Lycosa

В прогулках по городу, а особенно по рынку, аптекарь с говорящим псевдонимом «Дотторе» предпочитал заматывать лицо до носа тканью: вполне обоснованное действие не нюхать вонь и отвечать на вопросы об острых зубах. Рынок ему был нужен исключительно для разного рода припасов, сосудов и, как ни странно, трав: те прекрасно подходили для перегона в масла для разного рода веществ и соединений. Особенно хвастаться успехами, к сожалению, возможности не было: дела шли прекрасно, но привлекать внимание администрации не хотелось, дабы избежать обысков с пристрастием и таких же допросов. И, конечно, смельчаков вроде охотников за нечистью. Проще всего прятаться на виду. — Почем это ведро яблок? — голос отозвался хрипотцой из-под шарфа. — Куда тебе столько, морда тощая? — неприятного вида и голоса торговка уперлась руками в бока, напоминая теперь корзину. Циничный взгляд скользил по жилистой долговязой фигуре, скрытой темной мантией, и прикрытому лицу. — Что за тряпка на морде? — Я несколько болен. Зачем мне яблоки — тебя не касается, — он огрызается, чем вызывает демонстративное фырканье. — Пенс. И вали. — Полпенса, — начинается торг и длится весьма недолго, сходятся на трех четвертях. Ученый протягивает полпенни и фартинг, забирая увесистый товар. Но из неоткуда вытягивается рука и хватает один из плодов из верхнего ряда, Дотторе скользит по руке к торсу, женскому, в рубахе под корсет. Юбка преобразована в шлейф, для удобства кожаные плотные штаны защищали ноги от укусов и порезов. Тяжелый взгляд покинул новую фигуру также скоро, как нашёл. — Ай-ай, почему вы не проверяете то, что покупаете? У яблока боле нет тех индивидуальных качеств, которые бывают у свежих и спелых плодов. Только взгляните, оно же мягкое и с гнильцой. Боюсь представить, что находится на дне, — незнакомка смеется тихо и кидает торговке яблоко. И после, обернувшись на невысокой платформе сапог, взглядом девушка встречается с чудной фигурой, которую довольно редко видела на это рынке — и либо же он появлялся не всегда, либо же Лизе нужно было почаще выходить на патруль. — Или Вы, быть может, покупаете яблоки вовсе не для употребления в пищу? Отчего каждый считает своим долгом влезть в его дела? Сначала торговка, теперь данная… особа. Ученый мнет в раздражении губы, вздыхает и тут же об этом жалеет, так как вдыхает слишком много зловоний. Невольно из горла вырвался кашель. — Как Вы можете видеть, я зрячий. Соответственно, яблоки мне нужны не для еды, — доктор ухмыляется. — Скажи я об этом, пришлось бы платить целый пенс. Теперь, если позволите. Дотторе проходит мимо незнакомки, замечая разного рода защиту на одежде, от наплечников до укреплений на сапогах. Для легионера или рыцаря она не сгодится, но вот для ведьмы или охотницы — может. В последние несколько лет охотники пополнили ряды женщин, дела их пошли в гору, судя по молве. Еще бы, тупые лесные твари делают им статистику, существа поумнее более избирательны и не употребляют в пищу всякий мясной мусор. В любом случае, не её это дело, куда горожанин будет сбывать купленные яблоки. Может, он их перепродаст? Или пустит в корм скоту. Перегонять их обычный горожанин не стал бы, ни для уксуса, ни для спирта. А он должен быть самым обычным. — О, господин аптекарь! — увесистый мужчина с отдышкой догнал Дотторе, начиная бессвязную, но очень эмоциональную речь. — Жена благодарила! Как сами? Ныне проказа, что скажете? — Скажу, коли Вы чисты перед Господом, то не должно быть страха оказаться прокаженным, — вранье, конечно, но что еще скажешь в данном обществе? Профилактика и гигиена? Да половина города и слов таких не знает. К тому же, девчонка все еще смотрит. Подозрительно смотрит. Утирая пальцы от выделяющегося липкого сока портящегося яблока, Лиза все еще глядит на ведро, прикидывая килограммы, и она бы молила Бога о том, чтобы он избавил её чистый разум от количества поглощенной информации — ради чего она тратит собственное драгоценное время? И будь неладна собственная осведомленность о количестве лекарей в этом городе, она бы прямо сейчас продолжила прогуливаться по улочкам до штаба. Этот в списках и её памяти не числился. Чертов гликозид амигдалина и такие