Листики зелёного чая кружились и проворачивались в кипятке за стеклянными стенками заварочного чайника. Мацуо наблюдал за ними, стоя на коленях у кухонной стойки, держа голову в ладонях, чтобы не упасть. Разморённый, опустошённый, размякший, он уже пытался заснуть, но не смог. Лежал на кровати в полубессознании, но сон не приходил, и в конечном итоге, чтобы занять себя хоть чем-нибудь, он решил заварить чай.
Когда листики улеглись и замерли, Мацуо наполнил кружку и сел за стол около окна. По привычке посмотрел на забор во дворе, но там никого не было. Тёмные силуэты деревьев и соседних домов обретали сине-сиреневые оттенки. Светало.
Пять лет назад Мацуо столкнулся с одним из самых интересных случаев за всю его профессиональную жизнь. Гордый, эгоистичный, своенравный зелёный дух встретился ему в один из рабочих дней в Когте и моментально завладел всеми его мыслями. Тогда Мацуо видел Экубо всего лишь как подопытный объект — бесценный, желанный, но всё-таки объект. Ему хватило смелости заточить Экубо в кувшин с сотней других злых духов, и когда он сделал это… тогда он осознал, что что-то было не так. Необычно. Мацуо испытывал странную уверенность, что именно Экубо останется в кувшине последним, и вместе с ней — непонятную горечь от того, что может ошибаться.
Кружка с чаем, стоящая на столе, узором напоминала тот самый кувшин. Кажется, Мацуо придумал дизайн для них в одно и то же время… Время кокетства, игривости, цветных стикеров… Когда, впрочем, оно было другим? Когда-то было… В свой образ Мацуо влился не с рождения и даже не с детства: он кропотливо слепил его, прямо как цветастые узоры на стенках ядовитого кувшина.
Экубо оправдал ожидания — и даже больше. Он победил не только сотню злых духов, но и их хозяина. И тогда Мацуо начал понимать… его пылающее любопытство, его моментальная одержимость имели совсем не ту же природу, что обычный профессиональный интерес. А спустя несколько месяцев Мацуо выпал шанс помочь Экубо, подпитав его духовную силу, — о, что это было за чувство! Распирающая грудь радость, колкий азарт, бесконечное падение в пропасть экстаза — он понял, он понял, что впервые в жизни влюбился, головокружительно, без памяти… И в тот же день на него обрушилось ещё одно уникальное явление, которое он назвал Пудингом. Пожалуй, только срочная необходимость позаботься о новом трофее удержала Мацуо от того, чтобы накинуться на Экубо с поцелуями.
И с того дня начались его бесчисленные фантазии. Солнечный пляж, лунное озеро, неторопливое, нежное перебирание кудрей зелëного дыма. Экубо стал тем, кто переворачивал мир Мацуо с ног на голову и в то же время делал его самого настолько им, насколько и мечтать было страшно. Экубо стал постоянным мысленным спутником Мацуо, но и лично они виделись не однажды. Просто Экубо об этом не знал. Мацуо ни на секунду не забывал терпкое, необузданное ощущение его ауры, и когда ему становилось совсем тоскливо, горько или тошно, он искал Экубо в городе Специй. Ни разу поиски не закончились провалом. Он наблюдал за ним с другой стороны улицы, через окно кафе, с соседней скамейки в парке и никогда не выдавал себя. Тёплого трепета в груди и улыбки, которая сама собой появлялась на губах, ему было более чем достаточно.
Последняя их встреча в городе Специй произошла в гей-клубе, случайно и лицом к лицу. Тогда Экубо и узнал о чувствах, огонь которых он разжёг несколько лет назад, а Мацуо — о том, что его ненаглядный обзавёлся телом и, кроме того, — любимым человеком. Но чувства Мацуо как пылали, так и продолжили пылать, и он охотно позволял им слепить глаза.
