о том, чтобы отказаться от разговора, пока он не вышел из-под ее контроля. Она сделала размеренный вдох, чтобы подавить свои порывы, но их было не укротить. – Пока ему не исполнится восемь... – Или пока Драко не женится. Тогда его новая жена возьмет на себя эту роль, все обязанности и ответственность. Это будет прописано в контракте, но каждый из его потенциальных кандидаток знает, что от них ожидают. – А у него есть потенциальные кандидатки? – Я подобрала молодых ведьм, одна из которых могла бы стать прекрасной миссис Малфой. Подобрала. – А что, если он не женится снова? – Гермиона с трудом скрывала свое отвращение. На ее памяти было несколько примеров, когда он отвергал подобную перспективу. Хорошо это или нет. – Вы сами сказали, что он не торопится и тянет время. Придет время, когда вы не сможете выполнять свои обязанности матриарха Малфоев... – Сотрудники прекрасно знают, что делать, когда наступит это время, но я полностью намерена женить Драко до этого момента. Даже если мне придется заставить его. Скорпиусу нужна мать. – Ему также нужен отец. Нарцисса моргнула, услышав ее резкие слова. – Мой сын не обязан воспитывать Скорпиуса в таком возрасте. Он слишком мал, и это просто неприлично. Я воспитывала Драко, пока его отец не вмешался, чтобы показать ему, как быть мужчиной. – Гермиона внутренне содрогнулась при мысли о том, что могли бы включать в себя эти уроки, – Если бы у меня был брат, мой отец показал бы ему, как быть мужчиной, в соответствующем возрасте. Из поколения в поколение чистокровные воспитывались таким образом. Гермионе пришлось сосредоточиться на том, чтобы убрать палочку в карман, и физически не позволить себе указать на недостатки в ее логике. В частности, на то, каким человеком в ее традициях стал ее сын: фанатиком, хулиганом, воспитанным в убеждении, что он лучше всех, и обученным ненавидеть тех, кто отличается от него. Дети не рождаются с ненавистью в сердце. Этому учат. Выученная ненависть разлагала Драко Малфоя изнутри. Это была ее заслуга. И его родителей. И, в конце концов, это стало их гибелью. Но, возможно, Нарцисса научит Скорпиуса новому пути. Лучшему. Возможно, он станет более терпимым человеком. То ли по необходимости, то ли потому, что она действительно осознала ошибочность своего пути. Гермиона не знала, что ждет их в будущем. Никто из них не знал. Но в одном она была уверена: Нарцисса не могла воспитывать Скорпиуса так же, как она воспитывала Драко, и ожидать другого результата. Это было безумием. – Я не понимаю ваших традиций. Мне повезло, что мои родители воспитывали меня вместе. Это единственная жизнь, которую я знаю, также, как и этот путь, все, что знаете вы. Мои родители – отставные стоматологи, и я никогда ни в чем не нуждалась. Хотя они сильно отличаются друг от друга. От матери мне достались упрямство, огонь и решительность, – Гермиона знала, что именно из-за этих сходств они до сих пор не разговаривают. – А отец научил гордиться тем, кто я есть. И я все еще учусь. Я смотрю, как он рисует, слушаю музыку, и это учит меня ценить то, чего я не понимаю. Я не знаю, кем бы я была без его присутствия и тихого руководства. Мне тридцать один год, и я никогда не нуждалась в нем так, как сейчас. – Мой сын – занятой человек. Он занят делами, которые сам себе придумал. Он ничего не знает о воспитании детей. Кроме того, угроза, с которой мы сталкиваемся ежедневно, несмотря ни на что, у него нет времени вкладывать деньги в Скорпиуса, и, учитывая положение вещей, не похоже, что оно появится в ближайшем будущем. Но когда придет время, он возьмет все на себя. Гермиона дала себе время обдумать свои слова и их обычаи, прежде чем выплеснуть свое мнение куда попало. Она стала совсем другой по сравнению с той, кем была раньше, человеком, который высказывал свое мнение просто потому, что считал себя правым. Она подметала полы, чувствуя на себе пристальный взгляд Нарциссы, следившей за каждым ее движением. – Скорпиус с вами разговаривал? – Нарцисса спросила с нехарактерной для нее поспешностью, как будто взвешивала варианты и спросила потому, что ей нужно было знать. – Нет, – Гермиона отбросила мертвые лепестки и присоединилась к Нарциссе на диване. – Почему вы спрашиваете? – Мне сказали, что его молчание – это этап. – Кто сказал? – Сакс и Кэтрин. – Простите за вопрос, но что Сакс знает о детях? – Что вы знаете о детях? – Нарцисса в ответ высокомерно наклонила голову. – У вас есть опыт общения с детьми Гарри Поттера, да, но у вас нет своих... – Мне не нужно быть матерью, чтобы понять, когда ребенку больно, когда он одинок и изолирован. В Скорпиусе есть все это. Конечно, как его бабушка, вы тоже должны это видеть. – Малфои стойкие. – Он ребенок. Он не несгибаем, – возразила Гермиона. – Он находится под значительным и постоянным напряжением. Тот факт, что он не ведет себя агрессивно, не должен заставлять вас верить, что с ним все в порядке. На самом деле, его молчание должно говорить о том, что это не так! Он борется и горюет, а вы все относитесь к нему так, будто все должно быть хорошо. – Я… – Нарцисса выглядела потрясенной. – Вы обращаетесь с ним так, будто он должен жить дальше и не замечать зияющей дыры в своей жизни. Как будто он должен делать все правильные вещи, когда в его мире все не так. Нарцисса, он потерял мать, и вместо того, чтобы помочь ему справиться с этим и развиваться, вы вытесняете ее из него, – ее одновременно трясло от ярости и переполняла печаль. – Вы умеете ухаживать за моими цветами лучше, чем за своим собственным внуком, и это... – Я не в неведении, мисс Грейнджер. Я заметила, – она нахмурилась и опустила взгляд на свои руки, лежащие на коленях. – Я понимаю, каково это – потерять кого-то. Я понимаю, каково это – горевать. – И это делает ваше отношение к нему бесконечно хуже.***
