🩸🩸🩸
— Спасибо, что пришел, — Мин снимает очки и выключает настольную лампу, свет которой дает ему возможность разобрать кривые писульки прозектора, работавшего в морге до него. — Только как тебя сюда пустили — вход же воспрещен? Чонгук запрыгивает на гладкий металлический стол для аутопсии, стоящий в углу и давно служащий для всякой документации, и делает большие невинные глаза. Его заднице плевать, сколько трупов разрезали на этом столе, но сам факт того, что он творит подобную дичь, его забавляет, как малолетнего ребенка. — Немного обаяния — и я в логове великого и неустрашимого Гудвина, — поясняет альфа. — Слезь, пожалуйста, — делает замечание Юнги вежливым, но строгим безэмоциональным голосом. Для него мир медицины всегда был храмом, а прозекторская имела особые вайбы. Место, где смерть побеждает жизнь, кажется слишком величественным, чтобы осквернять его такими шутками. Юнги старуху-смерть тоже уважает, хотя за жизнь пациентов цепляется до последнего. Схватка с ней — его главная задача, но когда пациента вырвать из когтистых лап не удается, Мин признает, что противник побеждает. Приходить сюда для Юнги — как болтать с заядлым врагом. Чувствовать на плечах объятия смертельного холода, часами молчать со старухой в тишине, пытаясь понять, как выиграть еще одну схватку. Смерть присутствует здесь всегда, и даже сейчас Юнги кажется, что она стоит за спиной Чонгука. Хотя, с этим оболтусом у нее и правда особые отношения. — И прет же тебе бумажки разбирать, — Чонгук игнорирует просьбу Юнги и специально, чтобы позлить Мина, болтает ногами и раскачивает стол, жалобно скрипящий под ним давно истертыми колесами. — Это не бумажки, Чонгук, — врач устало трет переносицу, не обращая внимания на колкости альфы. Ждать чего-то другого от Чонгука бессмысленно, Юнги и не надеется. — Возможно, мне получится найти ответы на вопросы, а пока лучше займемся делом. Пойдем в отделение. Чон тут же меняется в лице, словно ему обещали огромный леденец на палочке и горы сладкой ваты, а потом еще покататься на колесе обозрения. Мин, глядя на довольного Гука, вздыхает — детства, как такового, этот ребенок не видел. Воспитываясь в семье альф, сутками отлавливавших гулей, сложно получить другие модели поведения. Иначе откуда у Чонгука столько припизднутых тараканов в голове? Альфа послушно спрыгивает со стола и направляется вслед за Юнги. Вечером в клинике почти никого нет, поэтому они петляют извилистыми пустынными коридорами полуподвального этажа, где расположена прозекторская, и, наконец, выходят к лифту, взмывающему на пятый этаж. Мощная лаборатория, денег для которой Чон Ханым не жалел, распахивает перед ними двери с электронным контролем, как только Мин прикладывает к считывающему устройству карточку с встроенной микросхемой. В клинике все очень строго — никуда нельзя войти без особого уровня разрешения, и даже медсестры из одного отделения не могут попасть в другое, если не имеют таких карточек. Вынужденные меры безопасности превратили их жизнь в череду сплошных пропускных пунктов, и Юнги прикладывает пропуск к последнему детектору. — Садись, — он включает свет в помещении лаборатории и слышит, как Чонгук довольно плюхается на небольшой диванчик, забрасывая на подлокотник ноги в массивных черных ботинках на платформе. — За стол садись, — терпеливо повторяет Юнги, сохраняя спокойствие удава. — Я тебя не кофе пить звал. — Я и не надеялся, мистер Злюка, — хмыкает Чонгук, подергивая носом. От чашечки крепкого ароматного напитка он бы сейчас не отказался. — Снова будешь тыкать в меня своими иголочками, — альфа закатывает рукав черной рубашки и кладет руку на подушку, пока Юнги надевает стерильные перчатки и готовит шприц. — От тебя не убудет. Юнги протирает кожу спиртом и аккуратно прокалывает вену, безошибочно попадая в кровеносное русло. У Чонгука молодой здоровый организм, и в канюле тут же появляется темная венозная кровь. Мин забирает в шприц нужное количество, вынимает иглу и прикладывает ватку к месту прокола, которую Чонгук демонстративно выкидывает в ведро и откатывает рукав, намеренно игнорируя все правила процедуры. — Иди нахер, Юнги, — матерится Чон и с долей разочарования смотрит на свою руку. Прокол от иглы затягивается буквально на глазах. — Я знаю, что у тебя нет мозгов, — Мин сдвигает очки на переносицу и строго смотрит на младшего. — Но с воспитанием тоже, как оказывается, проблемы. — Не читай нотации, я тебя мамочкой не нанимал, — Чонгук подходит ближе и принюхивается к Юнги. — Могу преподать тебе несколько уроков вежливости бесплатно, — фыркает доктор. — Лучше иди потрахайся с Хосоком, — скалится альфа, спускаясь ниже по шее омеги. В Юнги его ничего не привлекает, поэтому Мин совершенно спокойно стоит у стола и терпит, пока Чонгук наиграется своими вайбами альфача. — Ты перестал пахнуть от слова совсем. — Тебе бы тоже не мешало найти омегу, чтобы нормализовать свою половую жизнь, — парирует