Рассветная прозрачность затекала на кухню через окно, подкрашивая бледным призрачным свечением стены, стол, кухонную стойку, холодильник… Мацуо отхлебнул чай и сморщился от горечи, укусившей за язык. Как-то размыто, неопределённо хотелось сладкого. Он смотрел на белую, обнажённую светом стенку холодильника: где-то за ней ещё должны были оставаться мороженое, баночка с недоеденным тирамису… Сколько раз ставил туда пирожные, торты, пудинги и что угодно, залитое взбитыми сливками, и сколько раз вытаскивал их оттуда с беззаботной улыбкой на лице… Эти маленькие сладкие перекусы посреди ночи, килограммы, литры сладостей, под которыми оказалась погребена истина… Он искренне верил, что такой человек, как он, должен себе это позволять. Или вот помада, легкомысленно брошенная у раковины, потому что он уходил из дома в спешке — на самое подставное свидание в своей жизни. Или маленькая картинка в деревянной рамке — акварель, которую он нарисовал с одного из своих прошлых подопечных… Мацуо скривился и отвёл взгляд. Нет, Марципанка не был иллюзией, пусть даже его чёрная капсула уже давно занята другим.
В кухне стояла глухая, безнадёжная тишина, как будто только что отгремел мощнейший взрыв. Неподвижно на подоконнике лежала рука Мацуо, неподвижно стояла кружка на столе, неподвижно пустовал забор во дворе. Только небо неторопливо наливалось лазурью. За соседним домом набухала холодным розовым заря.
Сладость, приторность, красота, манерность… Разрушилась та реальность, в которой Мацуо был наивным и невинным. Человеком, попросту неспособным на страшное. Реальность, в которой он ел десерт за десертом, кокетливо облизывая ложечку. В которой красил губы вишнёвой помадой. В которой вертелся перед зеркалом, примеряя костюм женоподобного чудака. В которой был образцово горячо влюблён. И теперь он ясно видел, что поднималось из-под осколков.
А дальше… что же дальше? Его ищут. Вряд ли как виновного: спустя десять лет слишком трудно найти неоспоримые доказательства вины… Но каким-то образом он оказался в списке подозреваемых. Но если его найдут… Начнут допрашивать… Будет уже не отвертеться. А нужно ли?..
Мацуо отхлебнул остывший чай.
Как на него вышли? У него нет телефона, платит он только наличкой… Должно быть… через банк. Последний раз он снимал деньги с родительского счёта не так давно, месяца два назад… И надолго ли хватит того, что осталось? Теперь двери банка для него закрыты… Сколько удастся протянуть? Ладно ещё еда, бытовые мелочи… Но жильё? Ему уже безумно повезло, что его старый знакомый из Когтя, Такада, согласился сдавать квартиру как частное лицо: полицейским не удастся выяснить, где он живёт.
Но что, если они выйдут на самого Такаду? Тогда, конечно, раскроется и вся история с Когтем, но куда уже хуже… А что сам Такада? Вряд ли его с Мацуо прежних отношений, встретились-переспали-разошлись, будет достаточно, чтобы Такада отмазал бывшего коллегу от полиции, или хотя бы для сочувствия. Кто ещё может его выдать? Экубо с Рейгеном? Рейген не представляет большой опасности: он не знает, где живёт Мацуо, и дал ему слово — пусть и ненадёжное, — что ничего не скажет. А вот Экубо… Экубо… Экубо. А Кимико знает всё… Всё и больше. И то, с чего всё началось, и то, какими уликами располагает полиция, и то, насколько масштабно это расследование… Она ведь предлагала… Она ведь просила… Мацуо стоило всего лишь протянуть руку… Но теперь он сжимал пустой кулак, впиваясь ногтями в ладонь. После того, как он обошёлся с Кимико… Возможно, она и станет той, кто нашепчет полицейским разгадку.
