***
— Вижу, все в сборе. Целы и невредимы. Келл улыбается криво, подпаленной губой обнажая острый надколотый клык. Он в светлой, бело-голубой, почти ослепительно сверкающей чистотой комнате с невесомым дорогим тюлем и хрустальным журнальным столиком выглядит неуместной яркой кляксой, нестираемым въедливым пятном. Ярко-рыжие, почти красные, вьющиеся волосы, насыщенные зелёные глаза цвета тайговых лесов-лабиринтов, обильная россыпь веснушек на смуглом лице, маленькая щель между двумя верхними передними зубами и вычурная многослойная одежда с кучей кисточек-висюлек. Он щурится на остальную охрану подслеповато, глазом с не до конца открывающимся веком и опаленными ресницами смотрит уничижительно, заставляя других невольно поежиться, тянет носом воздух, как изголодавшаяся по охоте гончая псина, глухо звенит золотыми серёжками и рычит тихо, утробно, пальцами перебирая спрятанные в широких рукавах кинжалы. Он наполняет комнату фантомным, приглушённым, но всё же ощутимым, присутствием зверя — сильного, опасного, непредсказуемого. Велестен в противовес доверенному лицу горосея, от которого кровью разит на сотни метров вокруг, спокойно отпивает из фарфоровой чашки бергамотовый чай, никак не реагируя на звенящие вокруг искры напряжения, укоризненно стреляет глазами по расположившимся вдоль стен безликим теням. Взгляд у наследника семьи Фридрих-Фигарленд страшный. С дорогим голубым костюмом и белым плащом жутко, до дрожи в резко ослабевших коленях, контрастирующий — тёмный, жадный, всепожирающий. Циановый, отравленный, глубокий, как самые дальние и неизведанные закоулки морского дна. По сравнению с Келлом, Фридрих Велестен — настоящий мастодонт, которому для установления главенства не нужно даже показывать силу. Истинный монстр, неслышно сверкающий перламутровой чешуей под самым верхом водной глади. Легендарный левиафан. — Оставьте нас, — бросает он спокойным тембром в никуда, и лёгкий ветерок проходится по закоулкам комнаты, где они остаются лишь втроём. Гаринг взволнованно стучит по подлокотнику старчески сухими и длинными пальцами с золотыми тяжёлыми перстнями, и Келл мгновенно подбирается от этого звука, будто готовясь к прыжку. Мгновенной погоне. Слежке. Битве насмерть с любым, кто решит оказать сопротивление на его пути. Готовится к охоте. Готовится виляя хвостом принести хозяину в зубах добычу, чем бы она ни была. — Это что-то из ряда вон выходящее, — констатирует Велестен, наблюдая за всем происходящим с ощущением величайшей беды за спиной. — Это кража моим когда-то пропавшим сыном-пиратом моей же дочки, которая, вопреки всем нашим предосторожностям, оказалась в руках Дьяволов и стала Компасом. Фарфоровая чашка со звоном опускается на стол, оставляя вокруг себя неаккуратный ореол из коричнего-багровых капель. В воздухе витает беззаботный запах бергамота, шелестит легко дорогой тюль на бризовом йодистом ветру и дыхание Велестена, замершего каменным изваянием, в комнате совсем не ощущается. Келл давится воздухом от на миг разлившегося вокруг безумства — нежданно прошедшего, и так же молниеносно схлынувшего — с силой хлопает себя по груди, во все глаза смотрит сначала на господина Фигарленда, а после — на самого виновника всплеска Королевской Воли. — Так она?... — начинает холодно Фридрих голосом, что больше походит на скрип мела по доске, сведя густые брови к переносице, но его бесцеремонно прерывают даже не на середине фразы. — Мы все считали её погибшей. — Вивр-карта юной госпожи сгорела лично в моих руках, — поддакивает резко побледневший Келл и вцепляется стальной хваткой в светлый бархат дивана, силясь избавиться от фантомного ощущения скользкого зыбкого и хрупкого пепла между пальцев. — Какого хуя наворотили эти демонические выблядки? Что они сделали, раз даже мёртвые восстали из