Октябрьское небо льет как из ведра, будто прорва какая-то… Дворники еле справляются с потоком воды, стекающими по лобовому стеклу, а видимость оставляет желать лучшего. Хосок пристально всматривается вперед, раздраженно цокает языком и заруливает в темный переулок, матерясь стабильно пять раз в минуту. Он на выездах всегда такой: немного взвинченный, как оголенный провод. Тронь — током ёбнет, как ни крути. Крупные капли воды вторят его раздражению, гулко барабаня по стеклу автомобиля. Хосоку кажется, каждая попадает прямо по мозгам — долбит сильно, нетерпимо, настойчиво. Так и хочется прикрыть глаза и оказаться дома, но… Работа прежде всего.
Если говорить честно, это уже не работа. Такой себе семейный бизнес, который давно превратился в образ жизни. Хоби часто гадает: где он так провинился, что вместо какой-то крутой компании по производству хрен знает чего или тухлого офиса с еле ползающими тетками за пятьдесят ему досталась «B&B» — «Blood & Blade». Перед ним пролетает полицейский автомобиль, ослепляя фарами ночной город и оглушая тишину воем сирен, а еще через пару минут — скорая помощь с синими мигалками на крыше. Обе машины в одном направлении. Им туда же.
Непроглядная ночь отражается только в ровных лужах, что разлились зеркалами на тротуарах, не тронутых прохожими, и в горящих глазах Чонгука, у которого от предвкушения зачистки скоро слюна изо рта капать начнет.
— Долго еще? — в нетерпении спрашивает он.
— Сиди и жди.
Столица спит, и только их мотает из одного конца Сеула в другой, а все потому, что уже давным-давно Управление по борьбе с гулями превратилось в совершенно бесполезную организацию, которая только и получала финансирование от государства, но не выполняла свою роль ни на йоту. Огромное стеклянное здание в центре со светящимися буквами CCG стало не более, чем архитектурным сооружением, хотя изначально цель всех, кто там работал, была благородная — избавить город от ночных тиранов.
Их отец тоже когда-то начинал там свою карьеру вместе со своим напарником Ким Намджуном. Ханым был следователем по гулям, поднялся до второго ранга и даже имел право стрелять настоящими Q-патронами, но, наблюдая полную безалаберность, вскоре уволился и ушел, отказавшись даже от работы в бюро. Заниматься канцелярщиной — точно не его конек.
Ким Намджун напротив — на работе остался и уже дослужился до начальника. Зато Управление элементарно перестало выполнять свои прямые обязанности: следаки выезжали на заранее висячие дела, слежка за гулями организовывалась крайне бездарно, показатели смертности и заражений не уменьшались, зато раздутый штат канцелярии с важным видом перебирал бумажки одну за другой, перекладывая их механическими движениями из одной стопки в соседнюю, будто в бюро сидели не люди, а роботы.
В то, что там остались разумные существа, Чон Ханым давно не верил, ибо каждую ночь в Сеуле гремели убийства, полицейские находили останки жертв, недоеденных гулями, а здесь жизнь текла так, будто ничего не происходило. Такой себе оазис безмятежности и умиротворения. С утра до вечера в холле жужжал кофейный аппарат для сотрудников, омежки в перерыв бегали на маникюр в соседнее здание, на праздники гремели корпоративные вечеринки. Бумажки продолжали перекладываться, отчеты — составляться, а гули — жрать простых сеульцев, опоздавших на последний автобус и имеющих неосторожность скоротать путь домой темными полупустыми кварталами.
После отхода от государственной службы Чон Ханым основал собственное бюро, в котором работа пошла куда живее и продуктивнее. Люди, потерявшие родных из-за нападения гулей, приходили сюда за местью. Сладкой-сладкой, как медовая патока. Платили деньги, чтобы найти тварь и убить ее той же смертью, что и близкого им человека. Ханым знал, что месть дарит наслаждение, поэтому за определенную плату выполнял тяжелую работу — отлавливал тварей и лишал их жизни теми самыми Q-патронами, которые старый друг из управления поставлял ему под видом списания.
Бюро росло, крепло, а со временем стало популярнее Управления, ситуация в котором так и не изменилась. К Чон Ханыму приходили все новые и новые сотрудники, часть из которых работала за большие деньги, а другая часть за идею, и он был доволен тем, что не все в этом мире еще имеет цену. Честь, достоинство и желание помогать другим оставались для бюро приоритетными. Платил Ханым всем одинаково, любимчиков не выделял, но сдирал три шкуры с каждого, кто проваливал задание. Потому что растревоженное логово гулей — новая волна убийств мирных жителей.
Детей своих воспитывал тоже в строгости: Хосока муштровал с детства, развивая в нем все самые нужные следователю качества, учил наблюдательности, спрашивал с него как с других, не возвышая и не давая поблажек. Из трудяги Хоби получился отличный следак-ищейка. А Чонгук… он другой. Этого малого и натаскивать не надо; он сам, как собака — кровь чует за километр, рыщет, пока не найдет, перед опасностью не пасует, но и голову свою дурную не бережет, вечно в самую гущу лезет.
— Психованный он, — говорил Хосок отцу, наблюдая за Гуком.
— Молодой еще, — с теплотой в голосе оправдывал свою единственную ошибку Ханым. — Ничего, справится, за ним только присмотр нужен.
— Я бы сказал: собачья будка на цепи, на худой конец — короткий поводок.
— Он — твой брат, запомни это, — строго сказал отец. — В вас обоих течет моя кровь. И если со мной что-то случится, ты должен нести за него ответственность.
После смерти Ханыма от рук гуля, вернее — от зубов, которыми тот разорвал в клочья тело руководителя бюро после неудачной операции, организацией стал заведовать Хосок. Он поклялся завершить дело до конца и вычистить город от этих тварей, чего бы ему это не стоило. Ради памяти отца и всех парней, которые отдали свои жизни за мирный сон жителей этого города.
