И лишь твои глаза горят во тьме

1998 год ноябрь

— Что же ты наделал, Драко?.. — Прости… — Я не знаю, смогу ли. Она стояла у стены чуть дыша, пока Драко, отвернувшись в сторону, протягивал ей вперёд свою руку. Осквернённую уродливой меткой, которую хотелось срезать ножом в ту же самую минуту, когда кожу окрасили чернила. Но она останется там навсегда. До гробовой доски, пока тело не начнёт разлагаться под толщей земли на фамильном кладбище. Или не на кладбище. В темницах. Да, в темницах родного Мэнора, где его запытают до смерти, до беспамятства, до такой степени, что рассудок куда-то испарится, оставив лишь отголоски жизни в голове. Или здесь. Прямо тут, посреди ванной, под испуганным взглядом Гермионы Грейнджер, что так отчаянно отрицала любые его связи с тёмной стороной. Сюрприз, Грейнджер, ты ошиблась. — Давно? — тихо шепнула она. — Летом, — сухо и холодно. Держись, Драко, правда не так уж тяжела. Не тяжелее вранья. — Мне жаль… — Жаль? — Он усмехнулся, а лицо исказило отвращение. — Ненавидь меня. Пусть я буду тебе омерзителен. Но не испытывай жалости к такому как я. Гермиона поджала губы, стараясь сдержать рвущиеся наружу всхлипы, ведь по её щекам уже текли слёзы. Горячие, крупные капли, что вырисовывали на её коже мокрые дорожки. И она ничего не могла с этим сделать, ведь юноша напротив — всего лишь мальчишка, ребёнок, задиравший её когда-то. Ребёнок. Это и есть цена власти? Сгубить детей, лишая их права выбора? — Было больно? — Нет, — он отрицательно качнул головой, возвращая рукав серой водолазки на место, закрывая татуировку. — Малфой, — голос её дрогнул. А у него дрогнуло сердце. Так позорно скрутилось, запертое в грудной клетке, будто в колючей проволоке. Гермиона осторожно шагнула вперёд, вставая совсем близко, и теперь свет луны из окна освещал их обоих в этой кромешной тьме ноябрьской ночи. Его волосы сверкали серебром, отбрасывая блики на фарфоровую кожу. Красив и измучен. И её пальцы, будто по-волшебству, потянулись к нему, чтобы коснуться щеки, провести линию к подбородку, шее и вниз, туда, где билось его сердце. Под её ладонью ощущались глухие удары. Слёзы всё не прекращались. И она обняла его. Прильнула всем телом, обхватив руками торс и прижавшись к плечу. Ощутив его запах. Именно так пахла тлеющая надежда, от которой остался лишь пепел. Серый, как и водолазка Малфоя. Как его глаза и волосы сейчас. Он зажмурился, почувствовав тепло её тела. Хотел заставить себя отойти, сбросить её руки и послать к чертям. Спасти. Но спасение требовалось не ей — ему. Потому что он поддался своему желанию, позволил сердцу провалиться вниз, когда прижал Гермиону к себе. Завитки волос защекотали кожу лица, но было так чертовски плевать. На плече образовалось влажное пятно её слёз, а сама она тряслась от подступающих рыданий, перестав сдерживаться. Вот так и заканчивается детство. Ты живёшь, радуешься мелочам, говоришь лишь то, что думаешь, пока какой-нибудь взрослый не опускает тебя на самое дно, показывая мир с иной стороны. Теплота детства иссякла. — Прости меня, Грейнджер, — прошептал он, вдыхая аромат её волос. — Я не знаю, смогу ли…