могил? — Я не знаю, — честно отвечает Гаринг и сокрушенно качает головой. Его век долог, его волосы седы до самых корней, его дела, глаза и мысли туманны, его предназначение разбито вдребезги, а единственного оставшегося в живых наследника бьёт дрожь неминуемого безумия. Сколько же ошибок он допустил в своей жизни? Сколько битв проиграл, даже не вступив в схватку? Дочь, насколько же жалок оказался твой непутёвый тщеславный отец? — Но факт есть факт, — продолжает Фигарленд, медленно поглаживая бороду и кивая на документы, что сиротдивой стопкой лежат на столе. — Она на корабле Йонко, очевидно, ведёт их команду к Рафтелю по пути, что известен одному лишь Компасу. — Ага. А мир к погибели, — шипит Келл. — Так и знал, что нужно было прирезать того мелкого рыжего сучоныша ещё в Логтауне. А вы говорили: он не наследник Дьявольских мразей. Не наследник, да как же! — Следи за своим языком, — одергивает его Велестен. — Рыжеволосый — сын господина Фигарленда. Его плоть, его кровь и его надежды. — Которые благополучно отчалили в лету, вместе с телом юной госпожи где-то на окраинах Вано. Что? Скажешь, нет, чёртова холера? — Как бы там ни было... — Довольно! На мгновение комнату накрывает кричащей неистовым ужасом, просто невероятно сильной и плотной Королевской Волей. Стёкла дребезжат, в оконных рамах звенят панически от неподъёмного напряжения, мышцы сокращаются оглушительно болезненными спазмами, а воздух встаёт каменным недвижимым шипастым комком горечи в горле. Сердце заполошно бьётся за грудиной — вот-вот, тук-тук, проломит рёбра, разорвёт сосуды, и ревущая в висках кровь утихнет, вернув сознание в реальность. Гаринг с силой опускает трость на мраморную плитку, и пузырь давящей тишины лопается, оглушая неожиданным хлопком. Келл откидывается на спинку дивана, дышит заполошно и поверхностно, почти захлебываясь вздохами, а Велестена складывает пополам, заставляя низко склонить голову. Фигарленд наблюдает за ними украдкой, прощупывая не спешит ли охрана проверить целостность всех здесь собравшихся. Они не двигаются — это правильно. Ведь истинное, древнейшее и опаснейшее чудовище в этом месте — лишь он один. Действительно старый, неожиданно могучий и несколько безумный от тысячелетней жизни. Забытый людьми, стёртый веками, припорошеный песчинками времени и вычеркнутый из легенд, из истории. — Выяснять кто из вас прав, а кто нет; чьи доводы верны, а чьи — ошибочны; кого следует отправить на эшафот за оскорбление горосея, а кого похвалить за честность и верность — будете за пределами этой комнаты, — твёрдо изрекает Гаринг, обводя взглядом подчинённых. — Ведь вне зависимости от ваших мнений, задание останется неизменным — найдите мою дочь, юную госпожу Фигарленд, и приведите её обратно на Мариджоа. Добровольно или же нет — неважно. Любой ценой, любым способом, любым пригрешением, но доставьте её на Святую землю. Живой или мертвой — неважно.***
— Золотой Роджер действительно спрятал своё величайшее сокровище в этом захолустье? — Хочешь что-то скрыть — положи на самом видном месте. Несколько мелких камешков гальки вылетели из-под подошвы шнурованных ботинок и поспешили скатиться вниз по ухабистой тропинке, затерявшись среди некошеной низкой зелёной травы и своих более крупных сородичей. Послеполуденное солнце лизало кожу горячими языками света, оседая на ней полупрозрачной шалью бронзового лоснящегося загара и плёнкой солёного пота, прогревая песчаную зыбкую почву здешних лесов и пробуждая к жизни надоедливую мелкую мошкару. Динара, на затылке подобрав крабиком свои знатно поредевшие и несколько выгоревшие медные волосы, образно сплюнула под ноги, едва не зацепившись за выступ породы на склоне холма. Лес Корба ей не нравился — там был липкий отвратительно влажный воздух, ебучие ядовитые змеи под каждой