Летнее солнцестояние соответствовало своему названию: самый длинный день в году. Нарцисса ушла по окончании сеанса, а Гермиона не последовала за ней. Вместо этого она наблюдала, как солнце поднимается в утреннее небо. Если бы она не пообещала Скорпиусу сырные тосты и обед на свежем воздухе и не оставила бы свой кактус, Гермиона бы не вернулась в дом Малфоев. Но она уже сделала это и вернулась. По словам Зиппи, Нарцисса отправилась на встречу с потенциальной женой и взяла с собой Сакс. Гермиона закатила глаза, но не смогла сосредоточиться на работе. Вместо этого она отправилась в маггловский книжный магазин, расположенный неподалеку от дома Малфоев, и через некоторое время вернулась с покупками. Две книги. Гермиона завела будильник, закрылась в своем кабинете в их доме и стала сосредоточенно изучать предмет, который никогда не изучала. Язык жестов. Когда прозвенел будильник, Гермиона взяла первую книгу с собой на кухню, чтобы приготовить Скорпиусу обед. Когда она закончила, в комнату вошла Кэтрин с озабоченным видом. – Сегодня я не успею на обед. Я пересматриваю план урока Скорпиуса с мистером Грейвсом. Я отправлю Скорпиуса вниз. Вы же не против пообедать только с ним? – Конечно нет. Вот, я приготовила это для вас, – Гермиона разогрела еду, и Кэтрин приняла ее с любезной улыбкой. – Что касается Скорпиуса, то я все равно обещала ему обед на свежем воздухе. – О! Ему это понравится. Пока что этот день не задался для него. В кухню вошло живое доказательство ее слов, выглядевшее угрюмым. Гермиона утешительно улыбнулась. – Похоже, сегодня на обед будем только мы с тобой, – в его глазах мелькнула крошечная искорка, которая наполнила ее надеждой. – Всего одна минута, хорошо? Скорпиус кивнул, и она повернулась, чтобы собрать все необходимое для них обоих. Сок для него из холодильника. Салфетки. Ее собственная тарелка и вилка. Его тарелка с сырными тостами. Свежие фрукты и овощи. Но когда она обернулась, его уже не было на месте. Нахмурившись, Гермиона обследовала комнату и обнаружила его на коленях у журнального столика. Он разрывался между пергаментом, за которым ходил, и кактусом. Гермиона позволила ему продолжить работу, наблюдая за тем, как он опирается локтями на край стола и опускает голову на руки. Его внимание переключилось на склонившееся растение. В его глазах читалась смесь внимательного изучения и восхищения, что заставило Гермиону наконец отложить все дела и присоединиться к нему. – Это кактус, – Гермиона сидела, скрестив ноги. – Они колючие и могут поранить, так что не трогай его, ладно? – это было предупреждение, которое она сочла нужным сделать, несмотря на чары, наложенные на растение тем утром. Скорпиус медленно и осторожно кивнул, затем повернул голову, словно пытаясь посмотреть на растение прямо. – Не все они выглядят так, но этот был грустным и плохо выглядел, когда я его нашла, поэтому он накренился. Он посмотрел на нее, потом снова на кактус. Маленькие пальцы провели по дну горшка, его лицо нахмурилось от искреннего беспокойства, словно он пытался успокоить растение единственным известным ему способом. Придерживая его. Так же, как он держал ее. В душе поднялась знакомая волна эмоций, привязанность, которая принадлежала только Скорпиусу, и сочувствие, которое он проявлял в самых незначительных действиях. Его доброту она так хотела сохранить... так же, как и кактус. Они были похожи. Оба молчали, когда она нашла их, оба умирали от желания быть замеченными и принятыми, оба были одиноки… Но больше не были. – Тебе нравится? – ее рука коснулась его руки, лежащей на горшке, заставив его поднять глаза и кивнуть, а его рот изогнулся в медленной улыбке. – Этот малыш еще не поправился, но он в безопасности и в тепле. Чем лучше он будет себя чувствовать, тем крепче будет стоять и тем сильнее станет. Ему нужно время... и друг. Такой, как Альбус – твой друг. Это заставило его посмотреть на пергамент. – Ты хочешь отправить сообщение? – Скорпиус кивнул, но вздохнул. Гермиона попробовала что-то другое, вспомнив его проблему с отцом. – Ты не знаешь, что сказать? Он только прикусил губу и посмотрел на маркер, но это было не хуже подтверждения. – Если бы Альбус был здесь и сейчас, что бы ты сделал? – он поднял руку, чтобы помахать, и она мягко улыбнулась. – Ладно, ты бы поздоровался, так что давай начнем с этого. Ты можешь произнести это слово по буквам? – Скорпиус кивнул и нервно посмотрел на нее, когда она протянула ему маркер с буквами. Он учился всему, что положено Малфою, кроме способа общения. Пока он не был готов использовать свой голос, это был его первый урок общения. Но не последний. – Альбус хочет получить от тебя весточку. Неважно, что будет написано в сообщении. Гермиона не могла игнорировать параллель между этим моментом и каждым утром, когда Скорпиус наблюдал за уходом отца. Он взял маркер левой рукой, и Гермиона с надеждой смотрела, как он пишет две буквы в центре страницы почерком, пригодным для пятилетнего ребенка. Слово потускнело и исчезло, означая, что чары сработали. Они смотрели друг на друга поверх пергамента, но то, что появилось через несколько минут, было не словами. Это была картинка. Похожая на... цыпленка? Может быть? Она была отвратительной, но это не имело значения, потому что Скорпиус смеялся. Его смех был открытым и чистым. Гермиона никогда не забудет этот звук. Часы, потраченные на создание этого зачарованного пергамента, стоили того. – Где остальные твои специальные маркеры? Он сбегал за ними и вернулся с двумя горстями. Скорпиус положил их на стеклянную столешницу, затем взял в руки пергамент и потряс его, как она велела несколько дней назад. Только тогда изображение исчезло. – Хочешь нарисовать Альбусу картину? – Скорпиус кивнул, его лицо скривилось, когда он пытался придумать, что нарисовать. – Как насчет кактуса? Получилось не так уж плохо. Несколько раз он выходил за рамки, и кактус больше походил на сорняк с большими колючками, но растение было нарисовано правильно, и Гермиона гордилась им не меньше, чем Скорпиус. Перед тем как оно исчезло, она добавила небольшое сообщение для Альбуса и, вероятно, Флер, которая была с ним, о том, что они собираются пообедать и вернутся после для новых сообщений с картинками. – Пора обедать. Скорпиус посмотрел на кактус, на его лице промелькнула череда эмоций, прежде чем он остановился на решимости. Он встал и поднял горшок, подмигнув Гермионе таким образом, что она поняла, что обедать с ними будет и третий гость. – Конечно. Когда ему предложили выбрать между травой и столом, он выбрал первое. Гермиона нашла где-то в недрах своей зачарованной сумки одеяло и расстелила его с помощью магии. Скорпиус аккуратно поставил горшок с кактусом на землю, после чего скинул пиджак и туфли, аккуратно сложив их в стороне, и Гермиона сделала то же самое. Быстро приняв решение, она поспешила обратно в дом, чтобы принести только его обед, поесть она могла и позже, а когда вернулась, Скорпиус все еще стоял в траве и ждал ее с кактусом в руках. Они сидели, скрестив ноги, лицом друг к другу, рядом со Скорпиусом в траве лежал кактус. Гермиона наблюдала за