Любовь и война

      Она не хотела возвращаться сюда.       Кэтрин уставилась на выцветшую вывеску ручной работы, прикрывая глаза от голографического солнца.       Львиное сердце.       Улицы были тихими, без каких-либо персонажей. Не было слышно ни стука колес, ни резкого стука солдатских ботинок по булыжнику. Только воспоминания, кружащиеся в её голове, словно духи, возвращающие образы того, каким она когда-то видела это место.       Тогда она верила, что это был дом.       Б'Эланна неделю работала над архивами голопалубы, удаляя проблемные алгоритмы и устанавливая дополнительные протоколы безопасности, которые, конечно, были исключены из версии хирогенов. Было трудно согласиться на сохранение программ в каком-либо подобии, даже если казалось, что это то, в чем нуждалась команда. Несколько человек подошли к ней, попросив дать шанс хотя бы снова пройтись по улицам города. Чтобы примириться с той жизнью, которую они там прожили.       Кто она такая, чтобы отказывать им в этом?       ЭМГ читал о травматических переживаниях и настаивал на том, что возможность посетить окружающую среду может быть терапевтической для многих. Даже позитивной. В конце концов, не все испытывали сожаление, оглядываясь на время, проведённое во Франции. Некоторые люди обнаружили свои сильные стороны как лидеров, завязали более глубокие дружеские отношения...       Влюбились.       Она знала, что Чакотай уже побывал тут. Вчера она видела, как он выходил с голопалубы, его лицо было бледным и осунувшимся, когда он смотрел прямо перед собой.       Как будто он увидел привидение.       Или, может быть, просто призрак того, что могло бы быть.       Теперь в городе определённо чувствовались привидения, когда легкий ветерок пронёсся по улице и зашуршал случайными листьями. Но она устала чувствовать, как надвигающийся призрак их пребывания здесь прячется за каждым углом её дня. Может быть, каким-то образом она могла бы положить всему конец.       Дверь скрипнула, когда она прижала ладонь к шершавому дереву, распахиваясь, чтобы показать пустынный бар. Всё выглядело точно так же, как и перед вечером музыки и выпивки, с полным баром и аккуратно расставленными стульями за каждым столиком. Всё ожидало её.       Она медленно шла, её пальцы коснулись спинок стульев, затем скользнули по полированной деревянной столешнице бара. Образы, размытые и далёкие, танцевали перед её глазами. Она знала, что бар был пуст, знала, что не было слышно ни звука, кроме её собственного дыхания и скрипа вывески у входа.       Но воспоминания не обращали внимания на её попытки рационализировать их.       Это сбивало с толку, то, как она могла слышать голоса посетителей, плавные тона голоса Седьмой на фоне музыки группы. Эти воспоминания казались сильнее обычных, каждое сопровождалось обострёнными чувствами, которые выводили её из равновесия. Она готова была поклясться, что могла чувствовать призрачное прикосновение рук Чакотая к своей талии, когда они танцевали, слышать его теплый баритон в своем ухе.       Я действительно не очень хороший танцор.       Ты прекрасно выглядишь сегодня вечером, Кэтрин.       Она повернулась и опёрлась рукой о стойку бара, позволяя эмоциям захлестнуть её подобно дождю. Наклонив голову навстречу шторму, чувствуя, как они проникают в её кожу.       Всё это было так реально. Слишком реально.       В те дни, когда хирогены только ушли, она надеялась, что каким-то образом чувства станут менее острыми, что она сможет взглянуть на этот опыт более трезвыми глазами. Вместо этого эмоции были такими же острыми, как и в прошлый раз, когда она наливала напиток в этом самом баре, чувствуя на себе жар взгляда Чакотая с другой стороны комнаты.       Она двигалась автоматически, возвращаясь на кухню шагами, которые казались слишком громкими в тишине. Её встретила та же жуткая тишина. Не было ни запахов готовящейся еды, ни громкого смеха и добродушных криков, доносящихся с фронта.       Была только тишина. Та же тишина, которая, казалось, ждала её сейчас в её каюте в конце смены. Одна из многих причин, по которой она продолжала работать усерднее, дольше. До того, как всё это случилось, она привыкла возвращаться в пустую комнату. Читать свою книгу, просматривать отчёты, пить кофе. Этого было достаточно.       Пока она не узнала кое-что другое.       