***
Ровно через час, как и договаривались, они оба сидят в баре, но разговор так и не клеится. Арсений просто не понимает, с чего начать и как рассказать Серёже о случившемся вчера. Как он вообще должен это объяснить кому-то, если самому себе даже ответить не может? А официант тем временем приносит им кофе и какие-то пирожные, которые заказал Серёжа, желает хорошего дня и снова теряется где-то среди других посетителей, которым, похоже, тоже не сидится дома утром выходного дня. — Арс, ты так и будешь молчать? — наконец, нарушает тишину Серёжа, буквально дыру в нём взглядом прожигая. — У меня правда мало времени. Нужно закончить проект и ехать на встречу. — С кем встречаешься? — Арсений делает глоток кофе, как последний идиот цепляясь за любую соломинку в разговоре, только бы тему от себя отвести. — С кем-то из заказчиков или нашёл себе кого-то? Серёжа вскидывает брови: — Хочешь прямо сейчас обсудить мою личную жизнь? То есть ты вытащил меня из дома, чтобы просто поболтать о житейском? — он вздыхает. — Выкладывай давай. Арсений поднимает на него взгляд. Легко сказать «выкладывай». Чёрт, он ведь взрослый человек, каждый день помогает людям разговорами, помогает мысли и чувства по полочкам раскладывать, а когда дело касается самого себя — прячет голову в песок, надеясь, что его оставят в покое. Что не придётся снова душу наизнанку выворачивать. Что слабость свою больше не придётся кому-то показывать. — Арс? — Я поцеловал его, — тихо выпаливает он и губу закусывает, тупя взгляд в кружку с кофе. — Что, прости? — Не заставляй меня повторять. — Погоди, кого ты поцеловал? Антона? — Нет, блять, Папу Римского, — Арсений закатывает глаза. — Неужели ты думаешь, что я поднял бы тебя в семь утра и вызвал на разговор, если бы поцеловал рандомного мужика? — Ты дурак? — Серёжа сейчас не просто в шоке, он, чёрт возьми, в самом настоящем «ахуе». Он смотрит на Арсения неотрывно, а тот даже глаз не поднимает, потому что знает, что сейчас будет. Знает, что из него всю душу вытрясут за этот поступок. — Да. Да, видимо, дурак. Это… это вышло случайно, клянусь тебе, я этого не хотел. — То есть как это «случайно»? — Серёжа усмехается невесело. — Ты просто споткнулся и влетел ему в губы? Арсений, наконец, поднимает взгляд и пыхтит недовольно: — Пошёл ты. Мне и так херово. — Да что ты? — Серёжа двигает свою чашку и тарелку с десертом подальше, складывает локти на столе и чуть наклоняется вперёд, сокращая расстояние между собой и Арсением, видимо, чтобы можно было говорить тише. — Ты совсем ебанулся? Ты чё вытворяешь, придурка кусок? Башкой своей тупой вообще думаешь, перед тем как что-то сделать? Понимаешь, какие последствия могут быть у всего этого? Как, блять, это могло выйти случайно? — Да не знаю я! — Арсений повышает голос, но тут же замолкает, потому что все остальные посетители обращают на них внимание. — Не знаю. Говорю же, сам не понял. Мы просто разговаривали, я отдал ему письмо Киры, как ты и советовал, а потом… — Охуенная отмазка, да? — грубо перебивает Серёжа. — Ты бы ещё потрахался с ним и тоже сказал, что случайно! — в этот раз голос повышает он. — Я не это имел в виду, когда говорил про доверие и налаживание контакта, дурья ты башка! Арсений руками разводит: — А то я не знаю. Ты меня чё, совсем за придурка держишь? Серёжа фыркает: — Ты с этим и сам прекрасно справляешься. — Чё мне делать? — Муравью хуй приделать, — Серёжа трёт пальцами виски, ловит его взгляд и спрашивает то, чего они оба знать, кажется, не хотят: — Ты запал на него? — Что? Нет! Конечно, нет! — А какого хера тогда, Арс? — Блять! — он бьёт рукой по столу. — Это… я… Я идиот. Просто конченный придурок и всё, — Арсений лицом в собственные руки утыкается, пытаясь себя в чувства привести. — Серёж, я запутался окончательно. Мне жаль его, и я себя за это ненавижу. Ненавижу за то, что помочь ему хочу. За то, что… Блять. Я ничего с собой поделать не могу. Смотрю на него и… — Тебе напомнить, кто он? — снова перебивает Серёжа. — Не нужно, я помню. — Он убил Андрея, — всё же говорит, в очередной попытке достучаться. — Я помню, — глупо повторяет Арсений. — Он тебе жизнь сломал. — Да помню я! — Отлично, что ты помнишь всё это, — Серёжа на его психи внимания