тем, как он наслаждается тостами с сыром, поворачивая лицо к солнцу после каждого куска. Плотно закрыв глаза, он смотрел на мир. Она лишь раз прервала его, чтобы наложить на его лицо, руки и ноги солнцезащитное заклятье, чего он не оценил, скорчив несколько недовольных гримас, пока она убеждалась, что он полностью защищен. Когда она закончила, Гермиона сделала то же самое с собой. – Сегодня самый длинный день в году, – Скорпиус опустил голову, в глазах его ясно читалось замешательство. – Это день, когда солнце находится на улице наибольшее количество часов. Мы празднуем его сейчас, обедая на солнце. Желание сделать больше в следующий день солнцестояния было велико, но вместе с ним росло и яростное желание, чтобы он испытал все, что мог предложить каждый день. Он заслужил это. Скорпиус обдумал ее слова, а затем поднял недоеденную вторую половину и с улыбкой протянул ей. Он делился. – Я приготовила их для тебя. Но Скорпиус был более настойчив, его рука дрожала от усилия удержать ее. Улыбка Гермионы померкла. Отказываться было нельзя, поэтому она милостиво приняла угощение. – Спасибо, – на его щеках появился румянец, пока мальчик ждал, пока она откусит кусочек, и только после этого он продолжил есть свой. – Очень вкусно. В мгновение ока они доели свои половинки и по его настоянию разделили овощи и фрукты. – Я хочу показать тебе кое-что, чему я собираюсь научиться вместе с тобой, – Скорпиус сначала растерялся, а когда Гермиона достала книгу по языку жестов и нашла нужные буквы, Скорпиус растерялся еще больше. – Мы будем говорить руками. Она начала с тех же двух букв, которые он написал Альбусу на магическом пергаменте. Приветствие. Гермиона пыталась сопоставить их с рисунками в книге, а Скорпиус с растущим любопытством наблюдал за происходящим. – H и I, – Гермиона подписала буквы должным образом, со второго раза получилось лучше. – Привет (получилось слово «Hi»), вот и все, – она снова показала ему, произнося слова одновременно. – Теперь попробуй ты. Скорпиус так и сделал, по одной букве за раз. H-I. Это было начало. Вместе они добились того, что его пальцы стали двигаться правильно, и когда он самостоятельно, с пониманием того, что означают эти две буквы, сделал это правильно, это было похоже на начало. Две буквы, которые они показывали снова и снова. Они обменивались этим одним словом, пока счастье Скорпиуса не стало таким же ярким, как солнце. Он был счастлив, что может говорить по-своему. – Хочешь узнать больше? Скорпиус с энтузиазмом кивнул. Остаток обеда они провели за изучением алфавита на новом для них языке. Общение в его самой совершенной форме. Когда Гермиона пришла на вечеринку в честь летнего солнцестояния, устроенную Пэнси, там уже царил дух смены сезона. Дом семьи Тео располагался на участке земли, которого не было ни на одной карте, а территория была столь же величественной, как и само поместье. Пройдя через дополнительные меры безопасности, Гермиона спустилась по каменным ступеням, ведущим на вечеринку. Она не спеша огляделась по сторонам, чтобы посмотреть на веселящихся людей, но и попыталась разглядеть знакомые лица, не теряясь при этом в толпе. Люди были повсюду. Темой Панси было празднование солнцестояния по всему миру. Гермиона увидела людей, празднующих у костра в дальнем конце территории, на другой стороне стояла копия Стоунхенджа, которая, честно говоря, впечатляла, а еще одна группа людей танцевала под звуконепроницаемым магическим куполом на танцполе, где в центре стоял огромный майский столб, увитый лианами и цветами. Все столы, которые она видела, были богато украшены цветочными композициями. Некоторые гости ели, а некоторые беседовали в группах. Судя по длинным рядам блюд, ужин не был организованным. Гости могли сами выбирать, когда и что им есть, а когда наслаждаться праздником. И их празднование было значительно облегчено фонтаном из нескончаемых каскадов коктейлей с добавлением замедляющего зелья, не позволяющего слишком быстро напиваться или наедаться, но оставляющего ощущения легкого опьянения. Вокруг него стояли плавающие стаканы и дозаторы для гостей. В итоге именно сюда она и направилась, чтобы проверить свое зелье в действии. После первого глотка Гермиона была горда собой. Она не почувствовала себя другой. Просто стало легче и спокойнее. Ей это было необходимо. Воистину. Теплый от такого редкого солнечного дня воздух был приятным, несмотря на слабый запах пепла от костра. На небе разгорался закат, окрашивая облака в различные оттенки красного, желтого, розового и оранжевого. Небеса были украшены так же красиво, как и вечеринка. Гермиона бродила вокруг в поисках своих друзей, разглядывая ведьм, нарядившихся в честь смены сезона. Некоторых она знала достаточно хорошо, чтобы поприветствовать, например, одноклассниц с других курсов. Других она знала лишь отдаленно, еще со времен работы в Министерстве. Были и те, кого она с трудом могла вспомнить. Только несколько знакомых лиц из того времени, когда она была слишком перегружена работой, чтобы помнить. Однако подавляющее большинство было незнакомым. Но это не мешало некоторым из них смотреть ей вслед и перешептываться друг с другом. Новости распространялись быстро, но Гермиона пришла, чтобы получать удовольствие, и не обращала на них внимания. Стиль одежды был в лучшем случае эклектичным, и она чувствовала себя простоватой в своем сине-белом комбинезоне с узором пейсли, который Пэнси волшебным образом подшила так, что он оказался выше колен. Слишком короткий, чтобы она могла назвать его удобным. К сожалению, у Гермионы не было других вариантов, поэтому она была в комбинезоне, сандалиях и с белой цветочной короной на распущенных локонах. Еще один цветочный головной убор служил маячком, который вел ее к друзьям. К Полумне. Кто еще может носить такой смелый и большой головной убор кроме нее? Полумна была одета, как фея, с замысловатым головным убором, ее длинные светлые волосы струились по спине. Невилл стоял рядом с ней, одетый в брюки, белую рубашку и корону из плюща. Он был единственным мужчиной, который осмелился. Они стояли вместе с Гарри, Джинни, Роном и Лизой Турпин, которая держала Рона за руку. Его... спутница? Неплохо. – Наконец-то я добралась. Джинни и Полумна обняли ее первыми. – Я не знала, что вы с Гарри придете. – Мы решили, что нам нужен вечер, чтобы расслабиться, – Гарри обнял ее. – Это место охраняется строже, чем все, что я когда-либо видел, включая твой дом, – заклинания