Непрощённые

      Арсений после вчерашнего разговора с Антоном места себе не находит. Он не спит всю ночь, метаясь в раздумьях между совестью, которая просит его позвонить в полицию, чтобы сообщить им о том, чем занимается Антон, и собственными эгоистичными желаниями докопаться до истины. В первом случае, разум кричит поступить так, как будет правильно, а во втором — сердце просит закончить начатое, завершить то, ради чего был пройден такой огромный путь.       А когда происходит борьба разума с сердцем, первый обычно капитулирует, уступая место эмоциям. И они уже главенствуют на этом пиру, главным блюдом на котором станешь ты сам.       Арсений себя в эту жертву добровольно принёс почти два месяца назад, когда согласился помочь Эду. Когда сам же, одним решением, поставил подпись на собственном свидетельстве о смерти. Когда собственноручно вколотил последний гвоздь в крышку своего гроба. Когда сам себя в землю живьём закопал и задохнулся под слоем не тяжёлой чёрной земли, но таких же непосильных душащих воспоминаний.       Если его однажды спросят, какая ступень в этой истории стала для него точкой невозврата, он без сомнения ответит, что это был сегодняшний день. Потому что раньше у него была возможность вернуться назад, дать задний ход, закончить всё, отрезать концы и больше не оглядываться. А теперь её нет. Теперь только вперёд, навстречу непонятно чему — такому же тёмному и туманному будущему, которое не сулит ничего хорошего.       Потому что сегодня Арсений окончательно выбирает шаг в пропасть, стоя сейчас не на пороге своего рабочего кабинета, не у дверей Серёжи, чтобы молить о помощи, даже не на метафорическом распутье между добром и злом. Он стоит в той самой точке невозврата, дожидаясь пока в средней школе номер тринадцать прозвенит звонок с последнего урока.       Коснуться ногами дна и не всплыть обратно, да?       Когда слышится долгожданная трель, которая заполняет собой даже территорию за школой, Арсений подбирается весь, готовясь сейчас либо окончательно утонуть, либо получить шанс однажды всплыть на поверхность. Но течение в этом океане слишком сильное, а грести сил у него почти не осталось, потому даже всплыв, он рискует не выжить.       Дети разномастными компаниями начинают выходить за высокие кованые ворота. Вокруг слышится галдёж, смех и крики. Арсений на секунду жалеет, что так рано вышел из машины — там эти звуки не так раздражают, но только он хочет вернуться назад, как из ворот выходит та, ради кого он оказался в этом месте.       Высокая, как для своих шестнадцати лет, худенькая, светловолосая девушка, с огромными зелёными глазами останавливается всего в метре от него, о чём-то оживлённо разговаривая со своей подругой. А Арсений глаз от неё оторвать не может и будто вовсе в землю врастает, пытаясь избавиться от шока.       Он боялся, что упустит её из виду, что не узнает, потому что в деле всего одна фотография на которой девочке было восемь лет. Но перед ним сейчас не просто живое доказательство чужого родства — перед ним точная копия человека, которому он ещё недавно хотел отомстить, сейчас же — просто понять.       — Кира? — зовёт Арсений, и та отвлекается от разговора с подругой, оборачиваясь к нему всё с той же улыбкой, которая лишь однажды промелькнула на другом, похожем на это, лице.       — Да, — кивает она и снова смотрит на спутницу. — Маш, ты беги, за мной Тёма приедет. До завтра.       — Пока, — вторая девушка машет рукой, кидает изучающий взгляд на Арсения и уходит в сторону остановки.       — Здравствуйте, а Вы кто? — спрашивает Кира без толики смущения.       Что ж, кажется, самоуверенность — их семейная черта.       — Привет. Меня зовут Попов Арсений Сергеевич, — он протягивает ей руку, но тут же осознаёт насколько это неуместно, и убирает её в карман, так и не получив ответа. — Можно просто Арсений.       — Что Вам нужно? — Кира склоняет голову на бок, глядя слегка исподлобья, и Арсений постепенно перестаёт удивляться этой схожести почти в каждой детали.       — Мне… — он на секунду теряется. — Мне очень нужно с тобой поговорить.       Она вскидывает светлые брови:       — О чём нам говорить?       — Слушай, ты только не бойся меня, ладно? Я не маньяк, клянусь, — Арсений улыбается, неловко переминаясь с ноги на ногу и только сейчас понимая, как дико он должно быть выглядит. Это ж надо, приехал к школе и пристаёт к несовершеннолетней девочке. — Я врач, точнее психолог.       — Я и не боюсь, — она жмёт плечами. — Вы не похожи на маньяка, врач, точнее психолог, Арсений Сергеевич, — и тянет губы в улыбке.       — А на кого похож?       — Не знаю, на хорошего человека.       Арсений невольно усмехается. Что ж, «хороший человек» — это явно не про его персону. Вряд ли его можно таковым считать. Сам бы он себя так не назвал точно. Хорошие люди ведь не лезут туда, куда им не нужно, они не думают о мести, не ищут правосудия, не пытаются найти ответы любыми доступными способами.       — Так о чём Вы хотели поговорить? — снова спрашивает Кира. — За мной водитель приедет примерно через полчаса, так что я могу уделить Вам немного времени.       — Было бы чудесно, — Арсений улыбается. — Спасибо.       — Пройдёмся? — она указывает рукой направление. — Тут недалеко есть красивый парк, по дороге и пообщаемся.       Какое-то время они идут в тишине, нарушаемой лишь пением птиц, шумом проезжей части и голосами прохожих. А Арсений всё думает, какого чёрта он тут делает.       — Арсений Сергеевич, Вы хотели поговорить или помолчать? — улыбается Кира, как раз когда они доходят до парка.       — Скажи, пожалуйста, что ты не со всеми незнакомыми взрослыми мужчинами вот так по паркам ходишь, — просит он, возвращая ей улыбку.       — Арсений Сергеевич, вы же психолог и должны понимать, что перевод темы не избавит Вас от необходимости говорить, — Кира останавливается, встаёт на носочки и, сорвав кленовый лист, протягивает ему. — Когда я была маленькая, мы с братом часто гуляли в этом парке и собирали листья для поделок, — рассказывает она. — Видите? Говорить не трудно.       — Ты очень умная для своего возраста, — Арсений забирает лист из её рук, прокручивая тонкую веточку в пальцах. — Тебе говорили?       — Я знаю, спасибо, — Кира вдруг принимает совершенно серьёзный вид, будто взрослея вмиг сразу на несколько лет. — Вы ведь по поводу моего брата хотите поговорить, да? У Антона всё хорошо?       Арсений слегка удивлён, хотя и сам думал о том, что девочке скажут о таком событии, как выход родного брата из тюрьмы. Наверняка она не раз интересовалась его судьбой.       — Ты знаешь, что он освободился?       — Конечно, я знаю, — кивает она, указывая вперёд и продолжая путь вдоль тропинки. — У нас с родителями… с приёмными родителями, — Кира исправляется, — доверительные отношения. Им сообщили, что Антона выпускают из тюрьмы ещё за неделю до его выхода, а они сразу сказали мне. Предупредили, что нам нельзя видеться по решению суда. Переживают, что Тоха будет искать способ со мной встретиться. Да и меня тоже прилежной и послушной не назовёшь. Я когда узнала, что брата отпускают, хотела сбежать, чтобы увидеть его, но мама сказала, что это ему навредит. Как он там? Всё такой же упёртый осёл?       Арсений смеётся помимо воли.       — О, ещё какой.       Кира тоже хихикает.       — Кто бы сомневался.       — Знаешь, он очень скучает по тебе.       Арсений вспоминает глаза Антона, стоит им только затронуть тему с сестрой и не сомневается, что он её любит всем сердцем. Наверное, это одна из причин, почему он тут, а не сдаёт его в полицию: человек способный так искренне кого-то любить, точно не может быть чудовищем.       — Он плохо идёт на контакт, — продолжает Арсений, — но я точно знаю, что он тебя любит.       — Я тоже по нему скучаю и люблю его, — Кира грустно вздыхает. — Вы… Вы передайте ему, пожалуйста, что я очень сильно хочу увидеться с ним и поговорить. И пускай он не волнуется, я понимаю, что он не может мне даже позвонить. Я ни в коем случае не обижаюсь на него, честно.       — Я передам, — обещает Арсений. — Обязательно.       Они идут дальше, пока не доходят до фонтана. Кира останавливается в паре шагов, неотрывно наблюдая за взмывающими вверх струями воды. Арсений встаёт рядом, наблюдая за тем, как блики воды переливаются на Кириной светлой коже. В свете пробивающегося сквозь высокие кроны деревьев солнца её глаза выглядят особенно ярко. И сейчас, когда её лицо почти не выражает эмоций, глаза всё равно горят.       