Сопротивление бесполезно

      Приближаясь к дому, Андрей надеялся, что Олеськи там нет. Глупо было полагать, что она просто сдастся и оставит все как есть, примет его решение о разводе и пожелает счастливой жизни, но настроение после целого дня, проведенного в Митькиной постели, было таким замечательным, что совершенно не хотелось его портить встречей с будущей бывшей женой. Олеся звонила, пока Андрей был в командировке. Звонила так настойчиво, что пару раз пришлось взять трубку. Ничего хорошего эти разговоры не сулили. На непривычно милое Олеськино щебетание Андрей отвечал сухо и коротко. Это выводило ее из себя, и все заканчивалось слезами, которым Андрей ни капли не верил. Олеська примерила на себя роль жертвы, и она ей ожидаемо понравилась. Играла любящую и униженную женщину настолько убедительно, что даже Бакир, знавший почти все о ситуации, сочувственно качал головой, когда Андрей в очередной раз прерывал ее рыдания сбросом вызова. Ключ в замке провернулся с противным лязгом: и как Андрей раньше его не замечал?.. Зажглась тусклая лампа в прихожей, пыльный плафон притуплял свет, который скудно лился на гарнитур, купленный вместе с квартирой. Обои со вспученными на стыках краями, знакомые до оскомины: их выбирали почти вместе. Почти, потому что решала все Олеська, пока Андрей таскался за ней с тележкой по строительному магазину. Сгруженные в кучу ботинки, сапоги и даже летние кроссовки, завал Олеськиных сумок на полке, завешанные куртками крючки. Андрей стоял, прижавшись спиной к двери и уронив сумку под ноги, и будто бы видел все это впервые. Он так жил все это время? Почему его это устраивало? Почему это устраивало Олесю? Почему место, которое он привык называть домом, не вызывало ничего, кроме неуютного холодка по спине? — Вернулся? — Чуда не произошло. Олеська вышла навстречу из спальни и сложила руки на груди, внимательно глядя на мужа. — Почему не предупредил? Я бы… — она сделала паузу, будто пробуя слова на вкус, — …ужин приготовила. — Ты же не готовишь, — напомнил Андрей с кривой ухмылкой, стаскивая с плеч куртку и цепляя ее петелькой за завиток на стене. — И я не голоден. — Где ты был? — Кажется, мысль, что Андрей мог проводить время где-то, кроме работы, озарила Олесю совершенно неожиданно, потому что удивление и возмущение в ее тоне были натуральными. — Неважно, — дернул плечом Андрей. Называть Митьку другом теперь язык не поворачивался, а говорить правду было вовсе опасно. Не нужны Олеське никакие подробности. Он скинул ботинки и прошел в ванную, прикрывая за собой дверь, но это не уберегло от того, что туда уже через пару секунд заявилась Олеська. — Что значит неважно? — с наезда начала она, теряя терпение. — Шляешься не пойми где, а я… я жду, между прочим, тебя! — Раньше не ждала, — хмыкнул себе под нос Андрей, ополаскивая руки и глядя на жену в зеркало. — Олесь, ну все решили вроде уже. — Это ты все решил! Ты! Меня наша жизнь устраивала! — истерично воскликнула она, но осеклась, будто вспоминая, что надо играть совсем другую роль. — А меня нет, — Андрей повернулся и оперся руками на раковину позади себя. — Я уже говорил, я так больше не могу… — Андрюш, — голос у Олеськи сделался непривычно мягким и мурлыкающим. — Ну может, подумаешь еще? — Она шагнула ближе и провела ладонью по своему плечу, стягивая с него ткань тонкого халатика. Всего пара движений — и он упал к ее ногам, оголяя аккуратную небольшую грудь. Олеська обхватила себя руками и склонила голову к плечу, наблюдая за реакцией мужа. Наверное, любой нормальный мужик проникся бы и поддался на эту пусть и неумелую, но провокацию. Но Андрей смотрел сквозь обнажившуюся перед ним женщину и видел совсем другое. Вернее — другого. Если бы Митька вот так пришел к нему в шелковом халате и предложил себя, они бы уже не говорили. Андрей бы уже вжимался пахом в его бедра и изучал языком самый вкусный на свете рот с особым усердием. — Андрюш, — голос Олеськи совсем рядом, ее ладонь ложится на пах и сминает там, где, по ее задумке, должно зародиться возбуждение, но в штанах Андрея все без перемен, как на Западном фронте. Никаких восстаний. — Олесь, не унижайся, — покачал головой Андрей, тихо вздыхая, мягко отстраняя от себя чужую ладонь и обходя Олеську, чтобы выйти из тесной ванной. — И оденься, пожалуйста. — Импотент! Ублюдок! Ненавижу! — Олеська судорожным движением подхватила с пола халат, натягивая его на себя и путаясь в