Может быть, таковым на самом деле было одиночество, дырой, оставленной тем, что ты увидел. Чем-то, что ты держал в руке и отпустил.       Теперь всё было по-другому, хотя люди были те же самые. Она была их капитаном. Их лидером. Когда они стояли в этой комнате вместе как граждане Франции, все были равны, сражаясь за общую цель. Теперь она несла ответственность за их жизни и за все решения, которые были сделаны, когда они возвращались домой. Она не могла сделать тот же выбор, что и здесь.       Могла ли она?       Она подошла к узкой лестнице, её желудок сжался, когда она посмотрела наверх. Её дом. Тот, которую она делила с Чакотаем.       Четвёртая ступенька скрипнула под её ботинком, как и всегда, и перила были гладкими под её скользящей ладонью. Возможно, она на самом деле не была готова к этому, но и продолжать убегать от этого тоже не могла. Чакотай сказал, что у них есть время, спешить некуда, но она так устала чувствовать себя скованной каждый раз, когда он был рядом с ней. Она устала чувствовать себя виноватой, сбитой с толку и не уверенной, что реально, а что существует только в отражённых желаниях её разума и тела.       Однако, находясь здесь, было легче думать.       И дышать становилось всё труднее.       Двери в гостевые комнаты были открыты, каждая кровать аккуратно застелена, пространство безупречно чистое. Не было никаких пожитков офицеров, которые занимали их раньше. И не было никаких вещей Чакотая. Как будто их стёрли, начисто стёрли с доски.       Она жаждала небольшого доказательства. Чего-нибудь осязаемого, чтобы могло показать, что они были здесь. Что они жили, сражались и смеялись здесь.       И любили.       Она не смогла заставить себя войти в спальню. Один только вид двери вернул воспоминания о разгорячённой коже и обжигающих поцелуях. Осознание распространилось по её телу, на мгновение прогнав тоскливые мысли, которые преследовали её на лестнице.       Борясь с собственным учащённым сердцебиением, она повернулась и пошла на кухню.       Вспомнились утра, которые они проводили здесь. То, как он целовал её, когда она прижималась спиной к столешнице, их совместный смех, когда он пытался уговорить её вернуться в постель. Всё было так просто. Так прекрасно.       На мгновение она даже могла поклясться, что почувствовала запах кофе, который он варил для неё каждое утро.       Подождите.       Она глубоко вдохнула, аромат тёмных жареных зёрен наполнил её ноздри. Могло ли воспоминание быть таким сильным? У неё действительно были галлюцинации от безжалостного шквала прошлого?       Озадаченная, она позволила своим глазам сканировать столешницу, пока они не остановились на поршневом кофейнике, стоящем на плите. Это была единственная деталь, выбивавшаяся из сухой идеальности запрограммированного места.       Единственная аномалия в спартанском окружении.       Неуверенными шагами она подошла и протянула ладонь, чтобы проверить её тепло. Стенка была теплой, и вблизи она могла видеть пар. Поэтому нетвёрдыми руками она налила себе чашку.       Первый глоток заставил её ахнуть, и не от прилива обжигающей жидкости. Она вспомнила этот же вкус, смешанный с ароматом губ Чакотая, когда он целовал её на солнце, они оба смеялись, когда она балансировала чашкой между ними. Он подарил ей этот кофе в качестве подарка. Похоже на то, как он приносил ей кофе по утрам в "Вояджере".       Они жили разными жизнями, с разным прошлым ... но были ли они действительно другими людьми? Были ли чувства, которые они испытывали, любовь, которую она испытывала, менее реальными? Или эти эмоции просто выплеснулись на свет, без удушающей структуры командования, сдерживающей их?       И как изменилась бы их жизнь, если бы вместо маленькой кухни во Франции он поцеловал её в каюте звездолёта?       Вдруг ей пришло в голову, что только один человек знал об этой конкретной смеси кофе. И только у одного другого человека могла быть причина изменять программу её личных покоев.       Сначала она не подняла глаз, когда заскрипела лестница.       Она знала, что это был он.       — Я задавался вопросом, вернёшься ли ты сюда, - его голос ничего не выдавал.       Когда она подняла глаза, он стоял, прислонившись к дверному косяку, скрестив руки на груди, выражение его лица было тщательно нейтральным. Она почти ожидала увидеть его в старой одежде, которую она когда-то одолжила американскому солдату по имени Джек, но вместо этого он был одет в командно-красный.       