коварные яблочные косточки… Вряд ли бы сама ведьма заинтересовалась вложенным в это ведро яблок смыслом, если бы её так не привлек чужой разговор. — О-о, Вы аптекарь? Кажется, мы плохо осматривали территорию, когда собирали точную сводку деятельности населения… Интересно, почему же, — она опускает взгляд, складывая руки на груди, и улыбается все также миловидно. — Если у Вас будет время, загляните в штаб, иначе намеренное сокрытие сыграет с Вами злую шутку, господин аптекарь. Как и эти яблочки. — Как скажете, — бесстрастный ответ не заставляет себя ждать. Она обращает на себя внимание обоих мужчин тихим смешком, прежде чем ветер дуновением подхватывает фиолетовый лоскуток на шее, пропитанный эфирными маслами, оставляя после себя легкий цветочный шлейф и запоминающийся аромат вербены, пока свинячье рыло собеседника масленым взором проходится по симпатичной охотнице, издает многозначительный звук и мигает доктору. Тот закатывает глаза и направляется в свое небольшое пристанище. Что делать, придется заглянуть в логово «смерти», хотя, это слишком громко сказано. Сборище хамоватых шарлатанов. Добравшись до собственной лавки, оборудованной, помимо этого, еще и приемной, Дотторе немедленно начинает возится с яблоками, предварительно закрыв входную дверь. Свободной минуты нет на посещение милой дамы со смертоносным для некоторых существ запахом. Весьма мило прыскать себя отравой, быть может, ему стоит начать носить с собой ртуть? Он ухмыляется собственной идее, перебирая яблоко за яблоком, по одному скидывая те в ведро. Его задачей было отделить сердцевины, семена ему также пригодятся, особенно спелые. Позже он скроется в погребе, подавляя шум от собственных махинаций. Через пару дней в штаб Дотторе всё же явился, нехотя снимая в помещении дорожную шляпу с широкими полями, чтобы осмотреть убранство. Скудно, скучно, мерзко. Где-то доносились грозные рычащие звуки. Есть ли здесь подвал? Обязан быть, какая тюрьма без темницы. — Охотница просила посетить штаб, — доктор проходит к одному из комодоподобных мужчин. — Где я могу узнать, для каких целей? Откладывая в сторону документацию, Лиза деловито перекидывает ногу на ногу, выжидающе глядя на человека, который без умолку трепался о том, что видел кого-то, пожирающего человеческую плоть с таким запоминающимся хрустом, что его можно было воссоздать самостоятельно. Отмахиваясь от подробностей, ведь они невероятно скучные (и противно неправдоподобные), охотница пихает пожелтевшие бумажки в стол. Во взгляд настойчиво лезет высокая и утонченная фигура, хоть и под слоями одежды едва ли можно заметить чужое телосложение. — Ах, это Вы! Какая встреча, — она действительно удивлена, ведь не думала увидеть здесь господина аптекаря. — Прошу, за мной. Я Вам все обязательно расскажу. Нарочно касаясь чужого плеча, якобы невзначай, милейшая особа кивает мужчине, стоящему сбоку от входной двери, и рукой указывает вперед, вдоль вытянутого коридора, гниющего по углам из-за повышенной влажности. Да, Лизе это тоже не нравится. — Надеюсь, Вас не смущают рычание и крики… Когда мы спустимся, они станут громче. Постарайтесь игнорировать, ведь мы, все-таки, в тюрьме, — улыбается так лучезарно, словно грех на душу не брала. Открывая поржавевшим ключом массивную дверь, проходит внутрь, незаметно вздрагивая от холода, и присаживается за стол, приглашая на место напротив. — Вам нужно лишь кое-что заполнить, чтобы штаб охотников не обращал внимание на то, чем Вы занимаетесь поздно ночью и для чего скупаете ведра яблок. Взор кроваво-красных глаз цепляется за все детали, с интересом рассматривая новые катакомбы. Ранее он бывал во многих, например, в стенах некоторых крепостей, под замками, все они были мрачны и убоги, ничего путного. Здесь же он мог буквально слышать кое-что занимательное. Чем же заняты надзиратели? — За такой интерес должно быть стыдно. Вместо пустых обвинений могли бы лично убедиться, зачем мне ведро несчастных яблок, — игривые запугивания Дотторе абсолютно не трогали, совсем наоборот: они не вызывали в нем ничего. Первая встреча на рыбном рынке была неприятной, однако более это странное любопытство не злило. Длинные узловатые пальцы пододвигают к себе