— Долго еще? — нудит Чонгук, откусывая от нечего делать заусенцы на пальце.
— Пластинку смени! — рявкает Хоби. — Без тебя точно ничего не произойдет.
Чонгук ничего не говорит, только отворачивается к стеклу, а напряжение в автомобиле повышается с каждой минутой. Руль в руках старшего зажат до побеления пальцев, потому что мелкий пиздюк умеет доставать. Ему только восемнадцать, это его третья вылазка на зачистку, но он так нетерпелив, будто к омежкам на свидание едет.
— Ссышь? — подкалывает Хо, чувствуя вину за слишком резкие слова.
— Да нет.
— Ну вот и хорошо. Сегодня четверо: взрослых я беру на себя, а ты справишься с личинусами.
— Окей, — пожимает плечами брат как можно безразличнее.
Хосок допускает, что Чонгук лжет. В свои первые вылазки с отцом его знатно потряхивало; это теперь, когда таких перевалило за сотню, он уже не считает, сколько раз подставлялся под кагуне и сколько седых волос появилось на голове у Юнги. Хотя с младшим братом все сложнее, и ориентироваться на базовые человеческие эмоции Хоби бы не стал. Чонгук уже не раз доказывал, что у него их просто нет. Хосок подозревает, что сердце тоже отсутствует.
Ливень на окраине города не прекращается, но они почти у цели. Полицейская машина и скорая, несущиеся перед ними, сворачивают в переулок влево, а Хосок продолжает ехать вперед, в темноту, за которой только пугающая обычного человека неизвестность. В звенящей пустотой ночи он ориентируется только по сигнальным полосам и огням на отбойниках, которые не дают слететь в кювет. Люди в добром здравии и твердом уме ночью бы туда никто не сунулся, только они бороздят просторы столицы, чтобы очистить ее от очередных тварей — представителей семьи Пак.
По полученным данным, папа — чистокровный гуль. Отец, по мнению Хосока, стопроцентно заражен Rc-клетками. Чонгук считает, что дети тоже. А это значит, что эти люди обречены. Пока еще люди, потому что братья Чон уже сталкивались с теми, кто менял облик и пользовался кагуне. Стремные твари, если на чистоту. Они приняли решение убрать всех, чтобы больше никто из них не мог причинить людям зла ни сейчас, ни в будущем. Иначе за что тогда борется бюро «B&B»?
— Это у них? — Чонгук показывает пальцем в стекло, а Хо пытается разглядеть сквозь ливень, о чем говорит брат.
В доме горит свет.
— Вероятно. Сегодня какое число?
— Тринадцатое.
— У старшего день рождения. Я думал, они уже закончили.
— Надо успеть до полуночи, — Чонгук смотрит на часы и продолжает: — Одинаковая дата рождения и дата смерти на памятнике — это красиво.
— Ты больной, — вздыхает Хосок, даже не смотря на пассажира в авто. — Эстет херов. Ебаный придурок с поехавшей башкой! Тебя лечить надо было, ты знаешь?
— Угу, — довольно соглашается и сияет, как медный таз, будто только что получил наивысшую похвалу.
Для Хосока убийство гулей — тяжелая работа. Для Чонгука убийство гулей — нескрываемое наслаждение. Иногда Хоби даже боится, когда глаза брата начинают гореть кострами — в них пляшет смерть совершенно бесстыдные вызывающие танцы. Чонгук не жалеет себя, работает на износ, но точно так же не жалеет жертву. И это хорошо. Он как хирург, удаляющий пораженный орган: четко, мастерски, не задумываясь. Режет одним движением скальпеля, как убивает одним нажатием курка. Профессиональный киллер, лучший убийца, но есть одна проблема — он человек. И он тоже смертен.
Об этом Хосок старается не думать, когда гасит свет в автомобиле и почти бесшумно вкатывается на небольшую площадку возле дома, освещаемую из окна яркой шестирожковой люстрой с подвешенными на каждом из них шариками. Чистильщиков выдает только шорох гравия под колесами, но Хоби понимает, что их не услышат: в окне он видит, как семья резвится на празднике по случаю дня рождения старшего. Они еще танцуют, смеются, целуют именинника в пухленькие щечки, а младший то и дело лезет обниматься к брату, требуя и к себе внимания тоже.
В доме все для детей, видно, что родители не чают в них души — шведская стенка с закинутыми наверх мячиками, большой плюшевый мишка на диване с дурацким бантом на ухе, который, наверняка, повязал один из шкетов. На столе стоят еще нераскрытые коробки с подарками и конфеты. Наверняка гости ушли с праздника совсем недавно, и теперь семейство приступает к долгожданной распаковке.
Внутри комнаты светло и опрятно. Роскошью в глаза здесь не бьет, скорее, продуманностью альфы и заботливой омежьей рукой. Хорошая мебель, картины, обои в мелкую геометрию, на полке стоит семейное фото, несколько ярких книжек и поделки детей. Двухъярусная кроватка аккуратно застелена одеялом в стиле пэчворк, а внизу вместо подушки восседает огромный заяц, явно подаренный сегодня. Слишком благообразный, словно только что из магазина. Обычная среднестатистическая сеульская семья со своими проблемами, горем и радостями — таких миллионы. Единственное, что плохо — среди них гуль. Они обречены. И это то, что чистильщики должны исправить.
Через пару минут все это закончится. Хосок проверяет пистолет и вкладывает ровно две пули. Он их считает, как самый драгоценный материал. Без них нельзя. Чонгук передергивает свой. Там тоже два Q-патрона. А еще Гук никогда не использует глушитель. Он наслаждается звуком выстрела, смешивающимся с предсмертным криком и последующим хрипом жертвы. Братья действуют четко, по договоренности, отработанной заранее. План выверен до мелочей, на все у них максимум пять минут. Сделали дело — убираются.