Мин. — Полезная настройка в организме, не находишь? — Мне и так все дают, потому что я красавчик, — громко втягивая воздух возле уха Юнги, Чон создает зловещее шипение, от которого у нормального человека даже по костям позвоночника побегут мурашки, но Мина это не трогает. — А возиться с таким пиздопротивным созданием, как ты, я не стану. Их отношения почти всегда на грани того, что кто-то кому-то хочет выцарапать глаза или вырвать патлы. Но они точно так же знают, что в любой момент сделают подобное обидчику, если один из них попадет в беду. — Хорошо, будь по твоему, — соглашается Юнги, разрешая пациенту уйти. — Думаю, что с анализами все будет хорошо. — Чао, бамбино, — машет рукой Чонгук и, остановившись у дверей лаборатории, щелчком пальцев сбивает несколько пустых пробирок со стола. Звон стекла в полной тишине и рассыпавшиеся осколки на полу Юнги воспринимает стоически. Пробирки — расходный материал, их он купит хоть сто штук, а вот совесть Чонгуку не добыть даже за все деньги мира.🩸🩸🩸
— Это то, о чем я говорил! — Мин врывается в квартиру, открывая дверь собственным ключом, и швыряет бумаги на стол. — Полюбуйся! — Что это? Хосок не планировал сделать их вечер настолько романтичным, но на столе зажжены свечи, в кубиках льда охлаждается шампанское, разложены фрукты… Яркость натюрморта портит лишь черная папка с логотипом клиники. Ее появление здесь не предвещает ничего хорошего. Альфа жопой чует, что что-то не так. Пока Юнги возвращается в коридор, чтобы немного остыть, снять обувь и повесить курточку, Хоби открывает папку и изучает лежащие там документы. Бланк лаборатории он узнает сразу — у Юнги таких десятки можно в сумочке найти — и читает имя пациента: Чон Чонгук. Бегло просматривая показатели, в которых мало соображает, альфа находит единственный его интересующий — уровень Rc-клеток: — Три восемьсот, — бормочет растерянно, не веря своим глазам. — Юнги, почему так? — Ты у меня спрашиваешь? — рявкает Мин. Омега на взводе. Он упирается поясницей в высокий комод и скрещивает руки перед грудью, тяжело дыша и пуская молнии на истинного. Момент романтики хотя и испорчен, но Юнги не может не отметить, что Хосок для него постарался. Это отогревает его душу и делает Мина сентиментальным. Ему хочется плакать и кричать одновременно, крепко стиснув кулаки, потому что вместо романтического вечера с любимым они должны говорить об угрозе для близкого им человека. Совладав с собой, Мин рассматривает шампанское его любимой марки, в углу на столике цветы, разложенная в спальне кровать, кажется, усыпана лепестками роз… Мир не может быть таким жестоким. — Я не знаю, где таскается этот пиздюк, только результаты анализов не радуют. Ты же понимаешь, что 4500-5000 единиц и все, потолок! Я не смогу сдерживать его кагуне, и придется ставить вопрос об операции. — Но ему нельзя удалять какухо! — Чон ерошит волосы, зарываясь пальцами в отросшую шевелюру. Безнадега, охватывающая его, не предвещает никакого решения. Его просто нет — ни правильного, ни неправильного. — Черт! Все летит к ебеням! — Я знаю, поэтому и предупреждаю: чем чаще он ввязывается в драки с гулями, тем сильнее его организм продуцирует Rc-клетки. Что мы с ним сделаем, если у Чонгука появится кагуне? Ты прикуешь его цепями в комнате? Посадишь в клетку? Отправишь ко мне на операционный стол? А может быть сразу в Кокурию? Хосок молчит. Юнги замолкает тоже. Он знает, как Хоби неприятно слышать эти слова. Быть загнанным в угол удручает всегда. Тыкать носом в стену и не видеть выхода — не их случай. Они обычно выбирались из самых сложных ситуаций, но сейчас даже Юнги в шаге от того, чтобы опустить руки. Часы, проведенные в морге с документами, дают лишь сомнительные намеки на то, что он не может увидеть или разгадать. И это неимоверно бесит, заставляет чувствовать себя полностью беспомощным, как новорожденным слепым котенком. Даже если тебя топят — ты этого не понимаешь. Юнги очень боится упасть в воду и коснуться дна. В комнате слышится напряженное дыхание и учащенный стук в груди. В унисон. Их сердца любят Чонгука одинаково сильно, хотя Юнги ведет себя с ним достаточно строго и не дает ему спуску. Несмотря на то, что он старше Чонгука лишь на год, по сути, омега заменил ему папу, которого у Гука никогда не было. И в душе он относится к Чонгуку так, как к собственному младшему брату. — Если он перестанет питаться, то потеряет всю силу и станет обычным человеком, как ты и я. Для таких людей, как Чонгук, это сродни смерти, — предупреждает Юнги. — Джин мне сказал, что у него вырос аппетит, и попросил в следующий раз привезти в «Сытый гуль» не одно тело, а два. Думаешь, мы сможем его прокормить, когда уровень клеток достигнет критического? — Он не станет гулем, — твердит Хосок. — И не станет человеком. Я хоть и был маленьким, но и сейчас помню, как отец принес Чонгука в наш дом. Представляешь, ему было всего два… месяца, — преодолевая комок в горле, продолжает