листок. Она знает, что он умеет писать. Откуда бы? Может, он шарлатан, а не аптекарь. Подозрительно самоуверенная… охотница. — Должно быть стыдно? Что Вы, это ведь обыкновенная уловка. Я сверилась с данными и разослала мелких подчиненных, чтобы убедиться в их точности, и как ни странно, Вас действительно не включили в списки. Думаю, это все моя невнимательность, — она играет и совершенно не стесняется быть раскрытой, но, быть может, только подобной игрой сможет добиться и расположения, и ответов на некоторые вопросы, но шанс поплатиться за чрезвычайное любопытство тоже не равен нулю, — но мы исправим эту оплошность, верно? — Думаете, я грамотен? — осматривая желтоватый лист, ученый усмехается, поджимая веки. — Могу я знать, что так рычит в коридоре? Чисто научный интерес. Конечно, подобное не в части, но он уже давно пришел к выводу, что человечество развивается крайне медленно. Ни одна хтоническая тварь не превзойдет эргономичность и лаконичность прогресса, разум их костенеет, а тела никак не могут насытиться. Смешно и грустно, но неимоверно интересно, что же первым сведет с ума его? Лиза приподнимается из-за стола, выходит, чтобы остановиться подле, рассматривая лист, опасно нависает сверху. — Отчего же? Совсем недавно Вас величали аптекарем. Для меня очень странно слышать, что такие замечательные люди Вашего дела не владеют грамотой, — она пожимает плечами и смотрит на приоткрытую дверь, как и он. Истошные, преисполненные и злобой, и страхом крики доходили до этого прохладного помещения, и виски охотницы пульсировали и болели. — Мохнатая тварь, прошу простить меня за грубость. Провести Вам экскурсию? — ей совсем несложно прямо сейчас спуститься ниже по каменной, кривой и разбитой лестнице, оказаться в тюрьме, ощутить на себе испепеляющие и жаждущие расправы взгляды налившихся кровью глаз. Привыкла, но не наслаждается. Некоторые из тех, кто проживает последние голодные дни за решеткой, мечтали бы о четвертовании всего злобного коллектива охотников. В котором она, увы, состоит. И, ожидая ответ на вопрос, стягивает фиолетовый лоскуток, прячет в кармане, чтобы не напугать сказочных существ сильным ароматом вербены. — Ваши глаза с рождения такого цвета? Кроваво-красные... Они внушают страх и заставляют засомневаться о Вашем человеческом начале. Избежать варварской проверки было действительно непросто, однако от участи визита этих недалеких избежать, видимо, не удастся. И всё из-за дотошной охотницы, надо бы поинтересоваться, как зовут эту несчастную будущую жертву его козней. Чтобы не ошибиться. — Конечно, — ответ раздается сквозь зубы, не обращая никакого внимания на странный и почти пошлый жест. Приходится взяться за стилос и выводить аккуратные моновысотные буквы, изредка пестрящие выносными вверх и вниз. Окончив, он бросает полный недоверия взор в щель между дверью и стеной. Мохнатая тварь могла бы быть ему полезна, конечно, наверняка она ест людей, но это меньшая из проблем. Он задумчиво отводит взгляд, гадая, что именно можно было бы так обозвать. Вервольф? Плохо. Шрат? Был бы слугой. — Да, проведите экскурсию, — ученый поднимается из-за стола, сдерживая отвращение от дуновения вербены. Будь он вампиром, то давно бы зашелся кашлем. Дурной же у этой женщины вкус. Дотторе фыркает и едва хмурит брови, плотнее кутаясь в шарф, так как спуск на ярус ниже не сулит особенно приятных запахов, особенно от косматых «деревенщин», способных чаще всего лишь на разбой и похищение младенцев. Либо охрану леса, что также убого. — Это болезнь. Как Вы верно отметили, они кровавого цвета, так как сама радужка бесцветна. Вы видите капилляры, отражающие свет. От яркого освещения у меня болят глаза. Ну что? Отнесете меня к вампирам? Он никогда не видел в своей внешности ничего плохого. Конечно, как и большинство существ бестиария, он идеалом прекрасного не был, но по сравнению с теми, у кого головы козлов, туловища львов и хвосты змеи, доктор — писанный красавец. Те же вервольфы воняют собакой и грязью. А он даже могильной землей не пахнет. — Что Вы, я лишь интересуюсь. Подозревать Вас не входило в мои планы, но, как видите, все оказалось куда прозрачнее. Надеюсь, Вы оправитесь от этой