Первые солнечные лучи скользнули по крыше соседнего дома и брызнули Мацуо в глаза, заставляя зажмуриться, сгоняя слёзы с ресниц. Он оказался в ловушке. Сбежать — значит обогнать преследование, но в несколько раз сократить средства и связаться с абсолютно незнакомым человеком. Не сбежать — значит остаться под носом у полиции и надеяться, что расследование угаснет само… Как можно меньше попадаться на глаза, как можно меньше позволять себе удовольствий и откладывать, и откладывать неизбежное, пока в кожу не въелись кровавые синяки, а горло дышит свободно… Либо… Либо…
Мацуо отхлебнул чай и едва не подавился. Отставил кружку подальше и бесшумно вздохнул. Какая разница, если любого убийцу ждёт один финал…
Ещё один луч солнца пронзил стекло — Мацуо снова отворачивался и тёр глаза. Однако, открыв их, он увидел не совсем ту кухню, в которой сидел до этого. Он мог чувствовать, как духовная аура пронизывает тончайшие волокна материи: чтобы заметить её изменения, ему было достаточно приложить руку к деревянной поверхности стола. И он чувствовал… Очень определённое колыхание ауры произошло в пространстве. Мацуо совсем не ожидал ощутить её сегодня… И всё же она была здесь. И щекотала уголки губ, вынуждая их дёрнуться.
Мацуо ожидал, что Пудинг просочится сквозь стену, или потолок, или вовсе материализуется из воздуха. Но он появился в дверном проёме и шагнул через порог кухни, будто прежде проделывал это тысячу раз. Не глядя по сторонам, он неспешно двинулся к Мацуо, и тот старался прочувствовать каждый его шаг, жадно прижимая ладонь ко столу. От основания и до кончиков пальцев, он впитывал размеренные колыхания ауры: не только чтобы вовремя поймать тревожный всплеск, но и… наслаждаясь. Он не мог не наслаждаться… Аура, такая привычная, но сейчас — совсем иная. Необычайная… Она вся была направлена к нему. Она тянулась, звала, молила, с робостью, с напряжённой опаской, готовясь в любой момент отступить. И всё же — к нему… Она текла горькой сладостью по его сосудам, и он отдавался этому чувству, насыщался им: всё равно все прочие уже иссохли, и в них нечего было искать.
Пудинг остановился совсем близко к Мацуо. Смотрел сверху вниз, и его лицо тускло светилось в лучах восходящего солнца, волосы чернели, глаза поблёскивали, остро, осторожно, но настойчиво. Мацуо удерживал себя от того, чтобы говорить: вопросы, ответы и обычные ласковые слова теснились на языке, но на этот раз Пудинг, кажется, сам знал, что делает. Впервые он пришёл к нему по своей воле.
Он молча опустился на пол: сел рядом со стулом Мацуо, прислонившись спиной к кухонному шкафчику. Его голова склонилась по-особенному, и Мацуо не задумывался дважды, когда положил на неё ладонь. Волна дрожи пробрала всё тело. Под грузом разбухшей, сосущей усталости шевелить рукой становилось тяжело, но Мацуо продолжал и продолжал, гладил и перебирал мягкие послушные волосы. И он уже не мог разобрать: это аура слушается и льнёт к его ладони, или сам Пудинг подставляет ему голову, вопреки своей привычке оставаться принимающим, но неподвижным. Мацуо был согласен и на то, и на другое: невыносимо оставаться изолированным, опустошённым и скованным в застывшей комнате, затопляемой холодным рассветным огнём. До ломоты в запястьях хотелось, чтобы что-нибудь изменилось, хоть что-нибудь…
Пудинг шевельнулся, склонился вслед за плавным движением руки и прислонился виском к колену Мацуо.
У Мацуо задрожали губы: улыбнуться — нет сил, зарыдать — опасно… Он уже привык прикасаться к Пудингу, но когда произошло обратное касание, оказался совсем беззащитным. Какой же огромный путь он проделал со дня своего возвращения…
Мацуо начинал вспоминать. Это был день, когда он разбил свой первый прозрачный заварочный чайник. Четыре с лишним года назад, в городе Специй. Поздним зимним вечером он собирался приготовить себе чай: как следует вымыл новенький чайник, вытер полотенцем и понёс от раковины к столу. В той квартире кухня была большая: пока он шёл, успел посмотреть в окно… и именно тогда чайник с дребезгом грохнулся на кафельный пол.