альфа. — Он лежал в одеяльце, такой маленький и беззащитный, что я бы никогда не мог подумать… Нам его подбросили, как щенка. — Прекрати рвать мне душу, — мотает головой Юнги. — Если бы твой отец знал, чем это обернется… — Он бы поступил точно так же, — уверенно говорит альфа. — Чонгук не причинит нам вреда. — Нам может и нет, но что будет, если он выйдет на охоту и начнет есть людей? Мин щурится, специально дразня альфу своими словами. Это правда, здесь нечего скрывать, и Хосок тоже это понимает — голодные гули хотят есть. Закон природы — есть хотят все. Только одни — обычную пищу, другие — людей. И Чонгук правда не виноват, что тоже страдает от голода. Он просто утолит его на ближайшей безлюдной улице, затянув в подворотню какого-нибудь несчастного, опоздавшего на последний автобус и рискнувшего добраться пешком. А потом они получат на пульт сигнал об убийстве, и Хосоку придется пойти против брата. Юнги не может этого допустить. Прогнозировать исход схватки — тем более. Он не должен никого из них потерять. Они его единственные близкие люди, что заменили семью после того, как его родителей сожрали гули. — А препараты? — спохватывается Чон. — Если же возможность назначить сильнодействующие лекарства? — До задницы ему твои препараты. Rc-депрессанты для укушенных людей на него не действуют, — забирает Юнги последнюю надежду и подытоживает: — Ни в какой концентрации. — Блядь. Они замолкают, думая каждый об одном и том же. Сила Чонгука в том, что он наполовину гуль. Она же его слабость. Выходя на дежурства, Хосок почти не переживает за младшего, зная, что даже голыми руками Чонгук способен пережать горло какому-нибудь упырю, а потом бросить тело, как ни в чем не бывало. Его сила была связана с его особенностью. Сейчас, когда в теле брата начались необратимые изменения, эта особенность стала угрожающей, и не только для самого Чонгука, но и для окружающих тоже. А все потому, что Чонгуку повезло получить уникальный набор генов. Его мать, с которой имел любовную связь Ханым, крайне тяжело переносила беременность. Из-за того, что ее организм мог переваривать собственный плод, воспринимая его, как инородное тело, она вынужденно питалась обычной едой, от которой ее воротило каждый раз, как только Ханым вставал у плиты. Они познакомились случайно, когда Чон-старший по неосторожности разбил в магазине банку с соусом, испачкав посетительницу, стоявшую рядом. Как джентльмен, он сразу извинился и оплатил дорогую химчистку, а позже пригласил девушку на кофе, чтобы загладить свою вину. На удивление, Чаен от встречи не отказалась. Ханым ей по-настоящему понравился. Высокий, широкоплечий, с задорным горящим взглядом и волевыми чертами лица, он казался прекрасным рыцарем, которого в Сеуле давно не встретишь. Ханым о своем прошлом браке ничего не скрывал, и про существование маленького Хосоки рассказал при первой прогулке. Для Чаен это не стало препятствием, и она даже захотела познакомиться с мальчиком, но в городе участились нападения гулей, и Ханыму пришлось отвезти ребенка к родителям в укромное место. В эти дни он почти не ночевал дома, оставаясь у Чаен так часто, как мог себе это позволить. Все изменило одно утро, когда у Чаен начались внезапные судороги и девушка упала в глубокий обморок. Сидя в карете скорой, что с мигалками летела через весь город, Ханым просил у небес только одно — не забирать Чаен, потому что после смерти первой жены он едва оправился и встреча с этой девушкой — милой и доброй — казалась ему подарком судьбы. Чон даже не подозревал, что способен влюбиться, как мальчишка, снова, поэтому не переставал шептать молитву, помогая медикам придерживать капельницу с жизненно важными препаратами. Тогда он узнал для себя две совершенно противоположные новости — Чаен гуль и у них будет ребенок. Негатив перекрывал позитив ровно настолько, что сидя под дверями палаты Ханым не чувствовал вообще ничего. Только огромная пустота, выедающая изнутри, и ощущение полного непонимания, что делать дальше. Радость от того, что у них появится малыш, нивелировалась самым ужасным известием, которого втайне боялся каждый житель города. Полюбить человека, а потом узнать, что ты для него не больше, чем вкусный обед. Устало потирая лицо, Ханым решил бороться во что бы то ни стало. Он устал терять близких людей. Об этом случае было доложено в ССG, и единственное, что мог сделать Ханым — подкупить дежурного, чтобы тот удалил данные о выявленных в городе за сутки гулях. Имя Кан Чаен бесследно исчезло из базы. Один хер тварей никто не ловил, но этот факт стал бы еще одним доводом уколоть Ханыма в его непримиримом противостоянии с Ким Намджуном, нынешним главой отдела, а сейчас руководителем ССG. Ким старательно собирал компромат на дотошного следователя, чтобы избавиться от него и продолжать делать в управлении вялую статистику по отловленным и обезвреженным тварям. Исчезла из клиники и медицинская карта Чаен, поскольку