Город у озера

       Прошло несколько дней с того момента, когда мы со Стефой стали чуточку ближе. Всё это время дождь лил как из ведра, не расслабляясь ни на секунду. Местные фермеры уже начинали бить тревогу, поскольку длительные осадки очень опасны для посевов: культуры просто-напросто могут сгнить, прежде чем дадут урожай. «Давненько такого не было, небось дачники поголовно запили» — шутил дядюшка Гена, сидя вечером на ещё сырой лавочке, подкладывая под себя небольшое полотенце. Когда скрывалось солнце, а ему на смену приходила матушка-луна, мы с моим другом-пенсионером много раз сидели и просто разговаривали, часто обсуждая непонятную в последние несколько дней погоду. В вечерних подъездных дебатах о «правильности» погодных условий, я всегда занимал либеральную точку зрения — мне нравился дождь и все производные от него, Геннадий Петрович являлся ярым сторонником консервативных взглядов, нынешняя обстановка нравилась ему примерно так же, как внезапный приступ диареи в вагоне метро.        По поводу убийства дела обстояли довольно странно. Ещё несколько раз я пытался затронуть эту, безусловно, щепетильную тему с дядей Геной, но дед отмахивался, говорил, мол убийцей может быть совершенно кто угодно, да и он вероятно не совсем дурак: тихо совершил свои грешки и убежал, куда глаза глядят, кто в здравом уме останется в Заречном после такого? Только псих, иначе никак. Но почему-то меня всё чаще и чаще стали посещать мысли, что настоящий убийца никуда не убежал. Он даже не пытался скрываться, а как абсолютно нормальный человек, разгуливал по городку, наслаждаясь свежим загородным воздухом и суетой полицейских, которые, видимо тоже, впрочем как и я, усомнились в виновности Сергея. Проходя мимо лавочек, где сидели главные эксперты международного уголовного права и не только, я пару раз слышал, что при осмотре места преступления отсутствовали некоторые вещи убитого, и мол у «балабола» их сначала нашли, а потом таинственным образом утеряли. Но, не думаю, что эта версия может претендовать на правду, хотя всё может быть. Количество сотрудников правопорядка на улицах Заречного кратно увеличилось: нельзя было пройти и трёхста метров вдоль главной улицы, и не встретить парочку крепких мужчин в форме. Глядя на них возникало такое странное ощущение, будто сейчас без объяснения причин, эти ребята посадят тебя в кибитку с синими полосами вдоль всего кузова, и быстренько отвезут туда, откуда ты больше никогда прежним не выйдешь.        О том, что произошло у нас со Стефаной, я никому не рассказывал, ведь она просила меня держать язык за зубами. Признаться, первое время моё сердце до краёв переполнило счастьем, я готов был запросто взмахнуть вверх, словно какой-нибудь спутник, хотелось поделиться своим сокровенным с первым встречным, рассказать всё в мельчайших подробностях, услышать мнение со стороны другого человека. Но почти сразу мозг стал быстро приходить в себя, благо это наступило до заветного момента признания. «Вдруг это услышат те, кому бы не следовало об этом знать? Что будет тогда? Сто процентов пойдут нежелательные слухи среди пацанов и девчонок, а не мне и тем более Стефе это вообще не нужно, у неё и так, как я понял, репутация сумасшедшей, благодаря Серёже котову по кличке Балабол»       — Навеки станешь госпожой, тебе я вечность подарю, — шептал я, весело шмыгая по мокрому после дождя тротуару, — поверь: всё будет так, как говорю, — время близилось к сумеркам: в момент моего ухода на наших кухонных часах пробило семь вечера, папа должен был вернуться домой с минуты на минуту, но увы, не успел его застать. Наш серьёзный разговор не прошёл даром: и он и я сделали для себя выводы, и стали вести себя чуточку лучше, по крайней мере очень на это надеюсь.        