В отражении стекла Мацуо увидел лицо, которое принадлежало не ему.
Увидел на мгновение — и лицо растворилось в темноте. Однако Мацуо продолжал всматриваться в окно: мимолётный жуткий образ мог ему и причудиться. Он так бы и решил… если бы не аура. Колючая, жёсткая, жгучая, как наждачная бумага, аура струилась на кухню сквозь оконную раму: от неё пересыхало в горле, от неё угрожающе стискивало сердце. И самое любопытное — она казалась Мацуо знакомой.
Осторожно переступая через осколки, он подошёл к окну и отодвинул раму — стылый воздух обжёг щёки, с губ сорвалось взволнованное облако пара и тут же растаяло в мутной тьме.
— Кто ты? — тихо спросил Мацуо. Темнота ответила ему молчанием. — Я знаю, что ты здесь…
Кожу злобно щипал холод, а приятный трепет предвкушения сменялся морозной дрожью. И хотя аура не отступала, Мацуо понимал: дух не покажется, если сам того не захочет, а попытка применить силу только спугнёт его. Но когда Мацуо уже собирался закрыть окно, он показался… Тьма обрела очертания, к оконному проёму подступил человеческий силуэт, заставив зыбкую границу света потесниться. Мацуо смог различить только бледный, словно сотканный из пара треугольник лица и рваные полы зелёного пиджака, растворяющиеся во мраке, но этого было достаточно, чтобы узнать нежданного гостя.
— Это ты… — ошеломлённо проговорил Мацуо, склоняясь вперёд, в густую темноту.
Сбежавшие из-под надзора духи никогда не возвращаются. Но призраку, которого несколько месяцев назад он нарёк Пудингом, эти негласные законы были не указ.
Когда он заговорил, его голос напоминал эхо расстроенной пластинки.
— Попробуешь снова посадить в бутылку — убью, — прошипел Пудинг. — Начнëшь звать дурацкими именами — убью. Ты понял меня?
— Понял, — с готовностью кивнул Мацуо.
Он и не собирался применять к Пудингу силу: в первый раз такая мера служила в большей степени защитой его жизни, чем привязью. И раз теперь Пудинг контролировал себя, в защите не было нужды. Он вернулся — значит, нужда появилась другая, с противоположной стороны… А Мацуо никогда и ни в чём не отказывал злым духам.
Он откинулся назад, чтобы ненароком не перекувырнуться через подоконник, и заворожённо прошептал:
— Ты правда вернулся…
— Я... побуду здесь какое-то время, — сказал Пудинг.
— Но почему здесь?
Пудинг вздрогнул, всколыхнулся, будто собирался нырнуть обратно в ночь, но остался на месте. Теперь граница света обтекала его, прижимаясь вплотную. Видимо, держала… И Мацуо лучше разбирал черты его лица.
— Это единственное место, которое я могу терпеть, — ответил Пудинг и ожесточённо нахмурился. — Будешь донимать вопросами…
— …убьëшь, — опередил его Мацуо, мягко улыбаясь. — В таком случае можно задать последний вопрос?
Пудинг не шелохнулся.
— Как тебя зовут? — спросил Мацуо.
Ему показалось, что на белом лице мелькнуло растерянное удивление, но мутная дымка сгущалась вокруг и снова затирала его черты. Он медлил. Он медленно отступал. И только когда плёнка света отклеилась от его пиджака и он ощутил себя свободным, ответ прозвучал:
— Могами Кейджи.
Кейджи… Кейджи… И почему это восхитительное, мелодичное имя вылетело у Мацуо из головы? Столько времени он мысленно обращался к нему по кличке, которая была придумана в секундном порыве и, если задуматься, не очень-то ему шла… А мог бы звать его Кейджи. Кейджи… А ведь Мацуо мог так и не вспомнить, если бы не купил второй заварочный чайник с прозрачными стенками.
И эта мысль так его подстегнула, что он усмехнулся: тихо, обессиленно, однако Кейджи его услышал. Он поднял голову, и ладонь Мацуо соскользнула с неё; пальцы едва не задели щёку, подбородок, когда Кейджи удивлённо посмотрел на него. Мацуо покачал головой.