болезни. Ей хотелось бы рассмеяться перезвоном колокольчиков, но, увы, и так не щадящее чуткий женский слух чужое рычание и нелестные крики свели бы её с ума. Ситуация, однако, очень забавная, и Лиза мнется у двери, складывает руки на груди, скрепя кожаным материалом её ремней. — Вы говорили о личном визите к Вам, господин аптекарь, но, право, если Вы действительно приглашаете, то предупрежу Вас — я не хожу одна. Парочка сопровождающих не помешает Вам? — она улыбается и тут же скрипит еле слышно зубами, замирая у входа, прежде чем тенью скользнуть к двери. — Если сопровождающие не устроят погром. Мне важны мои товары, — они могли. Необразованные люди громили все вокруг, швырялись огнем и переворачивали столы и тумбы. Некогда Дотторе уже встречался с таким отношением, впрочем, бывало и похуже. Облизнув пересохшие губы, он терпеливо ждал, пока дверь наконец противно скрипнет и позволит проследовать за охотницей далее. Что ему мешало скинуть её сейчас с лестницы? Ничего. Нет, свора охотников все же могла стать некоторой проблемой. — Прошу, — она отталкивает с усилием массивную дверь, приглашая выйти, и сама же не ждет, выходит первой. Дразнит. Бесит. Дотторе попадает под стереотип аптекарей — такой же заносчивый и высокомерный, отчего в этом помещении без окон становится невероятно душно и хочется выбежать. — О-о, и кое-что еще, пока мы не дошли до самого интересного, — она поворачивается, отступает на ступень ниже, чтобы задрать голову и обратить на себя внимание, — от чего же Вы спасли жену того нелицеприятного господина? — У неё начиналась гангрена из-за проблем с сердцем. Если Вам известно, где оно находится. Рекламировать собственные услуги или бахвалиться ученый никак не собирался. Исключительно отвечает на вопросы, старается быть кратким, едким. Иначе говоря, вынуждает себя выгнать. — Вы, к слову, вовсе не похожи на охотницу. Вам бы в шабаш. Лизе совсем не жаль загадочного незнакомца, и потому на краткий ответ она ведет плечом, ощущая, как сгущается воздух и оседает на потемневшем камне темницы в виде зловоний. Но она привыкла… Какое-то время тому назад была частой гостьей во вместилище сказочных тварей — и было бы органично назвать это место своеобразным чистилищем? — Что же Вы так оскорбляете меня. Если потребуется показать, то без проблем укажу его место, вырезать — тоже, — кладет ладонь на массивную ручку, второй же вскрывает тяжелый замок и поднимает засов, приглашая мужчину войти. И в этот раз уступает, дожидаясь, пока его длинная фигура окажется внутри. Да, скопление существ здесь внушало страх: длинный подземный коридор уходил далеко, откуда-то капала вода и внизу, образовав лужу, смешивалась со всеми жидкостями. Затхлый запах — запах смерти — погрузил всю территорию. — О, Вы многого не знаете, господин, и не делайте таких поспешных выводов, но я не буду отрицать сказанного. В чем-то Вы, быть может, окажетесь когда-нибудь правы. В любом случае, умных женщин всегда приветствуют в кругу только в роли ведьмы, я привыкаю… — Я часто оказываюсь прав, — он делает высокомерную правку, замечая, наконец, смутно знакомое лицо за одной из решеток. — Умных женщин не встречал. Но кое-что о них слышал. — Куртизанки тоже бывают невероятно умны, господин аптекарь, да только не привлекают они внимание клиентов, если блещут умом в постели. И потому им чаще приходится притворяться глупенькими, чтобы не сложилось неправильное впечатление. Ровно так же, как и другим дамам. — Проблема интеллекта куртизанок меня мало волнует. Лиза смеется и слышит за спиной передразнивающее мерзкое хихиканье. Не подходит ближе, держится на расстоянии, но присаживается на корточки, чтобы разглядеть изуродованную морду. Ученый смотрит и морщится: о чем Дотторе и твердил; верзилы, чьи руки не знают пощады, перевернут все вверх дном и поломают ценные детали и емкости, выльют содержимое, а его для забавы кинут вон в ту грязную пустую камеру. Без предположений о происхождении. За что его всю жизнь окружают недалёкие существа? — Вы всех лекарей записываете в нечисть? Смотрю, быть на моем месте Вам не льстит, — довольный собственными легкими оскорблениями, конечно, ответными, медленно доктор стучит сапогами по