Чонгук из автомобиля не выходит, пристально всматриваясь в окно. Его что-то или кто-то заинтересовал, хотя Хосок в это слабо верит. Гук — настоящая машина для убийств, больной на голову идиот, псих… Как он только не называл брата — точного определения дать не может. Он такой, какой он есть.
— Как зовут именинника? — словно нехотя, спрашивает Чонгук, перекатывая спичку в зубах.
— Чимин, кажется, — Хосоку проверять лень, анкету он уже сложил в бардачок, да и особого значения это сейчас не имеет. Считанные минуты семейства Пак доживают все присутствующие здесь, а их имена — только безмолвные символы на могильных табличках. Хосоку до этого дела нет. Чонгуку тем более.
— Пойдем.
Дождь будто с ними заодно. Он почти прекращается, когда Хосок смачно, с хлюпаньем и чавканьем, вступает дорогим ботинком в глубокую лужу, которую не замечает в темноте. Звук брызг в тишине подчеркивает его фиаско — он погружается в жижу по щиколотку.
— Черт! — недовольно бурчит он и слышит за спиной ядовитый смех.
— Лошара.
— Вырвать бы тебе язык, — рявкает Хо, злобно поглядывая на младшего.
Иногда он чувствует себя не руководителем компании, а подчиненным у Чонгука, причем в худших традициях субординации — мальчишкой на побегушках, подай-принеси. Он правда не знает, что у Чонгука в башке, и это добавляет пикантной остроты каждому его дню от рассвета до заката.
— Бе-бе-бе, — Гук по-детски показывает язык, словно специально дразня Хосока, и демонстративно отворачивается.
— Придурок.
— От придурка слышу. Пошли уже.
У Чонгука нюх, предвкушающий самое интересное. Самое теплое, липкое и красное. Он обожает кровь и все, что с ней связано. В его комнате красный диван, красные простыни и красная люстра. Его жизнь красная с рождения; с момента, когда он появился на свет и до сегодня, когда нос активно шевелится в поисках добычи. Ни дать ни взять хищник, только в человеческом обличье.
Они идут по щебню тихо, крадучись лисой и проникают внутрь дома мастерски. Хосок просто выбивает хлипкую дверь, когда родители за чем-то выходят в другую комнату, оставляя детей одних, и врывается в помещение, не давая хозяевам опомниться от произошедшего. Он толкает замершего в коридоре Чонгука в плечо, направляя в детскую, а сам идет в гостиную. Тайминг их мероприятия рассчитан по секундам. Все идет точно по плану.
Чонгук целится первым выстрелом в ярко-желтое орущее пятно, мечущееся по комнате, еще не понимая, что происходит. Похоже, дети играют в догонялки или прятки. Грохот и шум в коридоре они еще не воспринимают как опасность, пока человек в черном не появляется в комнате, заставляя их оцепенеть от ужаса. Желтое пятно на мгновение останавливается, и тут же Гук видит, как старший, тот самый именинник, бросается к шкафу, зовя за собой младшего прятаться от «дяди». Он с ужасом смотрит, как тот, парализованный страхом, замирает, но чувство самосохранения работает отменно. Старший мигом оказывается в мнимой безопасности: за быльцем дивана, между шкафом и письменным столом. Убежище на троечку. Чонгук улыбается и облизывает пересохшие губы. Игра в прятки ему нравится, но не сейчас. Сейчас у него задание.
Ребенок в желтом кигуруми с Пикачу — Чон наконец-то рассматривает его — бросается к брату, раскинувшему для него руки, когда в соседней комнате раздается грохот падающей мебели и звуки борьбы. Чонгук знает, что прошли секунды, просто в его сознании время тянется очень медленно, показывая окружающую обстановку яркими калейдоскопными картинками. Он снимает предохранитель и делает выстрел, не раздумывая.
Маленькое худое тельце от удара отбрасывает вперед, впечатывая в тот самый шкаф, рядом с которым прячется старший. Брызги крови разлетаются по комнате, пачкая красными пятнышками кроватку и мягкую игрушку. Чонгуку такое нравится. Настает время второго патрона, и запах крови уже зовет альфу вперед. Он подходит к письменному столу и ради забавы сшибает подставку с фломастерами и цветными карандашами. Они с характерным постукиванием радугой рассыпаются по полу, и Чон заглядывает вниз, где под столешницей трясется старший. В розовой пижамке с уточками, ребенок сидит на попе, поджав ноги под себя, и смотрит, не моргая, в одну точку — на мертвого брата.
У Хосока, похоже, завязывается потасовка с хозяином дома, а приближающиеся истеричные крики говорят о том, что омега Пак спешит спасать детей. Чонгук его не осуждает — таковы законы природы. Все родители защищают свое потомство. Боковым взглядом он замечает появившегося в дверях омегу, но сделать выстрел не успевает: Хосок стреляет из коридора первым, опустошая свой пистолет на один Q-патрон. Омега издает непонятный хриплый звук и падает на пол в метре от Чонгука.
Точный выстрел в голову. Из пулевого ранения в висок под ним на ковре расплывается кровавое пятно, едва не касаясь новеньких начищенных ботинок Чонгука, но на падаль он уже не отвлекается. Скучно. Живая добыча гораздо занимательнее.
Альфа присаживается на корточки и с интересом рассматривает объект для нейтрализации. Жертва вся трясется, даже не моргает испуганными глазами, полными ужаса, и молчит. Мальчишка еще. Если Чонгук правильно помнит, ему сегодня исполнилось восемь. У него пухлые щеки, маленькие смешные глазки, которые даже не плачут, и крошечные пухлые ручки с короткими пальчиками. Он обхватил ими колени, крепко-крепко цепляясь за пижамные штаны. Рассматривая парнишку, Чон останавливается на его губах и улыбается ребенку своей придурошной улыбкой.
— Тебя ведь зовут Чимин?