врачи не особо брались за сложных пациентов, надеясь, что после сообщения куда надо они в клинике больше не появятся. Получив рекомендации, как вести беременность у таких пациенток, Ханым делал все сам — ставил уколы, делал капельницы в моменты особых кризисов и доставал из-под полы нужные препараты, чтобы подавлять Rc-клетки любимой женщины. Он надеялся, что жизнь не поставит его перед выбором мать или ребенок, и молился, чтобы организм Чаен справился. Чонгук, еще находясь в утробе, тянул из матери все силы, и она угасала с каждым днем. Волосы стали тусклыми, начали выпадать, ногти ломались под корень, обнажая кровавые полумесяцы с запекшейся кровью. Голос стал безжизненным, едва слышным, вместо когда-то звонкого и задорного. В такие моменты Ханым прекращал ее кормить обычной едой, привозил отборную человечину, а потом, когда уровень клеток повышался, но Чаен оживала и шла на поправку, Чон ставил капельницы с подавителями, чтобы сохранить здоровье ребенка. Такие гормональные качели не могли не отразиться на здоровье девушки, и к моменту родов она стала такой ослабленной, что могла сделать единственное — попросить Ханыма оставить ребенка, если в какой-то момент ему придется выбирать. Роды начались вечером, и принимал их сам Ханым, обложившись стерильными инструментами и необходимыми препаратами. Уколотые в вену стимуляторы должны были усилить родовую деятельность, но при критическом ослаблении организма они практически не работали. Лошадиная доза лекарств, которой удалось накачать Чаен, подействовала только к утру, когда, промучившись почти восемь часов, Ханым взял на руки крепыша-сына. — У нас получилось, Чаен, — сказал он, вытирая слезу, сбежавшую с глаз. После родов женщина так и не восстановилась. Ханым приносил ей лучшее мясо, перестал давать обычную еду и сам стал питаться в столовой управления, чтобы лишний раз не провоцировать слабость. Они планировали официально оформить брак и начать длительное лечение, но в один из вечеров Чаен просто не выдержала. Ее организм сдался, и придя после работы домой Ханым увидел в кровати мертвую девушку и сына, лежащего рядом и орущего от голода. Похоронив Чаен, Ханым вернул Хосока из третьего района в первый и принес в их дом Чонгука, назвав того братом. С того момента жизнь альфы стала принадлежать только сыновьям. Никаких других женщин в жизни Ханыма больше не было. Он занялся отловом гулей, открыл собственное агентство и закончил жизнь достойно в схватке с тварями, спасая жителей Сеула от нечисти. — Так вот… Юнги неловко покашливает, собираясь закончить этот и правда неуместный разговор. По крайне мере сегодня, когда Хоби решил устроить ему романтический вечер, думать о плохом не хотелось и портить вечер тоже. Мин дорожит их редкими встречами и никогда не показывает, как ему тяжело держаться далеко от альфы. Сегодня — вечер-исключение. Юнги садится на колени к альфе, обнимает того за шею и прижимается сильнее, впитывая возбуждающие феромоны истинного. — Я скучал, — шепчет, признаваясь, что Чонгук прав — от него совершенно не пахнет альфой. Запах Хосока, чья концентрация в комнате тут же усиливается, сбивает Мина с ног, заставляя омежий организм реагировать мгновенно. Горячие губы шарят по шее Хоби, а тот уже тянет блузку из пояса брюк Юнги, чтобы обнять его худую талию, пройтись по лопаткам и прижать к себе так сильно, как Хо этого не хватает. — Давно ты мне не говорил этих слов, — справедливо замечает Чон, рассматривая истинного. — Ты же останешься до утра? Юнги уже открывает рот, чтобы согласиться на слишком заманчивое предложение, как планшет Хосока разрывается срочным сигналом. — Нет, только не это, — разочарованно стонет Мин, сползая с коленей. Момент обломан, а вечер испорчен вызовом по работе. Юнги кажется, гули будут преследовать их всю жизнь и каждая минута мнимого спокойствия оборвется таким вызовом. Хосок нехотя открывает планшет и рассматривает поступивший вызов. — Девятый район, — Хосок напряженно смотрит на карту, где красными пятнами перемещаются потенциально опасные существа гули или зараженные, требующие человечины. — Отлично, — шипит альфа и раздраженно бросает. — Это один из немногих районов, который считался безопасным, мать их! Скоро людям вообще негде будет жить. Мне нужно ехать, Юнги. Альфа смотрит на карту и видит, какие патрульные машины уже приближаются к эпицентру скопления гулей. Красное пятно постоянно передвигается, становится ярче, расползается по большей территории и снова собирается в одной точке, будто нечисть устроила пир. Это плохо. — Они что начали жрать друг друга? — Чон смотрит, как меняется интенсивность окрашивания, говорящая только об одном — концентрация Rc-клеток у тварей увеличивается. Сверхчувствительные датчики, напичканные по городу, реагируют безошибочно, и скорее всего обнаружена крупная добыча — гули ранга «А» — не самые опасные, но кровожадные. У него остается очень мало времени, чтобы