и магические соглашения о неразглашении, которые должен был подписать каждый гость, чтобы попасть в дом, позволили им расслабиться так, как Гарри никогда не расслаблялся на публичных вечеринках. – Как ты нас нашла? – Неужели тебе действительно нужно узнать ответ? Друзья рассмеялись, а Полумна безмятежно улыбнулась. – Мы нашли Полумну и Невилла, а потом Рон и Лиза нашли нас. Мы просто останемся здесь и посмотрим, кого еще привлечет головной убор Полумны, но пока это были в основном незнакомцы, спрашивающие, как она его сделала. – Лучший способ встретить друзей, – сказала Полумна своим обычным мечтательным тоном. – Где Пэнси? – Гермиона попыталась оглядеться, но людей было слишком много. Джинни сделала широкий жест вокруг них. – Где-то там, усложняет жизнь моему брату, танцуя вокруг него в буквальном смысле слова. Я бы попробовала его защитить от нее, если бы ему не нравилось. – До сих пор пытаюсь понять, как это произошло так, что я не заметил, – Рон глубокомысленно нахмурился. Все они смотрели на него с разной степенью недоверия, и реакция у всех была одновременной: Я знала. – Я видела, как они ужинали на прошлой неделе, – даже Лиза присоединилась к всеобщему шоку. – Безумный мир, – Рон покачал головой. – Я даже видел здесь Драко Малфоя, – слегка встревоженная Джинни начала неоднократно толкать брата в руку, но он проигнорировал ее. – Он огрызался на всех, кто пытался с ним заговорить, как самодовольный болван, которым он и является, – Гарри и Лиза вытаращили глаза, а Гермиона нахмурилась в замешательстве. – Кто вообще пригласил этого придурка? – Я. Раздраженный голос раздался у нее за спиной. Гермиона оглянулась через плечо и поняла, почему Джинни предупредительно ударила брата. Пэнси. Не то чтобы он слушал, но, по крайней мере, у Рона хватило приличия выглядеть ошарашенным. Слегка. Пэнси была одета в цветочное платье с красными цветами, украшавшими ее голову, а короткие локоны рассыпались по плечам. Сложив руки и поддерживая Перси, она направила свой гнев на Рона. – Он один из моих самых старых и лучших друзей, это моя вечеринка, и мы, черт возьми, взрослые люди, так что хватит нести всякую детскую чушь, – замедляющее зелье действовало на Пэнси просто отлично. – Если у тебя проблемы... Перси положил свои руки на ее наклонил голову и пробормотал ей на ухо что-то, что явно не обрадовало ее, но она все же остановилась. С трудом. Это было подвигом, учитывая ее глубокую хмурость. – Как давно ты здесь, Грейнджер? – она вела себя так, словно этого разговора не было, хотя все они смотрели на них с разной степенью недоверия. – Недолго, – двое могли играть в эту игру. – Как ты нас нашла? – Думаю, все могли бы увидеть ее с луны. Полумна ярко улыбнулась. Разговор затянулся до предела, а потом заглох, и все просто стояли и смотрели на вечеринку. Полумна объявила, что хочет потанцевать вокруг майского столба, и это вызвало эффект домино, когда каждый заявил о своем желании. Джинни хотела пойти с Полумной. Лиза хотела потащить Рона фотографироваться у Стоунхенджа в натуральную величину, но он хотел поесть с Невиллом, Перси и Гарри, поэтому она заметила знакомых и ушла поговорить с ними. Гермиона не была увлечена ни одним из этих занятий, поэтому Пэнси потащила ее общаться. Перед тем как расстаться, каждый из них пожелал друг другу счастливого солнцестояния воздушным поцелуем. Рон был немного неловок, но этого и следовало ожидать. В течение часа они с Пэнси бродили по вечеринке. У костра они наткнулись на Блейза и Падму, а в нескольких футах от них Сьюзен потягивала напиток. Все они наблюдали за пламенем, которое превращалось в различных животных и фигуры. После Последнего Света и до поздней ночи это зрелище будет еще более завораживающим. Энергия вечеринки наполняла силой, еда была великолепной, а замедляющее зелье облегчало беседу как с друзьями, так и с незнакомцами. Было весело. Даже Тео, несмотря на свою ненависть к большому скоплению народа, появился и разговаривал с Чжоу в сторонке за столиками. А когда Пэнси поздоровалась с Чжоу, не скорчив при этом гримасу, она поняла, что вечер будет хорошим. Единственным минусом был МакЛагген, который подошел к ней, как только она отделилась от Пэнси, и попытался увести ее на танец, как будто она не видела его четыре дня назад, хнычущим в Министерстве. Ублюдок. Она наложила на ногу сглаз, который облегчил ее побег к Пэнси. – Кто его пригласил? – Наверное, он пришел, как чья-то пара и бросил свою спутницу, – это было похоже на него. – На него все еще распространяется тот же пункт о неразглашении и меры безопасности, так что не беспокойся о нем. Если он переступит черту, я попрошу охрану выпроводить его. Пэнси указала на всех членов команды безопасности, находившихся поблизости. Они прекрасно вписались в толпу. Это было впечатляюще. Продолжая исследовать воплощенную в жизнь задумку Пэнси, они заметили сборище знакомых ведьм, которые толпились вместе, наблюдая за чем-то. Пэнси, как любопытная особа, решила выяснить, что происходит, и проскользнула в самую гущу событий, увлекая за собой Гермиону. – Что происходит?.. Охренеть, да это же совершенство! Гермиона встала между ней и, как оказалось, Падмой, которая скривилась при виде сестры, флиртующей с безответным Драко Малфоем. – Пожалуйста, скажите, что я сплю, – простонала Падма. – Это не сон, – Пэнси выглядела слишком веселой. – Это лучше, чем тот раз, когда она флиртовала с тем дипломатом на моей вечеринке в честь зимнего солнцестояния. – Это когда она думала, что у нее с ним что-то получится, но он не говорил по-английски? – Гермиона отчетливо вспомнила это. – Это тот самый случай! – Я ненавижу вас обеих, – за этот ответ Падма удостоилась поцелуя от злой и счастливой Пэнси. Гермиона рассмеялась, но смех утих, когда она увидела это зрелище воочию. Лицо Малфоя было безучастным, но она уловила легкий намек на его недоумение: каждые несколько секунд он поглядывал на Парвати, и его лицо было нахмурено. Они сидели за пустым столом, окруженным другими пустыми столами. Малфой был одет во все черное, в то время как Парвати, маниакально улыбавшаяся, была одета в разноцветные шелковые мантии. Как ни странно, он еще не отстранился от нее, но как-то странно смотрел на нее. – Она смелее меня! – рассмеялась другая женщина. Гермиона не смогла бы вспомнить ее имя за все галлеоны в ее хранилище. – В форме он или нет, но выглядит так, будто готов вырвать душу из моего тела. – Думаю, она к этому