протрухшей колодой и невозможность нормально сориентироваться по горизонту. Остров Рассвета ей не нравился — казалось, его земля стремилась засосать Саакавэли в свои недра, жадно обхватывая её ноги, и каждый шаг давался тяжело (то ли действительно остров сожрать пытался, то ли слишком уж привыкла к круглосуточной качке), а сам тягучий древесно-смоляной воздух вставал поперёк горла. Команда Шанкса ей не нравилась — каждый на уровень выше Шичибукая, не поесть без слежки, не поспать, не посрать, не прогуляться даже по фальшборту в штиль. Извечное отсутствие исключительно личного пространства и орда пришибленных маргиналов на хвосте раздражали. И от таких не сбежишь. От таких по-английски, молча и не оборачиваясь, хлопнув дверью, не уйдешь при всех её способностях и желании. Ведь тут ты часть корабля, часть команды, капитанская сестра — а там, за палубами Рэд Форса, что? Хуй что, а не спокойная беззаботная жизнь. До Дозора, поди, ещё доберись. Да не факт, что примут. И напоминать тебе об этом не устанут никогда. — Или же там, где никто не решится искать, — подаёт голос из-за спины Бен, и Динара, вынырнув из топей-размышлений, показательно фыркает, ускоряет шаг, вприпрыжку преодолевая «ступеньки» тропы, которая ведёт от подножия леса на холме к берегу. — Хорошая стратегия, кстати. Нужно запомнить. С их места можно в полной красе увидеть прибрежную долину — много зелени от садов, маленькие тонкие журчащие речушки, наживо вгрызающаяся в тело острова линия прибоя с зубами-причалами. Деревня Фууша выглядывает из этого буйства природы подхожими холёными домиками с трубами-шляпками, крашенными высокими заборами, белыми куполами мэрии и вывесками нескольких магазинчиков. Пение птиц, людской шум, мерный рокот сонных Морских Королей под толщей воды. Тошнотворно умиротворенно — Динару пробирает дрожь. Потому что Саакавэли, в отличии от ебанутых на всю голову пиратов, неимоверно ясно и чётко понимает, ощущает вставшими на затылке волосами — это территория хищника. Опасного, беспощадного, верного. Готово вырвать чужакам глотки и раскидать кишки по веткам для устрашения других «залётных», незваных гостей. Нутро кричит: это территория Монки Д Гарпа — и рассказы местных данную теорию только подтверждают. Непростой старик. И где-то на этом островке прикопан его мешок с обглодаными костями. Один. Или два. Или три. Или целый шкаф, чего уж мелочиться. Клад, однако. Хотя, клад — это ведь то, что покладено? А если не покладено, то положено. Не положено, так закопано. Не закопано — зары-ы-ыто! «Эх, Багги... как же тебя порой не хватает моей потекшей крыше», — думает Динара, задирая голову к голубому яркому небу и белоснежным барашкам-облокам. — «Но это ничего, подарочки от Роджера ещё доставят веселья — и мне, и всему миру». Спрятать своё главное сокровище в колыбели своего же главного врага — ну не достойнейшая ли баллад и эпопей ирония человеческих решений? — ...вот ведь безумец, — шепчет Саакавэли, ёжась от пробежавшего по спине холодка. — Такой план только у него бы и сработал, — откликается Бекман, и в воздухе разливается запах того самого гребанного табака из Вано. У них что, одна фирма папирос на всех? — Ну а Гол Д Роджер... был полным безумцем. Величайшим из них. — Ровно как и вся его команда, — говорит Динара, пиная маленький камушек носком ботинка. Чем ближе они к берегу, тем сильнее остужающий бриз, ласкающий разогретую кожу. Холодает. — Не подпали фрукт. Он и так невкусный. — Не волнуйтесь, доставлю его боссу в целости и сохранности, — смеётся Бен, судя по шелесту плащовки, подкидывая в руках отрытый ими в какой-то болотной лесной пизде Дьявольский Фрукт, бережно завёрнутый в матросскую куртку. — И... по вам видно. — Роджерово безумие? — рыжая бровь взлетает на лоб. Бекман, наверное, кивает, но