Он не ошибся, Кира действительно слишком взрослая, будто давно перешагнувшая свой возраст, прожившая большую жизнь и сумевшая стать сильнее, даже после того, как потеряла всех близких.       Господи, она удивительная.       — Арсений Сергеевич?       — Ммм?       — Вы так и не назвали истинную причину нашей встречи, — напоминает Кира.       Удивительная.       — Да я и сам не до конца понимаю, чего хотел, — честно говорит Арсений, вздыхая и переводя взгляд с собеседницы на фонтан.       В такое время народу в парке предостаточно, но сейчас кажется, будто они тут одни. Возможно, он слишком много ставит на эту встречу, но предчувствие говорит, что какой бы ни был исход, он не разочаруется.       — Знаешь, наверное, я просто хотел узнать, какой Антон… Какой он на самом деле? Я говорил с его другом, Эдом, но ты ведь лучше всех брата знаешь.       — Знала, — поправляет Кира. — Мы не виделись восемь лет, Арсений Сергеевич. Но я думаю, что он всё ещё тот самый Антон. Мой любящий братик, заботливый, добрый и переживающий о всякой ерунде… — она тихо усмехается. — Зануда до мозга костей, когда дело касается его близких. И ужасный циник, когда дело касается доверия.       — Ты помнишь, что тогда произошло? — задавая этот вопрос, Арсений не дышит, боясь услышать ответ, о котором так мечтал все эти годы.       — Помню ли я, как мой брат зарезал человека? — Кира разворачивается к нему лицом, заглядывая в глаза — она в свои шестнадцать почти догнала его по росту. — Конечно помню, я ведь тоже там была.       — Да, я знаю это, — он сглатывает вдруг вставший поперёк горла ком, — потому и решил спросить.       — Слушайте, Арсений Сергеевич, я понимаю, зачем Вам эта информация, но я не хочу вспоминать, — её глаза наполняются влагой, которая застывает на самых кромках, так и не скатываясь по щекам. — Пожалуйста, не заставляйте меня. Я четыре года ходила к психологу, чтобы начать жить дальше без этого груза. Я просто не могу вспоминать. Извините.       — Я понимаю. Это ты извини. Мне не следовало…       Арсений вздыхает чуть рвано, когда его надежды услышать ответ рушатся, подобно карточному домику, который почти достиг своего пика высоты, но был уничтожен дуновением безжалостного ветра. Зачем он вообще приехал сюда? Как посмел втягивать в свои грязные попытки докопаться до правды маленькую девочку со слишком уж доверчивыми зелёными глазами?       — Антон не виноват, — тихо говорит Кира.       — Что?       Она смотрит на Арсения так, будто взглядом может отстоять невиновность своего брата.       Слёзы всё-таки катятся по щекам, и Кира всхлипывает, пытаясь взять себя в руки. Она сжимает ладони в кулаки так сильно, что на них наверняка останутся следы-полумесяцы от ногтей.       — Он не виноват в том, что случилось. Он не убийца и не монстр, каким его видят все. Он… он хороший. Арсений Сергеевич, поверьте мне. Пожалуйста, помогите ему.       — Кир, не плачь, прости меня, я вообще не должен был к тебе приходить, — Арсений протягивает руку, укладывая её на хрупкое девичье плечо. — Прости.       — Нет, — Кира вытирает слёзы с щёк тыльной стороной ладони. — Нет, я рада, что Вы пришли. Мне было приятно поговорить о братишке.       — Я здесь не для того, чтобы судить Антона, просто мне хотелось хоть что-то узнать, — оправдывается Арсений.       Кира смотрит на наручные часы.       — Вы лучше поговорите с ним сами. Уверена, ему есть, что рассказать. Давно пора сделать это. Жаль, что я так и не смогла. Быть может, если бы я не была такой… — она качает головой. — Такой трусихой, всё сложилось бы иначе.       — Что ты имеешь ввиду? Я не понимаю, — Арсений трёт виски. — Это у вас черта такая семейная, говорить загадками?       — Я же говорю, спросите у Антона сами.       — В том-то и дело, что твой брат не хочет про это говорить, — Арсений разводит руками. — Он вообще не хочет со мной разговаривать. Я уже всё перепробовал, но он просто непробиваемый.       — Потому что он боится.       — Меня?       — Доверять, — Кира легко улыбается. — Антон всегда таким был. Ему всегда очень тяжело давалось доверие. Да и разговаривать он никогда особо не любил. Знаете, последний раз, когда он позволил себе слепо кому-то доверять, привел его к тому, где он оказался сейчас. В этом вся причина, Арсений Сергеевич. Антон боится, что ему снова будет больно. Что его снова раздавят. Ещё одного такого удара он просто не переживёт, я точно знаю. Он сильный, но ни один человек не может выдержать всего, что на него свалилось.       — И что мне делать?       — Это зависит от того, с какой целью Вы так хотите узнать правду.       Слишком умная для своего возраста.       Слишком проницательная.       Удивительная.       Арсению кажется, что она его насквозь видит, но он тут же отгоняет эти мысли.       — Я просто хочу ему помочь.       — Это не всё, — Кира снова смотрит глаза в глаза.       — Я хочу, чтобы он прошёл терапию и жил дальше, — настаивает Арсений. — Если он будет в порядке, то у него появится шанс, пусть не вернуть над тобой опеку, но хотя бы получить разрешение видеться.       — Через два года мне исполнится восемнадцать лет, — Кира ведёт плечами. — Тогда уже никто не сможет запретить мне видеться с братом.       — Хочешь ждать два года?       — Я хочу, чтобы Антона оставили в покое. Он достаточно настрадался. Но если хотите, чтобы он заговорил, дайте ему понять, что Вам можно верить, что Вы искренне хотите помочь ему. Даже если это не так.       — С чего ты взяла, что это не так?       Кира хитро щурит глаза:       — Потому что я хорошо разбираюсь в людях, вижу их насквозь.       — И что же ты видишь во мне?       — У Вас либо какие-то личные мотивы, — задумчиво говорит она, — либо Антон Вам не безразличен, что в принципе одно и тоже. Психологи не ходят к родственникам своих пациентов для того, чтобы узнать «какой он на самом деле».       — Я уже говорил, что ты слишком умна для своего возраста? — усмехается Арсений, стараясь скрыть лёгкую панику в голосе.       Эта семейка сведёт его в могилу.       Определённо.       Кира улыбается.       — Говорили. А что, я попала в точку?       — Почти, — Арсений мог бы продолжить врать, но решает, что в этом нет смысла. Полуправда — тоже шаг к доверию. — Мне и правда интересен Антон, и у меня действительно есть на это причины. Но я не могу сказать какие.       — Мне и не нужно этого знать. Просто помогите Антохе, ладно? Он правда хороший. Однажды Вы тоже это поймёте.       Арсений кивает:       — Не сомневаюсь.       — Ладно, — Кира снова смотрит на время. — Мне нужно бежать. Спасибо Вам за разговор, и передавайте Антону привет. Скажите… — она вздыхает рвано, оглядываясь по сторонам. — А знаете что? Могу я попросить Вас об услуге?       — Конечно, — Арсений отвечает без промедления.       — Я напишу Антону письмо. Сможете передать?       — Да, да, конечно. Без проблем. Я ведь твой должник, ты помогла мне.       — Сейчас, — она достаёт из рюкзака тетрадь, оглядывается по сторонам, садится на ближайшую лавочку и начинает быстро выводить на листе слова ровным почерком.       «Он не виноват в том, что случилось», — эхом в памяти, пока он наблюдает за выверенными движениями чужой руки, пока вместо пустых строк на тетрадном листе появляются чернила, пора Кира сосредоточенно закусывает губу.       Как же они похожи.       Арсений ждёт покорно, думая о том, что встреча явно прошла не так, как он планировал, но она его и не разочаровала. По крайней мере у него теперь есть пища для размышления и способ попытаться наладить контакт с Антоном.       «Он не убийца и не монстр, каким его видят все», — конечно, не убийца, Арсений это уже и сам понял, но не может понять, как к этому относиться. Что делать с ненавистью, которая копилась годами и так и не нашла выход?       — Держите, — поднявшись на ноги, Кира протягивает ему целиком исписанный лист бумаги.       — Я передам, — ещё раз обещает Арсений.       — Спасибо, — она сияет улыбкой. — До свидания, Арсений Сергеевич.       — Пока, — он возвращает ей улыбку и машет рукой, наблюдая как она торопливо движется в сторону выхода из парка.       «Он хороший», — а вот это Арсению, похоже, предстоит выяснить самостоятельно.       Только бы не утонуть.