подоспеть и помочь своим ребятам. Хосок извиняющимся взглядом смотрит на омегу, не скрывающего разочарования на лице. Он тоже задолбался отпускать Чона на задания и ждать, ждать, ждать… Минуты ожидания складывались в часы, часы в дни, а дни в месяцы, пролетавшие так скоротечно, что Юнги не успевали отсчитывать года, сколько они уже борются с тварями. — Конечно, — соглашается Юнги, которого гложет нехорошее предчувствие. Он не может не озвучить свой вопрос: — Проверь, пожалуйста, где находится Чонгук. Мне неспокойно, Хо. Определение метоположения сотрудников — еще один плюс системы, разработанной Ханымом. Датчики установлены не только в автомобилях, они прикреплены к форме каждого из сотрудников агентства, а также встроены в браслет, если работник находится не при исполнении обязанностей. Нажимая на кнопку детализации, Хосок не может поверить в то, что видит. Шестое чувство омеги срабатывает безошибочно. — Блядь! — бросает в тишину Чон, нарушая ее нечеловеческим криком. — Нахуй он здесь? Датчик Чонгука локационно обнаружен в самом эпицентре событий. Альфе категорически нельзя находиться рядом с тварями. Тем более — вступать с ними в схватку и делать это без поддержки брата. Чон сотни раз говорил младшему не работать в одиночку, но этот самонадеянный придурок действует в лучших традициях мира тварей — плюет на все человеческое и поддается инстинктам. Ломать гулям кагуне, вырывать какухо и убивать нечисть — это любимое дело Чонгука, и в другом он себя просто не представляет. Пока Хосок нервно набрасывает куртку и шнурует обувь, Юнги переключает планшет в режим видео. Одна из камер, наведенная на переулок, транслирует в прямой эфир нехилый замес с гулями. Справиться с подобными может только один из них, поэтому ошибки датчика быть не может — Чонгук там. — Я еду с тобой, — Мин закрывает чехол, засовывает планшет под мышку и быстро засовывает ноги в лоферы. — Это исключено, Юнги! — Хо отбирает гаджет и разъяренным взглядом смотрит на омегу. — Ты свяжешь меня по рукам и ногам. Я не хочу думать о том, что какой-то гуль вонзит в тебя кагунэ. Мне нужно работать! — А я, по-твоему, хочу думать, что кто-то вонзит кагуне в тебя? — раздраженно рычит на альфу Мин, парируя его доводы. — Я заебался тебя ждать, заебался следить за этими ебаными датчиками, пойми ты уже наконец! Тем более, что там Чонгук, и ему может понадобиться моя помощь. Едем вдвоем, или я еду один, но в любом случае мы окажемся там вместе! Спорить с ним бесполезно. Хосок чертыхается, наблюдая за тем, как Юнги достает из шкафа красный чемоданчик для оказания первой помощи. Такой у омеги не только на работе, но и дома. На всякий случай. Потому что с его альфами он грозит понадобиться намного чаще, чем это нужно обычным людям. — Будешь сидеть в машине до моей команды, — бросает Чон и выбегает на лестничную клетку. — Слушаюсь, мистер полицейский, — дразнит его Мин, проворачивая ключ в двери.🩸🩸🩸
В отсутствие брата Чонгуку дома до бесячего скучно. Вызовов не было уже несколько дней, и альфа подозревает, что гули приготовились к очередной атаке на город. Обычно так и бывает — то затишье, то горы трупов. Выпив четвертую чашку кофе, Чон засовывает наушники, сдергивает с вешалки ветровку и отправляется в город потусить в каком-нибудь клубе, чтобы не мять булки на диване и не пялить в игру. Лучшее из развлечений, что есть в Сеуле, находится в Итэвоне, рядом с засратым девятым районом, куда даже гулям лень отправляться за добычей, поэтому Чон не берет ничего из особого снаряжения и выходит из дома. Пиная камушек по направлению к клубу, альфа напрягает ноздри и слух, который в определенные моменты может улавливать то, чего не улавливают обычные люди. Хосок, например. Он никогда не слышит, если рядом пиздятся твари, и только по планшету определяет, где сосредоточена нечисть. Гуку планшета не надо. Он сам как планшет — суперточный, работающий идеально, на нужных частотах. И сейчас Чон слышит крики несчастных и утробное рычание гулей, разрывающих человеческую плоть. Приключения, о которых он еще пару часов даже не мечтал, начинаются. Альфа широкими шагами пересекает переулок, но срывается на бег, когда крики усиливаются, а вместе с ними — и желание Чонгука встрять в разборки. Подбегая к повороту, он едва не поскальзывается в луже крови, наступая на содержимое выпотрошенного кишечника. Гули едят только отборное мясо, поэтому субпродукты им совершенно не интересны. — Блядь, — Чон тормозит, хватаясь за скользкую стену старого двухэтажного дома. — Вот уроды… Картина, предстающая перед Чонгуком, его не шокирует. Он видел подобное и не раз, но наглость тварей всегда его удивляла. Если раньше они нападали на людей с наступлением глубокой темноты, почти ночью, то сейчас твари терзали тела в час пик, когда молодежь тусила в клубах, парочки зажимались на свиданиях, а сеульские трудяги волочили ноги домой, отпахав на работе с раннего утра. Сделаться обедом для гулей