Лучше не становится. Малыш отвечать отказывается, только его оттопыренная нижняя губка дрожит, показывая, как сильно он боится вошедшего человека. Страх, парализующий сознание, не лучший помощник. Чонгуку даже жаль, что мальчишка не может убежать. Сейчас он не способен вообще ни на что, только вот так вот смотреть на убийцу и молить о прощении. Но мольбы Чонгук там не находит. Взгляд именника не просит, он словно приказывает оставить его в живых.
Чонгук смотрит на кровь вытекающую из-под тела младшего ребенка Паков, и обмакивает палец в красной лужице, что багровой змеей почти доползает к ногам Чимина. В носочках с уточками. Он смешной. Чон ставит красную точку на краешке маленького носика старшего и довольствуется своей работой.
— С днем рождения, Чиминни, — шепчет Чонгук и выпрямляется.
Что-то непонятное внутри него впервые в жизни подсказывает: не убивай. Альфа еще пару секунд наблюдает за ребенком и не может понять, что с ним не так. Он — обычный человечишка, потомок гуля, личинка твари, которая вырастет и превратится в монстра, но невидимый тормоз все равно удерживает Гука от выстрела. Будто мощные флюиды сковывают его решительность, заставляя отступить. Он никогда не думал, что может спасовать. Это всего лишь третья вылазка, Чон всю жизнь готовился к тому, чтобы убивать гулей. Он видел, как это делал отец, потом стал убивать брат, а теперь и его время очищать город от выродков, но этот мальчишка… Чон ненавидит себя вселенской ненавистью ровно в то мгновение, когда принимает решение не стрелять. Альфа сознательно дает слабину, непозволительную такому человеку, как он, и опускает пистолет. За эту ошибку он будет раскаиваться всю жизнь. И он поклялся, что больше никогда его рука не дрогнет.
В этот момент на фоне грохота раздается второй выстрел, характерный звук падающего тела, и Чон понимает, что зачистка в доме Паков подошла к концу. Хосок убрал главу семейства.
— Чонгук! — кричит из комнаты брат. — Уходим, Чон!
Чонгук в последний раз смотрит на ребенка, который уже беззвучно рыдает, пряча голову между коленей, и всаживает оставшуюся пулю в бездыханное тело омеги Пак. Четыре пули — четыре выстрела. И никто не должен знать, что в доме только три трупа. Он уходит, быстро переступая через мертвеца, не оборачиваясь, и пропадает в уличной темноте вслед за братом.
Воздух после дождя такой свежий, что у Чонгука даже кружится голова. Хосок осматривает свою кожаную куртку и вытирает рукава, которые запачкал цветными мелками. В гостиной Паков стояла огромная доска для рисования, об которую его приложил альфа, поэтому случилось замараться.
— Поехали? — Чонгук не подгоняет, но делать здесь больше нечего, а значит и торчать, прожигая время, бессмысленно. Ему бы омегу горячего под бок или на худой конец в бассейне поплавать, чтобы мышцы размять, а не мокнуть на краю города в кромешной тьме.
— Сколько время? — Хосок как всегда после зачистки закуривает, наслаждаясь крепким табачным дымом, проникающим в легкие. Он этот воздух, пропитанный кровью, терпеть не может.
— Без пяти двенадцать.
— Успели?
— Что?
— Красивые цифры на памятнике, — затягивается, блаженно прикрывая глаза. — Ну ты хотел.
— А, да.
— Ну вот и хорошо.
— А Пак что? Сильно сопротивлялся? — хмыкает Гук.
— Да в общем как всегда, — Хоби делает еще одну глубокую затяжку и выбрасывает окурок в лужу. Красный огонек тут же гаснет. — Закончили и хорошо. Теперь возьмем себе пару дней выходных, пусть Джунсо поработает, а я к Юнги съезжу.
— Как знаешь. И позвони в полицию, пусть они уберут тут все.
— Точно, сейчас наберу.
Они садятся в машину и так же тихо выезжают по шуршащему гравию на трассу. Чонгук достает планшет, открывает систему контроля за проведенными операциями и отмечает их сегодняшний выезд, меняя маркировку с красного на зеленый. Галочка обозначает «выполнено», а рядом в графе появляется цифра 4 — количество обезвреженных объектов. Информация, которая подтягивается в следующую клетку, имена убитых: гулей и тех, кто заражен. Их возраст, род занятий, пол и данные о работе. Все стандартно, ничего нового, просто статистика. Хосок старается относится к этому, как к обычным показателям работы его бюро. Он их подбивает дважды в год и на общем собрании делает анализ по динамике их работы. Чонгук же обводит на планшете пальцем имя Пак Чимин и негромко вздыхает.
Это приложение учета работы ввел еще их отец, тщательно разрабатывая его при помощи опытных программистов. Он знал, какие позиции нужно отражать, и какой уровень кому открывать. Полный доступ к системе бюро «B&B» ограничен, и только они вдвоем c Гуком получают его строго по отпечаткам пальцев, остальные специалисты — в зависимости от своего ранга и области, в которой они работают. Ханым говорил, что доверять нельзя никому, и только им двоим дал неограниченную свободу действий.
Координаторы сбрасывают сюда данные по гулям, обнаруженным в районах города, а чистильщики отслеживают их по карте, активируя Rc-сканеры, установленные в самых проблемных местах. В городе работают сотни видеокамер со встроенными чувствительными элементами, которые при обнаружении зараженного или гуля загораются красным, привлекая к себе внимание сотрудника в мониторной комнате. Как только поступает информация об объекте, в зону обнаружения немедленно выезжает группа ребят, свободная от работы, и нейтрализует нечисть.