рукавах. — Не унижаться? Да весь наш брак сплошное унижение! Ты никто! Ты жалкий! Думаешь, кто-то захочет быть с таким неполноценным, как ты? Не обольщайся! Как только она узнает, что у тебя еле стоит, сразу все поймет! Хер тебе, а не развод! Еще прибежишь ко мне и будешь в ногах валяться, благодарить! — Не буду, — коротко ответил Андрей, не оборачиваясь. — Точно не буду, Олесь! Она еще много всего говорила, часто переходя на крик. Наверное, все соседи притихли, слушая, как ругается чета Моревых. Даже хаски из соседней квартиры, которая обычно к ночи устраивала заунывные концерты, в этот раз отдала свою партию звезде вечера. Андрей по большей части отмалчивался, редко вставляя короткие комментарии и давая понять, что своего мнения не изменит. Если Олеська разводиться не хочет, они пойдут в суд. Конечно, придется брать на работе лишние отгулы, чтобы бегать на заседания, и искать какого-нибудь адвоката, но это все того стоит. Этого стоят свобода и Митька. Олеська утихомирилась так же быстро, как завелась. Оделась и ни слова не говоря о том, куда уходит, хлопнула дверью так, что стены задрожали, оставляя Андрея в долгожданном одиночестве. «Ты добрался?» — пиликнуло неожиданно уведомлением сообщение в мессенджере. Из-за всего этого представления Андрей совершенно забыл, что обещал Митьке написать, когда окажется дома. Так странно, что от обычного набора букв, складывающегося в простой вопрос, на сердце теплеет, а губы сами собой растягиваются в улыбке. Уходить от Митьки было тяжело, но нужно. Их отношения только начинали приобретать новую форму, складываясь причудливым узором. Было бы Андрею лет двадцать, он бы завис у Митьки на неделю или больше, не выпуская из постели, но после тридцати пришло поразительное понимание того, что всем нужно личное пространство. Страшно было передавить, перенасытиться друг другом и потерять это чувство эйфории от ожидания новой встречи. «Да, но уже жалею об этом», — ухмыльнувшись, вбил ответ Андрей и принялся расстилать диван. «Насколько все плохо?» — уточнил Митька, когда Андрей уже заканчивал натягивать свежую наволочку на подушку. «По шкале от 1 до 10? На троечку. Поскандалили немного. Узнал, что я импотент)», — Андрей разделся до белья и хотел было укладываться спать, но Митька снова что-то прислал — на этот раз фотографию. «Скажи это моей заднице» — приписка к откровенному снимку, на котором Митька лежал на животе, не так привлекала внимание, как изгиб спины, приподнятые, округлые ягодицы, на которых еще виднелись следы пальцев Андрея, и трогательно голые пятки. — Засранец, — тяжело выдохнул Андрей, скользя взглядом по такому желанному телу, которое он оставил чуть больше двух часов назад. Митька не прогадал: в паху от картинки сделалось жарко и тесно. Андрей поправил оживший член и, немного подумав, тоже сделал снимок. На фото, отправленном Митьке, его ладонь удобно обхватывала налитый ствол, спрятанный под тканью белья. Почти расслабленно, если не знать, какой пожар творится в груди. «Хочу еще. Покажи», — приказал Митька в следующем сообщении, и Андрей почувствовал, как от этого повелительного тона, который сочился сквозь строчку текста, его прошибает дрожью. Он улегся на диван и, прикинув все за и против, решился: приспустил трусы, доставая член и стягивая кожицу с уже влажной, потемневшей головки. Пары движений хватило, чтобы встало крепко и эрекция прижалась к животу. Фото по Сети полетело к Митьке. Тот молчал несколько десятков секунд, и Андрей уже было хотел натягивать боксеры, которыми неприятно передавило яйца, но звук нового сообщения его остановил. Митька прислал кружочек. Нет, не так. Митька. Прислал. Кружочек. На секунду в коротком видео мелькнуло его лицо, а потом камера переключилась с фронтальной на основную. Митькина ладонь лениво скользила по члену, разгоняя кровь в жилах Андрея, заставляя ее буквально кипеть. Длинные пальцы водили по взбухшим на стволе венкам, терли уздечку, ласкали насухую, будто у Митьки не было цели кончить, будто он сам себя впервые трогает. Когда из динамика послышался тихий, но полный удовлетворения вздох, Андрей еле успел зажать кнопку снижения громкости и подорвался с дивана, начиная рыскать в своей сумке в поисках беспроводных наушников. Почему-то даже с тишиной квартиры не хотелось делиться звуками, которые дарил ему Митька. «Намочи пальцы, хочу, чтобы было влажно», — дернув кнопку записи голосового сообщения, проговорил