выглядело как-то неправильно. Но они таки стали жертвами. Простые добропорядочные горожане, исправные плательщики налогов, на которые, между прочим, содержался и бесполезный CCG. Ни единого сотрудника Управления по борьбе с гулями Чонгук не обнаружил, зато твари пообедали знатно. Под домом валялось растерзанное тело парня с оторванными конечностями, неподалеку на торчащие выступы забора гули насадили еще одно тело, от которого остался только скелет. Очевидно, кишки под ногами Чонгука принадлежали несчастному или несчастной — уже не разобрать, но альфа и не пытается. Нет смысла плакать по умершим, если можно спасти живых. В углу, прижавшись к стене дома, кричали две девушки, срывая голос до хрипоты. Они рыдали скорее от страха и увиденной картины, потому что Чонгук чувствовал — жертвы целы и их можно спасти. Гули чувствовали тоже — человеческая боязнь служила особым феромоном, она возбуждала их аппетит, как дорогая приправа к безвкусной пище. И даже когда мертвечина казалась им одинаково пресной, то все решали страхи живых людей. Как и сейчас. Чон прекрасно понимал, почему гули еще не убили девушек — они развлекались их криками, подавая панику как дорогой десерт. Вот ублюдки. Их обязательно съедят, но потом. В переулке орудует шестеро. Чонгук их даже не считает — чувствует. Ранг тоже улавливает внутренним сканером — у него уровень агрессии возрастает, если гули имеют А+ или SS. Эти же твари по силам равны ему самому, и Чонгуку плевать, что их в шесть раз больше. Услышав альфу, гули замирают и прекращают чавкать. Один так и застывает с женской рукой в зубах, часть которой уже обглодал до костей. Другой откручивает с трупа ногу, громко хрустя коленным суставом жертвы. Вторая конечность, болтающаяся на куске кожи, обглодана прямо на жертве. Скорее всего — при жизни, потому что верхняя часть еще теплого тела погибшего нетронута. Чонгук представил, какую боль пришлось пережить несчастному, и с силой сжал кулаки. — Вкусно, сука? — шипит альфа так, что гуль едва не давится мясом. Очевидно, он не ожидал, что прохожий окажется борцом с гулями, а рассчитывал на разнообразие своего вечернего меню. — Идите сюда, чего расселись? Вторая тварь, сидящая рядом, отбрасывает кусок мяса, а четверо тех, что уже успели нажраться, медленно поднимаются с земли, активизируя кагуне и демонстрируя свое превосходство над человеком. Сытые гули часто даже в драке ленивы и неповоротливы, чем и бесят Чона, но, блядь, в них столько агрессии и силы, что если их раздраконить, то веселый вечер обеспечен. Чонгук скалит зубы тем, что уже поели, показывая готовность к драке. Это оказались три особи с коукаку, двое с укаку и один, самый противный, с ринкаку. Щупальцевидных Чонгук ненавидит больше всех — гуль один, но возни с ним как с десятком, и все из-за щупалец на пояснице, которые стремительно регенерируют, даже если альфа отрежет их под самый корень. Чонгук решил начать с тех двоих ублюдков, которые только что пожирали человеческую плоть. Испортить им обед, который они получают раз в месяц, любимое дело. Чон присаживается на мощных ногах, отталкивается от земли и одним прыжком оказывается рядом с гулями. Их укаку только начинает появляться, и Чонгук успевает опередить тварей — он поднимает их за шиворот над землей и сталкивает лбами так сильно, что гули на мгновение отключаются. Альфе этого достаточно, чтобы схватиться за их кагуне и провернуть его против часовой стрелки, с силой вырывая из тела тварей. Отбросив уже ненужный гулям орган, Чон отпихивает нечисть к забору умирать. Больше они никого не посмеют убить. — Ну что, уже не такие крутые? — кричит он остальным и кивает на подыхающих тварей. — Я бы их сожрал, но от них прет тухлятиной, как из просроченной консервной банки. Гули шипят, обнажая окровавленные зубы, и выпускают кагуне, приседая в прыжке и готовя коукаку, чтобы пронзить тело Чонгука острыми, как металл наростами. Альфа выжидает недолго. Когда нечисть начнет атаку, он кидается одному из гулей под ноги, сбивая того на землю. Взявшись за острое кагуне, которым Чон полосует себе ладони до глубоких ран, он упирается ногами в плечо твари и резко дергает на себя, вырывая из тела гуля его оружие. Крик твари звучит на весь район, и Чон завершает начатое, сворачивая ему для верности шею. Эффект неожиданности, сработавший единожды, дважды не проконает. Это правило Чонгук усвоил давно, поэтому ему не остается ничего делать, как использовать Щелкунчика, с которым он никогда не расставался и носил любимый куинке в голенище высоких сапог. Альфа активизирует оружие и нападает первым на гуля с ринкаку, оставляя парочку тварей на закуску. Нейтрализовать этого подонка сейчас важнее всего. Шипение за спиной, по которому альфа безошибочно определяет противника, становится сигналом к нападению. Раны на ладонях Чонгука почти затягиваются, хотя силы полностью не возвращаются. Он хватает Щелкунчика и прыгает на плечи гуля, который