и стремится, – Лиза Терпин фыркнула. – Только с его членом. Они хихикали до тех пор, пока Пэнси не подняла на них взгляд. – Не будь грубой. – Его мать продает его с аукциона, чтобы предложить наиболее выгодную цену, – заметила Лиза, к все возрастающему негодованию Пэнси. – Я гарантирую, что люди говорят о нем и худшие вещи. Я слышала о нем и похуже. Говорят, его жена умерла, чтобы уйти... – Это неуместно, – Падма заговорила раньше, чем Гермиона. – Не говори о том, чего не знаешь. Учитывая, что Падма была невестой Блейза, Гермиона впервые задумалась о том, что же она знает. – Он человек, который, черт побери, потерял жену семь месяцев назад, – Пэнси сделала опасный шаг к Лизе. Остальные вокруг нее отпрянули назад. – Имей хоть немного гребаной порядочности. – Я не говорю ничего такого, о чем другие люди уже не думают, – Лиза смело, или глупо, стояла на своем. – Благодаря зелью, которое ты предоставила, и тому факту, что я выпила несколько доз, я гораздо более честна, чем обычно. – Зелье работает не так, – вмешалась Гермиона. – Это зелье с низкой дозой замедления. Сколько бы ты ни выпила, эффект не усилится. Оно действует только один раз и длится до Последнего Света. Оно может заставить тебя поприветствовать кого-то, кто тебе не нравится, или высказать свои мысли так, как ты обычно не делаешь, но это не сыворотка правды и не настолько сильное зелье, чтобы заставить тебя вести себя как задница. Падма подавила смех кашлем, посмотрела на сестру, которая все еще делала нелепые вещи, чтобы привлечь внимание Малфоя, затем зарылась лицом в ладони и застонала. Лиза сосредоточилась на Гермионе. – И откуда ты это знаешь? – Я его варила сама. Это заставило ее быстро замолчать. Падма еще раз взглянула на него сквозь пальцы, а затем снова закрыла глаза обеими руками. – О, Мерлин. Она делает то, что делает, когда хочет, чтобы кто-то увидел ее декольте. Кто-то должен пойти и спасти ее. – Я бы пошла, – Пэнси поправила цветочную корону, – Но я точно не знаю, кого придется спасать. Гермиона фыркнула в знак согласия, но тут же замолчала, когда взгляд Малфоя нашел ее глаза. Незнакомая дрожь пробежала по позвоночнику от того, что она оказалась в группе, наблюдавшей за ним. Это было просто смешно. Она была одной из девяти, но он не смотрел ни на кого из них, даже на Пэнси. Только на нее. Он перевел взгляд на копию Стоунхенджа, и мгновение прошло. – Я также должна упомянуть, что она твоя сестра, – Гермиона вдохнула, чтобы вернуть себе самообладание. – Правда? – взвизгнула Падма. – Наши родители не хотят показывать мне доказательства. – Бедный Драко, похоже, готов ударить себя по голове этим украшением по центру, – прохрипела Пэнси, хлопая в ладоши. – Напомни мне извлечь это воспоминание позже. – О, она встает! – объявила другая ведьма, и все затихли, чтобы посмотреть на это. – Слава Мерлину! – радостно воскликнула Падма, но ее сестра не спешила к ней. Парвати стояла, пока Малфой потягивал свой напиток, и смотрела на него с неприкрытой решимостью, которая была облечена в форму плохой идеи. – О нет. Нет, нет, нет, нет, нет. – О, да. Пэнси измывалась больше всех. Гермиона не была до конца уверена, что это плохая идея, пока Парвати не попыталась ее осуществить. Она наклонилась к Малфою, сжав губы, чтобы поздравить его с Солнцестоянием воздушным поцелуем, то же самое Гермиона делала с каждым человеком, с которым разговаривала (кроме МакЛаггена). Сердце на секунду замерло в этот ужасно неловкий момент с тихой надеждой, что Парвати хотя бы это переживет без еще большего позора. В итоге все получилось так неловко, как Пэнси и ожидала. Когда Парвати подошла слишком близко, Малфой так сильно отшатнулся, что встал на ноги и, нахмурившись от досады, ушел, не оглянувшись ни разу. Парвати, надувшись, подошла к сестре и раскрыла объятия. Группка зрителей рассеялась. – Ну вот. Ты постаралась, – Падма погладила ее по затылку, как гладят маленького ребенка. – Я думала, у нас с ним что-то получилось, – Парвати хныкала. – Он даже не сказал ничего резкого или грубого. – Подожди, не сказал? Что же он говорил? – Ничего. Он просто смотрел на меня, и это было чертовски сексуально. – Милая Цирцея, как же так получилось, что я так живу? – Пэнси хлопнула себя по лбу. – Послушай, Патил номер два: единственное место, куда ты могла попасть, – это в кучку отбракованных. – Гермиона и Падма переглянулись. – Что? – невинно спросила Пэнси. – Она сама с собой так поступила. – Я ничего не могу с собой поделать, это у меня в крови. – она восхищенно вздохнула. – Я просто балдею от красавчика с отличной фигурой и взглядом, способным остановить Хогвартс-экспресс. – Это было... необычайно точно, – проворчала Гермиона. – Он – козел, – напомнила Падма сестре. – Ты же знаешь. Ты сказала это до того, как подошла к нему, и после того, как он отверг ту другую женщину. – Подожди, – Пэнси была впечатлена. – Были и другие? – Девять, – сказала Падма. – Все спина к спине. Сморщенные и слишком широко улыбающиеся. Все пытались поцеловать его в день солнцестояния. – Я думала, что стану счастливым десятым номером, – ныла Парвати. – Не думаю, что это так работает, – Гермиона собрала волосы на плечо. – Ну, посмотри на это с другой стороны, все могло быть гораздо хуже. – Могло? – Парвати подняла голову с надеждой. – Думаешь, я ему нравлюсь? – Ни одной даже чертовой десятой шанса, – Гермиона набросилась на Пэнси за резкость, а та невинно моргнула. – Что? Это еще было мило с моей стороны округлить до десятой доли.***