Раздвоенность от того, что она видела его таким, в месте, где он был всем, кроме её первого помощника, нервировала её.       — Я не хотела, — призналась она, - но я чувствовала, что должна. Я подумала, что пребывание здесь может прояснить ситуацию...       Он сделал паузу на мгновение.       — И есть успехи?       — В некотором роде.       Она поставила наполовину полную кружку кофе на стойку, слегка боясь, что уронит её, если они продолжат этот разговор. Глаза Чакотая немедленно уловили движение.       — Как кофе?       — Точно такой же, как я запомнила, — Ей не следовало смотреть ему в глаза, пока она говорила, но она всё же сделала это.       — Я могу запрограммировать его в твой репликатор. Тогда ты сможешь пить его, когда захочешь, — он слегка улыбнулся ей. Наверное, это должно было её успокоить. Этого не произошло. В этот момент казалось, что ничто не сможет.       Кроме, может быть, правды.       Стоя здесь, она не могла отделаться от мысли, что это не кофе она хотела бы каждый день. Это был он. И дело было не в шёпот иллюзорной жизни, продолжавшем отдаваться эхом от её шагов.       Она хотела жизнь, которую могла выбирать. Прямо сейчас.       — Я могу уйти, - сказал он через мгновение. Плечом он оттолкнулся от дверного косяка. Он предлагал ей пространство. Время. Разве это не то, чего она хотела?       — Всё это кажется реальным, когда я стою здесь. То, что я чувствовала к тебе. То, что мы делали. Всё кажется реальным. Даже если это было не так.       Хотя она произнесла эти слова тихо, они прозвучали оглушительно в её ушах.       Разочарование промелькнуло на лице Чакотая. Он наклонил голову, проведя рукой по лбу жестом, который, как она знала, должен был скрыть эмоции, которые так легко отразились на его чертах. Ей всегда нравилось это в нём, насколько он был открытым.       В одно мгновение она увидела перед собой их будущее. Она отталкивала его, и он позволял ей. Они вместе управляли кораблем, делили кофе и дружески беседовали. Он, вероятно, в конечном итоге ушёл бы, потому что она не могла представить, чтобы он не отдал своё щедрое сердце кому-то другому.       И она время от времени возвращалась бы сюда. Она стояла бы на кухне и пила этот кофе, чувствуя горечь тёмной гущи в своих руках. И она задавалась вопросом, кого она ненавидит больше, его или себя.       Нет.       — Но, Чакотай, - она вздёрнула подбородок, черпая силы в затяжном вкусе кофе на языке. — Знаешь, что я поняла? В моей каюте это кажется таким же реальным. Или на мостике. Так кажется, потому что мы реальны.       Он колебался, слушая, его тёмные глаза блуждали по сторонам.       Она продолжала настаивать, желая, чтобы он поднял глаза, увидел правду на её лице, которая сорвалась с её языка.       — Ты знаешь, я думала о том, как я позволила себе любить тебя здесь. Несмотря на то, что это было опасно и ужасающе, и мы не знали, что ждёт нас завтра. Мы даже не знали, будет ли у нас завтра. Но мы нашли способ по-прежнему руководить нашим народом, делать трудный выбор и находить счастье в небольшие моменты между ними.       Её грудь наполнилась такой любовью, что она едва могла дышать. Но это было хорошее, основательное давление, которое напомнило ей, что она всё ещё может чувствовать всё так глубоко. Горячий шар в груди, который заставил её почувствовать себя живой и способной на тяжелую работу - любить кого-то другого всей душой.       Если бы она только позволила себе.       Взгляд Чакотая метнулся к ней, тёмные глаза вспыхнули глубиной чувства, которого она не видела от него с тех пор, как в их спальне на голопалубе стало тёмно. И она увидела, как на его лице вспыхнула надежда, пылающая и яростная.       — Мы справимся, Кэтрин. Я знаю. Что бы тебе ни понадобилось, я...       О, этот мужчина.       — Мне просто нужен ты, - она наполовину рассмеялась, наполовину всхлипнула от облегчения, сказав это. — Только ты.       — У тебя всегда был я.       Он подхватил её на руки, и на мгновение две версии самих себя закружились вместе. Бармен и солдат. Капитан и её первый помощник.       И когда он поцеловал её, они были просто мужчиной и женщиной, которые отчаянно любили друг друга.       