не обращает. — Сначала ты берёшь его дело, потом целуешь… Пиздец, Арсений, тебе ведь самому помощь специалиста нужна. — Серёж… — Что? — тот головой качает. — Что «Серёж»? Ты головой своей думай хоть иногда. Тебя же уволят к чёртовой матери! — Да никто не узнает, — возражает Арсений. — Я всё улажу. Исправлю всё. Серёжа откидывается обратно на спинку дивана, берёт в руки чашку с уже остывшим кофе и делает пару глотков. — Исправит он. А как ты собираешься с совестью своей договариваться? Арсений молчит какое-то время. Молчит, потому что не понимает, что сказать. Он свою совесть уже давно заткнул и воплей её не слушает. — Честно? Понятия не имею, — выдыхает он. — Зато я имею, — голос Серёжи становится твёрдым. — Ты должен отказаться от работы с Антоном. — Что? — Ты слышал, Арс. Сегодня же скажешь ему, чтобы он искал другого психолога, а сам больше никогда к этой истории не вернёшься. — Но… — Никаких «но». Сегодня же, — Арсений знает, что когда друг говорит таким тоном, спорить с ним абсолютно бесполезно, поэтому он только виновато глаза отводит. — А как как же твои слова о том, что я должен узнать правду? — спрашивает совсем тихо, чувствуя себя нашкодившим ребёнком, которого отчитывают родители. — Не такой ценой, — Серёжа в своем решении уверен. — Пора со всем этим заканчивать. Давно пора, Арс. Если ты не откажешься от работы с Шастуном, я сообщу о твоих личных интересах к пациенту куда нужно. — Ты мне угрожаешь? — ошарашенно спрашивает Арсений. — Я тебя предупреждаю, — Серёжа встаёт с места. — Можешь меня за это ненавидеть, Арс, мне похуй, но я клянусь тебе, что пойду и сдам тебя со всеми потрохами, если это поможет мозги твои назад вставить. Я смирился, когда ты в это дело полез, даже помочь тебе согласился, но всё это уже слишком. Я не собираюсь смотреть, как ты себя уничтожаешь, — он достаёт деньги, кидая их на стол. — Сегодня, вроде, моя очередь платить. — Серёж, пожалуйста… — Позвоню тебе вечером. Будь добр, порадуй меня хорошими новостями, — он идёт к выходу, больше, кажется, не желая участвовать в этом разговоре.***
Антон весь день ходит как в тумане. Даже вспомнить не может, как уснул вчера, и что было после того, как Арсений ушёл. Зато он прекрасно помнит тёплую руку, что лежала поверх его собственной, помнит голубые омуты, которые смотрели куда-то в самую душу — они будто знают о нём куда больше, чем можно представить — помнит тонкие губы, которые только дотронулись в несмелом поцелуе, а внутри что-то рухнуло с треском. Так разбивается броня человека, который строит её вокруг, чтобы не пускать других. Так звучит надежда. Он гонит эти мысли куда подальше, но снова и снова возвращается к ним, прокручивая в голове каждое сказанное вчера слово, каждый взгляд и каждое прикосновение. «Я помогу тебе», — эхом в памяти голос, и мурашками по телу осознание всего, что происходит в последнее время. Арсений его поцеловал. Антон аж в холод бросает, когда он снова и снова прокручивает в голове эту мысль, точно заевшая старая киноплёнка, которая картинки обрывками показывает. Но он ведь не такой, да? Он всегда был нормальным, влюблялся в девушек и мечтал однажды завести семью. С попаданием за решётку эти мечты развеялись давно, потому что… А кому он нужен со своим прошлым? Кто вообще захочет связать жизнь с таким как он? Но понимание того, что ему всё ещё нравятся девушки, всё же есть. Пусть влюблённостей в его жизни было не так много, а любви и вовсе не было, но Антон в себе уверен. А вот в Арсении… «Помогу. Ты только дай шанс это сделать», — и снова эхом-эхом-эхом, и по коже морозом. Что Арсению от него нужно? Почему он так рвётся помочь? Не верит Антон давно в добрых гуманистов, готовых просто так людям помогать. Даже Арсений делает это за деньги, потому что всё и всех в этом мире можно купить — главное цену нужную назвать. И от этого становится только хуже где-то в районе груди, там где четырёхкамерный отбивает чечётку, пока разум рисует яркие воспоминания о чужих глазах, голосе и… губах. Он не хочет, чтобы Арсения в его жизни сейчас не стало. Сам не может причины назвать, но не хочет его терять. Не тогда, когда он почти доверился, когда готов был всё рассказать. Когда ему нужно, чёрт возьми, наконец, кому-то