Пэнси предложила Гермионе посетить копию Стоунхенджа до наступления темноты. Она обещала потрясающее зрелище, и перспектива была достаточно интересной, чтобы Гермиона отправилась на прогулку в западном направлении. Закат был в самом разгаре и представлял собой потрясающее зрелище ярких красок. Оранжевые и желтые цвета доминировали на просторах, в них вкраплялись лавандовые и розовые оттенки. С ее точки зрения, это было похоже на рай. Голоса гостей звучали невнятно, пока она не переступила порог каменных колонн. Затем наступила тишина, словно она была единственным человеком во всем мире. Одна во времени и пространстве. Но это было не так. Между двумя колоннами напротив нее, лицом к закату, стоял Драко Малфой. Гермиона застыла на месте. Она не могла разглядеть его лица, почти ничего не видела, кроме тени, которую отбрасывало его тело, но знала, что это он. Не успев даже подумать о том, чтобы уйти, она подошла к нему, прикрывая глаза от солнечного света, когда проходила мимо каменной скамьи. От того, как он стоял, прямой и высокий, заложив руки за спину, и от того, как ветерок играл его волосами, от него исходила энергия, которую невозможно повторить, аура одиночества, к которой Гермиона тянулась, как растения к солнечному теплу. Гермиона присоединилась к нему, и Малфой, казалось, не удивился ее вторжению. – Это все как будто настоящее? – она нарушила тишину, ветерок нежно шевелил ее кудри. – Да, – ответил он, не глядя. По-прежнему сосредоточенно. – Это потрясающе, – Гермиона прислонилась к колонне, глядя на вечность, купающуюся в мягком тепле. Затем она подняла голову и с удивлением обнаружила, что копия Стоунхенджа не только выглядит как камень, но и ощущается как камень. Прочная и крепкая. – Странно, что здесь никого нет. – Они повернулись, когда увидели меня, и ушли, когда я вошел, – Малфой впервые посмотрел на нее. Их глаза не отрывались друг от друга, пока ветер трепал его волосы. – Но не ты. Не найдя слов, она, как могла, сбросила напряжение со своих плеч. – Я пришла насладиться зрелищем, независимо от компании. Его хватит на нас обоих. Малфой издал нечленораздельный звук и вернулся к просмотру. – Полагаю, я должен лично поблагодарить тебя за то, что ты сказала. – Я сказала правду. Кроме того, ты уже достаточно отблагодарил меня тем, что каждое утро готовил мне чай. Я должна поблагодарить тебя. Так у меня будет меньше работы, – она потрогала свою цветочную корону, чтобы убедиться в ее надежности, и посмотрела на волшебника. – Откуда ты знаешь, как я пью чай? – Это несложно, Грейнджер. Я наблюдателен. – Значит, ты наблюдаешь за мной. – Как я уже говорил... – Малфой посмотрел на нее. Мягкий свет закатного солнца сместился, отбрасывая тень на часть его лица. – Я наблюдаю за всем, что находится в поле моего зрения. Не только за тобой, – его усмешка должна была разрядить напряженную обстановку, но вышло совсем наоборот. – Как самонадеянно с твоей стороны. – Наверное, да. Или, возможно, мое заявление было простым наблюдением. – Ты их любишь. – Люблю, – она сама удивилась, слегка улыбнувшись. – И что же ты наблюдаешь сейчас? Гермиона оценила его наряд. Слишком строгий для вечеринки, но для него он был обычным. Малфой даже расстегнул две верхние пуговицы на рубашке в период между выходом из лап Парвати и настоящим моментом. Она вернула свое внимание к великолепию последних остатков света. – Я просто наслаждаюсь закатом. Ничего больше. – Мне трудно в это поверить. – Вопреки твоему мнению, я умею расслабляться, – Гермиона ухмыльнулась. – Забавно, но моя мать говорит обратное. – Я уверена, что твоя мать многое говорит обо мне. – Ты права, - Малфой ухмыльнулся. - Не знаю, что ты ей сказала, но она была не в духе. – Она давила и давила, пока не получила то, что хотела: мое собственное мнение. Все просто. Но на самом деле это не так, и они оба это знали. – А я-то думал, что она узнала все о твоем мнении и перестанет тебя оспаривать. Как будто она жаждет наказания. – Что это значит? – она сложила руки на груди, полностью готовая защищаться. Как всегда. – Ничего, – Малфой вернулся к солнцу, но внимание Гермионы по-прежнему было приковано к нему. Остатки его исчезнувшей ухмылки проявлялись на лице. – Моя мать бесконечно разглагольствует о тебе в кругу других, хотя в последнее время не так часто. По крайней мере, до сегодняшнего дня. Она небрежно фыркнула. – Я не видел ее в таком состоянии с тех пор, как ты... еще раз, что ты там сказала? – он хихикнул. – Ах да. Я не буду притворяться или играть роль только для того, чтобы понравиться или угодить мужчине. Моя мать неделями разглагольствовала об упадке настоящих, традиционных ведьм. – Это был не лучший мой монолог, – смутившись, Гермиона отвела взгляд, бесплодно заправляя волосы за ухо. Ее лодыжка на время поплатилась за гордость. – Ты сварила замедляющее зелье, следуя указаниям в книге? – Малфой высвободил руки из-за спины и медленно передернул плечами. – Да, – Гермиона не ожидала такой смены темы. – Жаль. – Оно правильно заварено, это главное. – Еще раз, Грейнджер, – по позвоночнику Гермионы поползли мурашки от его язвительного тембра.–- То, что зелье сделано правильно, еще не означает, что ты сварила его наилучшим образом. – Я помню этот спор, – она оттолкнулась от камня. – Возможно, мое мнение об экспериментах несколько изменилось, но сегодня, ради дискуссии, я соглашусь. Я не слышала никаких жалоб на мое зелье. Ты ничего не чувствуешь? – Я чувствую себя расслабленным, немного развязным. Другим, но не ужасно. Грейнджер, ты явно сварила зелье правильно, согласно указаниям в книге. Однако, если бы оно было сварено в полную силу, я бы не чувствовал себя как-то иначе... Я бы просто был спокоен. Я бы не мог остро ощущать, когда на мои слова влияет зелье. Как сейчас. – Не у всех так много оговорок, как у тебя. – Это к лучшему, я думаю. Не так ли? – еще один испытующий взгляд, заставивший Гермиону сместиться. – Я такой же ублюдок, каким был в школе. Поверь мне. – В какой-то мере, наверное, это правда, – Гермиона пожала плечами. – Но также и нет. – Ты думаешь, что после нескольких разговоров ты так хорошо меня знаешь, но я гарантирую, что это не так. – Я тоже могу это гарантировать, но это не из-за отсутствия попыток, – это было слишком честное заявление, чтобы ей понравиться. Гермиона внутренне нахмурилась, но позволила своим глазам проследить за рукавом его рубашки, который прикрывал его секреты. – Тебя трудно разгадать. – Я не такой уж и сложный, – Малфой вздрогнул. – Я ни на йоту не верю, что... – Гермиона рассмеялась. – Однако я тщательно выбираю, на кого и на что тратить свое время и энергию, – к их обоюдному дискомфорту, Гермиона вновь продемонстрировала свою неохотную честность. – Я предпочитаю качество, а не количество, и не стану развлекаться тем, что не является реальностью. В его словах были глубокие слои, проникающие в самую суть его характера. Их было бы интересно услышать, а еще лучше обдумать, когда у нее будет достаточно сил, чтобы разобрать их разговор на части, как она делала это каждый раз до этого. Но заходящее солнце забрало с собой часть красных и оранжевых цветов, оставив более светлые оттенки. Последний Свет приближался. – Уизли просил передать, что следующая встреча состоится через неделю. Это если ты не передумала выходить из тени. – Не передумала. – Почему именно сейчас, после стольких лет? – его вопрос просил, нет, требовал ответа. – Я