камням, рассматривая заключенных. Охотница фыркает. Неприятный, только ядом не плюется. — Не подходите к ним близко. Разрешено только смотреть, и не более. За территорию тюрьмы не выходить: проникнете за дверь по ту сторону — и я посажу Вас в соседнюю камеру к моему любимцу. К вервольфу, — уточняет на всякий случай, тут же водя рукой, сотрясая воздух, лишь бы позлить бедолаг-заключенных. Кого они только не держали помимо парочки обыкновенных людей. Были даже столь редкие экземпляры, как блемии, вернее, тот был один и первым приковал к себе внимание ученого. Он застыл с хитрым оскалом на губах, мысленно анализируя анатомию существа. Его бы вскрыть. Долго не задерживается, медленно следует далее. Некоторые существа также оживляются, подходят к решеткам и рассматривают прибывшего. Их не может не удивлять и не злить, что им подобный разгуливает здесь столь же свободно, как и ветер. Из-за нравов смертных умы истребляли в угоду власти и религии. К примеру, велась постоянная охота с пристрастием на разного рода вурдалаков и бруколаков, которые часто были не самым глупым видом. Но, конечно, не без минусов. Чудак ученый тоже должен не капустой да яблоками питаться. — К вервольфу? — он с насмешкой оглядывается. Они очень сильны и быстры, но лишь в облике монстра. — Интересно. Если кто-то из них решит назвать меня нечистью, Вы поверите? Но, признаться, мне здесь нравится. Я бы с радостью забрал у вас тело блемия для изучения. Становится подле стены, окруженная решетками, упирает взгляд в мужчину, ведь нагляделась на этих чудовищ когда-то. И, к тому же, пока что он — единственное разумное существо в этом подвале, кроме нее самой. — Лекари — чудаки с ножами. Кто знает, что у них на уме, когда во власти практически все законы врачевания. И я бы сказала, что им выгоднее вести дела с существами, нежели с людьми, ведь те гораздо благодарнее оказываются, — постукивая мерно пальцем по коже ремней, раздражая чуткий слух, улыбается да хитро щурится, проходит вперед, заведомо наметив путь, чтобы неуклюже не ступить в лужу. — Вы не представляете, сколько секретов скрывает тело человека, — доктор отрывает похолодевший взор от также смотрящего в упор существа, переводит тот на охотницу. Неблагодарны обе стороны цивилизации, к сожалению или счастью. — Вы не считаете их за равных? — с губ все же срывается громкий смешок. — Пытаетесь мне доказать что-то о женщинах, но сами считаете отличных от себя недостойными. Я бы мог подискутировать на эту тему, но боюсь, что не считаю себе равной ни одну из сторон. Обе они меня утомляют. Очевидно, девушка была в корне не согласна со званием дурной, раз столь настойчиво пыталась доказать обратное, более того, обратить внимание на проблему женщин и их неплохой сообразительности. Своей, в частности. Было ли Дотторе до этого дело? Если бы данный вопрос произнесли вслух, он залился бы хриплым громким смехом, разбудив абсолютно каждое измученное существо. Охотница подходит к клетке с заключенным блемием, голову склонив к плечу, и смотрит, ощущает, как пробегается по телу дрожь, но не от страха. Блемий пытается подняться с пола. У него нет руки, но это и не проблема: интерес представляют внутренние органы, как пищеварительная система не перегревает мозг и глаза? От количества предположений взгляд теряет фокус, перебирая каждую мысль, как зернышко. Может ли это быть полезно для сращивания ран? Выращивания органов для замены пораженных? В самом деле, люди и твари одинаково негативно относятся к Дотторе. Что взаимно. Он успел вызвать недоверие, страх и отвращение и у тех, и у других. Но в данной стране, изолированной морем, жить до поры до времени весьма удобно. Власть здесь слабее, свободы — больше. Материалы — богаче. — Мудак, — из одной из камер подал голос вервольф, давно пребывающий в облике человека. По тюрьме пошли тихие шепотки. — Странные вопросы, господин аптекарь. Разве Вы не придерживаетесь того же мнения? Корона отрубает голову за подобное преступление, но… — её голос переходит на шепот, и Лиза сдвигается с места легкой поступью к решетке с вервольфом, наградив того приторно снисходительным взглядом, — … если оставить игру, то я считаю этих существ более