— Просто думаю, что у тебя очень красивое имя… — прошептал он и снова потянулся к взъерошенным волосам.
Он не спеша перебирал их пальцами, от чёлки до затылка, от макушки до уха, и кончиками, и тыльной стороной ладони… Вольность. Но теперь он начинал чувствовать, что может себе это позволить. Он должен себе это позволить. После стольких вопросов, после стольких гаданий, он начинал — пусть неуверенно, пусть на ощупь, — но осознавать, что нужно Кейджи. Чуткие руки, сострадающий взгляд, человеческое понимание.
Тогда, ещё в день возвращения, Мацуо рассеянно, с опаской, постоянно глядя через плечо, искал информацию — кто такой Могами Кейджи. Сейчас ему урывками вспоминались те старые, скупые страницы: экзорцизмы, шоу-бизнес, загадочная болезнь родственника… самоубийство. Но той же ночью один из его подопечных вырвался на свободу, и несколько дней без сна и передышек Мацуо потратил на его поиски, поимку и защиту. И в этой кутерьме почти все следы Могами Кейджи затерялись и стёрлись. Теперь Мацуо одновременно жалел, что не был упорнее, не нашёл больше, и радовался. Возможно, большего ему пока что и не нужно… Кроме того, в этом большем едва ли найдётся хоть лучик света.
А прямо сейчас солнце заливало кухню, и Мацуо, прикрывая глаза, без остатка отдавался ласковым ощущениям в своих ладонях. Он проваливался в дрёму, но молил: пусть, пусть они не заканчиваются ещё немножко.
***
Мацуо стоял у деревянной калитки съёмного коттеджа. Она была приоткрыта, будто приглашала и ждала лёгкого толчка… но рука не поднималась. Мацуо мог придумать с дюжину причин, почему ему не стоило приходить — и всё же пришёл. Жизнь продолжалась, подталкивала его закончить начатое, и он безвольно слушался, как бумажный фантик на ветру. Ноги сами шли по аллее, шоссе, грунтовке, но теперь одеревенели и не могли сделать последний шаг. Так глупо получилось…
Неожиданно дверь коттеджа распахнулась, и Мацуо отдёрнул руку от калитки, спрятав за спину. Чуть не попался… На пороге коттеджа показался Рейген и моментально окликнул его:
— Господин Мацуо! — Захлопнул дверь, торопливо позвенел ключом и по мощёной дорожке зашагал к забору. — Какая приятная встреча…
Мацуо постарался выдавить из себя улыбку: всё так замечательно разрешилось само собой.
— Да, я… — начал он, но запнулся.
Что он хотел сказать? Что ему оставалось сказать?.. Рейген с дружелюбным любопытством смотрел на него, распахивая и закрывая калитку: его уверенной руки она слушалась ловко и радостно.
— Я… по поводу камней, — вспомнил Мацуо.
— Я так и понял, — кивнул Рейген и внезапно посерьёзнел. Мацуо почувствовал, как по затылку пробежал холодок. — Вы с Экубо… попали в ту ещё передрягу, — сказал Рейген. — Он всё мне рассказал… Я совсем не ревную, если что! — усмехнулся он, вскидывая руки.
— Да?.. Правда? — натянуто обрадовался Мацуо.
Так вот о чём Рейген думает… В самом деле, о чём ещё он может думать? Он ведь ничего не знает…
— Да! — воскликнул Рейген. — Я от души посмеялся… Профессия у нас такая — выбираться из самых нелепых передряг… Я сам что только не вытворял, лишь бы отвертеться. Чего одна школьная форма стоит… — Он зачем-то кашлянул и лукаво улыбнулся. — Хотя Экубо, конечно, дурак. Он заслужил… А мы друг друга стоим.
— Главное, что все целы, — подвёл итог Мацуо.
— Именно. Мы с Экубо как раз договорились встретиться в городе. Пойдёмте со мной? Обсудим, что делать дальше.