Андрей быстро и освободил себя от остатков одежды, затыкая ухо вкладышем наушника и возвращаясь на свое место. Следующий кружок не заставил себя ждать. На нем Митька с упоением облизывал свои пальцы, скользил по ним языком, красуясь, будто мировая порнозвезда. «Теперь ты», — проговорил он напоследок, широко улыбаясь и подмигивая. Андрей никогда в жизни ничем подобным не занимался и, более того, не предполагал, что будет заниматься. Когда на экране смартфона показалось его собственное лицо, он неловко улыбнулся и переключил камеру, делясь тем, как пальцами растирает по головке выступившую капельку смазки. «Охуенно стоит», — прокомментировал Митька. — «Хочу его себе в рот», — хрипло добавил он, и Андрей от его блудливого тона посильнее сжал член у основания, чтобы не закончить раньше времени, словно подросток в пубертатном спермотоксикозе. У Митьки и самого стояло на отлично. В новом кружочке он ласкал себя влажными пальцами, поворачивая запястье и особое внимание уделяя чувствительному кончику. Его дыхание за кадром потяжелело, стало чаще и отрывистее. Андрею и самому воздуха стало не хватать от этой картинки. «Он тоже хочет к тебе в рот», — прошептал тот в динамик, снимая ответку и стискивая перед объективом свой ствол. — «И не только в рот». Видеовызов застал Андрея врасплох, но он без промедления его принял и, увидев на экране довольное Митькино лицо, расплылся в ответной улыбке. — А куда он еще хочет? — деловито уточнил Митька, ухмыляясь и не спеша показывать ничего, кроме своего лица. — Ты знаешь, — вздохнул Андрей, но понял по Митькиному выражению лица, что требуются уточнения. — Выебать он тебя хочет, Мить. — Говорить о твоем члене в третьем лице немного странно, да? — тихо рассмеялся Митька. — Самую малость, — согласился Андрей, разглядывая изображение на экране. Глаза у Митьки азартно блестели, щеки раскраснелись, выдавая с головой его возбуждение. — Можем поговорить о твоем. Как он там? — Подожди немного, — попросил Митька, и изображение куда-то поплыло. Все наладилось через несколько секунд. Митька установил телефон перед кроватью, и теперь Андрей мог видеть его всего, растянувшегося на постели. — Такой ракурс подходит? — Подходит, — охотно согласился Андрей. Митька лежал перед ним на боку и неторопливо растирал выдавленную из тюбика смазку по члену. — Смотри на меня, — приказал он и шире развел ноги, прикусывая губу и скользя влажными пальцами за мошонку. — Не смей кончать, пока я не разрешу, понял? — Так точно, — севшим голосом отчитался Андрей. Приказ простой и понятный, вот только хватит ли выдержки его выполнить... Митька с упоением трахал себя перед своим единственным зрителем, пальцами свободной руки пощипывал порозовевшие соски, тяжело дышал, когда удавалось вставить глубже и задеть чувствительную точку, о местоположении которой Андрей знал теперь не понаслышке. Смотреть на него, медленно теряющего рассудок, было одновременно сладко и горько. Сладко, потому что Митька в своем удовольствии был порочно прекрасен, а горько, потому что, чтобы дотронуться до всей этой сводящей с ума картинки, пришлось бы проехать несколько километров. Андрей некстати вспомнил, как несколько месяцев назад вот так же лежа на диване смотрел порно, кончал и ненавидел себя за это. Митька стал исцелением от этой выжигающей все ненависти, волшебной таблеткой, которой Андрей был готов закидываться изо дня в день и ловить радужные приходы. — Андрей, — протянул Митька на одной ноте, поджимая пальцы на ногах. Теперь обе его ладони обосновались в нижней части тела. Одна толкалась пальцами в глубину, вторая подгоняла возбуждение, полируя член. — Еще… чуть-чуть… — будто в подтверждение своих слов он задрожал и с протяжным стоном излился на собственный живот. Не сразу удалось вспомнить, что нужно дышать. В легких уже пекло от нехватки кислорода, и Андрей с шумом наполнил их, стискивая собственное естество и еле удерживаясь от того, чтобы не догнать Митьку в пару спешных движений. — Можно, — промурлыкал Митя, от души потягиваясь и краем простыни стирая сперму с живота. — Покажи, как кончаешь для меня. — Сукин ты сын, Мить, я сейчас взорвусь, — рыкнул Андрей и переключил камеру. Много времени ему действительно не потребовалось. Непонятно, что добило окончательно — Митькино представление, то, как он жадно ловил взглядом каждое Андреево движение, его повелительный тон, или все вместе, но кончил Андрей