Я, вот, почему такой злой был? Потому что у меня велосипеда… вернее девушки не было. А сейчас есть, хоть и неофициально, хоть и сомневаюсь, что из этой ситуации что-то путное выйдет… За час до моего выхода на мой телефон пришло уведомление от Стефы: мол ей очень скучно, приходи, попьём чай и бла-бла-бла. Отказывать девушкам нехорошо, а таким как она — преступление, поэтому я здесь, а не дома. «Интересно, а чем сегодня мы будем заниматься с ней? Быть может, она покажет мне наработки своих старых песен или захочет написать новую вместе со мной?» — думал я, минуя один лестничный пролёт за другим. От таких, слегка пошловатых, мыслей становилось гораздо теплее, чем была погода за окном.        Вот и настал заветный момент. Я стоял перед деревянной дверью, у глазка которой висело число тринадцать. В культурах многих народов это число старательно избегают, делая вид, что его не существует. Например, один мой хороший приятель как-то рассказал, мол во Франции нету домов с номером «13», а на сидениях в самолётах за числом двенадцать идёт четырнадцать. Я ему конечно не поверил, и он за это на меня обиделся. Внезапно, моё сердце начало биться так сильно, что казалось, оно вот-вот выскочит из груди. Волнение переполняло его, и каждый удар пульса стал отдаваться в висках. Я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, но дрожь в руках и ногах никак не унималась. Взгляд упал на мои дрожащие, как у младшеклассника пытающегося подрочить, пальцы. Я понял, что пора действовать. Я поднял руку и осторожно постучал в дверь. Звук стука был тихим и неуверенным, словно писк мыши в библиотеке. «Ну чего же я так трясусь, как будто сейчас решается моя судьба, не укусит же она меня, верно ведь? Или она специально это, чтобы посмеяться?» — крутились мысли, сменяя друг друга чуть ли не каждую секунду.       После нескольких секунд ожидания я услышал неспешно приближающиеся шаги. Моё сердце забилось ещё быстрее, впервые почувствовал, как кровь приливает к щекам, до этого доводилось слышать только такое выражение. На всю лестничную клетку раздался лязгающий, удивительно неприятный и раздражающий, звук замочной цепочки. Дверь открылась… но не моя.       — Здравствуйте, — заговорила полноватая рыжеволосая женщина, выходящая из соседней квартиры. На вид этой «ведьме» приходилось около сорока с лишним, — а вы кого-то ждёте здесь?       — Д-да, — неуверенно проговорил я, мысленно мечтая как можно быстрее избавиться от этой девы, — всё нормально.       — Просто раньше здесь вас такого, — она заинтересованно скользнула взглядом по моему силуэту, — не видела, а то мало ли, вон в городе что происходит, — с этими словами женщина, показавшаяся мне заносчивой, удалилась. Видимо поняла мой настрой на разговор с ней, вернее его полное отсутствие.        Я снова постучал в дверь, на этот раз чуть более настойчивее, затем ещё раз, но мне так никто и не ответил, шагов изнутри не было слышно. Странно, может она за покупками пошла? Тогда почему меня не предупредила, а должна была?        «Да пропади всё пропадом!» — с такими мыслями я дёрнул ручку двери, в надежде, что так Стефа точно услышит. На моё удивление, дверь оказалась открытой… Я медленно вошёл, стараясь не шуметь. Движения осторожны и бесшумны, словно я скольжу по воздуху, но ни что не бывает вечно. Одним неосторожным движением моя правая нога задела длинную ложку для обувания, кем-то оставленную прямо на краю пуфика. Раздался неприятный, режущий, звук.       — Кто там? Игорь, это ты? — раздался настороженный голос с ванной.       — Э-э-э, да-а-а… я долго стучал, н-но ты не открывала, вот и решил зайти, дверь оказалось открытой.       — Ничего страшного, не переживай, я скоро выйду, можешь пока присесть на диван, — в её голосе послышалось расслабление. Спустя пару секунд заработал душ.        