уже успевает обвить его ноги, пережимая мышцы до судорог. — Вот падла, — шипит Чон. Он все еще человек. Он умеет чувствовать боль. Альфа вцепляется твари в спину и с силой вонзает куинке в плоть, непокрытую бронированной чешуей. Ринкаку гуля отлично защищает нижнюю часть спины и брюшную полость твари, но в районе грудины у Гука полная свобода действий. Он всаживает оружие так глубоко, как только может, и активизирует рукоять, благодаря чему Щелкунчик раскрылся внутри гуля десятками острых лезвий, разрывающих плоть противника. — Сдохни, тварь, — хрипит Чон и резко выдергивает куинке из плоти гуля. Пары минут регенерации гуля Гуку хватает, чтобы смертельно повредить кагуне и бросить нечисть сдыхать от потери крови. И пока Чон удаляет жизненно важный орган, он чувствует, как ему на спину прыгают двое. Вместо того, чтобы сбежать, твари поверили в себя и решили расправиться с противником. Острия обоих кагуне они всаживают Чонгуку между лопаток, пронзая его тело почти насквозь. Капая слюной от предвкушения новой порции обеда, гули полосуют тело альфы, отращивая для этой цели все новые и новые заостренные металлические клинки. — С-с-сука, — стиснув зубы, Чон пытается встать, чтобы сбросить подонков с себя. В его теле собирается недюжинная энергия, но та часть, что является человеком, понемногу сдается. Его повреждения настолько серьезны, что раны не успевают заживать, заливая кровью дорогу, выложенную камнем. Он понимает, что сегодняшний вечер может стать для него последним, но и позорно умирать под двумя гулями — не его вариант. Из последних сил Чонгук отталкивается от земли, но тут раздается выстрел, и гули на его спине воют от смертной боли, судорожно всаживая в израненное тело оставшиеся кагуне. — Блядь, Хо, — Чон поворачивается в сторону дороги и видит спешащего к нему брата. Он сбрасывает тело гулей, корчащихся в агонии, и падает сам. Хосок осматривает район столкновения, мертвых гулей с разорванными телами и кагуне, брошенными рядом. Юнги, спешащий за ним, прикрывает рот, чтобы не выдать остатки пищи в желудке. Столько крови и внутренних органов вне больничной обстановки — чересчур даже для него, хирурга и патологоанатома на полставки. Ощущение произошедших здесь убийств пропитано запахом голода. Природного голода тварей. Юнги очень надеется, что Чонгук никогда не познает этот инстинкт. — Что с тобой, Гук? Цел? — Мин падает на колени, больно ударяясь чашечками об землю, и осматривает тело альфы. — Наполовину, — хрипит Гук, кривясь от боли при попытке вдохнуть. — Почему ты не спрашиваешь, как я уложил четырех тварей голыми руками? Хочу умереть героем, — тяжело выдыхает младший, а из его груди вырывается нетипичный свист. Чонгук дышит часто и поверхностно, хватая воздух, как рыба на суше — судорожными мелкими порциями, словно у него сейчас отберут возможность дышать. Каждое слово дается ему с трудом, и по бледному синюшному лицу Мин подозревает самое худшее. Доктор разрывает до конца футболку и не может поверить в то, что видит. — Черт бы тебя побрал! — Хосок, закончив осмотр и не выявив живых тварей, тоже подбегает к брату. — Ты меня угробить хочешь, придурок?! — Не кричи на него, — тихонько всхлипывает Юнги. — Открытый пневмоторакс, ему трудно говорить. Здесь я ничего не могу сделать, его срочно нужно везти в клинику.🩸🩸🩸
Патрульные машины «B&B» подоспевают в тот момент, когда Хосок уже загружает раненого брата в машину. Юнги накладывает на месте стерильную повязку, и это меньшее, что он может сделать в данном случае. Остается только молиться. — Разберитесь без меня, — кричит Хоби ребятам. — Заберите какухо в лабораторию на исследование и помогите жертвам. Он указывает на двух девушек в глубоком стрессе, садится в машину и гонит по вечерним улицам города с мигалкой, нарушая все возможные правила дорожного движения. Юнги, сидя на переднем, молчит. Он бледнее мела, со стиснутыми кулаками, выдающими напряжение крайней степени. Травмы Чонгука впервые настолько серьезные, и Мин считает секунды, когда они окажутся в больнице. Он набирает в приемное отделение сообщение выкатить на улицу каталку и оборачивается, тревожно глядя на заднее сиденье. — Держись, Чонгук. — Каковы его шансы? — бросает Чон, перестраиваясь на другую полосу перед носом тачки, сигналящей ему вслед. — Юнги! Не молчи. Мин знает, что Хосоку нужен правдивый ответ. — Пятьдесят на пятьдесят. Был бы он человеком, мы бы с тобой об этом уже не разговаривали. Хосок заруливает на парковку клиники, видяит санитаров, тарахтящих каталкой, и резко тормозит у приемного отделения. — Бригаду хирургов возглавлю я, — Юнги спешно выходит из автомобиля и, не глядя на Чонгука, отдает распоряжения персоналу. — Приготовьте операционную в политравме, пациент сложный. — Да, доктор Мин, — кивает медбрат и убегает в корпус передать распоряжения врача. Вслед за ним уже грохочет каталка с пострадавшим. — Успокойся, — Юнги прикладывает руку к груди Хосока, на котором лица нет. — Я сделаю все возможное, Хоби. Он будет жить. Просто верь мне, пожалуйста. Дольше задерживаться Юнги не имеет права. Счет времени идет на секунды. Хосок смотрит в спину этого хрупкого омеги и думает, сколько у него недюжинной силы и смелости. Даже он не до конца верит в слова Мина.🩸🩸🩸