А еще Ханым заставлял всех сотрудников сдавать кровь на наличие Rc-клеток, потому что любая операция грозила и самим чистильщикам. Даже небольшая царапина, нанесенная гулем, способна спровоцировать заражение, а проникновение слюны — почти стопроцентное попадание в яблочко. Результаты анализов из собственной лаборатории тоже приходят в систему, и они засекречены. Только Чонгук и Хосок знают, кто в «B&B» заражен. Тот станет следующим. У чистильщиков есть пара месяцев, пока симптомы не появляются, у альф же это время уходит на подготовку к операции. Если уровень Rc-клеток стабильно низкий и иммунитет подавляет их, то возможна нейтрализация заражения с последующим удалением какухо. При постоянном росте показателя Rc-клеток выход один — только физическое устранение сотрудника, то есть смерть.
Текучка в бюро небольшая, но есть. Каждый год приходится устранять до десятка своих ребят, укушенных гулями, но кого-то можно и лечить. Хотя дальше они не работают — инвалидность и значительное снижение интеллекта идут в добавок к укусам. На их место приходят новые — молодые, мотивированные, решительные. Для них в бюро читают курс лекций о гулях, учат различать их виды по степени опасности, подробно рассматривают под микроскопом кагуне разных типов, после чего новобранцы сдают экзамен и проходят психиатрическую экспертизу. Данные о ней тоже хранятся в системе, поскольку здесь на сотрудников отдельное приложение. В нем у всех ребят стоят отличные оценки за экзамен и метка «допущен» после прохождения экспертизы. Единственный, кто ее не получил — Чонгук. Впрочем, Хосок в этом и не сомневался.
Чтобы сократить дорогу домой, Хосок сворачивает на полпути налево, несясь по пустой трассе ночного города. Впереди только автострада, белые полосы разметки и мерцающая линия горизонта. Шумный Сеул горит огнями полуночных кварталов, а здесь, на окраине столицы, будто и жизни нет — все спят, потушив свет в окнах и попрятавшись в квартирах. Поодаль альфы замечают уже знакомые проблесковые маячки, подъезжая к которым понимают очевидное — очередная жертва гуля.
Хосок замедляет скорость, а Чонгук с долей безразличия смотрит в окно. Он такого уже насмотрелся десятками. Место трагедии обтянуто желтой лентой, как в кино, полицейские пишут бесполезный протокол, который ляжет в архив и покроется пылью, а медики уже стоят над черным пакетом с останками, нет, вернее — объедками, после гуля. Все вокруг забрызгано кровью, как в самом жутком триллере, а рядом заметны следы борьбы — сломанный заборчик у палисадника под домом и оторванное боковое зеркало на тротуаре рядом с припаркованной машиной. На лобовом и капоте виднеются пятна крови — наверное, здесь гуль и настиг жертву. Скорее всего, несчастный пытался спрятаться от твари в автомобиле. Хосок продолжает рассматривать ужас за стеклом и точно понимает: он не желает, чтобы его дети и внуки видели подобное. Если он до них доживет, конечно.
Медики ждут разрешения увозить тело и нетерпеливо топчутся на месте, болтая со свободным от дел служителем порядка. Тот ждет напарников, но времени даром не теряет: даже на месте трагедии стреляет глазками молодой омежке в надежде завязать более близкое знакомство. Парень в форме травит анекдот, и бригада громко смеется от услышанной шутки. Чонгук интуитивно улыбается вместе с ними, а по коже Хосока пробегает дрожь: они ведут себя так, будто ничего не случилось. Будто не под их ногами в плотно закрытом мешке валяются останки человека, который час назад жил, дышал, любил. Мир, кажется, начинает привыкать к гулям, и станет катастрофой, если они включатся в цепочку эволюции и станут существовать наравне с людьми. Имея менее развитый мозг, но гораздо сильнее физически, гули просто сделают людей своей добычей, едой, которая обеспечит им существование здесь.
Хосок смотрит в зеркало заднего вида и не может оторвать взгляд от веселящейся компании. Не смешно.
🩸🩸🩸
— Пост пятьсот семь! Вызов принял!
Дежурный патруль полиции получает известие о том, что на окраине города совершено убийство, и быстро собирается на задание. Традиционно звонят в скорую на случай того, если жертва выжила, но медики к такому относятся скептически. Сразу из машины выходят с трупными мешками под мышкой.
Бесполезный гул сирен оглашает уже погрузившийся в сон район, и в окнах сеульцев загорается свет. Они буквально пару минут провожают взглядом машину, несущуюся на вызов, плотнее задвигают шторы и снова ложатся спать. Сегодня полиция едет не к ним. И это хорошо.
— Кихен, проверь участок возле дома, а мы с Минсу зайдем внутрь, — командует старший патрульный и по старой привычке достает пистолет. На всякий случай.
Дверь в доме подозрительно скрипит, но это только от ветра, поднявшегося в ночи. Ничего из того, что говорит здесь о признаках жизни, они не слышат. Заходят в дом, делятся по направлениям и едва ли не падают, постыкнувшись об тело, лежащее между гостиной и коридором.
— Черт! — выругивается старший. Он сначала пробует тело носком, а потом, когда человек не подает признаков жизни, полицейский переворачивает его на спину и прикладывает руку к сонной артерии. Труп еще теплый, а значит убийство произошло не так давно, но признаков жизни уже нет — эффект кошачьего глаза тому подтверждением . Полицейский прикрывает веко погибшего и идет в другую комнату, где работает его коллега.
— То же самое? — вопрос давно не новый и уже не вызывает удивления.
— Да, пулевое в голову. А у тебя?
— В сердце. Четыре трупа, мы осмотрели два…
— Вот еще, — коп замечает желтое пятно и собравшуюся лужу крови и делает шаг вперед, как ойкает от неожиданности. — Да что ж ты?! Ребенок жив! Жив, Минсу! Где эта чертова скорая?
Полицейский отодвигает диван и становится на четвереньки, чтобы удобнее подобраться к мальчишке. Он сидел рядом с мертвым братом и гладил того по голове, марая кровью себя и уже мертвого младшенького.
— Иди ко мне, — негромко говорит полицейский, протягивая руки к Чимину. — Ну же, иди сюда, я не сделаю тебе ничего плохого.