За эти три дня в гостиной комнате ничего не изменилось, даже подушки на диване были разложены также. Красная гитара висела на своём законном месте — возле рабочего столика. Всё по старому. Я аккуратно присел на диван, стараясь не задеть пятой точкой красиво разложенные подушки. В комнате царит атмосфера спокойствия и умиротворения. Постепенно всё накопившееся напряжение уходит, и я начинаю расслабляться. С каждой секундой глаза слипаются всё сильнее и сильнее, а дыхание стабилизируется, подстраиваясь под сердечный ритм. Я задумался. «Вот интересно, а дядь Гена нарочно пошёл на войну или ему пришлось это сделать под чьим-то давлением? Например, долбанутого командира, который жаждет жертв и кровопролития, ведь сам давно растерял своё счастье по всему свету. К такому начальнику попасть — сразу путёвку на тот свет выписать. Ну, а всё-таки! За каким то он туда попёрся. Может, показать себя хотелось? Может дед не смог реализоваться в мирной жизни? Сразу вспоминается наш сосед по подъезду. Имени мы его не знали, звали всегда Комбат, потому что красный берет постоянно носил. По слухам, он только вернулся с очередной горячей точки, где выполнял какой-то интернациональный долг, сейчас уже не вспомнить, по моему в районе Прибалтики, только где это? Сложно говорить о том чего не знаешь, вот дурная башка. Пришёл домой этот Комбат и сразу запил, при чём по чёрному. Бывало шли с пацанами вдоль дома, а на лавочке возле подъезда он сидит, головою в землю тычет. Мы ему: Комбат, Комбат, вспышка слева, вспышка справа, рассредоточиться! А он, несчастный, как-то пугался сразу, глаза сильно выпучивал, голову руками закрывал, трясся потом. Господи, прости нас, мы ведь не со зла это делали, только посмеяться хотели, маленькими были. Кто ж знал то, что с войны Комбат вернулся совершенно другим человеком. И кому он такой теперь нужен? Весь поломанный, пугливый, разбитый… война, что же ты с людьми делаешь».        Я открыл глаза, словно пробуждаясь от глубокого сна. Вокруг меня царила тишина, нарушаемая лишь звуками льющейся воды из ванны. Лёгкий ветерок игрался с полу-прозрачной занавеской. Словно игривый котёнок, он нежно касался её, а она будто живое существо, трепетала и колыхалась от каждого дуновения ветерка. Занимательная арифметика. «Вот интересно, а почему Стефа без лишних вопросов разрешила мне зайти в квартиру? Ведь она могла на правах владельца сказать, мол я тут моюсь, вали-ка за пределы моего личного пространства, умник, но не сказала. А может, я деньги украду или ценные вещи какие-нибудь? А вдруг она настолько не воспринимает меня всерьёз, что даже не рассматривает того, что я могу, например, взять её кошелек. Быть может, я просто хороший друг с привилегиями, средство разрядки, снятия напряжения. А на самом деле Стефа ждёт своего Сережу, пропади он пропадом. Но вдруг, я себя накручиваю? Нужно выкинуть эти дурацкие мысли из головы, от них только хуже становятся».        Я резко встал с дивана, так, что на секунду потемнело в глазах. Стало невыносимо скучно, словно сидишь на занудном уроке, где у доски стоит противная преподавательница. Я в который раз осмотрел гостиную.       «Ничего себе, это интересно» — промелькнуло у меня в голове. Я подошёл ближе, чтобы по-лучше рассмотреть.       — Интересно, Стефа опять смотрела свои старые фотографии? — в руках оказалась неприметная серенькая коробочка, внутри которой находились снимки обладательницы самых вкусных губ на планете Земля, по версии меня. Практически все фотографии я видел, второй раз их пересматривать мне точно не хотелось, я отложил коробку в сторону. Практически сразу после этого взгляд упал на открытую тумбочку стола. Внутри виднелось нечто блестящее, достаточно сильно привлекающее внимание. Любопытство взяло вверх над чувством неприкосновенности чужого имущества. Наклонившись, дабы лучше развидеть содержимое «чёрного ящика», я с удивлением обнаружил, что там лежал и фотоснимок. На нём темноволосая, достаточно высокая девушка страстно обнималась с блондинистым парнем в светлых джинсах на фоне озера.       — Это же Стефа, — прошептал я, трепетно рассматривая снимок, — а с ней Сережа. Дата указана неправильная, 2101-й год ещё не наступил, слава, блин, богу. Но судя по времени года, это что-то около начала осени, вон, на том берегу деревья уже желтеют, — смятение захватило мой ум. Отставив фотографию в сторону, руки сами полезли внутрь открытого ящика, дабы найти что-нибудь ещё. Зачем? А кто его знает.       — Что это… — удивлённо проговорил я, медленно доставая тяжёлую золотую цепочку, с двуглавым орлом, одна рука его держала скипетр, а вторая шар. Порыскав ещё буквально пару секунд, я также обнаружил ту самую серебристую фигурку, которую Стефа у меня отобрала недавно.       — Господи… — непроизвольно вырвалось из моих уст, — где-то я уже это видел, только где? — в руках у меня оказалась квадратная штуковина, одна из сторон которой должна была, по идее, лепиться к одежде. Грани находки приходились ровными, без сглаженных углов. По концам малого по размерам изделия проходила жирная жёлтая нить, затем вторая такая же, обе они шли параллельно друг другу. А в середине бинокль нарисован, а в его окулярах глаза. Странно, никогда не видел такого. Может это наклейка или… клянусь, на мгновение у меня остановилось сердце. По всему телу пробежали мурашки, заставив выбросить из рук это «нечто».       — Да нет, — дрожащим голосом проговорил я, — это невозможно… — моё сердце бешено колотилось от страха. Разум был в смятении, не зная, что делать. Может обойдётся… нет, здесь не всё так просто. Голова закружилась, а мысли путались. Я огляделся вокруг, пытаясь найти подсказку или какую-нибудь отдачу, но всё казалось таким непонятным и запутанным. Стало гораздо сложнее сконцентрироваться на чём-то конкретном, разум просто отказывался обрабатывать информацию. Я прикрыл глаза, облокотившись на стену, старался дышать глубже и медленнее. Постепенно стал приходить в норму, к этому моменту вода перестала сочиться из крана и было слышно, как девушка делает последние приготовления перед тем, как увидеться со мною. «Неужели то, что говорили эти дебильные жильцы оказалось правдой, как Стефа могла помогать этому ублюдку… в голове не укладывается».       Я отпрял от стены, в глазах ещё немного двоилось, но не беда, жить можно и даже нужно. Тяжело выдохнув, руки принялись собирать то, что сами же и вытащили из этого проклятого ящика. С другой стороны в любой момент можно было остановиться, хотя какая теперь разница… Положив на стол золотую цепочку, непонятную серебряную штуку и военный шеврон, прошитый по краям жёлтой строчкой, я снова тяжко выдохнул.       — Я уже выхожу, ты там не заскучал? — донеслось из закрытой двери, ведущую в ванную. Спустя несколько секунд раздался отрезвляющий щелчок внутреннего замка, окончательно выведший меня из бесконтрольного потока разных мыслей. Нутро чуяло, как Стефа медленно, ещё не с высохшими после душа ногами, идёт в мою сторону. Интересно, как будет выглядеть будущее?       — Ну как ты, аrmas Vene jänku? — остролицая сначала появилась в дверном проёме, а затем уже и в гостиной, встав передо мной. Вечером, когда оставались считанные дюжины минуты перед тем, как солнце опустится за горизонт, тёмные волосы девушки казались особенно загадочными и притягательными. Они ещё не успели полностью высохнуть после душа, и на них играют последние лучи уходящего июньского солнца. Волосы приобретают мягкий, тёплый тёмный оттенок, словно горячо мною любимый шоколад, который только что достали из упаковки. В этом освещении волосы становятся похожими на крылья ворона, которые переливаются разными оттенками чёрного и тёмно-каштанового. Они струятся по плечам девушки, словно вода, и создают мягкую волну, которая окутывает её. Воздух наполняется ароматом свежести после дождя, который смешивается с запахом шампуня и лёгким парфюмом девушки. Этот аромат добавляет некую остринку к образу девушки.        