Динара не оборачивается, не кидает на него и взгляда через плечо. Нет, такого клише в её жизни уж точно не будет. — По твоему капитану тоже. — Он ваш брат. — Тц. Бесполезно. Сколько ни говори, сколько ни ори, сколько ни доказывай — для них всех она навечно капитанская сестра, самая уважаемая женщина на судне. Единственная. Рэд Форсу хозяйка, ветрам королева, звёздам попутчица. Навигатор. Въевшееся под кожу звание. Раскалённое клеймо под веками. Шрамы на душе и на теле. Постоянный бег, постоянная тревога — не-успеть-не-уследить-не-сообразить-не-понять. Заранее решённая судьба. Ведь личное — к личному, рабочее — в рубку, легенды — по книжкам, матросы — по шхонкам. И только главное правило навеки неизменно — ко́мпас всегда под рукой. Компа́с... Капитан Джек Воробей где-то в сторонке определённо тихонько покуривает толстую сигару. Так есть ли смысл тянуть время и ждать вице-адмирала Гарпа, Морской Дозор? Есть ли смысл бежать с Рэд Форса подальше, поглубже на сушу, поближе к земному чреву, где и голос Рафтеля не способен её достать? Есть ли смысл оставаться с давно и окончательно сбрендившими пиратами, надеясь пережить очередной проплыв от одного острова к другому? Есть ли смысл?... Динара слепо пинает яркую полосатую ракушку в прибой — нет, правда, только старины Багги с его луженой глоткой в этой катавасии и не хватает. Ведь как же так: цирк есть, а главный клоун потерялся? Хотя кто из них тут главный увеселитель незримых зрителей пиратского Шапито ещё нужно поспорить. На переферии зрения в воду летит тлеющий окурок. — Так... Где именно на острове находится сокровище Короля Пиратов? — подаёт голос докуривший Бен, когда они входят в Фууша и по наитию направляются в единственный на всю деревню бар. — Понятия не имею, — устало откликается Саакавэли, открывая двухстворные двери, те самые, из американских вестернов про дикий Дикий запад. Ляпота. — Он сказал куда плыть, но не сказал где искать. В конце концов, я компас, а не... карта... Внутри бара шумно до ужаса — всеобщий гул пиратов становится комом в горле и затыкает уши ватными комками. Остро пахнет алкоголем, горячим мясом и порохом, солёным бризом и стоячей корабельной водой. Шанкс, пользуясь отсутствием старпома, в глаза лезет здешней хозяйке, пока команда гульбой налегает на выпивку. И ни дозор, ни кто другой бравых морских волков не заботит. Но не от этого Динара оледеневшим столбом замирает прямо в проходе, вынуждая Бекмана неловко затормозить за своей спиной. За барной стойкой напротив Шанкса сидит мальчишка — ещё совсем мелкий босяк, смуглый и весь покрытый ссадинами. Одежда грязная, волосы нечесанные да кое как залатанный сланец. Он смеётся так же громко, как и бывалые здоровые мужики, улыбается широко, весело, и очень медленно поворачивает к ней голову. Глаза — Смерть. Бездна. Необъятная пучина . Чёрный уголь сгоревших костей и судеб. Антрациты кишащих монстрами морских беспросветный глубин. Королевские полуночные ониксы. У Динары перехватывает дыхание — мальчишка лишь сильнее растягивает губы в улыбке. Мир схлопывается. Затихает. Размазывается в неясные кляксы. Рушится по кускам. Конец. Всему конец. И живым, и мёртвым. Она знает. Он знает. Знает, однако не понимает, но и это уже совсем другая моряцкая песня. Он тянет к ней руку — она инстинктивно бросается прочь, прямо в объятия ничего не понимающего Бена Бекмана. Сердце у Динары в груди заходится заполошной домашней пташкой, тошнота подкатывает к горлу, а голову рвет триумфальным рёвом сотен тысяч Морских Королей. Рафтель хохочет, Рафтель в восторге. Шах и мат — Гол Д обыграл их всех. Мальчишка искренне заинтересованно спрашивает что-то у Шанкса, а переполненная ужасом Динара не может заставить себя оторваться от чужого плеча, ведь... Ведь там... Человек, которого ждал Роджер.