адаптированными к условиям жизни. И замолкает, оставляя пищу для размышления, поспешно выдвигаясь к двери. — Время экскурсии подходит к концу. Нам следует покинуть это место, — голос становится холоднее, тон — приказным. Лиза ждет, но символично сжимает пальцы до скрипа материала. Новое для человеческой расы уже не раз было предоставлено на блюдечке, но как они отплатили светлым умам? В последнее время очень любят сжигать на кострах, особенно этим славилась континентальная Европа. Дотторе игнорирует реплику вервольфа, спорить он не намерен. — Отсутствие прогресса делает жизнь невыносимой, — если не получит блемия, то и находиться здесь бессмысленно. Она тратит его время. Ученый шагает к двери самостоятельно. — Но не для тех, кто топчет землю веками. Подумайте над тем, чтобы предоставить мне блемия. Иной платы за услуги от вашей организации я не приму. Дотторе выходит первым, не желая более задерживаться в вонючем подземелье. Дышать становится легче, он приспускает шарф с носа, поднимаясь вверх по винтовой крутой лестнице. Он потерял здесь без того слишком много времени. Лиза также быстрее спешит подняться, чтобы наконец вдохнуть свежий и более-менее чистый воздух, но не нагоняет, держится на расстоянии, разглядывая долговязую фигуру перед собой. — Он не нужен Вам живым, верно? Я готова договориться с коллегами о том, чтобы доставить Вам его тело, — она дает свои условия и, когда наконец поднимается, складывает привычно руки на груди. Документация заполнена, боле ей от этого гражданина ничего не нужно. — Весьма мило с Вашей стороны, — слова были почти искренними, все-таки, если не врет, то не докладывать дословно о их маленькой беседе было бы весьма кстати. И вновь запах вербены. Казалось, им здесь пахло все, но особенно эта тряпка на шее у охотницы. Невольно он поправляет шарф, смотрит в довольно симпатичное лицо с легким прищуром, никак не выражая дискомфорта от навязчивого запаха. — Подумайте об этом на досуге, господин неизвестный лекарь. — У меня будет время до обыска лавки, — он отмахивается и начинает медленно отворачивать от девушки корпус. Невольно он задумывается, как именно эта женщина ловит нечисть. Приманка? Или имеет скрытые навыки? Проверять бы не хотелось, не на себе уж точно. — Вы можете звать меня Дотторе. Не могу не оставить Вас без очередной интересной детали. Всего хорошего. Он кривит губы в ухмылке и отворачивается окончательно, чтобы покинуть штаб. Более здесь ему делать нечего, к основному пласту дел прибавилась стирка одежды: эту вонь вербены на себе более двух часов он не выдержит. Не умрет, но до вечера будет болеть головой точно. Дотошные смертные с их извращенным интересом к насилию ради безопасности. — До новых встреч, господин Дотторе! Она почти что машет фиолетовым платком вслед, но вовремя одергивает себя от такого странного, весьма издевательского жеста. Убедившись, что мужчина пропал с её поля зрения, разворачивается на сплошной и невысокой, но крепкой платформе ботинок, чтобы, запасаясь духом и смелостью, вернуться в прохладный кабинет, оставляя на последней документации чужое имя — имя ли? — и пряча в нагрудный карман формы. Насвистывая какую-то тихую и неизвестную мелодию, спускается в подвал, к своим излюбленным тварям, чтобы в сотый раз услышать одни и те же оскорбления и сальности в её адрес, но мгновенно скрыться за дверью в неизвестности, где кроется чуть больше, что видел её новый и вполне запоминающийся друг. Какой-то бурлящий котел, как в страшных сказках матери, читающей её своим детям ради запугивания, весьма странная конструкция и парочка притаившихся существ, к которым она почти что протягивает руку. Её работа заключается совсем не в ловле. Вряд ли бы в ряды охотников взяли женщину, не смекающую в ближнем бою и владеющую только клинком, и то в редких случаях. Её основная работа — скудная лаборатория, похожая на стерильную комнатку хирургов-анатомов, довольно-таки самодельные инструменты и собственноручно засушенные препараты, только пойманные благодаря охотникам. Стеллаж с книгами, изорванными на краях, пропитанными разнообразными травами. Как сверхъестественные твари используют людей, так и Церковь использует ведьм и вурдалаков.