Юнги выходит из операционной спустя пять часов. На негнущихся ногах и с затекшей спиной, он еле волочит ноги по кафельному полу, держа в руках хирургическую шапочку. Маска и перчатки летят в урну, куда Юнги едва попадает, потому что подводит зрение — после света хирургических ламп перед глазами только радужные пятна, мешающие нормальному обзору. Хосок единственный, кто сидит под дверями операционной. Он вскакивает с кресла и подбегает к Юнги. — Все хорошо, — первое, что выдает Мин. — Он будет жить. — Господи, боже блядь мой, — Хо оседает по стене, благодаря высшие силы, что брат жив. — Но результаты неутешительные, — продолжает Мин. — Пришли данные из лаборатории. Уровень Rc-клеток вырос до 4200. Нужно что-то решать. Я вколол ему конскую дозу снотворного, он проспит до утра, а сейчас мне нужно отдохнуть. С Чонгуком остается круглосуточная дежурная бригада, они получили полный инструктаж, поэтому можешь не переживать. Хосок видит, как руки Юнги мелко дрожат. Мин закрывает их шапочкой, чтобы не выдать своего волнения. Непозволительная черта для хирурга, но Хоби знает, что это постстрессовый синдром. — Спасибо, Юнги. — Прекрати, — морщится Мин. — Благодарность здесь неуместна. Они оба это понимают. — Лучше отвези меня домой, — просит омега. — В нашу квартиру. Я нереально устал.🩸🩸🩸
Мин почти не спит, нервно блуждая по маленькой съемной квартирке. Хосок, перенервничав за вечер, откинулся почти сразу. Омега открывает окно, достает припрятанную в сумочке пачку ментоловых сигарет и курит, выпуская тонкую струйку дыма. Он смотрит на поднимающийся за горизонтом рассвет и не знает, что принесет ему грядущий день. Но точно знает, что каждый такой рассвет приближает их к трудному решению. Мин хочет остановить солнце. Взяться за разгоряченный диск и насильно затолкать его снова за горизонт. Пусть у него обгорят руки, а весь мир провалится во тьму, но он обязан спасти Чонгука. Хосок ворочается во сне, и Юнги выкидывает окурок на улицу, плотно закрывая окно. Альфа просыпается через час, и они едут в клинику. Срочных звонков от дежурной бригады не поступало, и Мин молится, чтобы все было в порядке. Полупустой этаж его отделения встречает Юнги новой сменой медсестер, которые спешно здороваются с доктором и идут выполнять ежедневную рутинную работу. Пациенты, палаты, уколы, капельницы… У Юнги это все тоже стоит перед глазами, но сейчас самая главная локация — реанимационное отделение, а главный пациент — Чонгук. Сходя с ума ночью, Мин не может дождаться момента, когда сам лично осмотрит альфу и проверит показатели. Сжалившись над Хосоком, он дает ему бахилы, халат и разрешает пройти вместе с ним в закрытое отделение, куда доступ обычно воспрещен. Открывая дверь в реанимацию, Юнги едва не падает в обморок, когда видит пустую кровать, но до боли знакомый голос за спиной заставляет его сохранять остатки сознания. — Кофе в твоих автоматах — дерьмо, — Чонгук сидит на диванчике и крутит в руках бумажный стаканчик с недопитым напитком. — Кислый и противный. Вот как твое выражение лица, — Гук салютует Юнги стаканом и морщится, всем своим видом показывая, как он пересиливает себя, чтобы сделать глоток. — Придурок, — да, Юнги готов признать, что никогда не привыкнет к выкидонам альфы. — Чонгук… — Хосок, заходя следом, мало что понимает, но чертовски рад увидеть брата живым. Он подходит ближе, чтобы обнять, но Гук предупреждает: — Не тискай меня, у меня дырка насквозь, — тычет пальцем в грудь Чон. — Во-о-т такая! — и расставляет ладони, чтобы показать масштаб своей травмы. — Эта дырка называется пневмоторакс, — поправляет его Мин. — И мне пришлось почти пять часов собирать тебя по кусочкам, чтобы ты сидел и паясничал сейчас здесь. Юнги не переносит, когда обесценивают медицину и все, что связано с врачебным трудом. — Премного благодарен. Благодаря твоим умелым ручкам я чувствую себя просто супер, — тараторит Чон, и Юнги справедливо отмечает, что внешне альфа выглядит просто прекрасно, учитывая то, что еще несколько часов назад он стоял одной ногой в могиле. — Ладно, когда ты меня отпустишь домой? Я не могу здесь валяться, работа не ждет. Чонгук дергает ногой в смешных больничных тапочках и смотрит то на Юнги, то на Хосока. Эти двое какие-то странные. Особенно сегодня. — Ты отстранен, Чонгук, — кашляет в кулак Хосок, сообщая брату убийственную новость. — Твои отпечатки удалены из базы, восстановить их даже не пытайся, — советует Чон-старший и подытоживает: — Ты больше не сотрудник «В&В». — Чего, блядь? Юнги вовремя уворачивается от капельницы, которую Чон на нервах швыряет в стену. Помоги ему, Боже, пережить этот день.