всё рассказать. Эд не сразу, но всё же соглашается, дать ему адрес Арсения, поддавшись на уговоры, после обещания потом рассказать, откуда такая срочная необходимость поговорить с психологом. Плевать, потом Антон придумает для Эда какую-нибудь несильно правдоподобную чепуху, сейчас самое главное, что такси уже подъезжает к нужному дому. Он просто не сможет терпеть до следующего приёма, им нужно поговорить и понять, что произошло и почему это вообще произошло. Должны же быть какие-то причины того, что Арсений внезапно решил его поцеловать. Верно? — Шастун? — Арсений открывает двери не сразу. — Ты… откуда узнал, где я живу. — Эд сказал, — несмело улыбается Антон, переваливаясь с ноги на ногу и снова кусая многострадальные губы. — Арсений, мне… — он прикрывает глаза на секунду и снова смотрит на Арсения. — Пустишь? — кажется, они поменялись местами. Ещё вчера всё было наоборот. — Конечно, заходи, — Арсений кивает, отходя с дороги и, дождавшись пока он окажется в квартире, закрывает двери на щеколду. Антон снова топчется на месте, теперь разглядывая собственные руки. — Антон, не стой, пожалуйста, в пороге, разувайся, — зовёт он, кивая в сторону кухни. — Пойдём, напою кофе или чаем, раз уж пришёл. Что будешь? — Чай, кофе с меня за это утро достаточно. Спасибо. Антон наспех скидывает кроссовки и идёт следом за хозяином квартиры, оказавшись в просторной светлой кухне — намного приятнее, чем его собственная. Вся мебель новая, будто недавно купленная, или это просто результат бережного обращения. В этой чистоте даже как-то неуютно становится, потому что Антон во всей своей не самой новой и модной одежде наверняка смотрится тут неуместно. А вот Арсений напротив, хоть и одет в обычные домашние спортивки и серую футболку. — Арсений, нам нужно поговорить, — тихо говорит Антон. — Да. Да, я бы тоже хотел с тобой поговорить, — тот оборачивается, включив газ под натёртым до блеска хромированным чайником, облокачивается бёдрами на тумбу и руки складывает на груди. — Ты первый, — улыбается Антон. — Давай лучше ты, — Арсений возвращает ему улыбку, и она такая спокойная, даже умиротворённая, что действительно помогает взять себя в руки. — У тебя всё хорошо? Антон усмехается: — Не считая того, что мой психолог поцеловал меня вчера, а после сбежал и не ответил ни на одно сообщение и звонок? — спрашивает с иронией, потому что сама ситуация — полный абсурд. — Знаешь, просто чудесно. — Антон… — Объяснить, — он не просит, а требует, если понадобится, начнёт силой ответы вытряхивать — достали его уже все эти тайны и загадки. — Я… — Арсений закусывает губу и отводит взгляд. — Я не знаю, что сказать. Это была ошибка. Я сам не понимаю, что на меня нашло. Просто… Извини меня, ладно? Я не должен был этого делать. Если тебе станет легче, можешь отпиздить меня, я даже сопротивляться не буду — заслужил. — Что? — Антон аж брови вскидывает от удивления. — Ты дурак, Арсений? Не собираюсь я тебя пиздить. Господи, ты вообще что ли? — Но, я думал… — Думал, что я только так и умею проблемы решать? — Нет, я совсем не это имел в виду… Тогда зачем ты пришёл? Антон закатывает глаза: — Ну явно не для того, чтобы кулаками махать. Арсений выключает закипевший чайник и снова оборачивается к нему. — Не смотри на меня так, пожалуйста, — как-то совсем жалобно просит он. — Я действительно не знаю, как объяснить свой поступок. — Ладно, слушай, — он вздыхает и, поднявшись с места, подходит к Арсению ближе, а тот ещё плотнее к тумбе позади прижимается. — Я понятия не имею, что за тараканы у тебя в голове, но за это время я к ним привык и перестраиваться не хочу, я… Давай забудем о том, что случилось и просто… Арсений, ты был прав, мне очень нужна твоя помощь, потому что я не справляюсь. Я пиздец как не справляюсь. И я не знаю, что мне делать. Мне с утра звонила адвокат, говорила по поводу Киры. Приёмная семья хочет её за границу отправить, наверное, чтобы держать от меня подальше. Они не верят, что меня можно… к сестре подпускать. Её мать… — голос предательски подрагивает, и приходится замолчать, чтобы снова слабость свою не показывать. — Она сказала, что разрешит нам увидеться, если у меня на руках будет эта ёбанная справка и у меня меньше