***

      Антон выползает с работы, когда на улице уже давным-давно стемнело. Наспех попрощавшись с Эдом и остальными, он идёт в сторону дома, даже не обращая внимания на то, что с неба льёт проливной дождь. А ведь ещё с утра стояла прекрасная погода, но сейчас Питер, похоже, решил оправдать статус одного из самых дождливых городов в России.       Он так глубоко уходит в свои мысли, что и не замечает, как оказывается в своём дворе, сидя на старой скрипучей качели. А подумать действительно есть о чём — за последнее время случилось столько всего, что Антон начинает скучать по однообразной жизни за высоким забором. Не то чтобы он горел желанием туда вернуться, но там его хотя бы не доставали постоянными вопросами о состоянии — там всем кристально плевать как ты себя чувствуешь.       А самое раздражающее во всём этом, что центром его размышлений становится никто иной как Арсений. Тот, похоже, решил доставать ещё и в своё отсутствие, поселившись в голове голосом разума, который умоляет не делать глупости. Можно подумать, что если бы у Антона был выбор, был хоть малейший шанс всего этого избежать, он бы этого не сделал.       Если бы восемь с половиной лет назад он не позволил чужаку войти в свою семью, если бы не подпустил постороннего человека слишком близко, если бы не оставил тогда Киру одну, если бы не взялся за нож, то всего бы этого не было. Вот только история не знает сослагательного наклонения — всё это уже случилось и осталось там, в далёком прошлом, напоминая о себе шрамами, оставленными на всю оставшуюся жизнь.       А сейчас Антон уверен лишь в том, что никакие разговоры не смоют с него того, что уже случилось. Какой смысл ворошить прошлое и ковырять только-только затянувшиеся раны, если конечной точки истории это всё равно не изменит? Какой смысл искать искупления, словами всё того же Арсения, если для самого себя он уже всё решил? Какой смысл пытаться найти прощение за уже совершённую ошибку, за свой собственный неверный выбор? Ничего уже не смоет с него грязи, вины и чувства собственной ничтожности.       Теперь у Антона есть только шанс не дать ублюдкам, разрушившим его жизнь, добраться до Киры и навредить ей. У него есть шанс сделать всё, чтобы не втягивать в эту историю других. Не втягивать Эда, который и так уже погряз в его проблемах. Не втягивать Арсения, который, как и остальные, стал невольным свидетелем всей это грязи. Никто больше не должен отвечать за ошибки Антона.       И тем не менее, в памяти всплывает голос, бархатные переливы которого нашёптывают о возможности начать жизнь с чистого листа, о своём желании помочь, о важности искупления и покаяния. Арсений — его личный проповедник, подталкивающий к очищению от грехов. Но Антон в этих грехах погряз, сроднился с ними, и даже себе признаться не готов, что они стали частью его искалеченной сути. И ничего ему уже не поможет.       Ни долбанный Арсений со своими разговорами.       Ни долбанная терапия с возможностью «всё исправить».       Исправлять.       Уже.       Нечего.       Как же всё достало!       Он поднимает глаза в небо, с которого продолжают падать крупные капли дождя, создавая вакуум, скрывая за своим шумом все посторонние звуки. Вся одежда и обувь уже давно промокли насквозь, и Антон только сейчас понимает, что мелко дрожит от холода. Он вдыхает эту прохладу полной грудью и старается не поддаться эмоциям, которые последнее время хлещут через край, будто накопленные за долгие годы, спрятанные на задворках души, сейчас, наконец, находят выход.       Раньше, когда Антону было страшно или просто очень грустно, он приходил в комнату к сестре, шутил, что «бояться вместе веселее» и придумывал для них кучу игр, которые помогали обоим отвлечься от забот и проблем. Сейчас нет ни желания играть в игры, ни сестры рядом, которая наверняка нашла бы способ поднять ему настроение своей бесконечной болтовнёй.       — Антон? — женский голос прорывается сквозь шум дождя, заставляя слегка вздрогнуть и замереть, всего на пару секунд позволяя фантазии разыграться, но рядом стоит не та, о ком его сердце пропускает удар. Киры тут быть не может и не должно, ей вообще, наверное, следует держаться от него подальше. — Привет.       — Ира, — он оборачивается и тянет губы в улыбке, — привет. Ты напугала меня.       — Извини, — виновато улыбается та.       По её светлым волосам и лицу стекают капли дождя, светлая футболка промокла и липнет к коже, обтягивая стройный силуэт, а длинные, тоже намокшие и явно нарощенные ресницы слегка подрагивают. Антон на пару секунд зависает, разглядывая красивую девушку, но тут же отводит взгляд, напоминая себе, что у него нет права втягивать в свою жизнь кого-то ещё, нет права позволять себе надеяться хоть на что-то.       — Ты чего на улице под дождём сидишь? — спрашивает Ира. — Ищешь способы побыстрее заработать пневмонию и покинуть этот бренный мир в расцвете лет? — она тихо хихикает.       Антон тоже усмехается, возвращая ей улыбку.       — Вроде того. Просто решил на вечер глядя заняться прокрастинацией и самокопанием, — философски выдаёт он, взмахивая руками. — А ты чего тут?       — Решила прогуляться и подумать о бесконечности Вселенной и её тайной сути, — передразнивает Ира. — А на самом деле просто увидела тебя в окно и решила уточнить, не случилось ли чего, — она машет рукой в сторону своего балкона. — У тебя всё в порядке?       — Да, — врёт Антон, — я просто гуляю.       — Под дождём?       — Хотел немного подумать.       Ира закатывает глаза.       — Ты не перестаёшь меня удивлять, — она слегка ёжится от порыва ветра. — Не думала, что ты такая королева драмы, чтобы сидеть и размышлять о смысле бытия в дождь. Чего дома тебе не думается?       — Просто не хочу туда идти, — признаётся Антон. — Тошнит от этих четырёх стен и тишины.       — Понятно, — Ира снова улыбается и протягивает ему руку, — вставай.       — Что? Куда? Зачем?       Ира смеётся.       — Моему племяннику три года и он задаёт ровно столько же вопросов в секунду, — она качает головой. — Пойдём ко мне, раз домой не хочешь, напою тебя чаем, пока ты себе что-нибудь не отморозил.       — Ир… не стоит, я же говорил тебе…       — Слушай, Антон, — прерывает Ира. — То что ты сказал в прошлый раз… — она вздыхает. — Мне плевать. Ладно? У всех нас есть прошлое.       Антон смотрит на неё слегка удивлённо.       — Но не такое же.       — У меня есть двоюродный брат, — вдруг говорит она. — Он сидит сейчас. Убил одного парня в пьяной драке. Они его ограбить хотели, а он просто защищался, толкнул того человека в грудь, и он упал, разбил голову — кровоизлияние в мозг. Расценили, как убийство по неосторожности, дали семь с половиной лет.       Антон сглатывает тугой ком в горле. Он так увлёкся своей драмой, что забыл о том, что у других людей тоже есть своя история, и она не менее интересна и периодами темна, чем его собственная.       Странно, что ты осознаёшь насколько сильно погряз, только когда кто-то неосознанно пытается вырвать тебя из пучины. Ведь жизнь это не сказка о героях и злодеях, она не делится на чёрное и белое, в ней нет ничего идеального — каждый в этом мире несёт в себе частицу тьмы, и однажды, к скорби своей, все это понимают.       — Мне жаль… — тихо говорит Антон, снова поднимая взгляд на Иру. — Правда жаль.       — Я это сказала не для того, чтобы ты меня пожалел, а потому что мне насрать, что у тебя там случилось в прошлом. Можешь даже не говорить со мной про это. Я не ставлю людям клеймо за их ошибки. Всё в порядке. Просто когда ты рассказал, я растерялась, вот и всё, — Ира снова протягивает ему руку. — Ну что, идём?       — Идём, — он улыбается, поднимаясь с места.       Антон людям доверять давно разучился, привязываться к ним — тем более. А губят, как известно, именно любовь, привязанность и доверие — три столпа жизни, которые по итогу тебя и уничтожают. А ещё не способность разглядеть за маской истинную суть человека. Но Ира каким-то странным образом внушает доверие — не надежду на что-то хорошее, но иллюзию безопасности.       Быть может, это начало хорошей дружбы?