Мацуо согласился. Однако перед тем, как последовать за Рейгеном по грунтовке, он задумался: зачем? Щёки и кончики ушей полыхнули румянцем; нельзя было… Мацуо не может сейчас… Но ноги пошли, ноги следовали и пытались подражать пружинистой походке Рейгена.
Солнце померкло, прежде чем они зашли в лес. Сзади, из-за крыш коттеджей наползала плотная туча: будто тёмно-синяя копоть оседала на небо. В воздухе сгущалось электричество. Собиралась гроза… Возможно, польёт даже раньше, чем они доберутся до Экубо, и не придётся ничего делать, рассказывать, объяснять… Мацуо попытался вздохнуть, но вязкий воздух не лез в горло; дёрнулся, чтобы проверить шею… вовремя остановился. Сейчас дышать мешает только наэлектризованная духота: под куполом деревьев всё равно что парник. Потому грудь пробирает жаром, потому руки такие липкие…
Рейген, решительно шагавший впереди, внезапно замедлился, и когда Мацуо оказался с ним плечом к плечу, спросил:
— Вы уже разобрались с полицейскими?
И всё… Духота вскипела, Мацуо захлебнулся, а глаза Рейгена на мгновение показались ему пронзающими грозовыми искрами. Вопрос-угроза? Вопрос-насмешка?.. Руки сами собой спрятались за спину, запястья вздулись кровавыми пузырями и ныли… И Мацуо вспомнил. Вспомнил прошлый разговор с Рейгеном: полиция, нарушение ПДД, ничего серьёзного. Только вот это — ложь. И сейчас придётся снова ею давиться…
— Я… — пролепетал Мацуо, усмехнулся и тяжело сглотнул. Рейген ничего не знает… пока что.
Однако он не останавливался, а Мацуо было трудно совладать с дыханием на ходу.
— Если нужно… я могу кое-что подсказать насчёт, ну, такой щекотливой ситуации… — сказал Рейген вполголоса.
Мацуо доврался до того, что ему начали сочувствовать… Рейген пытается быть таким понимающим. Таким доброжелательным… Но если бы ему открылась правда, это сочувствие обернулось бы противоположной стороной. Вопрос одной секунды, которая растянулась в горячую бесконечность. Это всё из-за того, что он не знает ничего… ничего…
— Ничего… — выговорил Мацуо и наконец-то ухитрился вздохнуть свободно. — Спасибо. Я справлюсь сам.
***
Скоро они вышли к городским домам. Рейген продолжал говорить, что-то про камень, про коллекционера, про узнаваемые лица, про охранные системы, но Мацуо с трудом разбирал слова и поддакивал вслепую. Казалось, неудача только раззадорила Рейгена. Он с неколебимым воодушевлением рвался к своему сокровищу; Мацуо же переставал видеть своё: его образ рассеивался, расплывался перед глазами, как предгрозовое марево над перегретым асфальтом.
Мацуо был так сбит с толку, что едва не пропустил дуновение такой знакомой, терпкой, непокорённой ауры. Экубо… Интересно, тоже будет жалеть его? Наверняка ведь чувствует себя виноватым: он выглядел виноватым… Мацуо тряхнул головой и потёр запястье. Он уже достаточно думал об Экубо. Пора дать ему передышку.
Он стоял у фонарного столба на широком бульваре, куда Рейген привёл Мацуо.
— О, вас двое, — заметил Экубо. В его голосе не звучало ни жалости, ни презрения, ни радости.
— Господин Мацуо предложил обсудить новый план действий, — сообщил Рейген.
Это было неправдой. Мацуо ничего не предлагал… Однако сейчас он не стоял бы здесь, если бы не караулил Рейгена у его дома.
— Ну здравствуй… — улыбнулся Экубо, когда Рейген подошёл к нему вплотную.
Они флиртовали. Но Мацуо не слышал и не видел: он отводил взгляд, и их раздробленные голоса доносились до него будто из другой реальности.
— Я думаю, они вас обоих запомнили…
Мацуо насторожился. Ещё одна аура, крадущаяся, осторожная, гибкая, зацепила его.