Мальчик отвлекается от своего дела и поднимает на стража порядка испуганные глазки. Тому удается подвинуться ближе к ребенку и взять его на руки, высвобождая из угла.
— Не плачь, мой хороший, — гладит он мальчика по спине, привлекая к себе.
Ребенок находится в состоянии глубокого стресса: он не плачет, не кричит, не бьет кулаками по чужому человеку, вот так просто вытащившему его из укромного местечка, где он спрятался, а просто прижимается ближе и тяжело дышит.
— Ничего себе, — Минсу смотрит на малыша и не может понять, почему его оставили в живых. Тем более, что аноним в телефонном разговоре указал на четыре трупа. — Как же тебе удалось спастись, малыш? — ошарашенно проговаривает он, потому что редкий случай, когда убийца оставляет жертву в живых.
Тишину возле дома нарушает автомобиль медиков, который несется сюда с бешеной скоростью. Они паркуются прямо возле входа и стремительно направляются в комнату.
— Что случилось? Кому нужна помощь?
Полицейский отрицательно мотает головой, давая понять, что все мертвы, и указывает на Чимина.
— Ему помогите, пока мы закончим, — просит альфа и передает ребенка в руки медиков.
Уже через пару десятков минут все становится предельно ясно. Найдены документы убитых, сопоставлены все данные и обстоятельства трагедии, остается только составить протокол и можно отправлять в участок. Тем более, что времени это займет почти до утра, а там и смена закончится.
— Мы транспортируем мальчика в больницу до выяснения обстоятельств, — решают врачи и получают отмашку рукой. Это меньшая проблема, о которой хочется думать, потому что впереди куча ненужной писанины аж на три трупа. — Волонтерский госпиталь, детское отделение. Позвоните нам, если найдете родственников.
— Если… — горько вздыхает страж порядка и садится за стол.
Родственники у Пак Чимина действительно находятся. Ким Мингю — дядя по отцовской линии — проживает в Сеуле, недалеко от центра. По данным полиции, к уголовным и административным делам не привлекался. Платит исправно налоги, живет в собственной квартире с супругом и ребенком двенадцати лет, владеет Хюндаем, купленным год назад, и находится на хорошем счету у начальства. Абсолютно ничего не мешает тому, чтобы оформить опекунство над маленьким Чимином. В противном случае мальчишку ждет детдом.
Когда Мингю сообщают о жуткой смерти семьи Пак, он горько плачет и по очереди принимает соболезнования от полиции, потом от службы по делам несовершеннолетних и, наконец, от медиков, которые ведут альфу и его супруга белыми коридорами больницы. Здесь много деток, у которых есть родители, но для отказников и таких, как Чимин, отведено несколько палат в самом конце — к ним не приходит никто. Чимину, вот, везет.
— Мальчика долгое время мучали кошмары, но врачи провели психотерапию и нам почти удалось стабилизировать его состояние, — говорит заведующий отделением, попутно заглядывая в палаты других детей.
— Что значит «почти», доктор? — обеспокоенно спрашивает омега Ким.
— Никто не застрахован от рецидивов. Возможно, вам придется просыпаться от его криков из-за приснившихся кошмаров.
— А как он в целом себя чувствует?
— Состояние здоровья удовлетворительное, но перенесенный стресс может дать самые неожиданные последствия. Вы же понимаете, на его глазах произошло убийство родителей и младшего брата — такое не забывается. И еще, после трагедии Чимин не разговаривает. С ним будут работать специалисты, но пока необходим психолог и логопед, — доктор решает не скрывать проблему, тем более, что ее не утаить.
— Господи, бедный мальчик! — вскрикивает омега и закрывает лицо руками.
— Да, все непросто, поэтому ему нужны регулярные осмотры специалистов. Могут возникнуть проблемы не только с психикой, но и соматические болезни, нарушения репродуктивной системы, — предупреждает врач и разводит руками: — К сожалению, мы пока не можем точно утверждать, насколько пострадал организм Чимина. Такие травмы лечатся годами, и далеко не всегда удается добиться положительной динамики.
— Да, мы понимаем, — кивает омега, отнимая платочек от глаз.
— Когда судебное заседание?
— Через три дня, — сообщает Мингю. Его эмоции более сдержанные, и доктору кажется, что он не в восторге от происходящего. Если его супруг сразу же проникся проблемами сироты, то Ким Мингю отнюдь не обрадовался, что в семье прибавится лишний рот. — Мы уже собрали все документы, у наблюдательных органов претензий нет, — вздыхает он с неприкрытым сожалением в голосе.
— Ну вот и хорошо. Думаю, вы приняли правильное решение, забирая мальчика к себе. Это ваш семейный долг, и он вернется сторицей. Никто не знает, что с нами может случиться сегодня или завтра. Гули повсюду, просто кому-то не повезло больше. Через три дня вы сможете забрать Чимина домой, а пока проходите в палату.
🩸🩸🩸
Десять лет спустя
— Юнги, вернись ко мне, — Хосок переворачивается на живот и следит за тем, как любимый омега собирается на работу.
Солнечный свет из окна ласково обнимает тонкий стан Юнги и золотит его светлую кожу, пылая на ней теплыми кострами. Рассвет сегодня особенно удивительный, и Хосок не может понять, что ему больше нравится — давно позабытое ощущение от солнечных лучей, или то, как они смотрятся на голых лопатках Мина. Решает, что ему нравится все вместе, и желательно, чтобы каждый его день начинался с ослепительного солнца и полуобнаженного Мин Юнги, снующего по квартире. Мечты нормального человека о нормальном будущем разбиваются вопросом омеги, который тот задает с легкой насмешкой в голосе, больше отдающей сарказмом, нежели юмором.
— Вернуться в постель или в твою жизнь? — спрашивает омега. — Ты же знаешь, что пока это невозможно. Формируй свои желания правильно, Чон Хосок, и когда-нибудь они сбудутся.