действительно быстро. В голове после оргазма опустело, воспоминания о ссоре с Олеськой отошли на дальний план, подернулись дымкой, будто их и вовсе не стало. — Хороший мальчик, — хмыкнул довольно Митька, наблюдая за тем, как падают на живот Андрея последние капли. — Теперь можно и спать ложиться. Спокойной ночи. — После тебя спокойно ничего не бывает, — возразил Андрей, нехотя думая о том, что придется все же тащиться в душ. — Спокойной ночи, Мить. На редких созвонах, постоянных переписках и скидываемых в огромном количестве Митькиных фотках Андрей протянул почти до самого Нового года. Все это время он находился в осадном положении. Олеська никак не хотела сдавать позиции и то и дело заводила разговор о разрушенном браке, сводя все к очередному скандалу. Перспектива отметить праздник с Митькой и его родителями во всей этой кутерьме как-то потерялась и поблекла. Андрей опомнился только к концу месяца и понесся закупать подарки, стараясь не думать о том, как может пройти знакомство и торжество. То, что родители Митькины ему не обрадуются, казалось очевидным. Оббивая пороги торговых центров, стоя в пробках и толкаясь в очередях, Андрей все думал о том, каково это — не скрывать от родных свою природу. Не бояться пригласить на семейное застолье человека, за связь с которым могут осудить не только на социальном, но и на государственном уровне. Даже Юрка, услышав о его планах, немало удивился и признался, что ни разу не знакомился с родителями своих пассий. На нервяке Андрей скупал все, что видел, распотрошив счет со сбережениями. Среди подарков оказались: набор фужеров, палантин из кашемира, подарочный коньяк с выдержкой, равной примерно его возрасту, нарядная льняная скатерть и фейерверки в таком количестве, что можно было снарядить небольшую артиллерию. Над Митькиным подарком он долго не думал, решение пришло само собой, когда Андрей увидел в витрине ювелирного тяжелый мужской браслет из белого золота. Как-то легко оказалось представить его на Митькином запястье. Не вычурное, аккуратное, серьезное украшение заняло свое место среди остального скопища покупок. Новость о том, что Андрей будет отмечать Новый год где-то в другом месте, застала Олеську врасплох. Непонятно, что было в ее голове, раз она решила, что после всего произошедшего Андрей как обычно отправится вместе с ней к ее родителям. Из года в год эти посиделки шли по определенному сценарию. Тамара Николаевна — Олеськина мать — суетливо наводила марафет, помыкая слабохарактерным мужем и пытаясь уколоть Андрея, которому больше всего хотелось остаться дома и побыть в тишине. Тесть напивался еще до полуночи, тихонько умыкнув с кухни бутылку чего-то горячительного, и засыпал в кресле, Олеся с матерью до самого сна перемывали косточки общим знакомым. Андрей цедил виски из щербатого стакана и не понимал, что в его жизни пошло не так, раз главный праздник в году не дарит ни капли радости. Тридцать первого декабря Андрей собрал сумку с вещами на пару дней и под несмолкаемый концерт испарился из собственного дома. Олеська сделала ему одолжение, помогая своей истерикой отвлечься от собственного нервного ожидания предстоящей встречи с Митькиными родителями. Каким бы Андрей ни был взрослым, серьезно настроенным и уверенным в себе и своих чувствах, он дико боялся. Странно, что при всем этом он впервые за долгие годы чувствовал какое-то волнующее предвкушение перед праздником. Вспомнилось, как в далеком детстве ожидал первых подарков под елкой, как мама выгоняла в соседнюю комнату под смешным предлогом, а на ковре по возвращении можно было найти снежные следы, оставленные якобы Дедом Морозом. Андрей в них неизменно узнавал протектор ботинок отца. Митьку он заметил сразу. От вида тонкой фигуры, завернутой в пальто, ожидавшей его у ворот частного дома в коттеджном поселке на окраине, внутри потеплело. Сколько они не виделись? Каких-то две недели, если не считать созвоны по видеосвязи. Но как будто прошла целая вечность. Стоило внедорожнику тормознуть перед воротами, Митька тут же шмыгнул внутрь на пассажирское сиденье и сграбастал Андрея в объятиях, перегнувшись через подлокотник. — Соскучился по тебе пиздец, — щекотно выдохнул он прямо в ухо Андрея. От горячего дыхания, коснувшегося раковины, и мазнувших следом прохладных и колючих с мороза губ по спине прокатилась волна дрожи. — И я, Мить, — успел шепнуть Андрей, прежде чем его заткнули долгожданным поцелуем.