говорила серьезно каждое слово, которое произнесла в зале заседаний Визенгамота. Это единственная причина, о которой ты должен знать, – она сузила глаза. – Но как насчет того, что ты обошел коррупцию, чтобы удовлетворить свои собственные потребности? Ты спорил со мной, но все это время боролся с ней. – Я имел в виду то, что сказал в тот день, но... – уголки его рта подергивались, пока он боролся с оговорками зельевара. Он закрыл глаза. Прошла секунда. Потом еще одна. Потом тридцать. – Тебе не стоит так сильно сопротивляться, – голос Гермионы был низким, приватным, произнесенным специально для него. – Но я полагаю, это все, что ты знаешь. Борьба и боль, одиночество и долг. – Скорпиусу бы это понравилось, – Гермиона сменила тему. – Он любит солнце. Мы с ним сегодня обедали на улице. – Я знаю, – в этих двух словах был вес, что еще раз говорило о малом объеме ее знаний о том, что происходит вокруг нее. – Он не был разочарован твоим присутствием? В глубине души она знала, почему Малфой спрашивает. Она знала, что он ищет. Решение. Гермиона подумала, что она была не единственным свидетелем того, как Скорпиус каждый день украдкой поглядывал на нее. – Он... Взгляд Малфоя был тяжелым, ищущим. Он хотел знать, что она собирается сказать о его сыне. – Скорпиус... Добрый. Упорный. Любознательный. Умный. Сострадательный. Скорпиус был глубоким колодцем эмоций, которые хотели выплеснуться наружу, ребенком, который хранил записки отца так же близко, как отец хранил чувства, которые он испытывал к своей руке, по одной и той же причине. Может быть, это было вызвано зельями, может быть, тепло воздуха или жар умирающего солнца расслабили ее, но сказанное было последним, что пришло ей на ум. – Он не такой, как я ожидала, но и ты тоже. Его внимание вернулось к живописному небу, но она видела, как в его голове крутятся колесики. Он, казалось, экстраполировал кусочки их разговора, которые отложит в памяти для последующего анализа. Несмотря на свою простоту, Малфой был слишком сложным, чтобы Гермиона могла его понять. Каждое его действие вызывало новые вопросы, особенно о дистанции, на которой он держался. Ведь если собрать воедино все подсказки, тонкости и тяжелые эмоции, которые она передала Скорпиусу в короткой записке... Расстояние было последним, чего он хотел. Зачем же сохранять ее? Сегодня не время для размышлений. Ей нужно было найти своих друзей до того, как начнутся фейерверки. Это был хороший план. Надежный план. Возможно, если зелье подействует, это ослабит смешение чувств, поселившееся в ее нутре. Она надеялась на это. Если бы Гермионе пришлось возлагать на что-то ответственность за свой следующий поступок, она бы обвинила все, кроме себя. Это была привычка, основанная на том, что весь вечер она совершала одно и то же действие после каждого общения. Гермиона, не задумываясь, шагнула к Малфою и, опираясь на его руку, приподнялась на кончики пальцев, чтобы поздравить его с Солнцестоянием воздушным поцелуем. Но это переросло в нечто иное. Незнакомые губы неуклюже прижались к ее губам, когда Малфой повернул голову. Гермиона отпрянула от прикосновения, на следующем вдохе прося извинения, но его глаза остановили ее. Не цвет или близость, а то, что в них не было льда. Только тепло. Огонь. Он распространялся бесконтрольно. Ослабленная защита делала Малфоя мягким по отношению к жестким краям. Когда он искал ее глаза, она заметила, что грубые линии все еще сохранились, только стали более гладкими. Признак эрозии. Что он обнаружил, Гермиона не знала, но он наклонился к ней с нерешительностью, которая направляла каждое его движение, и сделал несколько пауз, пока не оказался на расстоянии дыхания. Руки обхватили ее лицо, губы приникли к ее губам. Дважды. Гермиона отстранилась, пытаясь извиниться, и неосознанно подняла подбородок, когда Малфой выдохнул и поцеловал ее в губы. В этом поцелуе чувствовалась жесткость, вызванная непривычностью и неуверенностью, но его решимость была очевидна. Воздух вырвался из легких Гермионы, тело напряглось. Она знала, что должна отвергнуть его, но вместо этого позволила Малфою исследовать себя серией медленных поцелуев с закрытым ртом. Разогрев перед главным событием. Оно обещало быть зажигательным. Захватывающим. Опасным. Причина, по которой Гермиона открылась этому опыту, была эгоистичной. Она хотела исследовать его, но без той ответственности, которая сопутствовала такому поступку. Без груза последствий, которые могут возникнуть с таким человеком. Гермиона придумывала оправдания, выкладывала их на всеобщее обозрение и... Это было естественно – упасть в него. Теплый и твердый, он был слишком прост, чтобы целовать его, продолжать целовать его, вцепиться в его рубашку и заземлиться, прежде чем взлететь в стратосферу. Гермиона закрыла глаза и проанализировала каждое ощущение. Яростный стук в голове. Трепет в животе, который она не могла связать только с нервами. Скорее с волнением. Человеку свойственно искать связь, знание и смысл в таком первобытном способе, как прикосновение. И в кои-то веки она перестала отрицать, что жаждет этого. Гермиона была на виду. Она жаждала принадлежности, относящейся только к ней. Доказательства того, что она не одинока. Почувствовать что-то. Хоть что-то. После нескольких неудач с носами и уголками рта, она начала открывать Малфою губы, ощущая каждое новое чувство, которое накатывало, как прилив. Когда она провела рукой по груди Малфоя, прямо над его сердцем, и почувствовала, как оно бьется о ее ладонь, по венам пробежало электрическое покалывание. Его пульс бился так же, как и ее. Все дело в зельях. Тишина. Атмосфера. Заряд от их разговора. Заходящее солнце и его энергия. Слабый запах пепла от костра. А может быть, это было сочетание всего и вся, которое заставляло ее корчиться и бороться с поднимающимися в груди эмоциями. Жесткое сокращение живота. Желание. Биение сердца, пульс в венах, дыхание в легких. Все это напоминало ей, повторяя, что это Малфой целует ее. Малфой, прикасающийся к ней. Малфой, с которым она вошла в ритм губ и рук, восхитительных толчков и притяжений, резких взлетов и крутых падений. Малфой, из-за которого ее сердце замирало в горле, а руки тряслись от напряжения и необходимости наклонить голову именно так. Но именно Малфой слепо вел их в обратном направлении, все еще держась за нее, тщательно целуя, не разрывая непрочной связи. Даже когда его ноги ударились о спинку каменной скамьи, о которой Гермиона