— Ты меня специально дразнишь? — Хосок подергивает носом, но чувствует только запах кофе из кухни. Омега с раннего утра на ногах и уже успел позавтракать.
— Нет, и ты прекрасно это знаешь. Давай, вставай, лежебока, пока твой кофе не остыл.
Мин давно и крепко подсел на подавители, не желая оказаться вдруг беременным и лишиться всего, что ему сейчас дорого. Юнги проходит мимо кровати, держа свои вещи в руках, и останавливается, глядя на Хосока.
— Пока положение вещей остается таким, каково оно есть, мы не можем быть вместе. Люди стали слабыми и уязвимыми, поэтому только вопрос времени, когда гули откусят нам головы. Мы не можем сдаться.
Они правда устали от всего, что происходит в их жизни, но по-другому, черт возьми, пока невозможно. И Хосок благодарит Вселенную за терпение, которым обладает Юнги.
— Тебя волнует Чонгук?
— Нет, Хо, к твоему больному братцу я уже давно привык.
— Не будь слишком строг к нему, — попросил альфа. — Он правда пытается быть адекватным.
— Если я скажу, что у него это не получается — это слишком грубо? — с насмешкой произносит Мин и слышит усталое:
— Юнги-и-и…
— Меня тревожит наше будущее. Я не могу быть рядом с тобой, это слишком опасно. Я не бессмертный.
— Я обеспечу тебе защиту! — возражает альфа, подкладывая подушку под подбородок, чтобы было удобнее созерцать красоту.
Юнги та еще штучка, особенно по утрам, когда продрав глаза с первыми рассветными лучами, он со скоростью света мотается по съемной квартире, чтобы убраться отсюда поскорее. Хосоку в эти мгновения хочется схватить его за тощее жилистое запястье и спросить, что с ним не так, но сам прекрасно все понимает — его работа. Юнги старается не смотреть на парня, напяливает на тощие ляжки джинсы и надевает шелковую блузку с воротником стоечкой, который закрывает метку, поставленную Хосоком когда-то давно.
— Так что?
— Мой ответ все равно «нет», — Юнги застегивает последнюю пуговицу, подводит глаза черным карандашом и поправляет прическу. В зеркале на него смотрит шикарный омега — предмет вожделения многих, но исключительно собственность Чон Хосока. Когда все закончится, Мин обязательно набьет себе на ключицах татуировку с этими словами.
Отвлекаясь от зеркала, омега возвращается к кровати и ласково гладит альфу по щеке, ища в его глазах хоть каплю понимания. У Хосока терпения давно нет, потому что за одиннадцать лет оно прогорело к чертовой матери, как тот самый яркий костер, от которого остались только тлеющие головешки. Он устал прятаться, ездить на свидания украдкой, будто виноват во всех бедах мира и не имеет права на обычное человеческое счастье. Но руки Юнги действуют на него волшебно, вмиг снимая все раздражение и даруя умиротворение.
— Потерпи немного, все обязательно закончится и мы сможем жить в безопасности и мире.
Хосок очень сильно любит Юнги, а еще кинкует на его преданность делу. Это прямо настоящий фетиш, потому что омега точно так же, как и они, борется с гулями, только в своей сфере. В «B&B» Юнги появился незадолго до смерти Чон Ханыма, который по рекомендации знакомых привлек студента-второкурсника местного медицинского университета к работе над укушенными сотрудниками. Юнги тогда проходил вторую практику, но умел не только ставить клизмы и зашивать раны. Своими худощавыми жилистыми пальцами он творил самые настоящие чудеса, попав на практику в отделение патологической анатомии, куда привозили гулей определенного ранга для удаления какухо.
У Мина были собственные счеты с гулями, убившими его родителей, но из-за клятвы Гиппократа он не мог избавляться от них на операционном столе, маскируя летальные случаи под процент внезапной смертности. Тогда он принял для себя решение работать над удалением какухо и делать это так тщательно, чтобы ни один гуль, покинувший клинику, больше не смог принести вреда людям. Маленькие цели приносили маленькие победы, которыми Юнги по праву гордился.
С момента знакомства с Чон Ханымом Юнги стал подрабатывать в отделении Центральной клиники, созданном специально для зараженных сотрудников бюро и гулей, которых еще можно спасти. После окончания университета омега получил сертификат по патологической анатомии и устроился на полставки в местный морг, чтобы проводить вскрытия. Уже тогда начинающий хирург бросил вызов окружающему миру — прежде, чем умереть от зубов твари, он должен изучить природу и анатомию гулей, чтобы здесь, в клинике, помочь как можно большему количеству существ, которые могли оставаться людьми. Таков его врачебный долг. Такова его обязанность, как гражданина этой страны, и цель человека в огромной Вселенной.
Чон Ханым молодым сотрудником остался доволен, поэтому посвятил Юнги не только в работу клиники, но и дал доступ к делам организации. Он познакомил Мина с Хосоком и Чонгуком, которые поначалу предвзято отнеслись к хирургу-омеге, считая его выскочкой, но потом по достоинству оценили его профессиональные способности.
— Однажды мы очистим мир от этих тварей, — говорил он Хосоку с твердой уверенностью и горящими огоньками в глазах, на что получил поцелуй в носик и заверение, что все обязательно так и будет. Они сблизились почти сразу, заразившись общей идеей сделать мир лучше и чище, поэтому понимали друг друга с полуслова. Юнги знает, что на Хоби можно положиться.
Омега стал частым гостем в доме Чона-старшего; они любили беседовать в кабинете за чашкой крепкого чая по самым разным вопросам, но больше всего, конечно, Юнги интересовали гули. От Ханыма он, как губка, впитывал любую полезную информацию, а с руководителем «B&B» делился своими наблюдениями по пациентам, которых приходилось лечить. Сегодня же Юнги считается самым опытным специалистом по гулям во всем Сеуле и пользуется огромным уважением среди коллег.