Карие глаза Стефаны, словно два тёплых уголька, горят любовью и нежностью, когда она смотрит на меня. В их глубине таится обещание страсти и щенячьей преданности, которое так притягивает меня. В свете заходящего солнца глаза Эстонки приобретают некий золотистый оттенок, делая их ещё более выразительными и манящими. Она была одета в длинную чёрную футболку, которая скрывала её стройную фигуру. Майка была свободного кроя, что создавало уютный и стильный образ. Дополнением к футболке служили короткие шорты, также выполненные в чёрном цвете. Они идеально сочетались с общим стилем одежды и придавали девушке лёгкость и свободу движений. Сочетание этих двух элементов гардероба делало образ девушки гармоничным и привлекательным, создавая контраст и делая её внешность яркой и запоминающейся. Сейчас, окрылённая чувствами Стефа, смотрит на меня с такой любовью и восхищением, что у меня почти перехватывает дыхание. Я чувствую, как моё, тоже влюблённое сердце, начинает биться быстрее, но вовремя останавливаю себя. У меня другие планы…       — Что это? — старался спокойно проговорить я. Но мой недоумевающий взгляд и хмурящиеся, словно тучи, брови, определённо подавали дурные знаки собеседнику.       — В каком смысле, kiisu? Как твои дела, мы не виделись целых три дня! — Эстонка не прекращала улыбаться, как будто бы не понимая того, что я от неё хочу.       — Да, именно, целых три дня, ты права. Но что это?       — Разве не хочешь обнять меня? — со властными, диктаторскими нотками проговорила она, чуть приподнимая правую бровь, изображая неведение. И только сейчас, кажется, брюнетка догадалась заглянуть за мой скрывающий стол, силуэт.       — Да, я про это имею ввиду, — с неопределённой интонацией говорил я, смотря пособнице убийцы прямо в глаза, — ничего не желаешь объяснить?       Вдруг, как волна, на её лице вырисовывается необъяснимое чувство ужаса. Глаза открываются широко, словно пытаясь впитать в себя каждый мельчайший деталь окружающего мира, но вместо привычной живости в них застывает отражение беспокойства. Взгляд темноволосой девушки становится испуганным, пустым, как будто она видит нечто, что остальные не могут увидеть. Я чувствую каждым миллиметром своего тела, как её сердце начинает бешено колотиться, а кровь застывает в жилах, создавая ощущение мертвого холода. Дрожь охватывает её тело, словно призывая спрятаться от чего-то неизвестного и угрожающего. Дыхание становится поверхностным и неровным, как будто она задыхается от невидимого давления.       — Я н-не понимаю, что т-ты мне хочешь сказать, — пролепетала Стефана, смотря на меня как на влезшего в чужой дом.       — Что это? — большим пальцем правой руки я указал на предметы, лежащие на столе за моей спиной.       — Это… тебе это не следует, вернее… — оговорилась девушка, — это п-просто сувениры, с прошлых концертов, помнишь я показывала фотографии?       — А ты на все свои сувениры так реагируешь или только на эти? Может, они какие-то особенные?       — Да, точно, эти старые сувенирчики особенные из всех тех, что мне когда-либо дарили, — признаться, её игра в дурака меня начала раздражать с самых первых слов. Неужели Стефана правда думает, что сможет отделаться от меня такими детскими трюками?       — Не правда! — воскликнул я.       — Правда, — тихо и неуверенно сказала обладательница стройных ног.       — Не правда.       — Правда, просто ты немножко запутался, — слегка увереннее проговорила пособница преступника.       — Ты точно в этом уверена? — строгость постепенно начинала проступать из моих уст.       — Конечно-конечно, абсолютно уверена, даже на детекторе лжи не нужно проверять, — остролицая наигранно улыбнулась, пытаясь изображать любезность и контроль над ситуацией. «Думаю, она уже сто процентов понимает, что сегодня просто так от меня не отделаться, но пытается уцепиться хоть за малейшую возможность опустить ситуацию, ан нет! не уйдешь»       — Стеф, может быть у тебя есть другое мнение на этот счёт, м-м? — мне даже начало нравиться находиться в позиции дознавателя. Смотришь на загнанного в угол человека, ощущаешь почти полный контроль над его огромным спектром чувств. Ты волен делать с ним всё что угодно и только от тебя зависит: сломается ли человек или нет. — Может, я его тогда скажу вместо тебя, а?        Темноволосая девушка, обличённая в свободную чёрную футболку и цепляющие взгляд коротенькие шортики, стоит неподвижно, словно замершая статуя. Её лицо выражает полное изумление и страх. В ее глазах зажглись искорки отчаяния, и холодный пот выходит на лоб.       — Ты не понимаешь, Игорь, — медленно и мягко прошептала она, теперь стало видно, как с её глаз начинают течь слезы, до этого сдерживаемые. — Милый зайчик, ты так ещё мал, так мал… ты только начинаешь познавать этот мир, тщательно заглядывая в каждый потайной уголок этого беспощадного мира. У тебя нет глубокого понятие, что такое хорошо, а что такое ужас, — последовала небольшая пауза, — Игорь, будь ты на моём месте… — голос девушки дрожал, последние слова дались ей особенно тяжело.       — Не понял, — хмурясь вымолвил я, чуть приоткрывая рот от сказанного девушкой.       — Сейчас поймёшь, jänku. Скоро ты всё узнаешь, на что люди способны, — также медленно говорила стоящая в метре от меня Эстонка, смотрящая куда-то в другую сторону. — Я не знаю, что ты там себе в голове надумал, н-но… — тяжелый вздох, — постараюсь объяснить одну простую истину. Ты совершенно прав, это никакие не сувениры, подаренные мне давным-давно, это не игрушки из милой лавки напротив и это не домашние предметы быта, — остролицая замолкла и взглянула на меня, словно убеждаясь, что я её внимательно слушаю. Взгляд был похож на тот, что присутствовал у загнанных в угол диких зверей: страх и потерянность.       — Это военные вещи, точнее… — последовала очередная пауза, — вещи военного, одного военного. Я-я… — её голос сильно дрожал, — я сняла их с его т-т-трупа.       — Что, прости?       — Это я, armas naiivne kass, ты ещё не понял? — Стефа на пару секунд замолчала, от переизбытка чувств сильно прикусивши нижнюю губу так, что образовалась небольшая ранка и из неё пошла кровь. — Это я его убила, Игорь. Вонзила нож прямо в его сердце, точнее… в-в его отсутствие.       — Но з-за что, Стефана? — ошеломлённо прошептал я, скрещивая тонкие брови воедино.       — Что? — на лице девушки проступила безумная улыбка, страшно представить, что обозначающая. Тем не менее, сдержанность Эстонка сохраняла, — Что ты сказал, з-за что? Н-неужели ты не понимаешь, зайчик… этот, этот военный, — Стефа сильно постаралась, чтобы не выругнуться, — пришёл на мою землю, в мою родную страну, где я жила и горя не знала. Пришёл и начал убивать, насиловать женщин, вымещать всё своё зло на простых людях, даже не на солдатах. Его рота ограбила целую деревню, Игорь, можешь себе представить? Ваши суки разграбили дома ни в чём неповинных людей… а ты спрашиваешь: за что?       — Ну это же… неправда, — от этого слова стало невероятно страшно, — нам в школе рассказывали…       — Что? — её глаза заблестели. Я понял, что очень зря это сказал. — Вы новый год празднуете, радуетесь жизни, поздравляете друг друга, дарите своим любимым подарки, — дальше Стефа перешла на крик, — а нас-с режут, как свиней, слышишь Игорь? От уха до уха!       — Они у вас здесь герои! Их с почестями встречают, говорят: наши защитники, спасли народ. От чего? — раздался дикий оглушающий крик, заставивший меня чуть поморщиться. Стефа же была разбита: редкие стойко сдерживаемые слезы образовали на её скулах потёки, а глаза отражали непонимание и мучение, вместе с ужасом. — От нас? Эстонцев? Что мы вам сделали, Игорь, что? Мы спокойно жили, никому не мешали, а в один момент ваши солдаты зашли на нашу землю, как к себе домой, и стали разрушать наши сёла, города, поля… — девушка остановилась. Тяжёлые вздохи эхом разносились по комнате, освещаемой яркой лампой из коридора.       — На моих глазах, — постепенно, неожиданно для Стефаны, слезы начинают набухать из глазных уголков и покрывать щеки невидимым вуальным покровом. Они медленно катятся по гладкой коже, оставляя за собой бледные полосы отражения света и теней. — Вашей бомбой… убило моих родителей, моих маму и папу, в которых я души не чаяла, любила и помогала им, а в один момент все исчезло, словно не было и вовсе. У меня никого кроме них не было, а ваша страна решила, что пора сиротеть. Я-я… подбежала к нашему дому, похожему чем-то на этот, стала рыться в завалах, откидывать кирпичи, в кровь стирать ногти до самого основания, а когда… — она ненадолго замолчала, переводя дыхание, — увидела руку мамы и-и… ногу папы, сошла с ума — глаза девушки, заливаясь слезами, становились настоящим океаном скрытой грусти и боли. Они отражали все, что происходило в ее затерянной душе: от бешеной борьбы с собой до полной безысходности и отрешенности от мира.       — Вот, полюбуйся, — рванула с места брюнетка, подходя к той самой маленькой серенькой коробочке, где хранились важные для неё фотографии. — Посмотри н-на эт-ту землю, посмотри на лица, — девушка передала мне фотоснимок, сделанный, вероятно, на старую VHS камеру, какие были популярны в начале 90-х годов. На нём компания молодых людей, чуть постарше меня, стояла на каменной набережной и широко улыбаясь, наслаждаясь тёплым летним вечером. Если приглядеться, справа видна и Стефа, стоящая рядом с светловолосой девушкой. Внизу приписка, гласящая: Таллин 2017 год.       — Разве ты видишь в них своих врагов, Игорь? Ч-что они сделали, я-я… я просто не могу понять. Никто из них не смог выжить при штурме города… — шептала остролицая, — Ни один не выжил, кроме меня, — она усмехнулась, но тут же сменилась в лице. — А твоя армия подумала, что сделали, поэтому убила их.       — Вы заходили и грабили, насиловали и убивали, при этом называя нас «братьями», но братья так не поступают, Игорь, — слёзы девушки продолжали бесконтрольно сочиться из набухших красных глаз, казалось, что совсем скоро её ждёт самый настоящий нервный срыв.       — В-вы нагло рассчитывали на то, что мы всё забудем, что наши предки и не вспомнят об этих ужасных днях, что мы вас простим… — Стефа перевела дыхание, — мы вас никогда не простим, слышите? Никогда… после того, что вы сделали на нашей земле.       — Ваши бляди с автоматами будут гореть в аду ярким пламенем, так и нужно, за всё, что они натворили у нас, за наши разбомбленные города и сёла, а ты… а-а т-ты… — её плечи начинают дрожать, а грудь дергается в судорогах от неудержимого потока эмоций, которые срываются из ее души. Слезы стекают по измученному лицу, создавая мокрые следы на пути к свободе. Прерывистое дыхание сменяется острыми вздохами, словно каждое из них стремится вырваться из объятий тяжкой печали. И вот, такая беззащитная и истекающая слезами, она бросается в мои объятия, словно последней цитаделью в бурной море боли и страданий. Она прижимается к мне с силой отчаянья, словно пытаясь найти опору в мире, ставшем для нее камнем преткновения и болью. Сердце Стефы рвется на части, но благо, рядом есть я, который обнимает ее крепко, словно стену, защищающую от ветра и дождя. Моё руки обвивают ее гибкое тело, словно оплетая путями заботы и сострадания. Я прекрасно слышу ее бесконтрольные рыдания, ощущаю ее боль.       — Господи, чего ж мы наделали… — только и сумел проговорить я.