Несколько мгновений это были просто горячие поцелуи и блуждающие руки, пока она не покачнулась на ногах, и Чакотаю пришлось протянуть руку, чтобы опереться на стойку для равновесия.       — Могу я... — он поцеловал её в шею, потерся носом о чувствительную кожу под ухом.       — Не здесь.       Он поднял голову и посмотрел на неё.       — Это не притворство, Чакотай. Это не фантазия. Когда мы снова будем спать вместе, это будет в нашей постели, просто как Кэтрин и Чакотай.       Улыбка осветила его лицо, и он притянул её в крепкие объятия. Несмотря на настойчивое прижатие его эрекции к её животу, она почувствовала, что нежность момента пересилила возбуждение.       — Давай поужинаем после смены, хорошо? — предложил он.       Она ободряюще провела руками по его спине, чувствуя себя легче, чем за многие годы:       — У меня есть по крайней мере пятнадцать минут до того, как я должна встретиться с Тувоком.       Чакотай покраснел, немного передвинувшись, когда он усилил свою хватку на ней.       — Это будет первый раз, когда мы будем вместе… так. Мне нужно время, чтобы доставить тебе удовольствие, — он поцеловал её в лоб, поглаживая руками талию и бедра. — Мне нужно время для этого.       Трепет наполнил её живот при воспоминании о том, насколько внимательным был Чакотай в постели. Ради этого невероятного наслаждения она готова была подождать.       — Я люблю тебя.       — Я тоже тебя люблю.       Она вздохнула и снова прильнула к его объятиям, прижавшись щекой к его груди. Даже сейчас от него пахло точно так же, как от солдата, который зашел в её бар солнечным днем. Но на этот раз она знала его имя. И она действительно не могла представить ни дня без него.       — Я не хочу провести ещё один день, не обнимая тебя вот так, — он прижался щекой к её волосам.       Усмехнувшись, она игриво ущипнула его за бок.       — Согласна. Но могу я допить свой кофе?       Они оба рассмеялись, когда она потянулась за кружкой, но Чакотай прижал её к себе. Она вздохнула, делая ещё один глоток.       — Возможно, мне придется попросить тебя готовить его для меня каждое утро.       Она почувствовала, что он всё ещё сжимает её крепче.       — Это просьба?       — Я полагаю, это приглашение... - начала она.        - Согласен.

***

      Кэтрин поговорила с Тувоком, назначила время для реструктуризации некоторых командных протоколов на случай, если она или Чакотай будут выведены из строя. Она внесла официальное заявление о своём намерении продолжить отношения в журналы, поскольку в Звёздном флоте не было никого, кому можно было бы их предоставить.       А затем она поставила на стол свечи и бокалы для вина.       И изо всех сил старалась воспроизвести ужин.       Это не так уж отличалось от вечеров в барк во Франции, но теперь это означало что-то другое. Каждое действие было целенаправленным, решительным, выбором, сделанным в направлении будущего, которого она хотела. Того, которое она выбрала с новообретённым пониманием силы любви перед лицом шторма. Как иногда риск делает нас сильнее, чем отступление.       Она чувствовала себя храброй.       И просто немного напуганой.       Чакотай прибыл, выглядя таким же нервным, какой она себя чувствовала. Как будто, возможно, часть его всё ещё ожидала, что она передумает, или они обнаружат, что всё это было просто ещё одним трюком голодека, и их настоящая жизнь ждала их по ту сторону стальной двери.       Она планировала поужинать. Поговорить обо всей логистике этих новых отношений, которые они начинали. Может быть, выпить бокал вина.       Вместо этого она бросилась в его объятия, как только он переступил порог.       Чакотай рассмеялся, ударившись спиной о стену, радость и удивление отразились на его красивом лице. Он не дал ей времени смутиться, но встретил её столь же пылким объятием, его руки крепко обхватили её, когда он поднял её с земли, чтобы крепко поцеловать.       Несколько мгновений не было ничего, кроме приглушённого света и ощущений, её руки зарылись в его волосы, а его руки уютно обхватили её поясницу. Она пошатнулась, балансируя на цыпочках, и почувствовала, как его улыбка изогнулась на её губах, когда они попытались беспорядочно поцеловаться вокруг них. Лёгкость, раскованность всего этого захлестнула её.       — Хочешь поужинать? — она положила руки ему на плечи, подарив последний нежный поцелуй, прежде чем отстраниться.       — Нет.       Жар пробежал по её шее от того, как он смотрел на неё. То, как его руки сжимали её бедра, как будто он никогда не хотел её отпускать. Она могла чувствовать, как он хотел её; желал её.       И, о, было так приятно просто позволить себе упасть.       — Я тоже.       "И это," - подумала она, когда он поднял её на руки и понёс в спальню, - "было тем, каким все должно было быть между ними."       Вещи, брошенные бок о бок на тумбочку. Смех и тихие проклятия разочарования, когда множество предметов униформы упало на пол. Запах звездолёта, прилипший к их коже. Небольшая часть их обоих знала, что в любой момент красная тревога может отнять у них это время.       И они дорожили этим ещё больше.       Когда они, наконец, разделись догола, Чакотай притянул её в свои объятия, ощущение кожи на коже вызвало у неё головокружение от вожделения. Ещё больше тех тёмных, ищущих поцелуев, когда его руки задержались и коснулись. Он провёл пальцем по каждому изгибу её спины, бёдер, оставляя за собой шлейф ощущений.       Это было странно - уже знать, что ему нравится. Она знала, что царапанье ногтями по его лопаткам заставит его дрожать. Что покачивание её бедер напротив его эрекции вызовет тихое рычание у него из горла. Она попыталась прикоснуться к нему так, как, как она знала, сведёт его с ума, быстрыми, жесткими движениями руки по всей длине, но он остановил её.       — Позволь мне сначала.       В его глазах было столько желания, столько любви, когда он говорил это. Он уложил её обратно на кровать, её сердце бешено колотилось, когда он устроился над ней. Её руки стиснули простыни, предвкушение скрутило живот.       — Я мог бы смотреть на тебя вот так вечно и никогда не насытиться, — Чакотай осыпал поцелуями её ключицу и грудь. — Я не могу насытиться прикосновениями к тебе. Или твоим вкусом.       Он втянул её сосок в рот, нежно проводя языком, и она застонала, когда наслаждение пронзило её.       Кэтрин уже знала, что он был внимательным любовником, умелым и порочно терпеливым, когда хотел. Он проложил томную дорожку вниз по передней части её тела, дразня губами и языком, пока она не начала тяжело дышать и извиваться на горячих простынях.       — Чакотай... — она пыталась казаться строгой, но это было почти невозможно, когда он устроился между её ног, широко расставив их вокруг своих широких плеч.       В его карих глазах сверкнуло озорство. Он игриво прикусил внутреннюю сторону её бедра, заставив её вскрикнуть от удивления.       — Скоро я буду там.       В его голосе было дразнящее самодовольство, которое заставило её проклинать его и одновременно обожать. Он был невозможен. И совершенно неотразим.       Её сердце заколотилось о рёбра, когда он провёл языком по чувствительной плоти внутри её бедра. Горячее дыхание коснулось влажных завитков, и она не смогла удержаться от того, чтобы приподнять бёдра навстречу его ищущему рту. Любое самосознание исчезло под наплывом удовольствия.       К тому времени, когда Чакотай скользнул кончиком языка между её складочек, она была наполовину вне себя от вожделения, дрожащая и напряженная. Теперь, зная её тело, он размеренно лизал, сильно нажимая языком на её клитор. Это было не просто блаженное движение его языка, которое довело её удовольствие до точки вспышки, её сводило с ума, что Чакотай был между её ног, его руки сжимали её бедра, а тёмная голова склонилась, когда он сосредоточился исключительно на её теле.       Почему она вообще думала, что сможет отказать себе в этом?       Оргазм накрыл её подобно шторму, вся дрожь, бешеное сердцебиение и стоны обоих эхом отдавались в тишине её спальни. Он погрузил свой язык внутрь, трахая её, выжимая каждый спазм и каждую волну.       После того, как она успокоилась, он поднялся и привлек её в свои объятия, целуя её до тех пор, пока она не почувствовала, что её пульс снова участился. Теперь она хотела доставить ему удовольствие. И она хотела стереть любые сомнения, которые у него всё ещё могли быть, в том, что она была предана ему настолько, насколько это возможно. Телом и душой.       — На спину, — прошептала она, быстро поглаживая рукой его эрекцию. У него перехватило дыхание, и она почувствовала, как его рука напряглась на её бедре, но он выполнил просьбу.       