месяца, чтобы её получить. Потом они увезут Киру, и я… Если мне назначат нового психолога, то придётся начинать всё с начала, Арсений, понимаешь? На это уйдёт месяца два, если не больше, а у меня их нет. Пожалуйста, я прошу тебя, помоги мне. Я расскажу тебе всё, что смогу только… Только помоги мне сестру не проебать снова… Я… — Антон, притормози, — обрывает его Арсений. — Я не могу. — Что? — Я не могу больше с тобой работать. — Но… — Антон глаза прикрывает, стараясь дышать ровнее, потому что эти слова воздух из лёгких выбивают к чёртовой матери. — Но почему? — Ты и сам знаешь ответ, — Арсений снимает с глаз очки, откладывает их на тумбочку позади себя и устало трёт глаза. — Если кто-то узнает о том, что мы… О том, что я тебя поцеловал, я потеряю не только работу, но и лицензию. Антон протестующе качает головой: — Никто не узнает. — Извини, но тебе придётся начать всё заново, — твёрдо говорит Арсений. — Тебе пора. Поезжай домой. — Арсений, не поступай так со мной, прошу, — у Антона голос начинает дрожать, и он сам понять не может отчего: от того, что от него снова отворачиваются, или от безвыходности своего положения. — Ну хочешь, я на колени перед тобой встану? Хочешь жизнью сестры поклянусь, что ни слова о поцелуе никому не скажу? Только не поступай так, пожалуйста. — Погоди, погоди, ты с ума сошёл? Ну какие колени и клятвы? Мы что, в детском саду? — Арсений кладёт руку ему на плечо, чуть сжимая. — Успокойся. — Это ведь моя вина, — Антон мотает головой, делая шаг назад, — я должен всё исправить. — О чём ты? — Тот человек… Это я позволил всему этому случится, я виноват в том, что произошло, — ком в горле удаётся удержать с трудом. Антон до бликов глаза зажмуривает и дышит тяжело. — Дай мне шанс. Я не справлюсь с этим один… — Господи, — Арсений отходит чуть в сторону, садится на стул и роняет голову в собственные руки, растирая глаза, — почему это происходит именно со мной? Антон смотрит на него слегка загнанно, пытаясь мысли прочитать, понять, о чём он сейчас думает. Хочет знать, если ли у него хоть малейший шанс на то, что Арсений его не пошлёт, что согласится продолжать терапию. Он ведь и правда готов ему всё до последней капли рассказать, душу вывернуть, только бы толк в этом был. Только бы не потерять всё снова. Он столько времени бегал от разговоров, бегал от того факта, что ему действительно нужна помощь, что уже с ног сбился, выдохся. Антон давно потерял любую надежду на то, что всё будет хорошо, а Арсений в него эту надежду каждым словом селил, по крупицам, и теперь хочет отнять её снова, снова оставить ни с чем. Неужели он правда не даст ему шанса? Неужели заставит проходить через всё это снова? — Арсений, прошу… — Хорошо, — сдаётся тот. — Хорошо, но при одном условии. Ты расскажешь мне всё. С самого начала. Я хочу знать, что произошло в тот день, куда ты вляпался сейчас. Всё, Антон. — Я расскажу, обещаю, но… не сегодня. Ладно? — он улыбается еле заметно. — На следующем приёме. Сегодня у меня есть одно важное дело, но завтра я приду к тебе, и мы поговорим, обещаю. Главное, что ты должен знать — это то, что всё, что я сделал тогда и делаю сейчас, только ради сестры. Арсений глаза на Антона поднимает, качает головой и усмехается невесело: — Так легко прикрывать этим свои поступки, да? — Я ничего не прикрываю, — возражает Антон. — Просто говорю, что сделал это из любви к сестре. И я сделаю это снова, если потребуется. Кира — единственное, о чём я не жалею. Она — единственное, что мне нужно. Я просто хочу, чтобы она была жива, здорова и счастлива. — Объяснишь? — Арсений встаёт с места. — Я не понимаю. Как? Как можно убить человека, даже из любви к кому-то? — Может, потому что любовь — это слабость? — Антон отходит к окну, разглядывая чужой двор. — Она заставляет нас делать ужасные вещи и прикрывать их благими намерениями. — Мы — всего лишь люди, Антон, и нас создали именно для любви. — И по итогу нас губит как раз то, что мы любим. — Ошибаешься, любовь не слабость, — Арсений подходит к нему, вставая рядом и тоже глядя в окно. — Она сила, которая способна спасти даже самую чёрствую душу. — Не знал, что ты такой романтик, — Антон усмехается. — Сколько ещё в тебе тайн? — Столько, что тебе и не снилось.