— Конечно, я туда не пойду…
Мацуо оглядывался, но не мог понять, откуда раздаются незримые опасливые шаги.
— Но может быть, кто-нибудь…
Он чувствовал: Кейджи рядом. И это стало важнее всего в мире, и Мацуо цеплялся за его образ, как за соломинку на поверхности кипящего масла, искал, но не находил… Может, он ему примерещился — это неважно… И всё же не один Мацуо заметил постороннее присутствие.
Экубо красиво тряхнул чёлкой, вернув Мацуо в реальность, и невозмутимо спросил:
— А этот так и будет молча пялиться?
Мацуо метнулся взглядом к козырьку навеса, на который кивнул Экубо, и увидел хмурое лицо Кейджи. На мгновение оно озарилось коварной полуулыбкой, и тут же Кейджи заговорил, спрыгнув на землю:
— Нет, почему, я могу поучаствовать в обсуждении. — Он приблизился к Экубо и скрестил руки на груди. — Раз уж ты упустил камень…
— А ты где был, когда мы упускали камень? — спросил Экубо с вызовом.
Кейджи ухмыльнулся, готовясь уколоть в ответ, но в противостояние вмешался Рейген.
— С кем ты разговариваешь? — настороженно поинтересовался он у Экубо.
Несколько секунд прошло в тишине — именно столько потребовалось Кейджи, чтобы перестать ухмыляться и вспомнить, как представлять себя в присутствии не-эсперов.
Рейген вскрикнул:
— Да чтоб вас! — и отскочил чуть ли не на шаг.
Кейджи фыркнул и снова оказался на козырьке навеса.
А Мацуо старался не шевелиться. Он был объят двумя аурами одновременно, потаённо колкой и вызывающе гладкой. Одна пыталась пробраться в другую, взять верх, и наоборот. Они закручивались в вихрь, свивались, но не перемешивались.
— Да ты знаешь, сколько существует систем сигнализации?
Две ауры… Почти как в тот день, когда Мацуо впервые встретил Кейджи и когда помог Экубо толкнуть его в свои руки… Он успел переплестись с ними обоими. Он так много успел… И сейчас он занимался почти тем же, что и тогда, — охотился за диковинными сокровищами. Не так ли?..
— Да подыскать эспера с силой телепортации и не мучиться…
Но… что будет с этими диковинками потом? Когда… если он успеет коснуться их, каждую секунду после этого он будет думать о том, как его руки сгорят, грудь проломится… Его запястья уже горят. Он не тёр бы их, если бы они не чесались так болезненно.
— Обхитрить его: богатый человек — не всегда умный человек…
Мацуо не мог сделать шаг, не мог сбежать, не мог вздохнуть — грудь сдавило словно тисками, металлическими раскалёнными тисками, подключёнными к тысячевольтному напряжению. Мацуо слышал гром, но не мог разобрать, звучал он в трещащей по швам черепной коробке или в громоздящихся над ней тучах. Мацуо чувствовал, будто шагнул, но падение никак не начиналось — и никогда, никогда не начнётся, если он ничего не скажет.
— Ну что за размазня… — вздохнул Экубо.
Мацуо хотел бросить последний взгляд на козырёк, но сил не хватило. Тогда он исступлённо уставился на Рейгена и одними губами проговорил:
— Я так больше не могу…
— Что такое? — всполошился Рейген. — Вам плохо?
Он попытался взять Мацуо за плечо, но тот отступил.
— Нет, нет… — повторял он. — Дело в том, что… В том, что…
Мацуо судорожно вздохнул, и из распухшего горла вырвался дрожащий стон. Может, они услышат… Они оба услышат… И поймут, что на самом деле с ним происходит. Экубо обнимет, Рейген прошепчет на ухо утешительные слова и что-нибудь, ну хоть что-нибудь придумает… Но Мацуо как никогда чётко понимал, что подписывает себе приговор, из последних сил надавливая на ручку.
— Полиция преследует меня не из-за велосипеда и не по ошибке, — сказал он. — Десять лет назад… Я убил несколько человек.