уже успела забыть. Он сел и притянул ее между своих раздвинутых ног, наклонив голову вверх, наклонив ее вниз... И да. Да. Это должно было быть так. Помимо разговоров и споров, дыхания и вздохов, поцелуи друг друга могли быть тем, для чего были созданы их уста. Но это было не так. Это ничего не значило. Этого не могло быть. – Я слишком тяжелая? – прошептала Гермиона, когда он в третий раз пересадил ее к себе на колени. От его взгляда она пошатнулась, словно могла бы упасть, если бы не он под ней. Малфой не ответил. Он проглотил ее вопрос поцелуем, настолько шокирующе неопределенным, что стало больно. Но было легко использовать эту нерешительность для самоутверждения, чтобы заставить его поцеловать ее именно так, как она хотела, показать ему, что ей нравится, позволить ему раскрыть ее, только в этот раз. Это было эгоистично. Гермиона брала и брала, не давая ничего взамен. Почему он позволил ей это? Почему он не настаивал на большем? Малфой был сдержан. Скован. Зажат. Напряжен. Он всегда был таким, так почему же она надеялась на что-то другое? Почему она хотела большего? Она знала, что лучше не щекотать спящего дракона, но Гермиона все равно это сделала. – Я не сломаюсь, Драко, – ее резкий, горловой шепот прозвучал непривычно для ее ушей. От него по венам разлилось тепло, а в животе забурлило. Это была честность, как в ее собственных словах, так и в разрешении, которое она дала им, что разожгло пламя. И оно разгорелось. Когда глаза Малфоя заострились, хватка усилилась, а его рука покинула свое почетное место на ее бедре и опустилась ниже, тогда Гермиона поняла, что, возможно, у нее проблемы с самообладанием. Огонь был сильнее. Неизбежным. Неоспоримым. Осторожные поцелуи переросли в нечто болезненно глубокое и голодное. Малфой позволил себе взять то, о чем и не подозревал. Но пока что она не сопротивлялась. Как и он. И Малфой понял это, потому что его нерешительность улетучивалась с каждой секундой, с каждым ее мягким вздохом, а ее собственное тепло таяло, разгораясь все жарче. Это было хорошо. Покалывание его рук, удерживающих ее на месте, как якорь. Так хорошо. Как он прикусил нижнюю губу и потянул, не слишком нежно, так, что она вздрогнула. Слишком хорошо. Идеальное давление, сопровождавшее его язык, который бесконтрольно проникал внутрь и касался ее губ. Гермиона зажмурилась от тревоги. Прикоснуться к нему. Чувствовать его. Соединяться с ним. Слушать глубокие звуки, которые он издавал, когда их губы и языки соприкасались и отступали, а затем снова сталкивались друг с другом. Словно непреодолимая сила встретилась с недвижимым предметом. Конечно, Гермиона спровоцировала это, подтолкнула его, разбудила, но теперь именно Малфой превратил все из слишком хорошего в разрушительное. Из искры он превратился в пламя, которое теперь полыхало без остановки. Это было проблемой, но в голове пронеслась шальная мысль. Отпусти. Перестань думать. Ничего страшного. Гермиона знала, что не должна слушать, но ей было любопытно. Конечно, любопытно. Это было естественно – удивляться тому, чего она на самом деле не совершала, тому, что не укладывалось в рамки понятных причин в ее мире. Малфой не вписывался, как и ее интрига с ним тоже. Возможно, именно этот язык был выбран для перевода ее любопытства. Язык прикосновений и ощущений, который дразнил витки связи и удовольствия – общения в глубине их душ. Но в общении не было необходимости в анализе, только слова и выражения, чувства и прикосновения. Инстинкт без мысли... Отпустить. Только один раз. Гермиона расслабилась и прижалась к нему, обхватив его шею обеими руками, и это заставило что-то в Малфое измениться. Он отстранился и стал наблюдать за ней: глаза почти черные, щеки раскраснелись. Зрение Гермионы затуманилось по краям, и она поддалась тому, чего хотела. Больше. Всего. Малфой судорожно выдохнул ей в рот, каждый поцелуй был настойчивее предыдущего. Зубы, язык и многое другое, чего она хотела. То, что она нашла. Это была страсть, растущий огонь, чувство эмоциональной открытости, которое никто из них не был склонен выражать в повседневной жизни. Но Гермиона держала его так же крепко, когда он начал проникать в те места, которые еще не исследовал, с неуверенной легкостью, которой не должен был обладать. Было удивительно, что кто-то, внешне холодный, может чувствовать себя таким теплым. Гермиона отмахнулась от этой шальной мысли и сосредоточилась на его дрожащих руках, которые сжимали ее, обхватывая с грубостью, говорившей о том, что он теряет контроль. Все было хорошо. Конечно, все было хорошо. Она хотела его. Полностью. И когда его рука скользнула между ее бедер, шок от этого заставил Гермиону застонать его имя, сжать бедра и вдохнуть его запах, как будто она нуждалась в этом. Как будто он не убивал ее. Но их пламя погасили аплодисменты Последнего Света. Аплодисменты, сопровождавшие действие зелья, вытекающего из ее вен. Малфой тоже почувствовал это и прижался к ней, как будто они одновременно очнулись от лихорадочного сна. Они расстались в последний раз, и, к удивлению Гермионы, Малфой не сразу оттолкнул ее, и не отпустил. Если честно, она тоже не стала этого делать, не доверяя разрушенным связям между мозгом, сердцем и конечностями, которые должны были дать ей силы стоять на ногах. Когда они разошлись, то смотрели куда угодно, только не друг на друга, поправляя складки на одежде, и было неловко. Гермиона смахнула жар с лица, как будто это могло что-то изменить. Когда она, наконец, взглянула на Малфоя, то увидела, что он снова стал нормальным, не считая румянца, который он приобрел, волос, которые он безуспешно пытался поправить, и дрожащей энергии, которую он излучал. – Мы можем... – Забыть об этом? – Гермиона сдвинулась, чтобы израсходовать избыток энергии. – Конечно, мы можем. В этом есть смысл, – она поправила корону из кривых цветов, чувствуя себя неловко, и слова полились сами собой. – Я знаю, что ты не... ну, не со мной. Неважно. Все в порядке. Ничего страшного. Малфой вздрогнул почти незаметно, но она уловила призрачный изгиб его челюсти и плеч. Она понятия не имела, как это расценивать. Да и вообще. Черт. Где все были? – В любом случае, с Солнцестоянием, Малфой. Прости за все... это. Со странной болью в груди Гермиона ушла. Нерешительность давила на нее тяжелым грузом. Когда она повернулась к нему лицом, Малфоя уже не было. А потом начался фейерверк.Все, что мы видим и что нам кажется, лишь сон внутри сна.
Эдгар Аллан По