— Мы сможем жить в нормальном мире, когда станем седыми и беззубыми, разбитыми артритом, — грустно шутит альфа, жадно рассматривая Мина.
— Знаешь, сейчас уже это можно считать подвигом, — вторит ему Юнги с таким же самым опустошением в глазах. — Иногда я завидую тем, кто потерял память: видеть каждый день зараженных людей и делать резекцию какухо тварям становится невыносимым. Мне кажется, это не закончится никогда, и даже умирая я буду видеть кровь и части человеческих тел вперемешку с кагуне.
В такие моменты грусти рядом с Хосоком Мин позволяет себе обнажить душу и побыть таким, какой он есть. Альфа не подведет, всегда прикроет и успокоит, если у Юнги сдают нервы. Он не строит из себя спасителя Вселенной, а поддается обычным человеческим эмоциям — слабости, сомнению, безнадеге. Омега позволяет видеть себя в моменты плача, истерик, тогда, когда на работе опускаются руки и накрывает безысходность от потока кровавых тел, которые привозят в больницу непрекращающимся потоком, но Хосок дает ему силы восстановиться и найти мужество для дальнейшей борьбы с тварями. И Юнги за это ему очень благодарен.
Мало кто видит омегу таким удрученным. Его родители погибли пять лет назад в самом расцвете сил, поэтому Мин не строит радужных замков, что гули исчезнут в один день и они с Хоби доживут до глубокой старости. Он просто старается каждую свободную минуту разделять с любимым человеком. Возможно, у них и этого времени больше не будет.
— Тебя что-то волнует? — Хо таки хватает его за запястье и поглаживает большим пальцем выступающую костяшку на руке. — Ты в последнее время чем-то озабочен.
— Н-да, — Юнги прикусывает нижнюю губу и пялится на белые смятые простыни. — Мне кажется, что я близок к разгадке. По крайней мере, есть кое-какие факты, не дающие мне покоя.
— Что случилось?
— У некоторых гулей и зараженных, укушенных ими, я нашел необычные Rc-клетки. Внешне они похожи на типичный биоматериал, но после того, как я сделал анализ ДНК, точно могу сказать, что они отличаются.
— Это мутация? — Чон выпутывается из простыни и садится в кровати, внимательно смотря на Мина. — Чем это может грозить?
— Скорее всего, что да, но мне нужно больше материала, чтобы отследить тенденцию. По нескольким частным случаям нельзя определить, насколько это сложно, но я уже вижу закономерность. Это не последствия перенесенных заболеваний, не результат скрещивания, это нечто другое. За прошлую неделю я исследовал какухо десяти гулей, три из которых оказались с измененными Rc-клетками.
— Это влияет на их выживаемость?
— Не думаю, они так же смертны от Q-патронов, как и другие гули, но я хочу знать, почему так получилось. Всему есть причина, Хосок.
— И тому, что мы не можем быть вместе — тоже, — альфа падает на постель и прикрывает глаза. Воспоминания о проведенной с Юнги ночи — единственное, что будет греть его душу в ближайшие недели до следующей встречи.
— Опять ты за свое. Я тебя люблю, Чон Хосок, но пока у нас есть дела поважнее. Я не хочу просыпаться от выстрелов по утрам, не хочу, чтобы наши дети видели, что ты носишь куинке, не хочу провожать тебя на работу и думать: увижу ли я тебя снова или нет.
— Хорошо, только не отключай больше браслет. Я переживаю за тебя, — с укоризной напоминает альфа, когда Юнги не появлялся на карте больше двух часов.
Браслет — обязательный элемент для каждого сотрудника «B&B». Благодаря ему можно отследить местоположение человека, а особая кнопка сбоку подает сигнал о помощи, если необходимо подкрепление.
— Прости, в архиве, куда я спускался смотреть протоколы вскрытий, совсем хреновая связь. Я буду писать тебе перед тем, как пойду туда работать. Ладно, давай, мне пора.
Юнги наклоняется к Хосоку и оставляет на его губах легкий поцелуй. Больше заботливый и благодарный, чем страстный и возбуждающий. За время, проведенное вместе, сменились ценности, сбились ориентиры, улеглись гормоны, сшибавшие мозги еще пару лет назад. Хосок ценит в Юнги верность и преданность делу, а Мин знает, что альфе можно доверять в любой ситуации.
Их прощание прерывает телефонный звонок на мобильник Хосока. Не ответить он не может, потому что это Кихён — правая рука, помощник и просто хороший парень, работающий с ним вместе не один год. Он редко тревожит шефа по утрам, поэтому Чон ставит телефон на громкую, а Юнги напряженно вслушивается в голос на том конце:
— Недоброе утро, Хо. Ты давно систему открывал?
Неслучайный вопрос сразу поднимает в квартире градус напряжения.
— Что произошло?
— Чонгук попал в больницу.
— Что с ним? Цел? — орет Хосок в трубку, вцепившись в гаджет до побеления пальцев. В такие моменты его сердце резко останавливается, и он чувствует, как больно сдавливает грудь и покалывает изнутри.
Юнги вскидывает на альфу обеспокоенный взгляд, зная, что уже ничего хорошего не предвидится. День обещает быть сложным. Впрочем, с Чонгуком по другому не бывает.
— Драка в клубе, есть риск заражения. У одного из парней, с которыми он сцепился, обнаружили повышенный уровень Rc-клеток. Они оба госпитализированы в Центральную.
— Черт, — выругивается Хоби. — Выезжаю.
Он нагишом встает с кровати, нашаривает руками на полу нижнее белье и стремительно натягивает боксеры. Мин кидает ему футболку, параллельно закидывая в сумочку ключи, телефон и кое-какие мелочи.
— Подожди! Я поеду с тобой, — бросает Юнги в спину уже выходящему из квартиры Хосоку. — Блядский выродок, ни дня покоя от него нет, — бубнит Мин себе под нос и покидает помещение, проворачивая ключ в замке бронированной двери.