Она накрыла его своим телом, обхватив его сильные бедра своими стройными. Было пьянящее чувство власти, которое исходило от того, что такой сильный мужчина лежал под ней, полностью отдаваясь ей. Она так много хотела дать ему взамен.       Несмотря на то, что они делали это раньше, она почувствовала нервный трепет в животе, когда её глаза встретились с его. В ответ на это она почувствовала ту же уязвимость, что и сама.       — О чем ты думаешь? — спросил он. Он выглядел невероятно привлекательным, с этими взъерошенными тёмными волосами и бронзовой кожей, его взгляд был полон безудержного желания.       Она вздрогнула от его давления у себя между ног, чувствуя желание взять его глубоко, даже когда она колебалась. Он не двигался, не выгибался под ней и не пытался взять контроль. Вместо этого его руки успокаивающе поглаживали её бедра, полные терпения и нежности.       — Это ощущается иначе, чем раньше, — она призналась. — Теперь всё будто стало...       Больше, вот слово, которое пришло на ум. Более интенсивным, более захватывающим, более ужасающим. Отдавая больше себя, получая взамен ещё больше от него. Всё, что касалось этого времени, было просто... ещё.       Он сел, притянув их грудь к груди, и завладел её ртом в медленном поцелуе. Когда он отстранился, он прижался их лбами друг к другу, глубоко дыша.       - Когда мы были вместе раньше, я знал, что между нами что-то было, связь, которую я не понимал. Я знал, что любил тебя тогда, хотя на самом деле не знал тебя. Теперь… Я даже не могу подобрать слов, чтобы сказать тебе, как сильно я люблю тебя, Кэтрин Джейнвэй.       Она взяла его лицо в ладони и поцеловала его, пока он входил в её тело, каждый проглатывал стоны другого. Чакотай издал гортанный звук, когда она полностью устроилась у него на коленях, его член погрузился в неё, и всё её тело горело от полноты и потребности двигаться. Она положила ладонь ему на грудь, призывая его лечь обратно, но он продолжал обнимать её.       — Я хочу, чтобы в этот первый раз ты дышала в унисон. В следующий раз я буду смотреть, как ты поднимаешься и опускаешься на мне, — пробормотал он, его губы захватили её для обжигающего поцелуя.       Было трудно двигаться слишком много, её бедра двигались короткими рывками, а колени широко расставлены вокруг него. Он держал её крепко и глубоко, одной рукой касаясь её груди, в то время как другая оставалась твердой на её спине. Она никогда раньше не испытывала подобной близости, сжигающей её изнутри, даже когда её тело стремилось к очередной вершине.       Чакотай опустил голову к её шее, целуя и покусывая кожу, тяжело дыша. Она знала, что он был близко, пытаясь сдержаться ради неё. Чувствуя себя порочной, она напрягла мышцы вокруг его члена и почувствовала, как он ахнул от удивления.       — Кэтрин... Я сейчас...       Больше всего на свете она хотела смотреть, как он дрожит и ломается. Она наклонила голову, чтобы прижаться щекой к его щеке, её губы коснулись его уха.       — Я люблю тебя.       Она почувствовала, как напрягся каждый мускул в его теле, затем грубый толчок его бёдер, когда он кончил в неё. Движение изменило угол наклона их тел, нажимая на её клитор быстрыми, твердыми толчками, которые ошеломили её сокрушительным оргазмом. Она вцепилась в его плечи, удерживая, пока её тело выгибалось от шокирующего удовольствия.       После, когда её потное тело прижалось к нему, и она почувствовала безопасную гавань его рук, её эмоции выплеснулись наружу. Она прижалась головой к его шее, моргая, чтобы смахнуть внезапно подступившие слезы.       — Поговори со мной, — он не пытался оттащить её, просто прижимал к себе крепко и уверенно. Её успокоило, что его голос звучал не так уверенно, как обычно.       Возможно, она была не единственной, кто чувствовал себя потерянной.       Чакотай натянул на них обоих одеяло, чтобы защитить от холода их влажные тела. И так же, как он всегда делал, он подождал, пока она будет готова впустить его.       — Мы действительно здесь. Это реально, — она положила руку ему на грудь, чувствуя, как учащённо бьется его сердце.       — Это так. Надеюсь, на очень долгое время.       — Да, — это казалось правильным. Это казалось правильным.       Подушка под её щекой была роскошно мягкой, а тепло его тела тянуло её ко сну.